4 7 2 3 9 8 5 I've gotta breathe to stay alive And 1 4 2 9 7 8 Feels like i'm gonna suffocate 14 16 22 This skin that turns to blister blue Shoulders toes and knees I'm 36 degrees Shoulders toes and knees I'm 36 degrees Shoulder toes and knees I'm 36 degrees Shoulders toes and knees I'm 36 degrees (Placebo — 36 degrees)
15. Осень медленно вступала в свои права. Взмахами ее кистей листья на деревья окрашивались в оранжевые, желтые и красные тона, солнечные лучи теперь не жарили, грозясь испепелить до тла, а ласково касались макушек. Даже ветер, робкими порывами проникающий через открытое окно, слегка ворошил и без того растрепанные пряди. Всего лишь очередной день. И, казалось бы, сегодня ничего не должно было произойти. Как и обычно, он вернется домой, а вечером отправится на свою привычную «охоту». К ночи будет уже в своей кровати, чтобы на следующее утро всё начать заново. Интуиция вдруг завопила не своим голосом, когда дверь класса открылась. В помещение вошли двое. Один — их учитель японского языка, Мидорама-сенсей. Не самый приятный человек, порой он был слишком требователен в мелочах, а порой просто не знал границ. Вторым же… был кто-то неизвестный. Да только взгляд притягивал не хуже тех часов с бриллиантами из центрального магазина. Высокий рост… Нет, даже не совсем так. Чрезмерно высокий рост, на голову выше большинства японцев (он ведь и сам был довольно высок, а тут). Смуглая кожа, не отдающая желтизной, как у жителей страны восходящего солнца. Очки на переносице, болтающиеся там едва-едва, копна кудрявых волос, карие глаза, ярко-красная клетчатая рубашка и… Улыбка. Широкая, приветливая… Интуиция завопила еще раз, гораздо громче. Внутри будто что-то прошлось когтями где-то под грудиной, а затем вор уронил голову на стол, закрывая глаза. Ему почему-то ужасно не хотелось сейчас думать о том, что это почти наверняка какой-то знак, какой-то сигнал свыше или… или что это в принципе? Незнакомец сел за парту спереди. И прежде чем урок начался, повернулся к нему лицом, всё также улыбаясь во все свои… сколько-то там зубов. — Привет, — акцент был слышен за версту, однако говорил он на удивление четко. — Меня Орвилл зовут. А тебя? Последовала пауза, а за ней долгий и усталый вздох. — Отвали. Это и правда был всего лишь очередной день.***
Спустя час очередных страданий, прозвучал звонок с урока. Облегченно выдохнув, он отодвинул от себя стопку тетрадей, вытягивая ноги вперед. Ей богу, кто вообще решил, что коренному японцу (или не совсем… у матушки вроде как корни были европейские) нужно изучать этот предмет? Да нормально он говорит на нем и пишет, вполне себе без ошибок. А литература? Хуже ада, вот честно. Выходя в коридор, в котором уже было полно людей, парень на секунду замер. Окружающие его ученики тут же перевели на него испуганные взгляды, а затем разошлись по сторонам, стараясь держаться поближе к стене. До слуха долетали тихие шепотки, но сегодня, пожалуй, он их пожалеет. Не то настроение, чтобы лезть к кому-то и вымогать деньги. — Эй, ну стой! — снова послышалось за спиной, и у него нервно дернулась бровь. Да какого черта?! — Что надо? — кажется, Орвилла не предупредили, что к парню в черной кожанке и с самым хмурым взглядом во всей школе, лучше не приближаться. Ну так, чисто из вопроса самосохранения. — Да как зовут тебя? Я не расслышал, ты сказал Отари? Шумный вдох, а следом за ним он, схватив воротник новенького руками, дернул того к себе, к своему лицу. Близко так. — Никогда. Не смей. Приближаться. Ко мне. А сразу после — резко разжал, наблюдая как новенький чуть не грохнулся вниз на пол. Довольно ухмыльнулся и растворился в толпе, будто его и не было здесь только что. Дурной день.***
К вечеру он смог, наконец-то, сбежать в свое любимое место. Крыша школы — место часто посещаемое, но все знают, что если туда приходит он, то доступ закрыт. Фините, так сказать. Его точка, его территория. Никому нельзя. И кое-кто определенно считал себя бессмертным, потому что дверь скрипнула за его спиной. Обернувшись, парень едва не закатил глаза — опять, черт побери, вылез этот… этот… этот хер! Никакой не Орвилл. Будет Хером. Вот и все. — Слушай, я не понимаю, что я такого тебе сделал? — а вот новенький фыркнул недовольно, рукой челку убирая назад. — Просто познакомиться хотел, подружиться. Что ты такой злой то? А отвечать он и не собирался. Просто посмотрел пристально из-под прищуренных глаз — будто сжечь пытался. До самого пепла, а потом еще ветром развеять, чтобы и остатки не удалось собрать. Вздохнул шумно, только чтобы после… Кулак впечатался в чужую щеку быстро, четко даже. Красный след оставил там надолго, да только вот новенький терпеть такое не собирался — и ответный удар прилетел сразу же, только куда-то под дых. Драка началась внезапно, даже резко. Будто небо, до того момента ясное, лишь с одной единственной тучкой, вдруг решило пролить на них свои слезы в виде дождя. Колотили они друг друга быстро, эффективно. Пару раз новенький успешно попадал куда-то по ребрам прям, отчего боль в тех местах расцветала яркими огнями, а порой и ему самому удавалось заехать куда-то в живот. Казалось, что хотели выместить друг на друге всю злость, ненависть, больше иррациональную, но… Все имеет свойство заканчиваться. Остановились они тоже резко. Разошлись по сторонам, смотря не злобно уже — больше уставше и, теперь уже он не мог скрыть того факта, что заинтересованно тоже. — Кусари я, — вдруг произнес он, сползая спиной по стене. — Вот. — А я Орвилл Райт, — новенький сел рядом с ним, протягивая руку. — Приятно познакомиться. Ответом послужило молчание, а затем его ладонь все же приветливо сжали. Начало было положено.***
16. Странно, порой, складывается жизнь. Казалось бы, еще вчерашний враг сегодня уже стал… лучшим другом? А как такое в принципе возможно? Да только это являлось правдой. Голой и неприкрытой: после того странного знакомства (которое таковым и назвать то было тяжело) прошел уже год, а они стали общаться ближе чем кто-либо еще в классе. У Кусари не было в школе друзей. Он воспринимал это заведение больше как каторгу, на которую стабильно приходилось возвращаться каждый день. Будь его воля, он бы давно стал торчать на улице сутками. В конце концов, она его ведь и вырастила… — Нам еще долго? — Орвилл закатывал глаза каждые несколько минут, продолжая шагать следом за другом. Был уже вечер, не сильно поздний, но солнце едва-едва держалось над крышами низких зданий. Узкие улочки, по которым они брели, заставляли думать… не о том. — Ты ведь не собираешься меня зарезать где-то в подворотне, да? — Нет, конечно, — фыркнул Кусари, делая очередной поворот. — Мы пришли. Показалась очередная кирпичная кладка, будто бы выросшая из земли. Обычное двухэтажное здание, немного покоцанное местами, но вполне еще пристойного вида. Орвилл не сразу даже заметил, что Кусари уже несколько секунд гремел ключами, доставая нужный (кажется, кроме самих ключей в связке у него были еще и отмычки). — Я дома! — громко крикнул он куда-то в открывшийся проход, а затем спокойно вошел внутрь, буквально в темноту. Единственным источником света в узком коридоре выступало заходящее солнце. — Заходи давай. Райт едва только успел пройти внутрь, как чуть не оказался сбит с ног — что-то налетело, но, кажется, не на него. Так скажем, попыталось, но ушло куда-то в сторону. Зажегся свет, а перед ним показались… еще двое. Мальчишка и девчонка, невысокие, они буквально облепили Кусари, держась за него руками и ногами. Вдобавок, тот и сам стоял, раскинув руки в стороны — тем самым давая детям больше пространства для… ползания по нему? Безумие какое-то. — Знакомься, — «вор» (это прозвище японцу дал Орвилл, когда тот в очередной раз утащил у него очки с лица одним ловким движением — игра, которую любили оба) указал сначала на девчушку, а затем и на мальчика. — Бигуру и Саикаку, мои брат и сестра. — Ты не говорил, что у тебя такая большая семья… — кое-как смог выдать американец спустя небольшую паузу. В ответ на что Кусари усмехнулся, после стряхивая детей с себя. — А я тебе не все рассказываю. Американец хотел что-то сказать — он даже рот открыл, подбирая слова, как в конце коридора, где было немного светлее, чем в начале, показалось еще две головы. — А, Кусари! Наконец-то познакомишь нас со своим другом! И тебя дед хотел видеть! — прокричал звонкий юношеский голос, а затем неизвестные исчезли. Лишь запах чего-то вкусного, простирающийся по коридору, заставил Орвилла сглотнуть вязкую слюну. — Добро пожаловать ко мне домой, — усмехнулся Кусари. А затем потянул за собой вперед.***
