Сон

Спускаясь по лестничным пролётам, Неа посматривал в окна, но погода за ними не предвещала ничего хорошего или хотя бы изменчивого. Одна обыденная серость: облака, сливающиеся в тёмную тучу, густой туман, пожирающий соседние девятиэтажки, и чёрная слякоть на бесцветном асфальте не внушали ничего, кроме уныния и желания остаться дома. Неа вздохнул, вздёрнул воротник плотного шерстяного пальто, сунул руки в карманы и, выскочив из парадной, побрёл на остановку, к которой удивительно быстро подъехал автобус. Он зашёл и, как обычно, выбрал место подальше от людей и их уставших взглядов, в самом конце, у окна. Сел и прислонил голову к его холодному стеклу, которое неприятно морозило лоб, не давая заснуть, а затем прикрыл глаза. Сегодня ему вновь снился странный сон, обрывки которого вертелись перед глазами всё утро, но стоило обратить на них большее внимание, попытаться припомнить их более точно, как они тут же исчезли из памяти, оставляя после себя лишь сияж. Неа нахмурил брови. Ему не нравился этот сон. По множеству причин, которые он озвучить не мог, и по одной конкретной: после него всегда казалось, что он не спал вовсе. И возникшую от этого удушающую сонливость, не мог прогнать ни один кофе. Автобус резко поддался вперёд и Неа открыл глаза. Пора выходить. Кругом грязная аллея и опавшие, засохшие листья. Он вышел, наступив в лужу, отчего коричневые конверсы стали приобретать более тёмный оттенок, и тут же поморщил нос. Казалось, нет ничего прекрасного в этом неприветливом городе, но Неа был бы рад остаться тут на всю жизнь. Он прошёл ещё немного, старательно избегая новые лужи, которые при всей своей внешней непримечательности могли оказаться глубже Марианской впадины, и остановился, глядя на то, как тёплый свет пекарни освещает одинокую фигуру Аллена. Как свет волшебно наливает его волосы красноватым оттенком, как причудливо он отражается в его круглых очках, как после бликует в глазах, превращая серость в серебро. Он стоял под козырьком возле входа так ровно, что это даже забавляло (Неа на его месте давно бы прислонился к стене), и читал какую-то книгу, совсем не замечая, что происходит вокруг. Подул прохладный ветер, поднимая вверх оранжевую листву, Аллен посмотрел на неё и тут же заметил Неа, который двинулся в его сторону. — Разве я не говорил надевать шарф? — проговорил он, слегка нахмурившись, опустил воротник парня и накинул на него свой бордовый шарф. — Холодает ведь. — Какой в этом смысл? Мы всё равно сейчас будем сидеть в помещении, — ответил Неа, но снимать его не стал, а наоборот посильнее закутался, вдыхая привычный кофейный аромат, которым, казалось, пропитались все вещи Аллена. Он был старше Неа на несколько лет, но эта разница проявлялась лишь в такие моменты и Аллен начинал больше походить на старшего брата, нежели близкого друга. — Лучше о себе позаботься. Не завтракал же? Аллен устало потирал переносицу, пока Неа открывал дверь пекарни. — Не успел. До утра проверял рефераты, а после сразу поехал к тебе. Забрав заказ, они уселись за небольшой, неприметный столик. Аллен сделал глоток кофе и спросил: — Как Мана? Я давно его не видел. — Хорошо, — взяв печенье, Неа улыбнулся, но почти сразу же состроил недовольное лицо, — хотя и слишком подружился с этим Кроссом. — Чем же он так тебе не угодил? Каждый раз, как заходит речь о нём, ты делаешь такое лицо, словно белены объелся. — Всем, — начал парень, помахивая печеньем из стороны в сторону, — он словно собирательный образ из самых отвратительных человеческих черт, — сказал Неа и съел печенье, облизнув пальцы. — Когда-нибудь он обязательно сопьётся и умрёт, а я с удовольствием на это посмотрю. — Не хочешь перед этим нас познакомить? На лице Аллена заиграла дразнящая улыбка. Неа видел её столько раз, что сосчитать было трудно. При каждой встрече она бывала на его губах, иногда лишь мелькая, а иногда задерживаясь на весь вечер. Но сейчас чем дольше он смотрел на неё, тем сильнее ему казалось, что последний раз, когда он видел её, был невероятно давно. — Уверяю, он тебе тоже не понравится, — проговорил Неа, слегка улыбнувшись, и откинул голову назад, упираясь в спинку дивана. Как же всё-таки хотелось спать. Он бросил взгляд в окно, туман за которым, казалось, становился всё гуще, пожирая каждый дом, каждую улицу, каждого человека на своём пути. — Снова снился тот сон? — в голосе Аллена