Тоже жмурки

Еще один селкидомус мертв. Галдорские камни - почти легенда. Гибель палистромовых лесов неотвратима. Ничья душа больше не будет страдать, наблюдая за движениями искусных подделок. Грубых нечистых мешков химических реакций и волшбы. С имитацией чувств и мыслей. - Дядя Белос? Ну, этот, последний представляет собой немного больше. На фоне арочного окна силуэт императора великолепен. Хантер любуется дядей, но на дядю смотреть можно вечно, а у них дело есть. Белос приседает и наклоняет голову, убирая волосы за уши, чтоб маленькому племяннику было проще завязать ему глаза. Повязку Хантер затягивает туго и проверяет, чтобы не сползла. Дядя слишком хорош в жмурках, чтоб давать ему подглядывать. Белос старается не улыбаться, чтоб не сбивать жарко сопящего в него Хантера с серьезной решимости на этот раз победить, но губы все равно дернулись, когда Хантер украдкой потрогал прядь его волос, уверенный, что раз не видит, то и не почувствует. Да, определенно, больше. - Итак! – обычно Хантер не повышает голоса, но сейчас ему не терпится. Раскрутить дядю он не может, поэтому просто держит ладошки на плечах, рассматривая изгиб бровей над плотной лентой, и отбегает подальше. – Ловите меня! На столе в позолоченной клетке, в ожидании своей судьбы, томятся яблоки. Император Белос поднимается в полный рост и расправляет плечи. Хантер расщелкивает посох. Еще не настоящий, лишь прототип, но почти рабочий. С помощью него мальчик отточил телепортацию, рывки его идеальны, но сфера не держит заряд долго, поэтому приходится полагаться на ловкость и соблюдать осторожность. Хантер двигается, как мышка, так он думает. Он учится бегать, не вызывая отклика у плиток пола, учится дышать, не тревожа воздух, но сколько бы ни старался, дядя непобедим. Он будто видит Хантера с завязанными глазами, к нему нельзя подкрасться со спины, он подманивает, подманивает, а потом красивым широким движением в последний момент уберегает белый плащ от касания Хантера. И он всегда между Хантером и столом. Между Хантером и победой. - Я тут! – звонко выкрикивает Хантер, быстро перемещаясь в противоположный угол зала, но это бесполезно, Белос готов ловить его именно там, где он пытался укрыться, и это безо всякого посоха. Хантер уже весь раскраснелся и свежеобрезанные прядки липнут к горячему лбу, а дядя Белос все так же невозмутим и бледен. Повязка, как вторая полоса проклятья, ничуть не портит его внушительный вид. Белос тоже считает, что Хантер – мышка. Он не бегает за племянником, вроде как мягко перетекает, аккуратно тесня Хантера в угол, откуда так просто не сбежать. И тот слишком поздно замечает, что попался на уловку. С одной стороны дядя, с другой – книжные шкафы. И все же в какой-то момент он кубарем падает на пол и проскальзывает у дяди Белоса между ног, путаясь в его плаще и роняя его на одно колено. Не вставая, он катится дальше, отталкивая ловящую руку. Сердце его стучит, не веря, что победа так близка. Не глядя за спину, он подбегает к столу, распахивает маленькую дверцу и сует туда руку по локоть, вылавливая самое большое яблоко. Зажатый кулак даже не сразу покидает клетку, немного обдирая запястье о решетку. Когда Хантер разворачивается, торжествующе поднимая добычу, он упирается в дядю Белоса, и тот уже без повязки. Выражение его лица сдувает с Хантера восторг, но он поднимает руку с зажатым яблоком выше и машет им. - Я победил, - робко произносит он, почему-то ожидая наказания, но Белос кивает. - Награда твоя. И тогда Хантер с наслаждение вгрызается в сочную плоть, зажмуриваясь от летящих брызг. Белос мнет в кулаке полосу ткани и рассматривает племянника. Тот увлечен несъедобным для человеческого существа плодом, лопоухий недоделанный мальчик с одолженной душой… То, как двигаются его треугольные уши, алый блеск довольных глаз, - все это заставляет Белоса забыть нежность и симпатию, испытанную к гримволкеру, в котором захотелось увидеть настоящего ребенка. Это не ребенок. Это волшебная подделка, созданная выполнять его приказы. Даже чуть менее функциональная, чем остальные, просто более старательная. Да и вообще уже не ребенок. Хантер вырос быстрее, чем он ожидал. Это стало заметно теперь, когда он прижимается к Белосу, пытаясь сомкнуть руки вокруг него. Хантер высокий. И очень похож на свой ортет. - На Калеба он похож, - раздраженно думает Белос. Если бы не уши эти… Калеб-ведьма. Калеб-ведьма тихо смеется в складки его плаща и лезет макушкой под ладонь, желая одобрения. Задумавшись, Белос гладит светлые волосы, не выпуская ленты из рук. Даже волосы под пальцами такие же, как он желал бы забыть. Хантер чувствует, что ласка усилилась. Пальцы дяди Белоса проникли к корням волос и потянули очень сильно. Он хмурится, но это лишь секундное. Дядя не часто касается его, если ему нравится сильнее, значит, так надо. Все равно приятно. Хантер вздрагивает, когда приятность заставляет его отклонить голову, следуя воле руки. Его глаза увлажняются, он не знает, почему. Белос вглядывается в свое отражение, окруженное алым нимбом. А