***
Малиновский пожаловал прямо по расписанию — с бодуна и десятого января. Жилин даже не вздрогнул, когда хлопнула входная дверь участка, послышалась возня внизу, где сторожил молоденький Петров, и буквально через пару мгновений ворвался сам главный актер разворачивавшегося спектакля. Арина Сергеевна равнодушно и методично сыпала сахар в кофе. Одна кружка ей, та, что с шестью столовыми ложками — заботливо Жилину. Она ни на грамм не ошиблась, даже когда вихрь огромной помеси медведя и шкафа пронесся мимо, едва коснувшись ее плечом. Темноволосый огромный Малиновский сорвал ушанку с примороженной на холоде башки и плюхнулся на первый попавшийся стул. Жилин печально, принимая судьбу, оторвал глаза от кроссворда. Ушанка поселилась прямо на решённой странице, грозясь смыть весь текст талой водой. — Это… это…! Последовала парочка матерных слов. Потом ещё несколько. И ещё. Через пятнадцать минут составления словаря Жилин наконец смог уловить суть дела: от Романа Малиновского ушла женщина. Точнее, улетела. В прямом смысле. — Анька — падла! Морозила меня, помотросила и бросила, словно я баба какая-то! Вещи собрала, записку оставила, на самолёт свой села и улетела! Ещё бы нормально бросила, стюардесса чертова, так она же по бабам оказалась! К девчонке какой-то отправилась, только ее и видели! Променяла меня — на бабу! Задыхаясь, раскрасневшийся Роман Дмитрич выругался вновь и хлопнул огромным кулаком по столу. Принесенная под шумок кружка сахара с кофе жалобно звякнула, подпрыгнула и упала на пол, разлетевшись на мелкие осколки. Арина Сергеевна цокнула языком. Жилин посмотрел на неё, как котёнок на хозяйку, с до жути извиняющимся выражением лица. — Может еще по кружечке, Арина Сергеевна, милая? — дрогнув голосом, страдальчески спросил он. — Какое по кружечке?! — рявкнул Малина. — Какой кофе?! — Обычный, — сухо бросила Арина Сергеевна. — Вы же причину прихода еще не обозначили. — Как это не обозначил? — задыхаясь, воскликнул он. Арина Сергеевна безэмоционально пожала плечами, и Жилин, вздохнув, обреченно поднялся. Кофе себе делать он будет сам. Ещё и печенье Арине Сергеевне принесёт. — Анька ведь!.. — Да что мне ваша Анька, в протокол записать нечего! Малина хмуро посмотрел на неё. Арина Сергеевна хмуро посмотрела в ответ, и он несколько сдулся под тяжестью ее чёрных очей. — Деньги Анька с собой прихватила мои. Поймать надо и обратно выбить. — Другой разговор, — кивнула она и достала рапорт. — А то орете что-то, психуете. Я в какой-то момент решила, что вас нельзя было бросить не как бабу. Малина крякнул, фыркнул и сжал кулаки. Жилин ухнул и перекрестился. Арина Сергеевна и бровью не повела. — Начнём с простого. ФИО, претензия, ФИО обвиняемого. Малина что-то забурчал, заворочался и завозился. Талый снег большими каплями стекал на решённый кроссворд. Сердце Жилина разрывалось. Наконец, Роман Дмитрич вздохнул, успокоился и начал отвечать. Чайник протяжно засвистел в такт его страдающей душе. Новый кофе был готов. Жалко только, совсем не вкусный — такой, как Арина Сергеевна, делать не умел никто.***
За окном цвели липки, летающие задом-наперед соловьи надоедливо голосили трели под открытыми окнами проветривающегося участка, зимняя серость смывалась легким весенним ветерком, и Арина Сергеевна величественно руководила молоденькими стажерами, таскающими ведра с водой и мылом, тряпки и черт знает что еще. Жилин методично тер стекла. Разводы не поддавались. Его нежелание заниматься уборкой в нерабочие часы никого не волновало. Он плохо понимал, как так получилось, что Арина Сергеевна заняла настолько важную роль в участке. Она пришла совсем молоденькой, зеленой малявкой, которую Жилин сам воспитывал, сам растил и сам учил работать. Она, правда, смотрела на него своим фирменным строгим взглядом даже тогда, но слушалась, впитывала все как губка и бегала с ним по болотам дурочка Игоря отлавливать — он для Жилина был очень важным