***
— Он просто исчез. Без следа, будто это была моя галлюцинация, — голос надломлен. По цзинши гулял холодный ночной ветер, разнося по воздуху ароматные завитки дыма благовоний. Пламя одной единственной горящей свечи неровно билось и колыхалось, отбрасывая витиеватые тени на стены. На кровати лежали простыни, белые с ярко-алыми разводами, розовыми пятнами и темными, багровыми каплями засохшей крови. Из-под простыней, словно чернильный водопад, на пол ниспадали волосы. Рядом грузно опустился Лань Сичэнь. — Заклинатели празднуют победу. Будто он и правда умер, — хоть Сичэнь никогда не был чересчур хорошего мнения о Вэй Усяне, он знал, что этот человек значит для его брата. Ванцзи, его горячо любимый брат, после осады на гору Луань Цзан напоминал Сичэню одного из армии мертвецов. Бледная, серая, почти прозрачная кожа; бескровные губы; пустой взгляд, потерявший всякую жизнь. — Он не умер, — стискивая зубы и превозмогая горящую огнем боль в спине, Лань Ванцзи поднимается на дрожащих слабых руках. Волосы падают с плеч, принося еще больше боли, размазывают кровь по простыням и обрамляют чернотой осунувшееся лицо. — Я знаю. Он жив, — с каждым новым словом его голос звучит все слабее, угасая вместе с сознанием, которое заставляет его без сил упасть на постель под обеспокоенный крик брата.***
Проходит порядка двух недель, его раны на спине остаются такими же свежими, как после наказания, в голове муть и вата. Лань Ванзци привыкает к физической боли быстро, вся его жизнь — это боль. Боль потери матери, боль обучения, боль ошибок, боль любви. Душевные муки он не в силах купировать, как бы ни старался. Каждый день утром и вечером его навещает Лань Сичэнь. И хоть у него, как у нового главы ордена, слишком много дел для одной жизни, он упрямо приносит еду, кормит брата, обрабатывает его раны. Сичэнь сидит у изголовья кровати с нефритовым гребнем в руках и осторожно, чтобы не потревожить Ванцзи, распутывает смоляные волосы. Его руки скользят по прядям, пальцы осторожно разбирают узлы, когда краем глаза он замечает сидящего на подоконнике ворона. Птица необычайно крупного размера с блестящими черными перьями. На секунду Сичэню кажется, что они отливают фиолетовым в свете луны. Глаза ворона полыхнули алым, прежде чем он громко каркнул и сорвался с места прочь в иссиня-черную тьму ночи. Испугавшись, что брат может проснуться, Лань Сичэнь откладывает гребень и смотрит. Его сердце горестно сжимается от осознания, что Ванцзи не становится лучше. Его кожа так же бледна, глаза не хранят огонька жизни, голос померк. Он знает, что брату уже не станет лучше. Да, его раны затянутся, зарубцуются, с кожи сойдет бледность, но жизнь во взгляд ему не сможет вернуть никто. «Кроме него». Лань Сичэнь еле заметно проводит рукой по впалой щеке и поправляет съехавшее одеяло, прежде чем уйти.***
Орден Гу Су Лань, по обыкновению затянутый густым белесым туманом, заставляют проснуться громкие крики тысячи воронов, которые, словно грозовая туча, пролетали над головами собравшихся заклинателей, вились чернотой, рассыпались в разные стороны и собирались вновь. Сквозь гвалт кричавших в непонимании адептов прогремел голос. Казалось, его рокот был слышен далеко за пределами ордена. — Добро пожаловать в Гу Су Лань, — голос будто насмехался над ними, но в нем было столько враждебности, что мурашки и холодный пот ползли по спине. — Я слышал, ваше хваленое благородство дало трещину, — снова усмешка, — а вы даже не заметили. Разъяренный, словно тысяча демонов, вперед выскочил Лань Цижэнь. — Кто ты такой и как ты смеешь говорить такие вещи об ордене Гу Су Лань, мерзавец, — казалось, из его ушей вот-вот повалит пар, настолько злым он был. Прошла лишь секунда, а стая воронов, до этого кричавшая и галдевшая, тут же замолчала. Рассевшись черными пернатыми группами на домах, они внимательно следили за каждым, кто стоял на улице. В тусклом свете рассветного солнца в их глазах, словно кровь, отражался красный. — Осторожнее со словами, старик, ты первый на очереди в моем списке смертников, — больше голос не насмехался, в нем не было ничего, что могло бы уменьшить тот ужас, что волной прокатился по заклинателям. — Покажись, — сквозь зубы зарычал Цижэнь, дерганым резким взмахом вытаскивая меч из ножен. По ордену прокатился ледяной смех, пронизывающий холодом до костей. В ту же секунду перед крыльцом цзинши скопилась тьма, она густилась, протягивала щупальца, формировала внутри себя человека, пока из нее не вышел Вэй Усянь. Его черно-красные одежды струились длинными рукавами и подолом по земле, флейта в руках недобро дрожала. Глаза