потом набрасывает сверху повязку. Хантер опускает руки, дернувшиеся вслед за исчезнувшим светом, и закрывает глаза под тканью. Видимо, они снова играют. На плечи ему ложатся руки дяди и вес их неожиданно велик. Ноги Хантера заплетаются от того, как дядя Белос поворачивает его вокруг своей оси, и он падает, когда тяжесть рук пропадает. Он все еще сидит на полу, справляясь с головокружением, когда уха касаются сухие губы Белоса. - Убегай. Хантер снова велит рукам слушаться, хотя желание сдернуть повязку и рвануть прочь – велико, и бессмысленно ползет в сторону, дальше от голоса, туда, где безопасно встать. Когда он на ногах, то задерживает дыхание и вслушивается в окружающую темноту. Бесполезно, дядя Белос умеет двигаться бесшумно, когда хочет. И снова его щека прижимается к щеке. – Хантер, - с усмешкой зовет он. Мальчик слепо отскакивает и врезается в твердое тело под складками плаща. Следующий его рывок в никуда – снова Белос. И всякий раз - он с каждой стороны, в шелесте плаща и журчании голоса. Он зовет по имени, он касается плеча и руки, он везде. Плащ преграждает Хантеру путь в любую сторону и смыкается вокруг. Хантер чувствует руки на себе, в какой-то момент повязка падает и Хантер понимает, что дядя увлек его на кресло. - Я победил. Хантер машинально смотрит на стол и испуганно ойкает. Он не закрыл клетку и все яблоки разбежались. - Не страшно, я всегда найду, кого съесть, - проследил его взгляд Белос. Брови Хантера понимающе поднимаются. Он с радостным, совсем не испуганным визгом дергается прочь с коленей дяди, но оказывается пойман и сжат довольно сильно. Иначе, чем обычно. Ему больше не весело. - Вы будете есть … меня? – тихо спрашивает Хантер, уверенный, что дядя шутит, но когда Белос смеется, от его вкрадчивого смеха только жутче. – Да, – отвечает он. Хантер сжимает зубы и хмурится, решая, как же быть. А потом отважно протягивает руку и ждет. Белос удивленно рассматривает его, не сразу понимая, что Хантер согласился. Что ж. Прижимаясь губами к гладкой коже, Белос целует, проводит языком по напряженно проступившему сухожилию, легко смыкая зубы на недышащем Хантере. Хантер так смело предложился, а теперь не знает, зажмуриться ему, смотреть на дядю, или смотреть куда угодно, лишь бы не на то, как краснея, его кожа втягивается в рот, белеет, зажатая зубами, и влажно блестит, остывая. Податливость спровоцировала вспышку жестокости. Хантер попадает во власть жестких пальцев и грубости, он чувствует, как горячий жадный рот продвигается выше по предплечью, плечу, терзает шею, обжигает подбородок. Хантер упирается сложенными ладонями в губы, не надеясь остановить, и у него не выходит. Дядя Белос целует раскрытые ладони тоже, всасывает пальцы, прикусывая и их. А потом впивается и в губы. И Хантер оцепенело не понимает, что от него требуется, он замер и без слез всхлипывает, потерянный в происходящем. О том, чтобы вырваться, в его голове не возникает и мысли. Белос сдвигает рубашку, оставляя следы укусов на теле, они все отчетливее и Хантер, глотая слезы, осмеливается на шепот. - Мне больно. - Знаю, - Белос даже не заботится, прикрыта ли дверь, ведущая в зал. Ему нечего скрывать. Это не похоть, не разврат, лишь путешествие по дорогам дозволенного. Кто бы запретил императору лакомиться плодами своего труда? Сам себе сделал, вот и пользуется. Хантер перестает плакать и в груди у него рассасывается горький ком. Раз дядя в курсе, то все в порядке. Он расслабляется и доверяет Белосу решать, что допустимо творить с его телом, ведь кому, как не ему виднее, что для Хантера правильнее и лучше? Он весь безоговорочно дядин племянник, а скоро станет личным Стражем императора Кипящих Островов. Внимание Белоса всегда вводило его в беззащитное отчаянное состояние, когда он был в силах лишь кивать и вытягиваться навстречу, подавая сияющими глазами сигнал – Я твой! Посмотри, насколько я твой! И то, что происходило между ними сейчас, казалось необходимым этапом, религиозной проверкой преданности. Маленький Хантер готов был вытерпеть очень много, но Белос уже отступил. Этот источник тепла никуда не сбежит, к нему можно вернуться в любую минуту. Он задумчиво наблюдает, как Хантер досадливо трет рукавом глаза и украдкой прижимает красное пятно на руке, отдергивая палец. Благодарность захлестывает, и он тесно жмется к удивленному Белосу, не ожидающему такой внезапной неуместной нежности. Но для Хантера в этом нет ничего внезапного – вокруг него лишь главы ковенов, могущественные надменные ведьмы, они сильно отличаются, и не дают забыть о его неправильности. Но дядя никогда не подчеркивает его инаковость. Племянник устраивает его таким, какой есть, несовершенный, недостаточно умный, не такой уж ловкий. Он рассказывает истории. Он играет с ним и целует. Он касается его. И это единственная забота, на которую может рассчитывать недоведьма в весьма недружелюбном мире ведьм идеальных. Рядом с дядей Хантер счастлив и чувствует свою защищенность, свою принадлежность. Да, определенно, этот, последний удался получше.