человеком. Наверное, только это и сдерживало, чтобы не утопить его уже наконец в болоте или не отправить в психушку. Арина Сергеевна словно сразу поняла его приоритеты и молчаливо с ними соглашалась. Для нее дружба тоже на важном месте была — Жилин, однажды увидев ее с рыжеволосой худенькой бледненькой девицей, сразу по взгляду и улыбкам понял, что там случай, как у него с Игорем — все нежно, плавно и ласково. Девицу звали Женей, и она часто таскала им судочки с супами со словами, что от мамы. Смотрела чуть исподлобья, когда Жилин что-то ухал в ответ, слабо улыбалась ему и крутилась неподалеку от Арины Сергеевны. Арина Сергеевна в ответ ей тоже улыбалась, что было невиданным чудом, пока она была в форме. Вся ее напускная строгость и величественность спадали рядом с этой Женей, и она из мента превращалась в обычную молодую женщину. Сидя за своим столом и перебирая отчеты (перебирать так-то ничего не надо было, но сделать вид, что он занят — святое дело), Жилин изредка поглядывал на нее. Быстро, колко. Бывало, Арина Сергеевна рассеянно глядела в ответ, слушая болтовню Жени и чуть улыбаясь, и под кожей почему-то растекалось тепло. В такие моменты он, краснея, как маков цвет, зарывался с головой в кипу бумаг и что-то бормотал под нос. Женька думала, что ворчал. Он вообще не думал — мозг как будто атрофировался в приятных ощущениях. Но, как бы-то ни было, а на мытье окон он не соглашался! Тем более, они сегодня должны были Игоря ловить. А Арина Сергеевна, видите ли, сказала, что надо участок сначала вычистить и потом уже отправляться в плаванье по липким недрам Катамарановска. И кучка стажеров и других милицейских тут же очарованно и послушно закивали, мол какие дела, когда они зимний дух не выгнали. Жилин заворчал. Он и сейчас ворчал, пока окна мыл. Да и не только он — светловолосая маленькая Лиза Дунаева, их местная неудачливая воровка-пианистка, бурчала в такт, вымывая камеру. Изнутри. Бедная девочка без документов, насильно привезенная кем-то из бандитников в Катамарановск и цепочкой кровавой мсти, как говорила Арина Сергеевна, рассказывая Жилину, откуда у них с Женькой появилась новая соседка, перешедшая в подчинение к Стрельникову. Бывало, цепочки у ОПГэшников таскала (потом, правда, всегда воровала обратно и стыдливо отправляла хозяину), в Канарейке мелькала под ручку то с одним лидером, то с другим, блюла целомудрие и показывала язык злым бывшим (ненадолго) работодателям из-за спины Жилина. Кажется, у него была странная привычка защищать невинных и наивных. Дурачков, судя по всему. — Ну, Арин, хватит! — жалобно простонала она. Несколько мывших пол стажеров бросили на нее высокомерные взгляды. Она в ответ посмотрела на них взглядом Арины Сергеевны. — Подумаешь, рядом постояли, чего ты злишься. Арина Сергеевна подняла голову и хмуро посмотрела на Лизу. Та наклонила голову к плечу, как играющийся с перышком котенок. Красивые медовые глаза казались желтыми в блеске солнечных лучей. — Знаю я ваши рядом постояли со Стрельниковым. Лиза вспыхнула, поморщилась, нервно облизала губы и сложила руки на груди. Деревянная швабра с грохотом упала. Жилин поморщился: голова от пернатых соловьев, навивавших круги вокруг тех окон, которые он мыл, болела жутко. — Я взрослая самостоятельная женщина, Ариш! Имею право! Арина Сергеевна приподняла бровь. Лиза совсем стушевалась и зафыркала, словно кошка, отплевывающая шерсть. — Взрослая самостоятельная женщина без документов собралась все же предать моральные принципы? Если и да, то давай не со Стрельниковым. Он же тебя потом и в бордель спихнуть может. Документы Лизины они с Ариной Сергеевной планомерно отжимали у Оганесяна. Тот молчал, бросал ядовитые взгляды, сетовал на убитого наемника, пытавшегося продавать ему девочек, чтобы (неудачно) втереться в доверие, накачивая их наркотой и привозя, но паспорт обратно не отдавал. Жилин подозревал, что кто-то его уже перекупил. — Ну подумаешь, свозил