Дома у вора было на удивление… шумно. Это, в общем-то, логично. Вместе с самим американцем здесь сидело семь человек. Старший — дед, имя которого так и не назвали за всё время ужина — седой и очень молчаливый. Далее шел Ресса, ему на пару лет было больше чем самому Кусари. Веселый и бойкий парень, в котором Райт, как бы иронично не звучало, узнавал самого себя. Кажется, он был ближе всех для его одноклассника. Ну… судя по тому, что Орвилл видел. Далее — Кумо. Высокая японка с глубокими серыми глазами. Тихая, она внимательно следила за всеми за столом и порой шлепала девчушку помладше по рукам, когда та тянулась за очередной сладостью. Затем уже шли мелкие. Мальчишка — Саикаку — говорил одновременно и певуче, и… скрипуче? Он растягивал гласные и очень любил смотреть пристально в глаза (ей богу, «революционер» — прозвище, данное уже вором в отместку — уловил что-то похожее от своего друга). И, наконец, самая младшая — Бигуру. Девчушка наглая и ехидная, липла она к Кусари почти всё то время, что они продвигались к кухне по узкому коридорчику. И говорила очень громко, настолько, что у Орвилла, сидящего рядом с ней, едва уши не заложило. И все они во все глаза смотрели на Райта. Сам же он и не знал, что сказать. Друг никогда не говорил о том, что у него настолько большая семья (он в принципе молчал о них, а сегодня просто предложил отвести в одно место…) и тут… такое. — Мы не родные, — с набитым ртом говорил Ресса. — Но дед нас всех приютил. Мы все из детдомов, в общем-то. Странно, но даже несмотря на тот факт, что все эти они были не родственниками, в них чувствовалось то, чего порой ужасно не хватало Орвиллу. Семьи. Отец и мать почти сутками пропадали на работе, а редкий выходной предпочитали проводить в компании друг друга. Непоседе Райту было сложно сидеть всё время дома, а потому он всё чаще и чаще оставался допоздна на улице. Возможно, это и помогло ему подружиться с довольно-таки нелюдимым Кусари? — А ты точно его друг? — Бигуру смотрела на Райта во все свои черные глазищи. Это отчего-то… ощущалось малость некомфортно. Немного. — То-о-о-о-очно? — вторил из угла Саикаку. Складывалось ощущение, что дети нашли себе новую игрушку, которую хотелось терроризировать до конца возможного времени. — Дру-у-у-уг? — Не обращай внимания, — шепнул вор ему на ухо. — Они всегда такие. — Хи-хи, друг, друг! — младшая захлопала в ладоши. От радости, как складывалось ощущение. — Ну пусть будет так. Американец вздохнул, но все же улыбнулся. Несмотря на причуды местных обитателей, они были весьма приятными людьми. Может быть этот дом может стать домом и для него?***
Но дети улиц на то и дети улиц, чтобы быть порой… буйными. Идея фикс. Навязчивая, как проститутка на трассе. От нее не удавалось отвязаться ни через неделю, ни через месяц, ни через полгода. Не сформированная толком, она терзала умы, пока, наконец, не стала чем-то гораздо более понятным. Наверное, стоило сказать, что Кусари испортил Орвилла. Нет, правда: их вечные шатания по улице, стычки с не самого приятного вида людьми и, чего уж греха таить, редкое подворовывание чужих вещей заставило их самих стать… некоторого рода отморозками? Конечно, пока только в зачаточном виде, но начало уже было положено. Возможно, не познакомься Орвилл в первый же день в старшей школе с вором, то все сложилось бы иначе. И жизнь была бы… не столь насыщенная, наверное. А с другой стороны… Почему нет? Жизнь на то и жизнь, чтобы быть непредсказуемой. А пока их всё устраивает, то нет причин чего-то менять, так? Они давно размышляли о том, что им нужна своя группировка. Примерно с того времени, как стали почти регулярно получать по лицу от других людей (синяки порой не сходили неделями). Да и размах был шире, чем просто «навалять другим людям». Всё больше и больше возникало понимание, что в портовом городке Йокогаме слишком уж коррумпирована власть. А чего в первую очередь хотят те, кто свободен? Свободы для всех, очевидно же. Первого своего товарища они встретили скорее случайно. Обычная прогулка до местного рынка едва не завершилась кражей телефона и кошелька Райта. Привычка хранить в задних карманах важное барахло до добра никогда бы не довела, но здесь вовремя уже подоспел сам вор. Интуиция тогда ехидно вильнула хвостом, а затем Кусари обернулся, вперивая взгляд в лицо… чужака. Тот уже почти вытащил предметы, но взгляд японца заставил парня сглотнуть и отдернуть ладонь, будто бы он обжегся. — Какого черта? — и только после обернулся уже Орвилл, с удивлением и осуждением смотря на незнакомца. — Эй! Тот попытался раствориться в толпе, но рука вора, ухватившая паренька за шкирку, не позволила сбежать. Смотря пристально в карие глаза, он вдруг ухмыльнулся и произнес. — Он будет с нами. И спорить никто не собирался. Так к их странной банде присоединился Хаято. Мальчишка совсем, лет двенадцати, как потом выяснилось. Ребенок улиц, что не удивительно для их города. Выращенный не пойми кем и не пойми как, он зарабатывал тем, что воровал — по сути то, чем жил и сам Кусари, но только с той лишь разницей, что меры не знал. А потому и нарвался на более компетентного мастера. Японец не стал долго церемониться. Дом его деда и без того больше на балаган походил, а лишний человек был бы только на руку. Помогать всегда нужно, да и в работе может польза бы была. Не обеднеют уж. Следующим стал нелюдимый (почти как Кусари, только хуже) одноклассник. Парень предпочитал игнорировать абсолютно всех и вся, закрываясь от других в мире книжном. Почти всегда его можно было застать на подоконнике с очередной литературой — и каждый раз, проходя мимо, вор ловил на себе косой взгляд этого человека. Что-то же это могло значить? Сложно понять только что, потому что читать чужие эмоции у него не получалось — эмпатией обделили, но наделили неплохой интуицией, которая позволяла понимать, кто свой, а кто чужой. И этот парень не казался «чужим». В нем было что-то близкое по духу, что-то даже родное. От этого не хотелось открещиваться, наоборот. Родственная душа, но… более приземленная? Не так как в сопливых историях, а что-то иное. Друж… ба? Наверное, Орвилл научился понимать его без слов. Наверное, просто решил уже завершить эти странные гляделки и потому первым подошел к неизвестному пареньку, протягивая свою ладонь. Так они познакомились с Изао Горуямой. И всё ведь повторяется, что-то неизменно. Единственный ребенок в семье, родители, вечно заставляющие учиться только на «отлично». Замкнутость, молчаливость — в будущем это бы до добра не довело, но Орвилл не Орвилл если не захочет спасти человека. В конце концов, они боролись за свободу. И начинать с чего-то надо. Так их стало четверо. Последним стал тот, на кого и подумать то было сложно. Если не невозможно. Юнца приметили, когда совершали очередной обход территории: Кусари настоял на том, что их район надо держать под контролем, а теперь их было не двое, а больше, так что… Белые волосы, худощавое телосложение. Светлая футболка и такого же цвета джинсы не вписывались в мрачность окружающей обстановки. Хотя бы потому что эта одежда грозилась вот-вот стать серой — паренька окружили незнакомцы с очевидной целью. Понятное дело, что необходимо было вмешаться. Навалять здесь и сейчас, потому что спасать надо, а не бросать на произвол судьбы. Да только тот тоже не был лыком шит — впятером раскидали всех, даже честно вышло. Кому по носу съездили, кому в живот вдарили, кому едва ноги не переломали. Выглядели после, конечно, бешеными, но в любом случае стоило узнать хотя бы имя спасенного. Офель Нокс — единственный и, чего уж греха таить, нелюбимый сын в семье. Отец искренне выдавал свои чувства за нормальные, но стоило только компании узнать откуда у того ожог на глазу… Что же, пополнение в их небольшом отряде произошло быстро. В конце концов, каждый заслуживал свободы.***
17. И далеко не сразу они решились на этот отчаянный шаг. Но теперь уже всё официально: свое место, своя форма (пошитая Кумо, естественно — кем еще?) и свои люди. Пусть они только начинали свой путь, пусть впереди ждало немало проблем, но решать они их собирались вместе. Плечом к плечу. Утро ноября начиналось с прохлады. Зачем они в принципе поднялись в такую рань — одному богу ведомо, но хотелось встретить рассвет именно так. Сидя на лавочке на холме парка, невдалеке от их общей точки, наблюдая как солнце медленно поднималось над горизонтом. Так ведь и стоило встретить первый день «Воронов», да? — А все-таки «Убийственные черепки» звучало лучше, — фыркнул Орвилл в тишине. Пусть Кусари и сидел рядом с ним, он хранил молчание с того момента, как оба покинули дом. Впрочем, недолго то длилось. — Тебя бы Изао поколотил. А потом я бы добавил. Так что нет, не проси. — Но Кусари! Но тот уже замолчал, снова смотря куда-то далеко вперед. Брезжил рассвет, а вместе с ним начиналось новое время. Для них всех — нечто особенное. Жизнь входила в новое русло, и это ощущалось… так правильно? Наверное, так и есть. Орвилл не сразу заметил, что на его плечо легла голова вора. Тот почти спал — прямо так, на холоде. Конечно, много времени ему бы в любом случае не дали, но минут десять в запасе еще было. Так надо.***
