Согласие

У них не задалось с самого начала. Что поделать, новорожденным свойственно заблуждаться абсолютно во всем. Он искал отца, задавал этот глупый вопрос каждому встречному, но ни один из встреченных им тогда не оказался его отцом. Зато оказался кое-кем не менее важным. Один из них. Тот самый, кто по злой насмешке судьбы так отчаянно желал от него избавиться. Стоило раньше понять, что это такое. Что именно свербило глубоко в душе, заставляя раз за разом ломать себя, улыбаться, когда хотелось разрыдаться, свернувшись в клубочек в дальнем углу, идти в бой вопреки всем и вся. Что заставляло прощать любое, даже самое грубое слово, любой, даже самый страшный взгляд, любой, даже самый жестокий поступок. Он так искал признания — именно его признания. Именно его он боялся сильнее всего, боялся разочаровать, боялся обидеть, сделать что-то не так. Именно его слова он ловил, как безумец в пустыне ловит воду после нескольких дней пустых скитаний. Именно его одобрение заставляло все внутри расцветать теплыми буйными цветами, вызывая счастливую улыбку. Он понимал злость и отчуждение. Неведомое чудо, которое неизвестно как убить, но которое уже умудрилось открыть портал в непонятный мир. В итоге ведь именно он оказался виновен в том, что Мэри Винчестер угодила в страшный мир наедине с самим Дьяволом. Именно он оказался виновен в том, что отец погиб. Осознание того, что отец был так дорог этому человеку, рождало внутри настоящий взрыв самых разных чувств: желание разделить свою скорбь, тоску по ушедшему ангелу, обиду за то, что оставил его в одиночестве, постыдную ревность из-за того, что теперь именно память об отце, боль из-за его утраты не позволяли Дину Винчестеру смотреть на Джека хоть немного более благосклонно. Он многое натворил. За что-то его простили, за что-то он так никогда и не будет прощен. Он пережил свой последний день на земле человеком и познал счастье быть рядом с родными и любимым. Познал теплоту семейного очага и сладостную нежность родственных объятий. Поставил свою душу на кон ради того, чтобы самый дорогой человек в этом мире продолжал жить и оставался свободным. Пал так низко, сотворил такое зло, что от него больше не сбежать и не скрыться, не очиститься и его не искупить. Он знает, он пробовал. В памяти до сих пор иногда всплывало то облегчение, с каким он опустился на колени перед Дином, ведь тот впервые за невыносимо долгое время смотрел ему прямо в глаза, видел его. Ненависть — тоже чувство, и куда лучше, чем пустое выматывающее равнодушие. Дин не смог убить его тогда, и пусть в нем не было души, что-то еще, что осталось от личности, ликовало. Сейчас история повторялась. Пусть Дину больше не требовалось убивать его, но именно ему предстояло проводить Джека на жертвенный алтарь, подать руку на скошенных ступеньках и устроить поудобнее в ожидании неизбежного. Смешные метафоры, конечно, но что можно ждать от того, кто должен был стать бомбой против божественной сущности. Слова Дина о том, что Джек — не семья, бессердечные и жестокие, брошенные в злом порыве, на самом деле подарили ему лишь ощущение счастья и бесконечной свободы. Семья — это Сэм и Кас, семья для Дина — это братья. Джек братом не был, а значит, мог просить, чего угодно. Отец простит и поймет, он надеялся на это, потому что не попробовать все равно не мог. — Я… я готов… — запинаясь, прошептал он, сидя в Импале рядом с Дином и крепко сжимая в дрожащих пальцах ребро Адама, последний шаг до неотвратимого. — Я сделаю все, чтобы избавиться от Чака, но хочу попросить тебя об одолжении. — Об одолжении? — непонимающе сощурился Дин, и Джек задрожал. В нем клубился поток из отчаяния и надежды, страха перед Дином и гнева на собственную наивность. — Что ты хочешь, ребенок? Если это будет в моих силах, я выполню. Голос был усталым, но твердым. А еще в нем промелькнуло что-то трудноуловимое, заставившее Джека судорожно сглотнуть и впиться коротко остриженными ногтями в собственные ладошки. Набраться бы еще хоть немного смелости, но повисшее молчание стало невыносимым. — Не называй меня ребенком! — вскинулся Джек и бросился в неизвестное, как в пропасть. — Поцелуй меня? Он лишь надеялся, что его голос звучал не слишком плаксиво и умоляюще. Но ладошки уже вспотели, острое ребро царапало кожу, а в горле стало сухо и сил посмотреть на Дина не осталось никаких. Легкое прикосновение к щеке заставило вздрогнуть. Джек отпрянул, затем почти сразу же прильнул к Дину, глупо стукнулся кончиком носа о его нос, высунул язык, втянул его обратно и чуть не разревелся от обиды и напряжения. — Замри, — с тихим теплым смешком сказал Дин и сам коснулся дрожащих губ, пронзенный внезапным осознанием: пацан, которого он был готов сдать Чаку, лишь бы избавиться от зарвавшего вершителя судеб, даже целоваться не умел. Вообще ничего не знал об этой стороне жизни, и ту зомби-маньячку нельзя считать первым опытом, даже если очень хотелось. — Диин… — могущественное существо в руках охотника дрогнуло и подалось вперед, неумело пощипывая его губы. Нефилим уже дважды умирал, жертвовал собой при любом удобном случае, видел смерть, боль и слезы, трижды осиротел, и он имел полное право на то, что сейчас вытворял. Дин перевел дыхание и притянул к себе Джека поближе, наслаждаясь его отзывчивостью и теплом кожи. Тихие вздохи наполнили машину, слабый янтарный свет выбивался из-под век влюбленного нефилима, желая так, походя, одним лишь взмахом ресниц перекроить всю вселенную. — Дин? — недоуменно спросил Джек и застыл, не понимая, почему Винчестер вдруг вздрогнул и отстранился от него. Сам же Дин почти с недоумением рассматривал небольшую царапину на ладони, оставленную ребром Адама. Они оба напрочь забыли о том, как оказались в этом месте, что время выходит. Джек тяжело вздохнул и прикрыл глаза. — Я сейчас, хорошо? — Нет, — мягко ответил Дин и вытащил осколок кости, а по совместительству мощный артефакт, из грязной ладони нефилима. — Не надо. — Что? — непонимающе спросил Джек, а затем снова покосился на ребро. — Почему? — Есть другой выход, — серьезно ответил Дин и, прикрыв глаза, притянул к себе нефилима. — Всегда есть другой выход. Плечи Джека тряслись, по щекам бежали горькие слезы, смешанные с облегчением и робкой радостью. Губы Дина нежно коснулись виска нефилима, сам он тоже трясся, словно бы только что осознал, какую глупость едва не совершил. — Я л… — начал Джек, но был прерван быстрым поцелуем в губы. — Сначала все же нужно разобраться с Чаком, — Дин печально покачал головой и принялся заводить мотор. — А потом поговорим. — Хорошо, — Джек счастливо улыбнулся и устало прикрыл глаза. Это было гораздо лучше всего, что он успел себе напредставлять, и обещало стать чем-то по-настоящему прекрасным.