могилку вырыть и не пристрелил. Может, жалко ему меня стало? Арина Сергеевна подняла вторую бровь. Высший уровень недовольства. Тем более, недовольства подругой — Лиза из работы как-то странно и ловко пробралась куда-то в сердце. — Жалко у пчелки. Мой полы. — Ну хоть дверь открой. — Никаких Стрельниковых? — Ладно, за замком посижу. Арина Сергеевна качнула головой. Она, вообще-то, о Лизе заботилась. — Ненормально начинать отношения с человеком, который хотел заставить тебя рыть самой себе могилку, — усталым голосом произнесла она. Лиза в ответ кивнула и обреченно вздохнула. Жилин руками и ногами был согласен с Ариной Сергеевной: ему совсем не хотелось в следующий раз вывозить очаровательную блондинку-пианистку в мешке для трупов. — Я и не собираюсь, — буркнула Лиза в ответ. — Не дура же. Арина Сергеевна качнула головой. Солнечный луч затесался в ее собранные в пучок черные волосы и шаловливой каплей соскользнул, утонув в дурманящих глазах. Жилин судорожно сглотнул и невольно потер горло, в котором костью встало его глупое увлечение Ариной Сергеевной. Кажется, участок постепенно переставал быть участком и превращался в какую-то контору по… вправлению мозгов? Он нахмурился. Надо было, наверное, название сменить и профессиональную ориентацию, раз такие непонятные выкрутасы начались. — Точно не дура? — Конечно, Ариш. Если тебя это успокоит, буду стараться держаться от Стрельникова на расстоянии полуметра. Ладно, метра, — сдалась Лиза в ответ на пристальный взгляд. Арина Сергеевна чуть улыбнулась и бросила ей ключ. Та, присев, поймала его у самого пола, и, широко заулыбавшись, выпрямилась, принявшись освобождать прелестную маленькую тушку из воспитательного плена. У Жилина аж от сердца отлегло — кажется, только что была предотвращена смерть надоевшей любовницы. Все-таки, милицейский участок со своими обязанностями справлялся отлично.***
Теплый апрельский вечер вместо привычного кукования два на два Жилин проводил в одиночестве — обиженный, брошенный и даже без Игоря (тот еще полмесяца назад ушел в обычный заплыв по речкам России с двумя чарками скипидара и вернуться обещался ближе к июню, судя по опыту прошлых лет). Арина Сергеевна выпросила выходной и ушла праздновать какой-то день рождение — куда, с кем и насколько не сказала, хотя полковник очень и очень хотел узнать. Но спросить побоялся — Арина Сергеевна была в таком приподнятом настроении, подарила ему несколько улыбок и даже легко дотронулась до плеча, прощаясь, что портить ей вечер своим уханьем и вопросами пропало все желание. Жилин и сам понимал, что его уханье в людях вызывает только отвращение, но ничего не мог с собой поделать. Это шло с детства, с такого раннего, что и не упомнишь. Кто-то заикался, он ухал. Мама всегда только качала головой и велела не обращать внимание, мол, это у него в отца. Кем был отец и куда он запропастился — ответа Жилин не сыскал даже во взрослом возрасте. Будто бродячий цирковой артист, в которого мама влюбилась по уши, сквозь землю провалился: цирк развалился в тот же год, когда приехал в Катамарановск, а что дальше стало с его жизнью, с огнем — с людьми, которые в нем работали, информации не было. Вот и оставалось сидеть и ухать. До скончания времен. Жилин подпер щеку кулаком и поводил карандашом по бумаге. Арина Сергеевна ушла — и участок как-то сразу предательски опустел. Даже возни стажеров внизу с несколькими пацанами из банды Алюминиевых штанов не было слышно. Хотя какая это банда была — Жилин плохо понимал, мальчонкам только по семнадцать стукнуло, а они во взрослые дела полезли. Так, детский сад. Банда — это Малиновский, Стрельников и Оганесян. Вот там уж точно, держи штаны, спасай футболку: все сдерут, а тело пережуют, пересчитают языком органы, косточки переломают и ошметки выплюнут. У него аж мурашки пошли. Хорошо, что все эти бандитники с ним дружбу водить пытались, а то им с Ариной Сергеевной кроме Игоря пришлось бы и их