горели алым. Толпа загрохотала вновь, и лишь один голос смог ее утихомирить. — Вэй Усянь! — старик Лань то ли в ужасе, то ли в злости схватился за меч двумя руками, направляя его в сторону темного заклинателя. — Что тебе здесь нужно? Проваливай, пока тебя снова не уничтожили твоей же предательской тьмой! Сощурив глаза, Вэй Усянь усмехнулся и, заложив одну руку за спину, самозабвенно зашагал вперед, пока ему в грудь не уперся дрожащий в руках Цижэня меч. — Ты думаешь, меня правда можно уничтожить, старик? Вы остались живы в тот день лишь потому, что я этого захотел. Усянь вытягивает руку с флейтой вперед, касается сонной артерии на шее Лань Цижэня, его губы произносят тихое «бах», которое заставляет Цижэня в ужасе отступить. Старик путается в собственных ногах и чуть не падает, толпа вокруг них расходится еще дальше. Взгляд Вэй Усяня из пугающего превратился в пустой и почти безучастный, показывая, что его терпению приходит конец. — Не ищите собственной смерти и примите то, что я готов вам предложить, — с этими словами он флейтой вспарывает ладонь, вытягивает руку вперед и сжимает кулак, пока тяжелые капли крови падают на землю. Губы темного заклинателя произносят зловещие слова, не ясные никому из адептов, небо над их головами вмиг вспыхивает красным. Вороны возобновляют крики, их глаза по-настоящему загораются, они обеспокоенно хлопают крыльями, но не двигаются с места. Начертив перед собой символы, Вэй Усянь рывком поднимает руку над собой, и над адептами из маленькой точки в воздухе разверзается огромная алая печать. — Взамен за то, что вы осмелились сотворить с моим возлюбленным, я проклинаю весь ваш гнилой орден, — его голос кажется в несколько раз громче, он прокатывается по сотрясающемуся воздуху и силой концентрируется в печати в небе. — Возлюбленным? — шокированный, выкрикивает Лань Цижэнь. Его вновь пронизывает дрожь гнева. — Какой еще возлюбленный, Вэй Усянь, мало того, что ты темное отродье, так еще и обрезанный рукав? Даже не думай, что кто-то в этом ордене пойдет за тобой! Тебе здесь не место. Убирайся! — его голос готов сорваться, голосовые связки дрожат, как и весь он сам. Меч в его руке полыхает огнем бесконтрольной духовной энергии. Все адепты без дыхания замирают, когда позади Вэй Усяня открывается дверь цзинши и, поддерживаемый братом, оттуда выходит Лань Ванцзи. Он выглядит столь же болезненным, но в его глазах читается бесконечный океан любви и гордости. Широкий разворот его плеч укрыт несколькими слоями белоснежных одежд, медленно пропитываемых кровью ран на спине. Лицо Вэй Усяня тут же смягчается, из глаз пропадает алый цвет. С обеспокоенным выкриком он бросается к Нефритам и благодарно кивает и улыбается Лань Сичэню, когда тот безропотно, будто желая этого, передает брата в надежные руки темного заклинателя. — Вэй Ин, — шепотом срывается с губ Ванцзи, который не смеет отвести взгляда от возлюбленного, стоящего прямо перед ним. Долгие ночи он провел в горе, тоске и боли, но это ничтожная плата за то, чтобы встретиться с ним вновь, — это правда ты. Его глаза норовят закрыться под тяжестью свинцовых век, но Ванцзи стойко держится. Ему кажется, что, как только он отведет взгляд, Вэй Ин пропадет, словно бы его образ — злая шутка его помутившегося рассудка. — Все хорошо, Лань Чжань, все уже хорошо, — шепчет он в ответ и, не обращая внимания на толпу заклинателей вокруг, рывком стягивает с себя верхний черно-красный халат и кутает в него Лань Чжаня, крепко и трепетно сжимая его плечи. — Я заберу тебя, и больше никто не сможет причинить тебе вред. — Ты не посмеешь забрать моего племянника, Вэй Усянь, я тебе не позволю, — старик Лань исходится ядом и желчью. Его неподвластная контролю духовная сила то и дело срывается в сторону темного заклинателя, но разбивается в искры, встречая на своем пути алые защитные всполохи. — Только через мой труп. Лицо Вэй Усяня тут же меняется, жестокость и сталь снова видны в глазах, радужка загорается вновь. — Заметь, старик, не я это сказал, — он зло усмехается, — смотри не пожалей. Вэй Усянь не успевает поднять руку, как ее тут же перехватывают слабые подрагивающие пальцы Лань Ванцзи. Золотые глаза пристально смотрят в лишившиеся алого напротив. В них безмолвная просьба и мольба, безграничная любовь и неверие. И тоска. Беспроглядное темное озеро тоски, боли и печали, отголоски которых не успели покинуть вновь искрящееся золото. Вэй Ин переворачивает руку, пальцами обнимая ладони Лань Чжаня, подносит их к лицу и задерживает долгий поцелуй на костяшках. Не отводя рук возлюбленного, он переводит глаза на Лань Цижэня и самодовольно