20. Грохотала музыка где-то в висках. Чужие голоса доносились будто из-под толщи воды, а единственный, кого Кусари слышал на удивление четко, сидел сейчас на диване рядом с ним, попивая очередной коктейль из стакана. Время летело, пожалуй, слишком быстро. Они не успели и глазом моргнуть, как уже поступили в университеты. В разные, естественно: Орвилл в журналистику подался, а вор выбрал экономическое направление, напрочь погрязая в мире и цифр и вычислений. Но и их не такая уж и детская мечта — сделать мир лучше — приносила свои плоды. Группировка разрасталась, все больше людей примыкало к ней, разделяя убеждения Райта. Как-то незаметно тот стал окончательно и бесповоротно их главой, а Кусари — его заместителем. Боялись второго, впрочем, всяко больше, он внушал страх порой одним только своим взглядом… А сегодня они праздновали соглашение по первой крупной сделке. Все-таки им пришлось попотеть, чтобы урегулировать все вопросы, но факт оставался фактом — «Вороны» были теперь частью теневого управления Йокогамой, и этого нельзя было изменить. Они смогли вписаться в историю города. Выбор пал на один из баров в западном стиле. Музыка, алкоголь, все близкие рядом… Орвилл чувствовал себя вполне расслабленно. Ну, до тех пор, пока… Пока на его колене вдруг не очутилась чужая ладонь, а затем (буквально ведь за секунду) Кусари не сел прямо на его ноги. Верхом. И только сейчас, весьма запоздало, до Райта дошло, что… вор то раньше не пил. Ни разу толком, предпочитал безалкогольные напитки. Не удивительно, что его «повело» спустя уже пару коктейлей. Взгляд — мутный, а вид… на грани бесстыдства и чего-то еще. Чего-то неясного, но… — Ты такой… теплый… — голос вора был тихим, но слышал его Орвилл лучше, чем что-либо еще в данный момент. — Я… Сердце набатом стучало в груди. Громко, с каждой секундой быстрее и быстрее, намереваясь то ли окончательно покинуть хозяина, то ли разогнать кровь до второй космической. Вопрос в общем-то хороший, но… Но стало еще хуже, когда Кусари провел носом по его шее, прикрывая глаза. Его руки обвились вокруг плеч революционера, а сам он прикрыл глаза, будто бы собираясь прямо так и заснуть. На чужих коленях. Орвилл осторожно провел рукой по спине, пытаясь то ли разбудить вора, то ли… проявить какую-то ласку? Казалось бы — зачем, но почему-то он был совершенно не против того, что происходило в данный момент между ними. Странных моментов и раньше полно было. Но, кажется, Райт всё окончательно понял только сейчас. Слушая тихое сопение на ухо, обнимая за тонкую талию заместителя. Подтверждая тем самым свои мысли о том, что они давно уже не друзья. Вовсе не они. А давно уже нечто большее.***
22. Естественно, не обходилось и без опасностей. Зачастую все решалось лишь дипломатией Райта — он и правда в этом знал толк, надо было в международные отношения отправлять. Иногда же силой, но здесь больше по инициативе Кусари и Изао. Иногда притворной ложью и коварством — стезя Офеля. И бывало, что не обходилось без шпионажа и воровства — Хаято махал ручкой в этот момент. Сказал бы кто, что в свои двадцать он станет частью околопреступной группировки — не поверил бы ни разу. Рассмеялся бы в лицо. Но жизнь то сложилась иначе. Совершенно. Часто, порой даже слишком часто, опасность нависала над членами их… давайте говорить уже прямо — мафиозной банды. Этому никто не удивлялся, потому что правило «один за всех и все за одного» действовало и среди «Воронов». В случае, если что-то случалось, то тут же составлялся план по спасению и скорейшему вызволению. Так ловили почти всех. Чаще всего доставалось Хаято, но его природная (не иначе) способность трепаться помогала выкрутиться и оттянуть момент неизбежного. Иногда прилетало и Офелю, изредка Изао и Орвиллу, но… Никогда не бывало такого, чтобы похищали Кусари. Он будто бы знал, как избежать подобного. Из любой ситуации выходил если не победителем, то точно уж не побежденным. Мог и побить хорошо, если припрет. Договариваться разве что не умел, но в том можно было уже положиться на Райта. И вот уж новости: на мобильник американца поступил звонок. Неизвестный номер, но антивирус не распознал в нем спамеров. Трубку пришлось взять. — Да? — Орвилл Райт? — С кем я говорю? — голос неизвестного отдавал даже за километры усмешкой и опасностью. Что-то в этом было… неверное. — Кусари у нас. Мы требуем за его голову один миллион долларов к полуночи. Если денег не будет… — на фоне послышался режущий звук — будто бы кто-то включил бензопилу. Были ли у них такие деньги? Едва ли. Откуда? Они только начинали свой путь на этом непростом поприще, а располагать такими суммами… только если в очень хорошем будущем, в котором их не прирежут, очевидно же. Но что делать сейчас? В этот самый момент? Будь здесь Кусари, он бы уже придумал план. На коленке бы склепал, а к вечеру все бы праздновали очередное возвращение. Но… Впрочем, у Орвилла не было времени много думать. Одна только мысль о том, что его заместитель может пострадать… заставляла его дышать более нервно чем раньше. Он и с собой никого не взял, поехал налегке, один. Взяв разве что пистолет да патронов с запасом. Спасать надо, а не думать, как быть. Естественно, не обошлось без жертв (и, возможно, трупов). Райт буквально влетел в здание, бросая байк на улице — весь его вид буквально говорил о том, что никому не поздоровится, если они что-то сделают с вором. А они сделали. Успели вот царапину на щеке оставить. Глубокую, кровь по щеке текла вниз, пачкая белую футболку. Такое отмоется далеко не сразу. Орвилл от злости тогда большую часть и перебил. Из пистолета своего, перестрелял как мошек, а затем еще с особым цинизмом дерьмо из главаря выбивал. Больше «Дождерезов» можно было и не искать, остатки бы их вряд ли смогли организовать нормальную группировку. — Я говорил тебе! Говорил: не иди один. Почему ты не послушал меня? — практически рычал Райт, развязывая руки Кусари. Того почти что приковали к стулу, обмотав веревками с ног до головы. Еще и в рот кляп засунули. — Всё пошло немного не по плану. Я бы выбрался, но тут была девчонка, и… — а, ну конечно. Вор не вор, если не попытается спасти еще кого-то. Малышка случайно забежала в здание, не зная, что здесь ведутся «переговоры». Едва не нарвалась. Благо, что японец спасти успел. — Вот. — Черт, ты! Идиот, вот ты кто! — в сердцах воскликнул Райт, развязывая еще и ноги. Господи, а че сразу не цепями то приковывать? — Это же «дождерезы»! Они ведь могли убить тебя! — Но не убили же… — устало вздохнул Кусари, разминая затекшие конечности. — Орвилл, я бы справился. Все было бы хорошо. — Слушать ничего не хочу, — отмахнулся тот, а затем, заметив печальный взгляд японца, схватил его за плечи, некрепко впиваясь пальцами в них. — Ты часть семьи. Слышишь меня? Ты часть «Воронов». Мы решаем все вместе. — Они опасны… — качнул парень головой. — Чертовски опасны. Только я это понимаю… — Ты… — Дай мне уйти. Я знаю, что делать. Я справлюсь. Разберусь и вернусь обратно. Прошу… — Ни за что. Никуда и никогда. — Но… — тот неожиданно заговорил несколько громче обычного. — Почему?! — Потому что… — Орвилл наклонился — тем самым оказываясь совсем близко к чужому лицу. — Я люблю тебя. И пока ты стоишь, пока ты дышишь, блять — ты мой заместитель, правая рука. А потому я никуда тебя не отпущу. Возможно, такие слова стоило произносить осторожнее. По той простой причине, что Кусари, вдруг приоткрыв рот от удивления, практически рухнул на Райта (ноги затекли все же сильнее, чем он предполагал), но его успешно поймали. Взгляд к взгляду. Душа к душе. Странно все это, да?***