в кустах и болотах сторожить. Высторожили, выловили бы всех — а дальше что? Не жизнь, а скука пресная обещалась! Но все же Алюминиевые штаны вызывали только скептично приподнятую бровь на лице Жилина. Он иногда даже пугался: слишком Арины Сергеевны это был жест, а не его. Но делать было нечего, стрелки часов близились к восьми, и вечер был подозрительно тих — за исключением полезно-принудительных работ с семнадцатилетними лбами никто не проявлялся. Неужели так запугали всех? Жилин нахмурился. В ответ его мыслям, словно летающий вперед задницей соловей, чуть ли не сшибая дверь ворвалось нечто. У нечто была копна кудрявых русых волос, приличный костюмчик, подозрительный чемоданчик и огромные очки на носу. Одышка, оступки, Жилин чуть ли не за секунду сообразил, что перед ним распрямлялся никто иной, как Инженер — звезда города и увеселительная трапеза соседа-таксиста по даче, который, посмеиваясь, рассказывал, где находил, точнее где только не находил этого бедного задумавшегося недотепу. Жилин приподнялся и удивленно захлопал глазенками. Гостей подобного ранга у них в участке давненько не было. — Чем могу быть… — Украли! Женщину украли, крысы помойные, а вы что? Сидите, прохлаждаетесь! — со свинячьими нервными нотками в голосе, воскликнул Инженер и шлепнул чемодан на пол. Жилин в ответ ухнул и схватился за сердце — он, вообще-то, личность тонкая и душевная, нельзя на него так орать! Тем более, когда никого рядом нет, он же с дуру и страху и за решетку засадить может! — Что ж вы так нервничаете, голубчик, украли и украли, ух, подумаешь, у нас каждый вечер такое, ух. — Да что ж вы за милиция! — Инженер бессильно замотал головой из стороны в стороны. — Вот же, надышался дымом. Вы простите меня, — он вдруг поднял на Жилина такие чистые и такие искренние глаза, что тот сразу простил ему и крики, и трясущиеся потные ладошки, и упавший чемодан на недавно вымытый пол. — Совсем это я уже того самое, не с нужного начал. Мою любо… мою сотрудницу, Зину Кашину, запихнул в машину какой-то высокий тип в бейсболке и спортивках. Машина-то старенькая еще, разваливающаяся. Я за ним бегу через дорогу, а он орет мне, знаете что? Всякие непотребства! И везет Зину куда-то, на газ давит, а пыль, дым в глаза, я чуть сознание не потерял! Жилин нахмурился. По описанию и дряхлой машины (своровала у брата малышня, когда тот все же сел), и пацана в спортивках, он подумал, что это кто-то из Алюминиевых штанов куралесит. Судя по всему, Тончик, единственный, кто давненько не отсвечивался (тем более, остальные вполне чинно и спокойно драили полы в участке). Жилин засмеялся, прерываясь на уханье. Сразу вспомнилось, что день рождение праздновал шаловливый дурной цыган с магнетическими очами, любивший тут песни петь, травки в кальяне раскуривать и вино хмельное втюхивать в качестве взятки. — Да что вы нервничаете, голубчик! Зину вашу друг ее дворовый повез, у них такие штучки с похищением часто, не вы первый, не вы последний приходите жалуетесь. Ну что ж вы побледнели! Они приедут, и девочка ваша ему на место мозги вставит! Ну не падайте, не падайте, голубчик, — Жилин неловко подхватил полумертвого Инженера, у которого внезапно подкосились ноги. Поставил обратно на землю. У него тут пол всякими обмороками портить не позволено! — Хотите, съездим туда, проверим, как там ваша Зина? Похищение дело все же не шуточное, надо пальцем погрозить детворе-то, ух, ух. И, не вслушиваясь в бессвязный панический лепет Инженера, Жилин, продолжая держать его за руку, потащил прочь из участка. Надо в конце концов поздравить цыгана, а то что это он как не родной!***