усмехается сам себе, видя, насколько близко старик к искажению Ци. — Прекратите это, дядя, — раздается голос человека, о котором, казалось, все напрочь забыли. Лань Сичэнь выходит из-за спины Вэй Усяня, его спина ровная, плечи опущены, будто на них взвалена вся тяжесть мира. — Господин Вэй не делает ничего, о чем бы мы не договаривались, — карие глаза Нефрита недобро сверкают. — Так ты заодно с этим предателем, Сичэнь? — Лань Цижэнь в злости таращит глаза, но даже не думает подходить ближе, кожей чувствуя опасную вибрацию темной защиты, которой Вэй Усянь отгородил их троих. — После всего, что он сделал, ты позволишь ему так просто появляться в нашем ордене и выдвигать свои условия? Его нужно убить, а не вести с ним переговоры, как ты не понимаешь?! — под конец тирады его голос срывается на хриплое рычание. Лань Сичэнь тяжело выдыхает, будто решает сам для себя нечто важное. Его глаза в серьезности прикрываются, губы плотно смыкаются. Он сцепляет руки за спиной и выходит вперед, закрывая от глаз Цижэня двух влюбленных. Спиной Сичэнь ощущает еле заметное благодарное прикосновение двух рук. — Один раз вы уже попытались убить Старейшину Илин, дядя. Ни у вас, ни у остальных орденов ничего не вышло. Поглощенные своих гневом, вы видите лишь то, что вам хочется, и даже не пытаетесь понять того, что происходит на самом деле, — Сичэнь расцепляет руки и медленно вытаскивает из ножен Шоюэ, на что Цижэнь реагирует сначала широко раскрытыми в шоке глазами, а через секунду гневно сжатыми зубами. — Я, как глава ордена Гу Су Лань, приказываю вам, — он обводит взглядом стоящих перед ним адептов, — и вам, дядя, никогда в жизни не приближаться к Вэй Усяню и Лань Ванцзи. Нарушивший приказ будет немедленно наказан, — в подтверждение своих слов Лань Сичэнь со свистом взмахивает мечом, волна духовной энергии прокатывается по охнувшей толпе. Лань Цижэню не остается ничего, кроме как со злостью проклинать темного заклинателя на чем свет стоит, удаляясь вглубь ордена. Парящая над головами печать постепенно растворяется, небо из алого перетекает в привычный голубой. Через несколько минут забитая заклинателями поляна пустеет. Лань Сичэнь с тяжелым выдохом убирает меч в ножны и поворачивается к брату и Вэй Усяню. — Ты не представляешь, насколько я тебе благодарен, Сичэнь-гэ, — Усянь протягивает ему руку, крепко сжимая протянутую в ответ ладонь. В его глазах стоят слезы облегчения и благодарности. — Я рад, что ты вернулся, Вэй Ин, — улыбка сама по себе оказывается на его губах, когда он смотрит на этих двоих. Ванцзи кажется счастливым как никогда, будто солнце проглотил. Его глаза снова сверкают, когда он смотрит в глаза возлюбленного напротив. Вэй Усянь выдерживает его взгляд, улыбается нежно и мягко и ладонью, которую Сичэнь покорно отпускает, прикасается к щеке Лань Ванзци. Пальцами он прослеживает спинку носа, скулы, надбровные дуги, касается мочки уха и обхватывает пальцами шею с задней стороны. Они не думают о том, кто подается вперед первым, соприкасаются лбами, безмятежно закрывая глаза. — Позаботься о нем, — напоследок говорит Сичэнь и удаляется, не смея мешать. — Сичэнь-гэ, — кричит ему вслед Вэй Усянь, дожидается, пока глава ордена остановится и повернется в его сторону, — я оставлю с тобой своего друга. Надеюсь, ты не будешь против, — заговорщицки подмигнув, Усянь головой указывает в его сторону, и один из воронов срывается с крыши. Он единожды громко каркает, делает показательный круг над Лань Сичэнем и, когда тот выставляет перед собой руку, мягко опускается на нее. Его глаза алые, а перья отливают фиолетовым. — Его имя Вейж. Сичэнь в благодарности кивает головой. — Будем знакомы, Вейж, — ворон в ответ издает странный урчащий звук. — Я узнаю, если тебе нужна будет помощь. Пошли его за нами, и мы придем. Не прощаемся, Сичэнь-гэ. Усянь, как может, держа в руках Ванцзи, кланяется Первому Нефриту Гу Су Лань. — Не прощаемся, Вэй Ин, Ванцзи. Буду вас ждать. Они наблюдают, как глава ордена удаляется с птицей наперевес, и Вэй Усянь, не выдерживая, громко смеется. Лань Чжань не упрекает и не останавливает его, лишь с любовью наблюдает, обнимая пальцами его лицо. — Ты — самое дорогое, что у меня есть, — Ванцзи шепчет, но для Вэй Усяня это самые громкие слова, навсегда остающиеся в памяти. — Как долго ты будешь со мной? Усяня пронизывает по позвоночнику вина за неожиданное исчезновение, и он кидается вперед, зацеловывая лицо Лань Чжаня. Поцелуи-бабочки касаются его закрытых век, щек, уголка губ, лба, носа. Наконец, Вэй Усянь горячо целует его губы и, отстранившись, произносит: — Я навеки с тобой.