Июль был жарок. Палящее солнце светило практически нон-стопом, а воздух оставался приторно душным. Терпеть это едва ли было возможно, а «Вороны», которым приходилось торчать в офисе, лезли на стенку. Под самый потолок, где нещадно отрабатывал свое старенький кондиционер, доставшийся еще от прошлых владельцев. Времени заменить его на что-то более адекватное банально не хватало. Но при всём этом от июля был и плюс. Огромный такой. И назывался он фестиваль фейерверков, который проводили абсолютно во всех городах с июля по август. Даже в Йокогаме. План был изначально простой. Прекращая любую деятельность на пару дней, «Вороны» брали дружной толпой законный отдых. А костяк группировки и вовсе планировал пойти на данное мероприятие вместе. Ага, да. Как же. Вместе. Не то чтобы смешная шутка, но определенно смешная. У Изао и Офеля (которые, как бы иронично не звучало, обрели друг в друге родственные души) уже намечался медовый месяц: они планировали провести вечер вместе, желательно подальше от других людей. Непонятно в принципе как Орвиллу удалось их уломать пойти с ними. На самом деле за ними было забавно наблюдать. Офель обладал той долей чуткости, которая не превышала допустимые нормы, но при этом могла сломить кирпичные стены Изао. И как итог они медленно но верно становились ближе и ближе, пока не удивили всех тем, что пришли на работу вместе. Держась за ручку. А Хаято в принципе было бесполезно просить идти с ними. Он, конечно, покивал, но едва только переступил порог парка, как сразу же улизнул за очередными сладостями, довольно смеясь. Вот уж кто вечный ребенок. Как итог они шли вдвоем. В тишине. Ну хотя как… тишине… скорее в оглушающем шуме толпы, перемежающимся с музыкой. Только… Молчание висело меж ними. Они так и не поговорили после того дня. Их отношения не вышли за рамки «подчиненный-босс». Лишь Кусари старался смотреть на Райта меньше, он будто стеснялся и волновался (это было заметно по пунцовеющим щекам), а Орвилл… Дать немного времени, чтобы японец подумал, в принципе не такая уж и плохая идея, верно? Он ведь и сам далеко не сразу понял и разобрался в себе. Это происходило постепенно, лишь смотря на чужую фигуру, заглядывая в глаза, изучая душу… Райт понял, что человек рядом с ним некто гораздо больший чем просто друг. Что хочется не просто гулять по городу с палочкой от мороженого во рту, а делить это мороженое между ними. Целовать после холодные и сладкие губы, собирая остатки вкусности. Обнимать подолгу в ночи и днем, говорить о том, какой вор чудесный и… Многое иное. Но без чужого ответа он не мог ничего сделать. На холме (что удивительно) кроме них почти никого не было. Орвилл методично откусывал от яблока в карамели небольшие кусочки, смотря в ночную даль. Внизу рекой двигались люди, выискивая лучшие места. Где-то в паре десятков метров от них сидело несколько человек — кажется, то была семья. — Красиво… — пробормотал Кусари тихо. — Очень. — Ага. Фестивали в Японии такие классные, — еще бы, раньше он видел совсем иные. Праздники в Америке были гораздо более открытые и… раскрепощенные, что ли. И, наконец, зажглись первые огни. Расцветали один за другим, озаряя небеса алыми, оранжевыми и желтыми цветами. Раскрашивали, даруя такое важное хорошее настроение. За которым они и пришли. — Орвилл, я… И снова грохот. Пауза. — Я тоже люблю тебя. Не веря услышанному, американец повернул голову направо. Кусари… смотрел на небо, но его ярко-алые щеки и смущенный взгляд выдавали его с потрохами. Не послышалось. Нет. А вот терпения у Райта всегда было маловато. Хорошо хоть, что яблоко в карамели успело закончиться. Рука сначала схватила чужую за кисть, заставляя вора повернуться лицом к американцу. Нет, он и раньше это знал, но сегодня, именно сейчас… Стоя перед Орвиллом в мужском кимоно… Обутым в японские гэта… Он казался ему прекраснее кого-либо еще на свете. И первый поцелуй вышел сладким. На вкус как то самое яблоко в карамели. Губы у вора искусанные (привычка дурацкая — когда задумывался, то вечно кусал их), потрескавшиеся. Но мягкие и немного даже нежные. И руки у него ложатся на немаленькие плечи Райта, обвивая их как и тогда, в баре. Все, наконец, расставлено по местам.***
24. — Как я выгляжу? — Просто прекрасно, Кусари. Вам очень идет. Офель старался не смеяться — у него вполне неплохо получалось. Хотя бы по той причине, что он всегда был учтивым и вежливым. А уж в такой ситуации и вовсе было опасно позволить себе лишнее действо. В конце концов, вора не просто так боялись. Впрочем, сегодня у того был повод нервничать. Еще бы! Спустя два года отношений… два года нежности и любви… Он сделал то, что давно уже хотел, но на что не хватало никак смелости. Предложение руки и сердца. Хотя, будь у японца возможность, он бы отдал всего себя. Вот целиком и полностью, со всей своей душой, на которой уже давно проступили черные пятна грехов. Просто сказал бы Орвиллу «я твой навеки» — и этого было бы достаточно, чтобы продемонстрировать всю глубину его чувств. Которые с каждым днем становились только крепче и крепче. Быть влюбленным — это одно. Быть любимым и любить — совсем иное. И как же, черт побери, было приятно осознать, что спустя столь долгий срок в него не влюблены. Он любим. Самым прекрасным человеком на свете. Ему больше никто не нужен был. Только Орвилл. И предложение сделал он. Просто в один вечер вернулся домой позже обычного. На кухне наткнулся на Райта, за обе щеки уплетающего бутерброд, со смешком на одно колено встал, да кольцо протянул. Вот уж, комедия сплошная. Американец тогда чуть едой не подавился, но согласием ответил. Поцеловал после крепко, закружил по кухне. Улыбался широко и смеялся за двоих, пока вор обнимал его всеми конечностями, радуясь, что страхи были бессмысленны. Все же хорошо. И потому сейчас он крутился перед зеркалом в гостиной (Орвиллу разрешили занять спальню), придирчиво оглядывая себя. Удивительно, но сегодня Кусари хотелось выглядеть на все сто. Конечно, любимый видел его и в затасканной одежде, и в собственной, и даже без, но… Порадовать все же стоило. Костюм немного, правда, болтался (еле-еле по размеру подошел). В плечах он был немного широк, но это не сильно портило картину. А вот цвет… — А белый точно будет в тему? Может лучше черный?.. — неловко спросил вор у Офеля, который помогал разобраться с цветком в петлице. — Никакого черного. Только белое. Не переживайте, после церемонии вы можете переодеться во что угодно, — улыбнулся он, отходя на пару шагов назад. — Вы готовы. Желаю удачи. Дверь за Ноксом беззвучно закрылась, оставляя японца нервничать уже в одиночестве. Нет, он даже не думал о том, чтобы сбежать сейчас. Просто… некоторое беспокойство по-прежнему терзало его. Самую, наверное, малость. «Все будет хорошо» — хотелось верить. И скорее всего, он просто накручивает. Это же Орвилл, они знакомы уже почти десяток лет. Все должно быть хорошо.***
25. — Мне скучно. Молчание было ответом. — Ку-у-у-у-уса-а-а-а-а-ари… — Орвилл, я работаю. — Ты работаешь уже третий час подряд! — Потому что много дел. — Рабочий день закончился два часа назад! Ну Куса-а-а-ари, ну… Вор тяжело вздохнул, откладывая в сторону бумаги. Он и правда сидел над ними уже непозволительно долго, времени уже было много (почти ночь скоро), но так хотелось поскорее со всем этим закончить… и вернуться домой, в теплую постель. Пристроиться у любимого под боком и доспать свои положенные… сколько там, 6 часов? Не густо, на самом деле. — Все, завтра у нас выходной! — воскликнул вдруг Райт, вставая из своего кресла. Огромного такого (нет, у революционера не было комплекса неполноценности), оно занимало весьма внушительную часть кабинета, в котором они привыкли работать вместе. — Ты же давно хотел выспаться. — Отлично. Тогда давай я закончу, и… — Кусари потер переносицу, после поднимая взгляд на Орвилла. Тот не терял времени — устроился рядом с парнем на диване, перекидывая одну руку за его спиной. — Милый мой, — указательный палец прочертил линию по щеке, а затем рука опустилась на худое бедро вора. — Ты устал. Давно не отдыхал. Я как босс освобождаю тебя от всех задач. Вот, завтра Изао из отпуска выходит. Оставь ему всё это. Он справится. — Но… Поцелуй в скулу — мягкий и нежный, пока шаловливая рука уже старательно пыталась вытащить рубашку из джинсов. — Орвилл… — Ты против? — ладонь замерла где-то в районе ребер. — Одно твое слово и… Молчание тяжелое как будто. Такое бывало, когда вор принимал непростые решения. Как… это? — Не против, — тихий шепот в ответ, а затем Кусари уже столь привычным жестом оказался на чужих коленях. Пальцы вплелись в кудрявые волосы, слегка натягивая их — только чтобы Райт откинул голову назад и целовать его шею было бы удобнее. Но прежде чем все перешло в горизонтальную плоскость, японец вновь прошептал. — Будь нежным в этот раз. — Ни слова больше. Переплетенные после соития пальцы — сияние колец в отблеске фонарей.***
