Богоматерь клыков

Мне нравится выдумывать разные способы, с помощью которых любовь ловит людей. Ж.Ж.

Одно Женёк понял сразу, как только столкнулся с этим светилом медицины: Жан был совершенно, безнадёжно, с ног до головы голубым. Не то чтобы Женька это особенно беспокоило, он всё-таки был прогрессивным современным вампиром, — просто раньше такое видел только по телеку. Эти шейные платки, отглаженные жилеты и берет, ладно сидевший на коротких кудрях, выдавали Жана с головой. Женёк ему пару раз это сказал, просто так, чтобы подразнить. Вернее, он сказал что-то вроде: — Классный у тебя кепарик, дядь Жан! — на что тот в первый раз рассеянно ответил «Спасибо, моншер», а во второй смерил Женька взглядом и промолчал. Играло в этом, конечно, немаловажную роль и его происхождение: вывезти маркиза Дешама из Франции-то получилось, а вот вывезти Францию из маркиза Дешама… ну, сами понимаете. Вместо тапочек у него, например, были домашние туфли, и вечером при желании можно было наблюдать, как он читает какую-нибудь книгу, положив ногу на ногу, и время от времени покачивает обутой в туфлю ступнёй. Женёк его обычно старался не доставать, как и всю семью, в общем-то, потому что они и так вечно требовали «убрать руки от их вещей», «пойти погулять» или «сделать наконец уже хоть что-нибудь полезное». Бесцельное разглядывание памятных безделушек в «полезное» явно не входило, но в этой квартире иногда водились такие интересные штуковины, что прямо руки чесались их потрогать. Все эти стетоскопы, которые помнили ещё Наполеона, рассыпающиеся древнерусские летописи, документы прошлых лет с пожелтевшими от времени фотографиями… Так что любопытство Женька и подвело: однажды, от скуки шаря по слегка запылившимся книжным полкам, он обнаружил совсем уже старенький томик родом из прошлого века, судя по всему, на французском языке. Под истёршейся обложкой, как и следовало, находились первые листы, однако дальше было интереснее: эти листы прикрывали вручную вырезанный тайник. Кто-то весьма аккуратно испортил книгу, превратив её в место для хранения собственных секретов. Когда Женёк книгу по незнанию сдвинул, секреты выпали на ковёр. Они были не очень многочисленны: платочек с вышитыми в углу инициалами, аккуратно сложенный, и почерневший от времени кулон. Женёк засунул платок обратно и повертел кулон в руках, догадался, щёлкнул замочком — крышечка поднялась. Он, конечно, слышал, что в такие засовывали миниатюрные фотографии, не зря же канал про вампиров и всякое старьё вёл, но в руках такую антикварную штуковину держал впервые. Даже погуглил — оказалось, что такие медальоны, или локеты, когда-то были страшно популярны и всё такое. Барышни в начале прошлого века туда вкладывали портреты детей и возлюбленных, а молодые люди, понятное дело, наоборот: фото дамы сердца или её локон. Ага, как же, дама сердца. С поистине древней фотографии (это когда ж такое чудо сделано-то!) на Женька глядел устрашающего вида дворянин с тёмной шевелюрой и бородой. По такому фото много не поймёшь, но он вроде был даже симпатичный, только под взглядом его очень уж неуютно становилось. Женёк хотел сначала сфоткать медальон, но от этого взгляда почему-то передумал. Закрыл, спрятал всё обратно, название книжки заодно погуглил. Французская, конечно. Держался Женёк долго. Отвлекал себя более насущными делами и мыслями, говорил себе, что нет ему совершенно никакого дела до загадочной фотографии из медальона и до его обладателя. Жан своими секретами делиться не любил, как, впрочем, и все вампиры в семье, так что даже истории их обращения долгое время оставались загадкой. Но это постепенно выяснилось само, а вот про тайник свой Жан молчал. — Я там это… — неопределённо сообщил Женёк как-то раз. Они сидели в гостиной одни, потому что Аннушка ещё не вернулась с работы, он бесцельно скроллил ленту, а Жан опять что-то читал. — Что «это»? — переспросил он через некоторое время, не отрываясь от книги. Женёк поёрзал на стуле. — Ну, это… Книжку там на полке одну интересную видел. Я, правда, по-французски не читаю. Не всё понял. Жан медленно закрыл «Кентерберийские рассказы» и сказал: — Так. — Да ты не волнуйся, дядь Жан, — поспешно успокоил его Женёк. — Я всё положил на место. А этот мужик в медальоне — это типа очень близкий друг, да? Первая любовь или типа того? Возможно, ему показалось, но Жан издал рычащий звук и собирался запустить в него книжкой. Убегая, в дверях Женёк едва не сбил с ног деда Славу, но отступление явно того стоило. — Эх, ты, — укоризненно сказал дед Слава позже, встретив его в коридоре. — Нетактичный ты. Хотя забавная, конечно, история, да… Отвечать на вопросы он, правда, отказался, да ну и хрен с ним. Женёк вообще через какое-то время обо всём этом подзабыл, потому что произошла та глупая ситуация с обескровленными телами в лесу и выжившим, которого всё равно потом кто-то обнаружил и добил. И чего было беспокоиться, спрашивается!.. Но Жан торчал в больнице, пробуя разную кровь на вкус, Аннушка бегала по