чувствовались приятные нотки беспокойства. Неа лишь едва заметно кивнул и потянулся за кофе. — Всё же интересно, о чём он. Ты так и не попробовал записывать хоть какие-то детали сразу после пробуждения? — Нет. Конечно, временами ему действительно хотелось узнать, что же такое ему снится, в чём причина этого сна и почему он так на него влияет, но в большинстве своём ему было либо неинтересно, либо страшно. Предчувствие того, что раскрытие его правды изменит то, что менять не хотелось, закрадывалось в голову, отвергая любые попытки по-настоящему запомнить этот сон. Неа покрепче сжал стакан и сделал глоток. — Может, пойдём к тебе? Квартира Аллена напоминала винтажный магазин: тут и там различная советская мебель, потёртые вельветовые диваны и кресла, громоздкий шкаф во всю стену, заполненный множеством книг, большинство из которых — многотомные сборники сочинений всевозможных авторов, красный ковёр с непонятным узором, когда-то висевший на стене, а теперь покоившийся под ногами, светильники с вязаными абажурами и один витиевато резной канделябр, гордо стоящий в центре обеденного стола. Здесь так же пахло кофе, но ещё больше пылью и старостью, что однако не смущало ни Неа, часто заглядывающего сюда, ни самого Аллена. Неа накинул пальто вместе с шарфом на вешалку, бросил промокшие кеды на батарею, которую, впрочем, почти не топили, и плюхнулся на диван, наблюдая как Аллен почти сразу же принялся за работу. Под тёплый свет настольной лампы он разгребал кучу бумаг, брошенную на столе ещё утром ради встречи с ним, шурша, складывал их вместе в стопку, что росла и росла, пока Неа продолжал наблюдать. За окном гулко завывал ветер, сотрясая стёкла, словно желал ворваться внутрь и рассказать о чём-то действительно важном, но вместо этого лишь сильнее загонял сон под веки. Они медленно закрывались, слипались и свет лампы вместе с монотонными движениями Аллена и его квартирой постепенно исчезали. Он видел бесконечное поле пшеницы, обращённое в золотое море под лучами солнца, видел багряный закат, воспламеняющий всё вокруг, видел ветвистое, чёрное дерево, что старо как мир, и слышал знакомую мелодию ветра, которая неслась далеко вперёд, оставляя всё позади. Он чувствовал, что знает это место так хорошо, как ни что другое на этом свете, знает и тот дом на краю поля, такой родной и далёкий, и то белоснежное пианино, само по себе наигрывающее какую-то колыбельную, болью отзывающуюся в сердце. И, сам того не замечая, он вдруг начал напевать: — И тогда малыш впал в глубокий сон… В пепле удушающего пламени предстал передо мной… силуэт любимого мне человека… Откуда же он знал эти слова? Он совсем не помнил. — Неа, проснись, — тонкая рука Аллена бережно вытаскивала его из глубин сна. Неа открыл глаза и поначалу едва ли мог различить его склонившуюся перед ним фигуру, но как только зрение прояснилось, заметил, что в другой руке Аллен держал платок. Он взял его, вытер проступившие слёзы и следы от них, а после расправил и накрыл им лицо так, как накрывают лица покойников. Что ему снилось, Неа тут же забыл. — Кажется, он начинает сниться чаще, — проговорил он, сложив руки на груди. И действительно с тех пор сон возвращался снова и снова. Каждый раз как Неа ложился спать, он видел невероятные картины, но забывал их, стоило ему открыть глаза. Аллен настаивал на том, чтобы выяснить наконец в чём дело, но все его просьбы — даже те, что горели исключительно научным интересом — были благополучно проигнорированы. А между тем раздражение и усталость, вызванные недосыпом, накапливались и лишь снотворное, которое Неа доставал через Кросса (отмечая, что хоть в чём-то он, наконец, пригодился) немного облегчало душу, давая нормально выспаться. И вот Неа шагал по улице, наблюдая за тем, как Мана немного впереди искренне, точно ребёнок, радовался огненному листопаду, и сам невольно улыбался. Несмотря на то, что Мана нередко был тем ещё плаксой, проливая слёзы даже над дешёвыми мелодрамами по первому каналу, он всегда напоминал ему солнце, яркое, согревающее в самый холодный день. И стоило лишь подумать об этом, как серые тучи разлетелись прочь, уступая дорогу небу, свету и теплу, пусть и по-осенне прохладному. Его лучи мерцали на густых, кудрявых волосах Маны, напоминая линию звёзд, он широко улыбнулся, схватил Неа за руку и повёл вперёд. Аллен уже сидел за столиком, ожидая их. Он вновь