27. Жизнь, порой, складывалась и в худшую сторону. А привычка Кусари брать на себя слишком многое до добра никогда не доводила. Как и сегодня. Орвилл уже даже начинал к этому привыкать. Нет, правда: его уже муж с завидной периодичностью выполнял ту работу, которую он бы и врагу не пожелал делать. Об убийствах он может и знал, но справедливо полагал, что это только в тех случаях, когда иного выхода не остается. Всегда ведь можно договориться, попробовать применить дипломатический подход — ради этого он и стал главой. Не для того, чтобы держать Йокогаму в страхе, а чтобы найти компромисс между всеми сторонами и привести к процветанию. Но… Всегда ведь есть какое-то «но», которое портит ситуацию. — Орвилл… — Кусари сидел перед ним на стуле. Будто провинившийся школьник, хотя на деле у Райта слов даже уже бранных не находилось. Хотелось орать, хотелось кричать и материться, но вместо этого получалось лишь ходить из угла в угол нервно да косо поглядывать на любимого. — Помолчи! Хотя, нет, ответь на один вопрос. Нахрена ты туда полез? Вот опять, всё снова повторяется! Ты лезешь вечно куда не надо, хотя это моя прерогатива. Получаешь очередное ранение и ничего никому не говоришь! Я устал уже, слышишь. Я устал от этого. — Орвилл… — ему определенно показалось, что голос вора дрогнул. Да, точно. Показалось. — Ничего не хочу слушать. Иди, отлеживайся, я не знаю… Дома посиди, готовкой займись, я не знаю, делай что угодно, но только, я блять прошу тебя — не лезь пока в работу. Я сам разберусь. — Орвилл… — Уходи. И все. Ни слова больше. Он даже смотреть в это… обезображенное лицо не хотел. Очередная попытка переговоров привела к тому, что на Кусари напали. И отделаться легким испугом не удалось, нет. Глаз травмирован оказался. В операционной вор провел несколько часов. Зрение восстановить не удалось, орган полностью пришлось вырезать, так как остатки уже просто были ни на что не годны. «А ведь если бы сказал, то было бы иначе» — но японец упрямый как черт. Понять его (местами правда) Райт мог, да только не хотел. Не в этот раз, когда любимый человек так сильно пострадал. Революционер сел за стол, наблюдая как дверь тихо закрывается перед ним. Вор даже выходил тихо, не слышимо. Ступал осторожно, будто котом был. И не оглянулся ни разу. Орвилл опустил голову вниз, хватаясь руками за нее. Зря, зря он, наверное, так накричал на мужа, в конце концов не так проблемы надо решать, а ведь они, очевидно, были между ними. Да только поздно уже. Он даже выглянул в коридор спустя минут пять. Никого там не было. Только пара новичков, прижимая стопки бумаг к себе, крадучись двигались вдоль стены, будто боясь. Неужто столь громким диалог вышел? Монолог больше. Слова же не дал сказать. А тем временем лишь Хаято, стоящий у входа с сигаретой, заметил, как быстро Кусари покидал здание. И, возможно, ему показалось, что единственный теперь уже глаз блестел. И не от солнца. Оно ведь давно уже село.***
Порой любой паре требуется немного отдохнуть друг от друга. Прокрутить диалог еще раз в голове, прийти в себя, остыть в конце концов. Расслабиться и понять, что все проблемы решаемы — важнее всего говорить друг с другом. Словами через рот по возможности. Ночью Райт спал один. Кусари домой так и не вернулся, а место в гараже — там где обычно стоял его байк — пустовало. Видимо, уехал кататься, что не являлось чем-то из ряда вон выходящим, но… Революционер все же привык, что в постели он не один. Что рядом лежит один маленький но очень дорогой человек, которого и следует разве что обнимать да целовать. Что это чудо утыкается носом ему в шею и шепчет что-то милое и нежное (кто бы мог подумать, что тихий и нелюдимый Кусари может быть таким романтиком?). Но в этот раз всё было иначе. А утром нужно было уже ехать на работу. Проблема с тем кланом не решилась, требовалось снова ехать на переговоры. А уж учитывая скольких вор перебил… Все же из всех он был самым профессиональным в этом вопросе, проигрывая порой разве что Горуяме (хотя шли иной раз ноздря в ноздрю). Но… Не этого хотел Райт. Убийства казались ему если не аморальными так уж совсем, то как минимум неправильными. Добиваться надо дипломатией и только. В этом их подходы и различались, Кусари порой границ не видел, отчего и перегибал палку. Ведь… можно же было договориться, да? Вторую попытку он не стал надолго откладывать. Еще неделю назад договорился о встрече — прояснить то надо было, может компромисс найти. «Волков» он знал и знал неплохо — опасная группировка, решительные ребята. С ними надо держать ухо востро, неизвестно еще, что выкинуть смогут. — Офель, я поехал, — тот временно заменял вора на рабочем месте. К сожалению нехватка самого ценного сотрудника ощущалась острее всего. — Вернусь через несколько часов. — Хорошо, босс. Мне передать Кусари, что вы уехали? — Не стоит. Он на больничном, так что пусть отдыхает, — Райт улыбнулся и, подхватив свою сумку, устремился к двери. Работы было еще много.***
— Он же… не один поехал? Кусари шумно сглотнул. Настолько, что это услышал даже Офель, который и сообщил заместителю новость о том, что глава временно уехал на переговоры. Да-да, с теми самыми «Волками». Разбираться во вчерашнем. — Один. А что такое? — Нокс наклонил голову вбок, внимательно вглядываясь в чужое лицо. Удивительно, но обычно безэмоциональный вор сейчас буквально казался напуганным. Круглые глаза, слегка подрагивающие руки… — Кусари… — Черт… — он едва не выронил телефон, набирая столь знакомый номер. Ждать пришлось долго — больше минуты. — Слушаю, — и одного только слова хватило, чтобы вор понял, как сильно он скучал по Орвиллу — сердце сделало кувырок в груди, будто бы он был просто безнадежно и слепо влюблен… Что, впрочем, вполне себе являлось правдой. — Орвилл, прошу, не езжай туда. Они не послушают тебя, подпишутся на условия, а затем убьют. Я прошу, пожалуйста, не надо! Редко когда можно было услышать, чтобы Кусари говорил громче чем обычно: предпочитал всегда тихий тон, спокойный. Но сегодняшний день определенно был исключением из правил. — Кусари, позже поговорим, я занят сейчас. — Но! — До вечера, — а затем в трубке послышались гудки — звонок был сброшен. И вряд ли Райт собирался отвечать заново — слишком хорошо вор его знал, чтобы не понимать, что подобный стиль общения — знак того, что любимый сильно рассержен и пока не хочет говорить с ним. Но… Черт. — Я еду за ним. Сказал как отрезал. И больше ничего, остановить не успели даже. Вылетел словно пуля на улицу, оседлал байк (лишь бы бензина хватило, ночью все же немало накрутил) и понесся по шумным улицам Йокогамы. Тоже самое место, что и тогда. Он был уверен в этом на сто процентов — они бы не стали договариваться о новой локации. Выкручивая мотор чуть ли не на максимум, японец несся, обгоняя машины. Пару раз едва не попал в аварию (чудом проскочил), но сейчас на это было плевать. Абсолютно целиком и полностью, своя жизнь ничего не стоила в тот миг. «Пожалуйста, живи» — единственная мысль, отдающая пульсацией в мозгу. Ему не стоило в принципе садиться за руль сейчас — только после операции, но когда Кусари было не плевать на себя? Когда?! Здание знакомое, он хорошо его запомнил. Подвал, тот самый, где неделей назад и предполагалось провести переговоры. Темные коридоры, мрачная атмосфера. Ничего не изменилось с того дня, а неприятные воспоминания могли бы не хило сейчас ударить по голове, но… Но вор упрямо бежал вперед. Быстрее и быстрее, дыхания не хватало, хотя он всегда бегал довольно неплохо. Лишь бы успеть! Лишь бы… В последней комнате, той самой, где и случилась стычка — он и нашел Райта. Лежащего на полу в луже крови. Рядом валялись его пистолеты (подарок Кусари на свадьбу), а больше в помещении никого и не было. — Орвилл! — крик почему-то казался немым. Будто не он кричал, а кто-то еще. На колени упал рядом с телом, проверяя пульс. Живой. Еще живой. Слава богу. Дальнейшее Кусари помнил как в тумане. Звонок, скорая, носилки. Противный звук сирены… Больница, врачи… Операционная… Он, кажется, просидел больше двенадцати часов возле кабинета — потому что даже не мог двинуться. В голове набатом звучал злой смех, а чувство вины злорадно гоготало над ним, заставляя прятать лицо в руках. Ему приносили воду, пытались заставить поесть… Да только получалось это всегда только у одного человека — сколько лет уже прошло, а всегда тощим был. А теперь… Когда врач подошел к нему, Кусари уже, кажется, ничего не чувствовал. Мир словно разделился на «до» и «после», и это «после» ощущалось отвратительно вязким болотом, в котором он тонул с каждой секундой всё быстрее и быстрее. Отчаянно барахтался, цеплялся за воздух — и тонул. Кома. И неизвестно, когда очнется. Вот и вся история. Вот и конец их ссоре. Помирились, блять. Возвращение домой ознаменовалось тишиной. Везде абсолютно было тихо. На кухне никто не готовил ночной перекус, в гостиной не звучало очередное ток-шоу по телевизору, а в спальне никто не стелил им постель. И никто не прижал его к себе этой ночью. Ситуация развернулась на 180 градусов.***