Недалеко от города, буквально за полкилометра, развернулись пестрые цыганские шатры, насквозь пропахшие травами, сладким дымом и танцами. До первого посещения табора Жилин и не думал, что у танцев есть запах — но тут, слабый мускусный привкус преследовал каждого человека, впитывался в шаги, вгрызался в плоть приходящих и горячими обжигающими поцелуями заставлял бурлить кровь в венах. Табор был местом вольности души, вседозволенности, справедливости и пылающих чувств. Мозг словно отключался, как только переступал черту цыганских владений, и стоило бубну лишь раз звякнуть в воздухе, ноги сами неслись в пляс. Словно вместо обычных ботинок — заколдованные золотые туфли. И все вокруг блестит и вьется, не видная глазу красота украденных многонациональных детей превращается в яркий калейдоскоп поклонения, волосы взметаются с каждым прыжком, юбки оголяют щиколотки, мужчины в алых рубахах подбочениваются к женщинам, а те, блестя глазенками и пряча коварные улыбки за веерами, раскладывают карты светящимися от количества украшений пальцами, срывают кошельки и испаряются в вихре разноцветных нарядов. Цыганский табор похож на представление. И, появляясь тут далеко не в первый раз, Жилин все равно проникается обстановкой. Жадно втягивая в себя привкус танца и свободы, любуясь алмазами рассыпавшихся в темном небе звезд и осматриваясь по сторонам, он подмечает огромный костер, дым от которого вьется в ночном воздухе, вздрагивая в такт музыкантам и танцующим. Оранжевые языки пламени мерно полыхают и воркуют. Вокруг на длинных бревнах расселись гости — близкий круг местного «лидера», молодого черноволосого Лошало, кратко Лало — имя приторное, карамельное, так и катается на языке, застывая бархатным вкусом в слюне. Как только они зашли на цыганскую территорию с Инженером, стали манящей добычей, которую и музыка, и воздух, и люди норовили утянуть в безумный пляс. Жилин делает вздох и, приближаясь к костру и разглядывая собравшихся, все сильнее проникается атмосферой. Вот огромный Малиновский с хохотом отбивается от большеглазой босоногой цыганской девицы, жаждущей погадать, и притягивает к себе ближе рыжеволосую девушку. Жилин не успевает разглядеть, кого именно, потому что его отвлекает трясущийся то ли от восторга, то ли от волнения за свою Зину Инженер. Он схватил за руку маленькую девочку, показавшую зубки в пленительной юной улыбке, и старался допытаться, куда запропастилась украденная девушка. — Ручку позолоти, молодец, тогда и скажу, — продолжая скалиться, отзывалась она. А глаза как блестели — словно у куклы дьявольской. Жилин ударил Инженера по рукам, когда тот уже тянулся за кошельком, после чего шикнул на насупившуюся и тут же скрывшуюся в шатрах малявку и потянул неудачливого ученого прочь. — Нельзя им ничего давать, голубчик, что ж ты так. Как липку обдерут, и бровью не поведут. — Так ребенок же… — А ребенку — тем более, — строго отрезал Жилин и вновь принялся разглядывать местное общество. Конечно же, компания друзей-бандитов вокруг поднявшегося ему навстречу именинника, ласково расставившего руки и медленно, плавно, словно лебедушка какая-то, приближавшегося к ним в каком-то бабьем фиолетовом балдахине. Жилин нахмурился. За спиной лукаво усмехающегося Лало показалось улыбающееся лицо Арины Сергеевны. Напротив нее, прямо рядом с Малиновским, сидела хитро прищурившаяся Женька. Жилин тяжело сглотнул. Нехотя посмотрел в сторону Стрельникова. С одной стороны пятнадцатилетний Артем, что-то уплетавший за обе щеки, с другой — блондинистое пятно вечно влипавшей в неприятности Лизы. Не праздник, а собрание умалишенных какое-то. — Кого я вижу, кого вижу, — ничего не стесняясь, промурлыкал Лало, после чего расцеловал в обе щеки пришедших гостей. — Полковник Жилин с другом! Неожиданно! Тхо́ ле́скэ чя́ё! , — поймав за шкирку мальчонку, проговорил он спокойным мелодичным голосом. — Вы очень поздно, — он вновь повернул кудрявую темную голову к Жилину и улыбнулся, обнажил ряд белых зубов, словно хищник, вот-вот готовый броситься на жертву. — Присядете? — Так, голубчик, с праздником тебя для начала, а то не по-человечески как-то, — поймав его руку, указывающую на костер, Жилин пожал ее и улыбнулся. Ухнул по привычке. На черных радужках Лало пламя