читал какую-то книгу, окружённый тарелками и напитками, которые успел заказать, но когда они подошли, отложил её в сторону. Неа украдкой бросил взгляд на обложку и с удивлением отметил, что та была пуста. — Вы не задумывались, — вдруг начал Мана, присаживаясь на диван и рассматривая свой стаканчик с чаем, на котором было написано его имя, — что это как-то странно? — Ты о чём? — уточнил Неа. — Имена у нас слишком выделяющиеся, — ответил он и стал покручивать в руках стакан, рассматривая своё имя со всех сторон. Аллен тут же посмотрел на Неа. — И ведь правда, они совсем не подходят для жителей этой страны. О, этот всезнающий взгляд серых глаз, которые смотрели прямо в душу. Неа улыбнулся и сказал: — Этот вопрос следовало бы задавать нашим предкам. — Точно, — бросил Мана и тут же принялся за свой чай с пирогом, пока Неа и Аллен ещё какое-то время играли в гляделки. Они вышли из пекарни под свет фонарей и долго прогуливались по пустынным аллеям, прежде чем снова ворваться в уютную квартиру Аллена, в которой всё было как прежде. Изменился, пожалуй, только письменный стол, который освободившись, наконец, от множества студенческих работ удивлял гостей не только своей чистотой, но и размером, горделиво поблёскивая лакированной поверхностью в тёплом свете люстры. Впрочем, Аллен тут же заставил его ноутбуком и чашками, пока Мана устраивался с вязанием в кресле, а Неа подыскивал, что посмотреть. Лента онлайн-кинотеатра казалась утомительно длинной и каждый новый фильм в подборке вызывал лишь скуку. Он зевнул, прикрывая рот, и оставил право выбора Аллену с Маной. Фильм, который они в итоге включили, не отличался ни интересным сюжетом, ни захватывающим экшеном, отчего Мана оказался больше поглощён вязанием свитера с винтажным дизайном, а Аллен чтением забытой русской классики. Неа же иногда продолжал поглядывать на экран, однако всё происходящее там сливалось в неразборчивое буйство красок. Он вновь зевнул и сполз с плеча Аллена на его колени. — Разбуди меня позже, — сказал парень и, проглотив таблетку снотворного, закрыл глаза. Всё постепенно растворялось: и свет лампочек, что бился в веки, и голоса актёров, и тихое дыхание Аллена над головой. Вместо этого слышались лишь чьи-то крики где-то очень далеко, а солнце застилала высокая фигура, которая тянулась с объятиями. Она что-то невнятно говорила, роняя слёзы, пока в сердце бушевало желание обнять в ответ так крепко, насколько это возможно и больше никогда не отпускать, а в горле застревал слёзный ком. И Неа тоже что-то говорил в ответ, рассматривая незнакомое лицо, изучая его пальцами рук, отчего-то так же незнакомыми. Он говорил до тех пор, пока не прикрыл глаза, вновь оживляя в памяти тот пламенеющий закат и звуки ветра, то золото кругом и одинокое, гордое дерево, тот пейзаж, что бессмертно отпечатался на сердце и до сих пор звался домом. А ветер всё перебирал колосья, превращал их в морские волны и доносил до ушей всю ту же колыбельную, что, казалось, играла не переставая. — …сначала один, потом — другой. Словно отстранённые от земли… тысячами грёз… — тихо пропел Неа и открывая глаза увидел Ману и Аллена, что склонились над ним. — Ты в порядке? — взволнованно спросил Мана. Нотки беспокойства в его голосе совсем не радовали. — Да, просто сон вышел немного грустный, — он посмотрел в его щенячьи глаза, улыбнулся и слегка потрепал по волосам. — Все хорошо, не волнуйся. И Мана действительно вздохнул с облегчением, снова устроившись в кресле, пока Аллен внимательно смотрел на Неа, следил за каждой его эмоцией, за каждым вздохом и когда тот вновь взглянул на него, наклонился совсем близко и прошептал: — Теперь и снотворное не спасёт? Неа отмахнулся. — Выпью побольше и всё будет хорошо. Но стало только хуже и чем больше он старался запрятать этот сон подальше, чем сильнее желал сбежать от него, тем настойчивее тот прорывался сквозь ткани сознания, тем яснее вторгался в его реальность, отчего унылые улицы города начинали походить на карнавальное шествие с невиданными существами. Это утомляло и раздражало настолько, что Неа решил и вовсе перестать спать. С этим решением, несмотря на всепоглощающую загруженность по учёбе, дни стали проходить невероятно медленно, а ночи растягивались в бесконечной попытке чем-нибудь себя занять и делать вид, что всё хорошо, перед Маной становилось всё труднее. Неа начал подолгу