28. Но даже несмотря порой на болезненно прошлое… нужно жить дальше. Принимая все собственные грехи, испытывая порой бесконечное чувство вины… Знать, что когда-то ты совершил ошибку и жить с этим. Такова теперь была новая реальность Кусари. Понятное дело, что «Волки» уже спустя несколько дней были выкошены с самых низов до верхушки. Вор… не зря славился в окрестных кругах как убийца профессионального уровня. Одного его взмаха катаны было достаточно, чтобы прервать жизнь. Он умел убивать. А за Орвилла месть была бы особо жестокой. Пощадил японец лишь женщин и детей, справедливо полагая, что так будет справедливо. Женщины не виновны в том, что произошло, а у детей пока еще чисты души. Они не заслуживали бы такого наказания. Но после… вопрос стал уже ребром. Что будет с «Воронами»? Что делать им теперь без своего главы, который лежал теперь в коме? У Кусари не было ответа на это. У него в принципе не было ни на что ответов, единственное, чего он желал сейчас сильнее всего — чтобы Райт распахнул глаза. Чтобы не лежал на больничной койке, а сидел в кресле в своем кабинете — как и обычно. Пусть даже бы окончательно уволил вора, подал бы на развод — ей богу, японец бы смирился с любым, он просил только об одном. Бремя правления пришлось взять на себя. Нет, он и раньше занимался всем этим, все же заместителем был не за красивые глаза, но… Не было в нем того, что было у Орвилла. Харизма, дипломатия — эти факторы напрочь отсутствовали, а как следствие группировке теперь приходилось несладко. Почувствовав, что «Вороны» сдают позиции, многие пытались перехватить у них лидерство, вот только… Не после того как вор в одиночку перерезал весь клан снизу доверху. Но то был последний раз, когда он использовал свою катану. Работы стало еще больше. Её и раньше было много, но она делилась между ними напополам. Тем самым оба были посвящены в дела и могли помогать друг другу советом в случае необходимости. Теперь же абсолютно всё легло на плечи вора. Все действия, все соглашения проходили через него. Так было даже лучше. Заглушая свою тоску и боль в работе, погрязая в бумагах, он мог хотя бы не вспоминать о том, что где-то далеко на больничной койке лежал его любимый человек. Спал долгим сном… и не было ясно, когда вернется обратно. Он сам мог не спать сутками (шутил в мыслях, что за них двоих отсыпается американец) — дело привычное на самом деле. На столе вскоре законное место занял чайник, а растворимого кофе у него было несколько упаковок «про запас» в нижнем ящике тумбы. Вор пил его чуть не литрами, тем самым только ухудшая собственное здоровье. С едой же стало еще хуже: раньше то ел лишь благодаря тому, что Райт напоминал о такой важной детали. А теперь же… некому было это делать. Офель и Хаято пытались, да только смысла не имело. Кусари вечно отмахивался, игнорируя буквально мольбы собственного тела о том, что нужно подкрепиться. Одежда вскоре начала болтаться на нем некрасивым мешком: и без того худощавый японец все больше и больше походил на скелет. Оставалось только начать греметь костями да после слечь от анорексии — к тому всё и близилось. Пару раз он даже засыпал за рабочим столом. Просто прикрывал глаза на пару минуточек, а после этого просыпался через несколько часов, когда шея начинала невыносимо болеть. Всё его тело кричало о том, что долго оно так не протянет. Что в могилу себя сведет, неизвестно только когда… А ведь он и правда думал об этом. Не раз и не два даже, стоя порой в магазине, сверлил взглядом мотки веревок. Думал о том, как будет смотреться в петле. Насколько синей станет его кожа, а затем сколь долго будет бледнеть? Будет ли забавно он выглядеть или же трагично? Стоит ли оно того или нет? Но каждый раз Кусари прикрывал глаза. Отмахивался от этой мысли. Шел к кассе с очередной покупкой, повторяя еще раз и еще, что ему надо жить. Что он должен дождаться Орвилла. А потом уже делать то, о чем он думал. Клан оставлять нельзя, нет. Ни в коем разе. Дома стало… еще хуже. Как будто из нее ушла душа — так он это воспринимал. Пустая, холодная постель — больше в ней не чувствовалось даже капли тепла. В холодильнике будто повесилась мышь. И… фотографии. Его личное проклятье. Кусари не любил фотографироваться — ему казалось, что на изображениях он получался страшным как божий грех. Но Райт слишком любил это дело, а потому японец позволял порой вот так издеваться над собой. И совместных фоток ведь было не мало. Они заполнили собой полку у зеркала, а на каждой было видно, как они счастливы. Широкая улыбка революционера и смущенный взгляд вора. В один из дней, когда боль била по сердцу с особой силой, он собрал их. Хотел сжечь, но… это было бы слишком радикально. А потому лишь убрал в шкаф, надеясь однажды вернуть обратно. Когда-нибудь… обязательно… Спать приходилось на диване. Узкий, на нем он сам едва ли помещался, предпочитая укрываться тонким пледом. Даже одеяло напоминало об Орвилле. Нет, не совсем так. Весь дом напоминал о нем, с самого верху и донизу. Каждая деталь, абсолютно. Порой, чувствуя себя слишком невыносимо, вор брал из шкафа вещи Райта. Прижимал их к себе, чувствуя родной запах. И засыпал прямо так. Обнимая очередную футболку или рубашку. Представляя, что сильные руки сжимают его в объятиях — как раньше. Мягко и нежно, будто бы он сам был из хрусталя (конечно же нет). Что на самом деле он спит. Сейчас проснется, а там его ждут. Завтрак в постель, любимая еда… Чай, конечно же — куда без него? И любимый человек рядом. Может посмотрят фильм или съездят куда-то под вечер… А затем Кусари засыпал. И видел одни только кошмары. Что его муж уже мертв или что тот просыпался, но отталкивал вора от себя. Говорил, что тот виновен во всем, что, если бы не он — ничего бы не случилось. Порой заставлял убивать себя же: той самой катаной, неизменным оружием для приемного дитя. А иногда поворачивал стол в обратную сторону — и молил о смерти для его уставшей американской души. И ведь… он верил в это. Верил, что всём этом только его вина. И ничья больше. Эмоции оставались запечатанными в его груди.***
Но сложнее всего было даже не работать, нет. Сложнее всего было навещать Орвилла в больнице. Врач еще буквально в первый день сказал ему, что чем чаще говорить с больным, тем скорее он вернется обратно. Мол что они слышат голоса и идут на них как по путеводной нити. Это должно помочь, но… Прошло уже шесть месяцев. Шесть чертовых месяцев, а ситуация никоим образом не менялась. Вот никак. Кусари старался приезжать хотя бы раз в неделю. Выкраивал в своем забитом почти полностью расписании пару часов, привозил цветы — неизменно незабудки, голубые. Ставил их в вазу на тумбе рядом, менял воду и… Молчал. Он не знал, что сказать. Однажды начал, но грудь от того сдавило так сильно, что проще было закрыть свою жалкую пасть нахрен, просто… смотря в бледное, истощенное лицо любимого человека. «Не достоин» «Не заслуживаю» «Я не имею права здесь появляться» Сколь много раз он слышал это от своих внутренних демонов. Вел с ними бесконечную войну, пытался убедить себя, что это неправда. Что вина пусть и лежит на нем, но далеко не вся. Что надо лишь ждать и тогда Райт обязательно вернется. А для того надо говорить с ним. Но Кусари молчал. Держал бледную руку в своей, гладил большим пальцем по тыльной стороне и смотрел. Единственным глазом. Эмоции подавлял. Не позволял себе даже думать о том, чтобы испытывать жалость. К Кумо как-то раз заглянул — больше по случайности, просто соскучился по старшей сестрице. С тех пор как Ресса их покинул, только с ней связь и поддерживал кое-как. Бигуру и Саикаку младшими были, сейчас только вот выросли. А дед почил уж лет с пять как. Да только девушка его на раз-два раскусила. Как орешек щелкнула, тут же поняла всё по убитому состоянию. Кричала тогда громко — вору уже плевать на то было, он перед ней сидел, не зная и что сказать. Получил тогда за всё: и за здоровье, за которым не следит, и за то, что слишком много на себя взял, и за то, что виновным считает в том, чего не совершал. Наслоилось, наложилось. Смотрел он на нее устало, хотел что-то сказать, да не мог. Кумо плакала за них двоих. Обнимала за плечи, просила не корить так себя — точно чуяла что-то. Бигуру на кухню перепуганная влетела тогда: будучи эмпатичной до жути, чужие эмоции понимала лучше чем люди самих себя. Тоже кричала, просила вора не делать чего-то — да только чего? Умоляла выбросить любое оружие, выкинуть нахрен, о веревке не задумываться даже. Шептала, что скоро все вернется обратно, что Райт проснется и всё будет хорошо. Обе рыдали на его плечах. А он только и мог, что обнимать осторожно, да терпеть очередную волну дьявольского смеха, поднимавшегося изнутри. Черти собственные в обиход взяли, отпускать явно не желая.***