отплясывало цыганские мотивы. — Но мы к тебе по делу. Тончик девушку похитил. Покажи нам только, что с ней все в порядке, и мы не станем больше портить тебе вечер. Ты извини, что так грубо, — Жилин пожал плечами, после чего кивнул в сторону удивленно осматривающегося вокруг Инженера. — Служба. Лало понимающе кивнул и втиснулся между ними, взяв обоих под локти. Подвел к огню, близко-близко, так, что собравшиеся их увидели. Оганесян поднял кружку, и Малиновский тут же возвестил, что за такое присоединение к банкету не грех выпить, после чего чокнулся с тем, Женька помахала рукой и тепло улыбнулась, несколько цыган подозрительно осмотрели с ног до головы, а Лиза с Артемом почему-то побледнели и одинаково отодвинулись от Стрельникова. Тот вздохнул. Расставил руки в стороны и с силой притянул их обратно. Арина Сергеевна, смотревшая не на Жилина, а на реакцию окружающих, хмыкнула и качнула головой. Очаровательный, пленительный росчерк ее рта растянулся в улыбке, и полковник почувствовал, как его совершенно не стальное заячье сердце пустилось в пляс. Она приподняла подбородок, и теплый свет пламени ласково расцеловал ее щеки. Глаза встретились, и пока Лало что-то там говорил, указывая на кружившихся в танце хохотавших Зину и Тончика, Жилин краснел, задыхался от сдерживаемого уханья и тупо думал, что они похожи на двух сычей. Наконец, услышав веселый женский смех и почувствовав, как чужие волосы ударили его по лицу, он моргнул и нехотя повернулся в сторону Инженера, на шее которого повисла веселая и явно пьяная девушка с каштановыми тяжелыми кудрями, прятавшими ее раскрасневшееся лицо. Арина Сергеевна, вновь поймав вопрошающий взгляд совсем уж растерявшегося и засмущавшегося Жилина, глазами указала на место рядом с собой. Второго приглашения не потребовалось, и тот, пробормотав что-то внимательно наблюдавшему и слабо улыбавшемуся, довольному, как сытый кот, имениннику, перебрался к ней. Они все же работали вдвоем, и чувство уверенности зависело лишь от этого. Наверное. Жилин, не глядя, принял из рук одного из цыган деревянную кружку с горьким пойлом и осушил одним махом. Малиновский расхохотался в ответ на слова силой усаженного в круг Инженера, такого же красного и смущенного, как и Жилин. Зина Кашина, ставшая причиной их прихода сюда, обнимала руку того, положив голову на плечо, а замерший над ними Тончик со строгим выражением выговаривал, чтоб тот его сеструху и пальцем не тронул, а то он его по асфальту быстро размажет. Жилин вновь посмотрел на умиротворенную и улыбающуюся Арину Сергеевну, чувствовавшую себя, как в своей тарелке в этом странном, корявом и дурацком (не)анонимном обществе посетителей участка, еще известного, как станция воспитательного вправления мозгов. Она наклонилась к нему и горячо зашептала на ухо, заставляя мурашки бежать по коже: — Могу вас поздравить, полковник, но теперь нам больше не придется эту Аньку по стране гонять. Малину видите? В оборот взяли, — хихикнула она, после чего отстранилась и приложила палец к губам, будто только что рассказала ему секрет. Рыжая Женька, казавшаяся в свете костра похожей на ведьму, так тепло смеялась и очаровательно улыбалась постоянно поглядывавшему на нее Малиновскому, что сомнений в словах Арины Сергеевны не было. Жаль только, теперь проблемы будут другие, пусть и любовного плана. Жилин вздохнул и ухнул. Теперь за еще одной следить надо, чтобы вперед ногами не вынесли.***
