. . .
Лето, июль, жара. Казалось бы, прекрасное время года, которое ждут почти каждый. Время, в которое люди обычно предпочитают веселиться, отдыхать, радоваться этой жизни, надевая яркие, розовые очки. Подростки пьют не просыхая, не только и подростки. Убивая не только время но и неосознанно себя, некоторые же в свою сторону, осознанно. Люди в возрасте наконец-то смогли взять себе отпуск и провести хоть немного времени для себя, или же, вновь отдохнуть намного хуже подростков… Только вот, с каждым днём, ненависть к этому лету у одной особи, вырастает всё больше и больше, оседая осадком внутри. Хотя, за спиной этого человека есть лишь дождь и смертельный холод его возлюбленной. Светлый и уже потресканный потолок, не менее светлые и старые стены которые так и душат изнутри, но при этом, рассматривая всё дальше, по виду стильный и скорее всего новый кабинет, явно совсем недавно тут был ремонт. Вся реальность вокруг стала ватной, как будто это всё — приторно сладкий сон. Однако, именно приторную сладость ненавидел юноша с тёмно-коричневыми, не особо длинными волосами, которые сейчас были небрежно уложены на голове. Он прирывистыми движениями, дёргал себя одной рукой за начало бинтов на запястье другой руки. Шёрх и шёрх. Тошнота так и катила к горлу, возможно это от для кого-то отвратительного или же обожаемоего больничного запаха, возможно от осознание всей мерзости ситуации, а возможно от его состояния.Слишком слабого, расслабленного и странного? Его томный взгляд карих глаз был уставлен лишь в одну точку, конечно, он понимал почему он здесь. Он не глуп, он пытался это понимать и оставлять в своём разуме, прокручивая эту мысль в голове раз за разом. Ведь мысли так и сдувались словно потоком ветра, оставляя пустоту. Но именно это осознание так и душит, давит на парня изнутри, в конце концов, это вновь, предательство и в этот раз не просто от близких, а от единственных людей в целом в жизни, как иронично. Гробовая тишина, убивала бы, только если бы не голос его дорогой. Его дорогая и обожаемая смерть. Кто-кто, но именно она, никогда его не предаст и не оставит. Он сам придумал ей образ, уже очень как давно. Его муза это – особа женского пола, с худощавой, скорей болезненно худощавым телосложением, с не менее болезненной белой кожей. Чёрные, длинные локоны и размытое лицо, на котором было видно лишь улыбку и хитрые глаза. Точно такую же улыбку, которую из дня в день, носил сам Дазай. Лишь голос её, дурманил и манил. Но сколько бы Осаму не просил её, забрать его в свои объятия и подарить ему её поцелуй, последний его поцелуй. В конце-концов, заглушая это желание разными девушками, а бывало и не девушками. Алкоголем, сигаретами и даже не совсем уместными веществами. Смерть лишь манила, манила своим невероятным голосом. И именно, тогда когда она протянула ему руку, он не знал как её взять, поэтому поломал ей пальцы своим молчанием, глядя в одну точку. Продолжая смотреть в свою руку, тот рассматривал таблетки которые туда ему положили. Светлые, не особо выделяются. Он уже их пил когда-то, наверное. Разум как будто заблокирован, вся память лишь обрывками. Даже если пил, то сейчас то, что? Он ничего не понимает, разум не даёт думать, как либо вообще. Врач который стоял напротив Дазая, за столом, был очень даже молод и симпатчен, имея отличный и ухоженный внешний вид, хоть и очень уставший. А также чуть длинее, ровнее и более глубоко, тёмного оттенка волосы, чем у самого Осаму. Имя которого Фёдор Достоевский, постукивал нетерпеливо ногой. Сколько бы Дазай не вглядывался в манящие глаза его врача, они всегда были такими одновременно глубокими и пустыми. Прям как у его возлюбленной. И именно это манило Дазая. Только это. Как будто Фёдор связан с его любимой. Но как? Фёдор Достоевский, давно уже личный врач Осаму. С самых малых того лет, ведь именно Осаму выбрал среди всех предложенных врачей-психиатров — Фёдора. С самого детства за маленького Осаму беспокоились его опекуны, зная то что пережил Дазай, смотря на его странное поведение, они не могли просто так это всё оставить. Осаму рассмотрел в Фёдоре возлюбленную. Он, влюбился по уши. Скорей, просто музой его в реальности, стал именно Достоевский, они уж слишком схожи были. Отдаваясь поцелуям Достоевского, не по своей воли а по воли его желанной, будучи совсем крохотным, тот лишь отдавался целиком и полностью прикосновениям. . .