лесам, проверяя место преступления, а дед Слава ругал нерадивого младшего потомка на чём свет стоит. Потом, конечно, они где-то обнаружили улику: потерянную кем-то старенькую иконку на порвавшейся золотой цепочке, и Жан, драматично подняв её на уровень глаз, мрачно сказал, что знает кое-кого, кто мог случайно оставить её на месте преступления. — А если она принадлежит вампиру, она тогда Богоматерь этих… клыков, что ли? — не сдержавшись, заржал Женёк, в ответ на что заслуженно получил подзатыльник. Граф, как все его называли, был в их доме редким гостем. Настолько редким, что Женёк его с момента своего обращения ни разу не встречал. Жана с этим Графом объединяла какая-то давняя история и, как выяснилось, когда удалось сложить два и два, безнадёжно угасшая любовь. Они, вроде как, раньше вместе сбрасывали случайно выпитые тела в местное озеро, а потом озеро высохло, а помидоры любви завяли. — Ну вот, не только у меня бывало так, что хочешь просто нацедить крови, а чувак потом раз — и мёртвый! — возмутился Женёк, узнав об этом. — Вот только в моём случае виноват вообще не я, а этот ваш Граф реально людей жрёт! — Жрал, — поправил дед Слава задумчиво. — Теперь, вроде, не жрёт. Хотя кто его, чёрта такого, знает. Граф на свою фотографию оказался одновременно похож и не похож, но устрашающий взгляд в целом никуда не делся. Вёл он себя холодно и смотрел на всех гордо. Дома у него висели, как сказала Аннушка, аж два гобелена со старинными гербами, потому что он правда был настоящий дворянин, и ещё бродила полуголая зачарованная дама. «Совсем уже, — пробормотала Аннушка. — Нельзя же так воздействовать на человека! Да она бы в цветочный горшок мочилась, будь она мужиком!» Именно эту даму они, кстати, сначала приняли за вампира, потому что она бывала на всех местах преступления, где кто-то кому-то прокусывал шею и сливал кровь, а потом оказалось, что Граф в неё просто влюбился. Даже притворился студентом и ходил к ней в театральный кружок или вроде того. Жан, узнав это, хохотал так, что слышали, должно быть, даже соседи. — Она тебя, значит, зовёт Серёжей, — сказал он тогда, наклонившись к Графу через стол. — Барановским. Что это за выдуманный персонаж такой? На чём он там играет, на гитаре? Небось ещё и в эти… видеоигры рубится, а? — Ну, брось, — поморщился Граф недовольно. Он на стуле в гостиной сидел так, как будто ему не особенно хотелось даже касаться этого сидения. — Будто должность доктора в захудалой больнице делает тебе больше чести. Моя, в конце концов, вечная жизнь — чем хочу, тем и занимаюсь. — Граф, ну что вы, — со справедливым укором вмешался дед Слава. — Жан нас всех, можно сказать, кормит, кровь на всю семью добывает. Вы-то с нами семьёй быть не захотели, вот и мы без вас, стало быть, не пропадаем… Граф на это только глаза закатил. — Как-как там у этой дамочки фамилия? — не унимался Жан. — Воронцова? Подозреваешь в ней своего дальнего потомка, не иначе? — Да ты не ревнуй так, — посоветовал ему Граф-Барановский снисходительно. — Ольга — моя женщина, так что уважай, пожалуйста, мои вкусы. — Я к еде, — сказал Жан с достоинством, — не ревную, — и гордо удалился. Эти двое друг друга явно стоили. Потом они, конечно, заключили вынужденное перемирие, потому что вместе много чего пришлось сделать и разные проблемы попытаться уладить. В процессе они постоянно грызлись друг с другом как типичные бывшие, и Женёк бы с удовольствием над ними посмеялся, да был занят чуть более важными делами — предметы под руководством Клима учился взглядом двигать и всё такое. Он только одну сцену ещё застал: увидел совершенно случайно за приоткрытой дверью, как Жан надевает Графу на шею иконку на невесть когда починенной цепочке. Потом Граф обернулся и почему-то не сказал ничего саркастического, а Жан его, чуть подумав, взял пальцами под подбородок и поцеловал. Это было очень странно, и подглядывать за таким вполне себе гетеросексуальному парню, вроде как, не полагалось, но в груди всё равно что-то ёкнуло. Было всё-таки что-то в этой истории, длившейся сто лет с лишним, и Женёк даже подумал в тот момент, что тоже бы так хотел. Провести вечность с какой-нибудь девчонкой, ну или, по крайней мере, встречаться с ней раз в сто лет, встревать в идиотские перепалки, а потом целовать вот так за неплотно прикрытой дверью. Ой, размечтался. Хотя этого Женёк уже не видел, закончилось всё, кажется, почти хорошо. Или ещё пока не закончилось, а продолжалось. Ольга оказалась беременна, Жан получил наконец то, о чём давно мечтал, да никак в силу ориентации не мог попробовать — шанс наблюдать размножение вампиров человеческим путём, а над Графом нависла некоторого рода угроза со стороны Хранителей, которые желали его казнить, хотя согласны были отсрочить приговор на некоторое время. Может, это иконка его всеми силами хранила от бесславной кончины, как знать. Любовь играла в очень сложные игры и порой была, как бы выразился Женёк, совершенно «крэйзи». Но она двигала жизнь вперёд, и это, конечно, было хорошо.