Спустя пару месяцев, как раз после того, как они несколько раз выгоняли Журналиста с обострением справедливости из участка, пытавшегося засадить кого-то из ОПГэшников (каждый раз по-разному), откачивали влюбленного Инженера, боявшегося то цветы подарить, то колечко миловидной Зине, подкармливали бездомных котов и ходили раздавали новорожденных котят всяким богатым личностям (Стрельникову пришлось взять двоих. Один для них с Артемом, а другой Лизе Дунаевой приглянулся, когда она за забытой сумкой забегала. Арина Сергеевна смотрела ей вслед долго и с усмешкой. Жилин влюбленно смотрел на нее), отлавливали Игоря в болотах и тащили протрезвляться, потому что потеря Катамаранова на летний сезон в картежках с дьяволом была худшей для города, наступил жаркий август. Хотелось пить, на дачу копать картошку и чего-то сладкого, чуть печального и возвышенного. Приходившая Женька фыркала и говорила, что Жилину пора бы влюбиться. Она сама уже так поступила, следуя своему совету, так что теперь Малиновский, если и приходил, то притаскивал кофе и судочки с супами (в два раза больше. От мам с двух сторон), бурча на то, как тяжела жизнь семейного человека. Свадьбу-то праздновали громко и с размахом: Жилин с Петровым с ног сбились, пока отыскали пропавшую невесту (тогда они, правда, думали, что совсем еще не невесту) на даче где-то в забугорье в компании двух подружек и приехавшего чуть раньше Стрельникова, у которого воровку прямо из-под носа сперли. Они тогда переглянулись лишь и, переговорив с Малиновским за чарочкой скипидара, чтобы предупреждал в следующий раз о таких планах (Жилин говорил о похищении всех трех барышень, а Стрельников только одной. Оказалось, он свидетелем на свадьбе был, а вот продолжения банкета у дам не планировал), они разошлись: Григорий Константинович вытащил на плече ругающую и все норовящую полезть в драку то ли с Малиновским, то ли с ним Лизу, кричащую что-то о правах выбора перед женитьбой и «чтоб Женю не трогали, на куски размажу!», а Жилин, подставив ручку, шел рядом с Ариной Сергеевной, мысленно расписавшей тридцать три варианта неожиданной смерти Малиновского в ближайшее завтра. Киса по Малиновски, то есть Женя в простонародье, поглядывала на новоявленного мужа с лукавой усмешкой влюбленной, но мстительной и украденной женщины, обожавшей свободу. Жилин ему сочувствовал даже. Совсем немного. А потом еще трое суток отговаривал Арину Сергеевну совершать сначала несчастный случай Роману Дмитричу, а потом и показательное убийство свиньи и похищение Жени, чтобы уроком тому было, как женщин из-под носа уводить и пугать всех до полусмерти своими выходками. И нет бы на этом остановиться и дать им насладиться жарой, как прогремел уход Татьяны Восьмиглазовой от Ричарда Сапогова к Журналисту. Брошенный около недели ходил за ними, бурчал что-то на своем полу-заграничном и работать мешал. Потом вдруг нахмурился, подумал хорошенько и махнул рукой, сказав, что двое теперь в его квартире живут, значит двое, он-то что против имеет. У Арины Сергеевны дергался глаз после подобного заявления. Она спешно перелистывала всевозможные бумаги, стараясь отвлечься от мысли о двоемужестве Татьяны Восьмиглазовой. Жилин ухал больше обычного. Скажем так, с жителей Катамарановска, почему-то приходивших к ним выговориться, они были немного в шоке. Зато убийства никто не совершал и другие какие крысиные действия — и на том спасибо. Живи в свое удовольствие, с людьми общайся, Игоря отлавливай по расписанию и картошку на даче копай. Сказка прям. Сказка, правда, с перерывом на рыдающую Лизу Дунаеву. Как воровать бросила, мрачно думал Жилин, так по наклонной покатилась. Вот ей Стрельников наконец официально трудоустроиться позволил и паспорт выдал (тут-то они с Ариной Сергеевной и поняли, кто раньше них у Оганесяна выкупил), но сказал для начала в получении расписаться. На радостях, уже представляя, как пойдет работать в музыкальную школу и совместит это с уроками на дому, которые давала уже около полугода, Лиза расписалась, не посмотрев, где именно (а сколько они с Ариной Сергеевной бесплатных лекций населению проводили, что нельзя так поступать!). А теперь Григорий Константинович почему-то вещи ее к себе домой перевез, о брачном долге каком-то очень толсто намекал и совсем покоя не давал. Арина Сергеевна фыркала, нервно смеялась, наливала себе успокоительных и причитала, что она говорила, но сейчас даже не против — лучше две