гулять, рассматривая множество оттенков серого по тротуару, грязной слякоти и лужам, стал завсегдатаем чёрных кофейных киосков, где перепробовал все виды кофе, и познал всю красоту бескрайнего пасмурного неба и вечно голодного тумана. Возвращался домой он поздно, когда Мана, не дождавшись его, ложился спать, и поиском коротал время до утра. — Неа, — вдруг позвал его Аллен и тот встрепенулся, а после с удивлением огляделся. Он же не уснул? Но всё было как обычно: шумная, синяя ночь за окном, такая же, как и любая другая, его комната, освещённая настольной лампой, раскрытый настежь шкаф с одеждой, красный синтезатор с партитурами, притаившийся в углу, стол с горой учебников и бордовый шарф на кровати, под боком, сжатый в руке. — Что ты здесь делаешь? — спросил Неа, взглянув, наконец, на Аллена. — Мана позвал. Сказал, что его достало твоё упрямство, — он поправил очки и те блеснули золотом в тусклом свете. — Он не мог такое ска… — начал было парень, но заметил, как Мана, скрестив руки на груди, стоял в дверном проёме, грозно смотрел на него какое-то время, а после так же грозно ушёл. — А ещё говорил, что не любишь заставлять его волноваться, — отметил с улыбкой Аллен и Неа нахмурил брови. — Может, хватит? — Что? Он лишь моргнул и перед его глазами вновь предстали бесчисленные мгновения смутно знакомой жизни. Он снова видел золотое поле, но на этот раз он сам бежал по нему, словно ветер, и рядом с ним нёсся — один в один — маленький Мана, чья улыбка сияла ярче закатного солнца. Он видел, как проходили года, пока они росли под чёрными ветвями Корнелии, под тенью большого дома и под заботливой рукой, видел, как к ним присоединился учёный юноша с длинными пламенными волосами и они стали проводить время вместе, но всё это было не вечно. Радостные мгновения ускользали, один за другим и он увидел смерть. Свою и чужую. А после увидел в зеркале на незнакомом лице такие родные серые глаза. Привычная мелодия вновь заиграла в голове и Неа, наблюдая, как огонёк лампы мерцал в глазах Аллена, ласково пропел: — В ту ночь, когда дрогнули те серые глаза, ты был рождён, ярко сияя… Откуда же он знал слова этой песни? — Неа, — тихо, едва дыша произнёс Аллен и положил ему правую руку на щёку, — неужели ты настолько хочешь стать сломанной куклой, как я или Мана? Неа зажмурился, прогоняя слёзы, уткнулся лбом в его лоб и сжал его руку на щеке. — Я просто… — начал он, поджимая губы, — хочу, чтобы мы все жили и были вместе, как раньше. — Разве мы уже не обсуждали это? Разве это та цель, ради которой мы оба пожертвовали собой? — Я знаю, но… — вздохнув, сказал Неа и опустил взгляд, — Я устал. Я совсем один. Вы оба совершенно не помните меня, — а после с усмешкой добавил, — Я для вас теперь главный враг. — Разве так важно, чтобы помнили именно мы? — спросил Аллен. Неа взглянул ему в глаза и он улыбнулся. — Пока ты живёшь и помнишь, наша память будет жить вместе с тобой, поэтому не старайся всё забыть, — левой рукой Аллен взял его за руку, что до этого покоилась на кровати, теребя бордовый шарф, и, переплетая пальцы, сжал её покрепче. — Мы обязательно всё вспомним, поэтому и ты, Неа, должен вспомнить свою цель и цену, которую ты уже заплатил и ещё заплатишь. Неа закрыл глаза, сжимая руки Аллена, вдохнул его кофейный аромат и прислушался к его спокойному дыханию, пока всё вокруг медленно растворялось. Исчезали синтезатор и исписанные партитуры, шкаф и вещи, что его наполняли, письменный стол и множество учебников, которые почти не открывались, окна и звуки бессонной улицы, ночное небо и луна. Совсем скоро погас и мерцающий огонёк лампы, растворившись в темноте, и остался лишь голос Аллена, что напевал: — Даже если века… обратили в прах множество молитв… я буду продолжать молиться… Неа открыл глаза, потёр их спросонья, зевнул и залпом осушил стакан, что стоял на прикроватной тумбочке. За окном сияло летнее солнце, доводя прохожих до изнеможения своей изнуряющей жарой, от которой некоторые дамы даже падали в обморок, но его это совсем не волновало. Он завязал белоснежные волосы в хвост, накинул на плечи сумку с бутылками с водой, взял в руки свой бежевый макинтош и покинул очередную гостиницу. Проходя мимо витрины магазина, Неа поправил украденную когда-то шляпу и, засмотревшись на своё отражение, тихо закончил про себя песню: — Прошу, подари любовь этому малышу, не отпускай его и поцелуй.