Быть может мольбы его услышаны были. Может кто-то наверху решил сжалиться над чужими страданиями (иначе и не назвать), исполняя самое сокровенное желание на свете. День очередной не был таким уж хорошим. Кусари вел очередные переговоры, благо хоть в этот раз в стенах собственного кабинета. Уже подпись под нужными документами стояла, оставалось только обсудить незначительные детали да распрощаться. Только вот глава иной группировки оказался больно болтливым человеком, а потому диалог маленько затянулся. На пару часов. Еле-еле проглотив зевок, вор не сразу услышал трель собственного мобильника. — Слушаю? — номер незнакомым был, антивирус не распознал спамеров. Что-то это напоминало… — Кусари Райт, верно? Я хотел вам сообщить, что ваш муж вышел из комы. Телефон едва не оказался на полу — рука дернулась, японец еле удержал недешевую технику в своей ладони. Правда сказать ничего не смог. Крикнул только Офелю, чтобы тот заменил его на посту, а сам… Как и полгода назад буквально летел над автострадой. И снова пару раз чуть не врезался в кого-то, вылетел в какой-то момент на встречку, но, боги, как же ему было в тот момент плевать на это. Хотелось просто увидеть Орвилла живым. С открытыми глазами. Посмотреть на него, успокоить окончательно свое разбитое на осколки сердце. Может… и может… если вдруг разрешат, то даже обнять… Что за вздор? (его демоны никогда не дремали). Он промчался мимо стойки на входе, едва ли вспомнил о халате (кажется, врач узнал его и потому протянул один — он всё понимал), но накинув тот на плечи, замер в нерешительности на входе. А если… его не хотят видеть? Нет, правда. Есть же вероятность, что Орвилл больше никогда не захочет увидеть его снова. Выгонит за дверь или вовсе скажет, что из «Воронов» он уволен. Выгонит на улицу, кольцо выбросит, скажет, что разлюбил и…! Прижимая руку с украшением к сердцу, японец осторожно дверь открыл. Заглянул — больше мельком, боясь — но того хватило, чтобы Райт его заметил. Боги, как же он изменился… Худое лицо, острые скулы, впалые щеки… Уставший взгляд карих глаз и морщины где-то на лбу. Время не пощадило его и от того вору захотелось только закрыть дверь как можно скорее и взмолить небо. Чтобы обернуло оно всё вспять. Пусть Кусари бы убили в тот день! Пусть! Но Орвилл сейчас не был бы в таком состоянии, был бы живым, именно что живым. Горло будто что-то сдавило. Но слезы так и не скатились по бледным щекам. Запрещено. — И чего ты… там стоишь? — хриплый голос раздался в тишине. — Иди сюда… На трясущихся ногах он подошел ближе. Сел на табуретку рядом, открыл было рот — столь многое хотелось сказать, но вышло лишь тихое: — Прости меня… Чужая рука, опутанная сетью трубок и проводов, легла на его ладонь и слегка сжала — в таком теплом, нежном жесте. Родном. — Все… хорошо… Кусари шумно вздохнул, а затем прикрыл глаза, пытаясь успокоиться. Ничего не было хорошо.***
— Ну вот мы и дома… Свет под его рукой зажегся легким движением. В коридоре было чисто: не валялась разбросанной обувь, не были заметны хоть какие-то следы на большом зеркале шкафа купе. В остальных помещениях освещения не было. До их прихода дом был погружен во мрак. — Я разберу тебе постель, сейчас, — японец вкатил кресло внутрь, а сам (зайдя предварительно в ванную, разумеется) отправился в спальню. Сделать многое не требовалось: всего-то убрать покрывало, да сдвинуть в сторону одеяло, а после помочь Орвиллу лечь на мягкую кровать. Вскоре в помещение въехал и Райт, сидя в инвалидном кресле. Кусари, подхватив под коленями (как повернулись столы то — раньше то американец носил его на руках), помог ему переместиться на край постели, в конце и переодеться — не спать же в уличном. — Вот так, хорошо. Доброй ночи, — он слабо улыбнулся, уже собираясь покинуть спальню, как… — А ты куда? — хлопнул глазами революционер, смотря на мужчину. — Третий час ночи же. — А… — японец вдруг замялся, подбирая ответ. — Там надо по работе еще кое-что доделать. Ты же знаешь Хаято, он сделает одну ошибку, а исправлять все десять, — неловкий смех. — Скоро пойду, не переживай. — Три часа ночи уже почти. — Дела, Орвилл, дела, — он предпринял еще одну попытку рассмеяться. Фальшиво, конечно же. — У тебя мешки под глазами темнее зрачков. Ложись. — Но… — Это приказ. Вот уж как удобно: стоило только выйти из комы, как сразу же вернулся в боевой настрой. Только вор не был против того. Усмехнувшись собственным мыслям, он кивнул, подходя к шкафу. Снимая с себя футболку, Кусари обнажил спину — тем самым позволяя рассмотреть все его шрамы. А ведь карты отметин друг друга они хорошо знали. Зацеловывая каждый, понимали прекрасно, что сие могло знать. «Это доказательство моей верности тебе» — шепотом на искусанных губах, утопающих в приятной истоме. И вот теперь — еще несколько новых. Интересно, а сколько нападений могло случиться на больницу, в которой лежал Райт? В конце концов, поквитаться таким образом с главой теневой стороны Йокогамы… желали многие. — Все, спокойной ночи, — произнес вор, вновь направляясь двери. Да только… — Ты куда? — в голосе гораздо явнее прозвучало недовольство. — Я… — мужчина снова вздохнул. — Боюсь случайно навредить тебе во сне. Посплю в гостиной, хорошо? — Нет. Ложись тут. И опять звучало как приказ. Нет возможности ослушаться. Вор выключил свет и дошел до кровати. Лег с другой стороны, откатываясь почти к самому краю. Размер постели позволял им спать и отдельно, однако раньше оба этого они не терпели. Только вместе. Рядом. Но сейчас всё это казалось странным. Неправильным. Так не должно быть. Что-то терзало ум Орвилла, будто подсказывало. Говорило, что нужно продолжить, что нельзя так оставлять все. — Можно я задам вопрос? — М? Кусари даже не повернулся к нему. Как и лежал спиной, так и остался, только больше сжимаясь в комок. — Ты винишь себя в том, что произошло? Ответом послужила красноречивая тишина. И почему-то революционер понял. Может не абсолютно всё, но отсутствие фотографий, сон на диване, изможденный вид и взгляд, в котором одновременно мелькали и нежность, и затаенный страх… Помогли разобраться. Все же у него было несколько недель, чтобы всё вспомнить. — Да. Это моя вина. Если бы я не поехал один тогда… то… — Нет. — Орвилл, послушай… — Не хочу. Тело рядом с ним заметно дернулось, на что революционер только закусил губу — ссора, будто она произошла меж ними только вчера, всплыла в памяти. Мягче, надо мягче. — Я никогда не винил тебя в том, что произошло. Ни до комы, ни во время нее, ни после. Если кто и виноват, так это я. — Орвилл, я… — А теперь, пожалуйста, повернись ко мне и ляг ближе. Если ты думал, что я не скучал по тебе во время сна, то глубоко заблуждаешься. Послышался шорох где-то справа, а затем чужое тело оказалось рядом. Растрепанные пряди пощекотали шею, а голова вора оказалась на его плече. Наконец-то спустя столь долгое время. Чем-то горячим мазнуло сбоку. — Ты плачешь? — Н… нет. И в том чувствовалась ложь. Но тонкая рука, легшая поперек его собственного корпуса, ощущалась верно. Единственно правильно, так, как и должно было быть давно.***
— Ты куда? Орвилл сидел на диване перед телевизором. Спустя пару месяцев он уже мог нормально ходить, однако пока Кусари боялся отводить его обратно к «Воронам». Приносил бумаги домой и заставлял разбираться в них здесь же. С его слов — «чтобы ты чувствовал себя комфортно и мне не приходилось переживать за тебя там». Смысл в том… определенно был. — Я по делам, скоро вернусь, — вор мягко улыбнулся, убирая телефон в борсетку. — Можешь пока телевизор посмотреть, там как раз показывают новый сезон «Ходячих». — Ого, а он уже вышел? — Райт тут же защелкал пультом, выискивая нужный канал. — Блин, как удобно. Поспишь полгода, а тут и новые серии выйдут. Может мне так еще раз сделать, хах. Определенно, это была всего лишь шутка. Глупая, плохая даже — но больные ведь могут над самими собой шутить… Лишь порой забывая о тех, кто есть рядом с ними. Послышался грохот — будто что-то упало. А затем, обернувшись, революционер увидел то… чего еще никогда, наверное, в жизни и не видел. Как бы иронично сие не звучало. Рот его мужа слегка приоткрылся — как будто он хотел что-то сказать. Руки мелко задрожали — непозволительно для вора. И… Слезы. Две ровные дорожки слез. Кажется, он впервые видел, как Кусари плачет. — По… пожалуйста… не оставляй меня… снова… О, нет. Он не имел права просить о чем-то подобном. Он в принципе не имел ни на что право, но Райт был добр к нему и прощал все его маленькие просьбы после возвращения. Нельзя так было говорить, нельзя, но что-то внутри оборвалось, какая-то хлипкая ниточка, которая удерживала осколки его души из последних сил, вдруг окончательно разорвалась. Со всеми концами. Сердце камнем упало вниз. — По… жалуйста… И остановить поток слез он не мог. Просто не замечал, как те льются и льются, пачкая чистую футболку темными разводами. Вор даже, кажется, перестал что-то видеть: перед глазами столь отчетливо стояла картина того, как Орвилл вновь оказывается в больнице и лежит там… долго, очень долго… Спит беспробудно, а он здесь. Один. Снова. — По… жалуйста… — и повторял будто заведенный. Пока вдруг теплые руки не сомкнулись вокруг талии, а голова не уперлась в чужое плечо. — Господи, до чего ты довел себя? — Орвилл и сам не знал, зачем задал этот вопрос. Просто… в очередной раз понял, что его отсутствие сыграло злую шутку над любимым человеком. От прежнего вора оставалась лишь тень. Не более. — Я здесь, я тут. Никуда не уйду. Больше не засну так надолго. — По… жалуйста… не уходи, не надо. Не оставляй меня, я сделаю все что угодно, только не уходи, пожалуйста, не уходи. Мне так плохо без тебя, не надо, нет, не надо… — все быстрее и больше, слова срывались с искусанных губ одно за другим, а плечо пропитывалось теплой влагой. Орвилл сжал хрупкое тело крепче, в который раз замечая, что проблем было слишком много. Настолько, что его присутствие не могло решить их все. Тонкие руки взметнулись наверх. Пальцы коснулись затылка, нащупали где-то шурупы. И тело после этого содрогнулось в рыданиях. — Я не хочу… жить без тебя. А каждое слово резало ножом по сердцу.***