–Эти таблетки..Фёдор, действительно излечат меня от слышания этого голоса? — С ноткой сарказма, очень даже тяжело проговорил Осаму. Уж слишком расслаблено его тело. С ним явно решили сыграть в игру, и самое интересное, одна из его двух муз. Но только вот, он давно для себя её закончил. Как минимум, он так думал. –Всё верно, ты никогда не услышишь её вновь. После этой фразы, казалось бы, сердце Осаму Дазая пропустило удар, а после остановилось. Он перевёл свой монотонный взгляд на врача, началось покалывание в пальцах от того, что рука находится столь длительное время в одной позе. С самой, широкой и яркой улыбкой на лице, с тяжестью но со сталью в голосе, произнёс тот. –Я никогда никому не говорил, что голос был женским. Это и было промахом врача, который должен был заставить Осаму выпить эти таблетки, но это было последним что удалось сказать самому Дазаю. Ведь, Фёдор хоть и облажался — доведёт дело до конца, чего бы этого не стоило, увы, на кону стоит слишком многое. А самая огромный стимул для людей, это серьёзная угроза их мирной жизни. Всего пару тихих секунд, того как две особи смотрели на друг-друга, прекрасно понимая то, что сейчас произойдёт. И вот, всего одно мгновение, и Достоевский уже неприлично близко к Дазаю, схватив одной рукой крепкой хваткой его руку с таблетками, а другой на всякий случай, крепко закрыв тому рот. Будь это при других обстоятельствах, Осаму мог бы и возбудиться от такого зрелища. Но при теперешнем состоянии, тот абсолютно не контролировал своё тело. Не наудивление Достоевского, Осаму даже не особо сопротивлялся. У него не было особо на это сил, ведь до визита к глав. Врачу, его явно обработали многими препаратами, а Дазай сам того не зная, сам покорно пришёл к тому что имеет. А столь похожий взгляд и бархатный голос врача, на его любимую, ломало его на мелкие осколки ещё больше. Но, Фёдору нужны были гарантии, по этому, лишняя осторожность не помешает. –Я не особо да и горю удовольствием делать это всё именно с тобой, мой милый Дазай. не знаю, чем ты так насолил своему..Опекуну, не называть ведь его папочкой, верно? — Острый взгляд прошёлся по Осаму, ведь Достоевский явно знал что зацепит этим Дазая. —Что сейчас его сынок.. В таком положении. — Эти фразы отдавались острой болью в груди Дазая, но мысли были в тумане, не давая ему возможности подумать про это всё. –Но, если ты так и не решился выпить их самому, я тебе помогу, будь осторожен, не подавись. Убрав ладонь со рта, тот приставил её к подбородку, надавливая так, что бы приоткрыть рот Дазая. –Ну же, открой ротик, давай сделаем всё чисто и быстро, как мы любим.. — И словно слова Фёдора приказ, Осаму слушался его. А Достоевский, в свою очередь, пользовался этим. Кладя таблетку за таблеткой в рот юноши, тот взял стакан со стола, и принялся наливать воду в рот Дазая, заставляя запить и проглотить таблетки. Вода выливается из рта Осаму, и выглядит всё, безгранично мерзко и жалко. Но лишь одна просьба Фёдора «—Выпей их.» И Осаму уже проглотил эти таблетки, после чего достаточно сильно и сухо прокашлялся. Достоевский отпустил руку того, и убрал другую ладонь от его подбородка, пальцем проглаживая дорожку от щеки до головы, поглаживая его. –Какая умница, всё сделал, тихо и почти чисто.. Дазай, скажу тебе на будущее, там где ты будешь, не забывай беречь себя. Будь послушен, и я буду помогать тебе, обязательно, буду. Разум расплывается, как будто тот поймал кайф. Потолок падает на него, а стены съежаются вместе. Мысли не могут сложиться и в одно предложение. Всё слишком мутно.Язык не слушается, а свет от ламп в кабинете всё ярче и ярче. –Фёдор, я люб..ю... — пытаясь совладать с языком, и при этом не отдаться смеху, пустым взглядом тот таращился на врача. На самом деле, назвать то что чувствует Дазай к своему врачу — любовью нельзя. Он со временем, увидел в лице этого врача, который проводит с ним время с самого детства Осаму — свою возлюбленную, что заставляло ноги дрожать, а глаза искриться. А Фёдор в свою очередь, видит лишь интересного пациента, красивое тело и выгоду. Фёдор смотрел на того, то ли с жалостью, то ли с понятием и принятием. Осаму начал очень стремительно отключаться, в ушах шум и бесконечный скрип, теряя своё дыхание видя перед собой яркие пятна. К горлу поступала то ли тошнота, то ли пена. И единственное что проскальзовало в его сознание, это его любимая, стоящая за Фёдором, которая приближалась к нему всё ближе. Неужели, она наконец-то заключит Осаму, в её объятья?.. И это было последним мутным воспоминанием которое осталось в голове у Дазая. –Я знаю. — Поглаживая того по голове, на лице врача появилась победная и самоуверенная улыбка, точно такая же, как у любимой Осаму. Врач отошёл ближе к своему столу, взяв рабочий телефон, тот быстро набрал нужный тому номер, и быстро проговорил в трубку: –Пациенту плохо, срочно сюда. Всё подозрения на приступ. Кабинет 304. Скинув трубку, Фёдор принялся помогать юноше, которого только что своими же усилиями довёл к подобному состоянию. Осаму ещё не знал, и первое время не будет помнить, что это был возможно последний раз, когда он увидел Фёдора Достоевского.. . .
Сознание покинуло тело, и наврядли уже собиралось возвращаться, отдавая наконец-то, Осаму в объятья его любимой, но.
Разряд.
— Сердечный ритм возобновился. Уже лучше.