хорошо пристроенные барышни замужем, пусть и немного (много) некрасивым путем, чем два прекрасных трупа отмороженных любовниц, которые они с Жилиным выловили бы как-нибудь вместо Игоря. Полковник мрачно смотрел на нее. Он был уверен на все сто процентов, что Малиновский со Стрельником уже прошли курс серьезных бесед. Лизок плакала. Жилину приходилось кивать, подавать платки и ворчать на дурость. Когда к участку подъехал знакомый черный автомобиль, он вроде даже обрадовался немного (как может обрадоваться человек с заряженным ружьем и угрозой все отстрелить за лишние действия тет-а-тет, на Малиновского подействовавшей вполне неплохо), но Лиза вскрикнула, заматерилась (какая некультурная, бандиты ее, прямо, совсем испортили!) и попыталась в окно сигануть. Во всем, решил Жилин, виноваты жара и сладкие испарения духоты, вон как мозги влюбленных мутнеют! Крадут, обманом расписываются, соблазнять пытаются, да все как-то наивно и по-детски. А им с Ариной Сергеевной спокойной жизни вообще-то хочется! — Странно у вас подруги, голубушка моя, замуж выходят. Не смущает вас такая тенденция? — спросил он, как только они слишком эмоциональную Лизу в себя нашатырной солью привели и из рук в руки передали. Арина Сергеевна, заваривавшая кофе, обернулась и слабо улыбнулась. В день рождения цыгана она как будто расслабилась и стянула с себя показную строгость, так раздражавшую Жилина. Росчерк ее рта пленительной розовой полоской приоткрылся. Словно мед в уши лился голос: — Очень даже не смущает, полковник. Нам-то с вами от этого только легче: две из трех акулы бандитского мира сейчас немного подобреют, совсем чуть-чуть, — словно боясь их спугнуть, лукаво добавила она. — И мы с вами еще и осенью на даче посидеть успеем. Жилин ухнул и кивнул, после чего затряс головой, стараясь сбросить наваждение. — Картошку копать, конечно же, хорошо, но как же Оганесян, цыганята, Тончик со своими лодырями, да и все остальные? Тут же не город, а пороховая бомба! — Ну, ну, не волнуйтесь вы так, — хмыкнула Арина Сергеевна. — И до Оганесяна очередь дойдет, и до всех остальных. Она поставила кружку сахара с кофе, как пил Жилин, на стол перед ним, после чего сделала обжигающий глоток из своей. В дурманящих глазах ее мелькнуло что-то авантюрное и опасное, но полковник уже не смог бы выбраться из сетей, в которые попал, даже если бы попытался. — Тем более, двое Жилиных в участке звучит весьма угрожающе. Вы же со мной согласны? Он глупо моргнул. Потом еще раз. Кажется, тенденция с замужествами и его не обошла стороной, но как-то странно. Наоборот что ли, точно он, и правда, был дурацким сычом, по привычке Катамарановских птиц летающим задом наперед. Арина Сергеевна выжидательно на него смотрела. Ничего не оставалось, как кивнуть. — Будто у меня есть выбор, — обиженно ухнул Жилин. Она вновь улыбнулась и быстро наклонилась, поцеловав его в щеку. Другого варианта развития событий не было уже давно. Но он как-то и не сильно был против.***
Свадьбу сыграли в сентябре: тихо, спокойно, без громких заявлений и пиршеств. Собрался, конечно же, весь город. Полутрезвый свидетель Игорь обещался прирезать всех несогласных розочкой от бутылки и напоить скипидаром, подружки невесты залили слезами весь пол, а их чинные и прячущие скупые мужские рыдания супруги клялись блюсти во время медового месяца спокойствие и порядок в городе, да скинуться всеми лидерами по три человека на полезно-полевые работы по собиранию картошки на даче Жилина. Он растроганно ухал. Арина Сергеевна, Арина улыбалась, обнималась со всеми и подавала ему, плачущему, платочки. Артем, сдружившийся с бандой Тончика, настойчиво заверял, что улицы теперь будут под ними, а Лало с Оганесяном жульничали в картежках на банкете и подливали окружающим всяких цыганских вин. Птицы все так же летали задом наперед. Жадный, неправильный и заколдованный Катамарановск довольно урчал. Солнце весь сентябрь стояло по летнему жаркое.