31. Но есть, пожалуй, у времени одно хорошее свойство. Оно лечит. Даже самые глубокие раны. Это не произошло сразу — как? Столь много проблем скрывалось под одним только тонким, изможденным лицом, прячущим под собой все эмоции. Всю свою боль, слезы и тоску. То была первая, но уже не последняя истерика Кусари. Залив собственными слезами футболку мужа, он практически отключился в чужих руках. Обхватывая слабыми руками тело, даже во сне прося не уходить. Конечно, американец и не собирался куда-то деваться. Накинул на них плед, прижимая болезненное чудо крепче к себе. Но чем дальше он копал, чем глубже стремился понять чужие проблемы, понимал, что их… много. Столько, что уже его слова перестали помогать. Орвилл говорил с вором — и не раз, и не два. Пытался донести простую мысль, что вины того не было, что это всё случайность, ошибка. Не более. Но Кусари его не слушал. Улыбался едва-едва — и продолжал тонуть в работе. Оставляя хотя бы теперь часть уже и революционеру. Продолжаться так долго не могло. Американцу все больше и больше казалось, что его любимый в любой момент может просто исчезнуть. Растаять на ветру — это лучше прочих подходило к описанию его состояния. Потому буквально затащил на проверку к врачу. Как и предполагалось: провалы в памяти, общие проблемы с центральной нервной системой, плохой иммунитет, головные боли, повышенная вероятность сердечного приступа… Плюсом сверху шли эпизодические галлюцинации, о которых вор не распространялся, состояние, приближенное к анорексии — сильный недобор по весу. Ночные кошмары в дополнение. И как вишенка на торте — депрессия. А разбираться с этим надо было. Как бы японец не сопротивлялся, как бы не молил оставить его в покое: едва Райт встал на ноги окончательно, как буквально выкрал с работы. Приказал всем их не беспокоить и всерьез занялся чужим состоянием. Одного понимания, что в любой момент он может потерять своего любимого, заставляло следить за здоровьем. Не хотелось думать, что Кусари может умереть… вот так вот. Последним в их очереди стал семейный психотерапевт. Вот уж ирония, да? Жили душа в душу столько лет, понимали друг друга лучше, чем кто-либо еще, а тут… Да только на пользу это пошло. Специалист разобраться помогла в себе, расставить все точки над «и». Каким-то образом донести мысль до вора, что вины его не было. А Райт лишь подтверждал ее слова. Меньше всего ему он желал, чтобы непомерный груз, давивший на плечи японцу, оставался с ним до конца дней. И в конце концов всё медленно, но верно пришло в норму.***
Решение взять отпуск пришло им в голову скорее случайно, но было одобрено абсолютно всеми. Особенно Хаято, который едва ли на стену не лез. Понять его можно было, после возвращения Орвилла «Вороны» стали… иными. Отсутствие главы пусть и подкосило их, но сделало сильнее. Закалило, в какой-то степени даже возвысило над другими группировками. Они могли жить и без Райта теперь. Это был… неприятный факт. И одновременно показательный. Что «Вороны» — это не только революционер. Но и многие другие люди, которые ответственны за всё это. За все, что было создано в течение долгих десяти лет. А потому переложить временно обязанности на других… оказалось не так уж и сложно. Система, пусть и не совершенная, все же работала как часы. Даже уже и не требовалось присутствие Кусари: раскидав дела по подчиненным, он с чистой и облегченной душой послал все нахуй — как давно и хотелось, если честно. Только вот первые года два после возвращения Райт запомнились всем как… какая-то странная комедия, перемешанная с драмой. Потому что новый глава (да, революционер отказался возвращаться на эту должность) и его новый зам (угадайте кто) вели себя как два школьника, волнующихся перед каждым свиданием. Не раз и не два в кругу приближенных шли горячие споры о том, смущение это было на лице вора или же просто тень неудачно легла? А новый парфюм Орвилла? Ради кого-то или же просто так? Но причины на то… всё же были. Это казалось смешным лишь со стороны, а на деле они оба ощущали себя… совсем иными после пробуждения. К счастью походы по врачам помогли им сначала восстановить физическое состояние, а после и ментальное. Обратно, конечно, уже ничего нельзя было вернуть, но… На руинах старых отношений можно было построить новые. По осколочкам их душ, смешанных в одном чане, собрать себя заново, по кусочкам буквально. Каждый любовно вставляя туда, где раньше было кристальное полотно. Орвилл бы никогда не сказал этого вслух, но небольшая… вот совсем прямо маленькая польза от того, что произошло между ними… все же была. Они смогли лучше понять друг друга и, наконец, начать беречь и ценить то, что происходило меж ними. И одно только понимание простого факта, что в любой момент они могут потерять друг друга, заставляло идти на такие маленькие безумства. Как… это? — А тут довольно неплохо, — Орвилл поводил трубочкой в собственном стакане, с сожалением подмечая, что коктейля там уже не оставалось. Только остатки льда на дне. — Может мне как-нибудь открыть свой бар? Что думаешь, м? — Звучит… неплохо. Из тебя бы вышел хороший бармен, — Кусари, подперев голову руками, смотрел мечтательно… на Райта. Италия — страна жаркая, но приветливая. А отпуск у них долгий: можно спокойно целый месяц жить и никто бы их не дернул. Приказ революционера — не беспокоить их ни в коем разе и просто дать расслабиться. Потому что работа осточертела, а «Воронам» уже не требовался столь серьезный надзор. — Надо будет подумать об этом, — улыбнулся американец, возвращая такой же влюбленный взгляд. Раньше бы это смутило скромного вора, но теперь… теперь он позволял себе и большее. — Я люблю тебя, — искреннее и нежное признание отпечаталось на смуглой щеке. — Больше жизни. Теперь это не звучало как гром посреди ясного неба.***
37. — Ваш особый коктейль «LovenMint» по секретному рецепту! В баре было… шумно. Не слишком громко, но достаточно, чтобы заглушать обычную речь. Потому Кусари лишь кивнул в ответ с улыбкой, принимая напиток. Что-то все это ему… напоминало. — Как и всегда, выше любых похвал, — произнес он, когда стало немного тише. — У тебя талант. Орвилл широко ухмыльнулся, протирая стойку тряпкой. Конечно, еще бы у него не было таланта: он уже пять лет как работал барменов в собственном баре, а потому коктейли получались у него выше всяких похвал. Да и к тому же за прошедшие годы вор научился пить, что… приятно радовало. (Хотя порой американец и сожалел, что больше не может наблюдать за подобными зрелищами. Впрочем, теперь ему были доступны иные). — А что насчет оплаты? — решил поиздеваться вдруг он. Смешно, конечно же: стал бы просить деньги у мужа (который зарабатывал всё-таки больше чем он). — Карта, наличные? — Предпочту иной способ, — Кусари подавил смешок в напитке, а затем, перекинув корпус через барную стойку (и схватив руками за воротник рубашки), поцеловал Райта. Как любили оба: без церемоний и долгих жестов, с чувством и страстью. Чтобы отвлечь от любой работы и переключить внимание на себя. — О… ох… — только и смог выдать американец, улыбаясь. — Восхитительно. Принято. Японец улыбнулся еще раз, а затем, поболтав трубочкой в стакане, произнес: — Я люблю тебя. И это прозвучало нежно, трепетно. Со всей той любовью, что порой и словами выразить трудно — гораздо лучше говорят за них человеческие глаза. Они ведь зеркало души — а где-то на дне можно получить ответы на все вопросы. — И я тебя. Подождешь меня? Вор слабо кивнул, наблюдая за мужчиной, увлеченного работой. Ему некуда торопиться. Он готов ждать и вечность. Как, впрочем, и Орвилл его. Ведь теперь их души были как единое целое. Навсегда.