Мадонна

— Привет, Михаил, — шепчет Жанна, обнимая Марко сзади. Теплая. Ее теплота окутывает его, как солнечный свет, дарит успокоение, как святые молитвы, заставляет отступить любые печаль, смерть и тлен. Она, эта потерянная девочка, оказалась сильнее их всех — взрослых, умных, использующих ее, перемешивающих в ее душе свет и тень, будто краски… Будто они писали портрет той самой идеальной святой мученицы. Они сплетали судьбы, точно пауки — и они все погибли, кроме Марко. И кроме Жанны. Он не Михаил. Он совсем не ангел, но ему нравится, когда Жанна зовет его так, и она это знает. Она уже выросла. Ей восемнадцать. Она невозможно красивая. Ее кроткая улыбка переворачивает что-то в его душе каждый раз, когда он ее видит. В ее глазах плещется солнце и радость… Радость, подумать только! Радость! — Госпожа Дева, — Марко позволяет себе только коснуться поцелуем тонкой ладони. — Вы сегодня в хорошем настроении. Судя по ее сияющей улыбке, так и есть. Откуда в ней столько радости и любви — в той, что переживает всю боль мира? Откуда в ней столько света, который побеждает любую ночь? Шамаш исцеляет ее раны, но ей все равно больно, там, в железной деве — а она продолжает подвергать себя тем пыткам. Чтобы увеличить силу. Или не только поэтому. Может, совсем не поэтому. — Марко, ты же можешь звать меня Жанна. Он поправляет очки — просто чтобы не стоять истуканом. Жанна. Да, он может звать ее так. Но это будет значить, что он в результате позволит себе большее, а он… не может. Она не девушка. Для него — нет. И дело не в разнице в возрасте, не в том, что у Марко была семья, не в том, что Жанну он помнит с детства и фактически воспитал ее. В этом — тоже, но все это легко забыть, сгладить, принять, что не такая между ними огромная разница, что Жанна давно не ребенок, что жена Марко, подарившая ему детей, умерла еще до того, как его жизнь разрушил Хао… Но Жанна не может быть в его глазах девушкой по иной причине. Она — святая. Говоря ей о ее святости, Марко сам же запутался в своей лжи и сам же попался в эту ловушку. Жанна с самого начала понимала, что она не богиня и не святая. Марко же, зная правду, начал видеть совсем другое. Миф, созданный им, воплотился. Марко видел девочку, совсем ребенка, которая добровольно соглашается испытывать мучительную боль. Марко видел девочку, принимающую взрослые решения, сначала жестокие, после — наоборот, милосердные. Марко видел девочку, которая спасла его жизнь два раза. Марко видел девочку, искренне молящуюся Богу о благополучии всего мира, и искренне этого желающую. Как в одном человеке может быть столько света? — Марко? — Нет, — выдавливает из себя Марко. — Нет, Госпожа Дева, я… — Что? Он преклоняет колени. Не так, как рыцарь, что приносит клятву верности, не так, как человек, что молит о пощаде, не так, как мужчина, что просит руки возлюбленной. Ничего из этого. Она ему — не королева, не судья и не возлюбленная. Не воспитанница, не лидер, не друг. Она ему — намного больше. — Марко? В оконных гранях пляшут искры. Свет льется в окна так, что кажется, будто фигурка Жанны светится. Свет от ее волос струится на лицо преклонившего колени Марко. Вдруг приходит понимание — он уже почти не помнит молитв. Как глупо, столько говорил о святости, а сам не помнит молитв… Ее рука ложится на его холодный лоб. Марко вздрагивает. Жанна больше ничего не говорит, но так смотрит, что у него разрывается сердце. Никуда ему не убежать от ее глаз. Никогда ему не стать праведным и достойным ее. — Мадонна, — одними губами шепчет Марко. — Понимаете, госпожа Дева? Вы… Мадонна. — Сам говорил, что я не святая, — ее рука убирает прядь волос с его лба. Гладит, так ласково, как не могут прикасаться святые — или же наоборот, только так святые и могут прикасаться к простым смертным. — Для других, может, и нет. Для меня вы… Мадонна, — упрямо повторяет Марко. В молчании, повисшем между ними, нет ни капли неловкости. Он не отверг ее. Она ни в чем не признавалась ему. Марко не был уверен, что Жанна думала о нем, не только, как о наставнике. По его щеке катится непрошеная слеза. Жанна стирает ее кончиками пальцев. Марко не ловит ее руку для поцелуя на этот раз. — Да будет так, — роняет в тишине Жанна. И Марко вспоминает слово, которое подойдет для любой молитвы. Которое и есть — молитва. Такое простое слово, в котором умещается вся боль и весь свет мира — как и в хрупком теле его личной святой. Как он мог забыть? Это же очевидно… — Аминь.