"Ты гниешь изнутри, и не дай бог кто-нибудь еще это узнает!"
За едой он размышляет над именем для своего пластикового напарника. «Двести» жжёт язык, от него тело жрёт чесотка, а о том, чтобы произнести вслух – и речи быть не может. Ничего дельного на ум никак не приходит, а внимание отвлекает загоревшийся экран планшета. Почтовый ящик пополняется очередным письмом от отца, которое останется без ответа. Ричард смахивает уведомление с экрана и пробегает глазами по новостным сводкам. Там – переполох. Пресса жадно трубит: пропал сын владельца крупной строительной компании. С фотографий, сделанных при жизни, смеются серые глаза. Эти же глаза Ричард видел сегодня утром – в заявлении у себя на столе. По первичным результатам расследования шестнадцатилетний Майкл Райт не вернулся домой с вечеринки у друзей. Повздорил с кем-то, решил покинуть мероприятие среди ночи и как в воздухе растворился. Ричард прочитывает три статьи до конца, но, несмотря на то, что три – это хорошее число, ничего полезного в них не находится. Утром андроид встречает его у стола и протягивает бумажный стаканчик. – Что это? – паранойя щурит глаза с долю секунды. – Кофе для вас. – осторожно поясняет напарник, явно ожидавший другой реакции на свой дружеский жест. Для кого угодно приятный, только не для человека с последней стадией зависимости от своего распорядка дня. – Это не из кафетерия. Откуда у тебя деньги? Ты соблазнил кофейный аппарат? – Вы же не любите здешний. Мне выдают определенную сумму на расходы, пока я при исполнении. – последовательно отвечает андроид и вытягивает руку с напитком. Ричард коротко приподнимает брови в знак понимания, а затем переключается на поиск флешки. – В семь утра была чашка двойного эспрессо. Если я выпью сейчас, уровень кофеина подскочит, и вечером я не смогу вовремя уснуть. – спокойно поясняет он. То, что в напитке может быть отрава, тактично опускается. Андроид тормозит пару секунд, словно обдумывая, и уносит стаканчик прочь. К его возвращению Ричард находит в базе данных адрес дома пропавшего Райта. – Что по опросам свидетелей? – Все свободные уже взялись. Мы должны заняться семьей. Короткое «мы» звучит непривычно и даже как-то неприятно, но Ричард игнорирует эти чувства. Он умеет быть командным игроком. Чета Райтов поселилась в пригороде, огородив свое гнездо от остального мира прочным забором. Их особняк выглядит как особняк. Трехэтажное здание с белоснежным фасадом, вычурной лепниной и барельефами в виде растений, точь-в-точь с обложки каталога. Все как положено: свежий короткостриженый газон, фонтаны, винтовые лестницы, скульптуры, и прочие безвкусные атрибуты роскоши, которые давно должны были уйти в прошлое. Пресыщено и нефункционально, по мнению Ричарда, но это, конечно, совсем не его дело. Его дело – это люди, сидящие напротив, и их пропавший ребенок. Мать с заплаканными глазами, убитый горем отец. Все семьи перед лицом трагедии одинаковы. – Тем вечером он собирался на вечеринку к друзьям. Обычно он не сообщает, когда вернется. А потом прошло два дня. Его телефон был недоступен, и я позвонила мальчику, в доме которого они отдыхали. И оказалось, что мой Майкл ушел среди ночи! По крайней мере, они так говорят. Ричард переводит взгляд на отца. – Я был в командировке. На встрече с партнерами по бизнесу в Италии. Вернулся вчера утром. – И вы сразу позвонили в полицию. – Да. – Смартфон, как я понимаю, при нем. Тогда нужен доступ к компьютеру. Комната Майкла выглядит захламленной. Вполне типично для подростка. Вещи раскиданы по кровати – вероятно, с того момента, когда он собирался на вечеринку. Напарник сразу же берется за дело: без проблем обходит систему защиты компьютера и скачивает все данные на облако. – У Майкла только один личный компьютер? – Да, и планшетный. Он не особенно жаловал новинки техники, если честно. Привыкнет к одному – так потом с руками не оторвешь. Ричард оглядывает комнату. Его внимание привлекает огромный музыкальный центр, потом он замечает автографы исполнителей в рамках. В углу комнаты синтезатор, заваленный тетрадями, и гитара в чехле. – Ваш сын увлекается музыкой. – замечает он полувопросительно. Отец кивает: – Да, очень. Он и сам пишет, и билеты на концерты скупает, как помешанный. – Вы хорошо знаете тех, с кем он общался? Или, может, кто-то из знакомых мог желать ему зла? – Не думаю. Все-таки круг общения у Майкла довольно стабильный и ограниченный. Он не рассказывал о каких-то серьезных конфликтах с друзьями, скорее, наоборот, хорошо ладил со всеми, в гости приглашал. – Наркотики, алкоголь? – Нет, таких проблем не было. Ответы до того однотипные, что Ричард хочет поскорее уйти и заняться делом. Носители всегда выдавали больше информации, чем родственники. Тем более, что из мистера Райта лишнего слова не вытянешь, да и не похоже, чтобы он особенно разбирался в жизни сына. Несмотря на это, Ричард третирует родителей вопросами еще час, как положено. – Сколько андроидов обслуживает дом? – Весь персонал дома наёмный и выездной. Это домработники, горничные, повара. Около пятнадцати. На постоянной основе никто не живет, так что они просто выполняют свою работу и уходят. Но чаще всего это одни и те же лица. – Их показания тоже нужны. – Хорошо, я пришлю вам файл. – Спасибо за уделенное время. Список людей, с которыми контактировал Майкл, мы составим, все будут опрошены в ближайшее время. Мы проверим соцсети, историю браузера, заметки, выписки с банковской карты. Все, где можно будет отыскать зацепку. Если что-то полезное найдется – сообщим. Уже на выходе Ричард оборачивается: – Всегда будьте на связи. Мы найдем вашего ребенка. Эту дежурную фразу он произносил не раз за годы службы. Уверенные, обнадеживающие слова всегда действовали на родственников одинаково: вселяли надежду и позволяли закончить разговор на положительной ноте. Ричард не врал. Как правило, дети всегда находились, вопрос был только в том, живые или мертвые. – Никакая это была не деловая встреча. – выезжая с территории особняка, замечает Ричард, – Мало того, что он изменяет жене, так еще и про сына толком ничего не рассказал. Бестолковый родитель. – Но ведь по сути это не имеет значения. Мистера Райта не было в стране. – отзывается андроид и проверяет ремень безопасности. – Просто удивлен, что ты не возразил. – Это этический вопрос. Да и к делу отношения не имеет. Пофиг. А раньше андроиды не соображали, что такое этика.***
На самой верхней полке шкафа покоится маленькая коробка. В ней – потрепанный выцветший конверт. Ричард вскрывает его, и единственная вещь, которая падает на ладонь – старая пятидесятицентовая монетка. Ричард подбрасывает ее тридцать три раза, прежде чем вернуть на место. На еженедельном приеме у психиатра Ричард рассказывает, как себя чувствует. Глаза напичканного знаниями врача пристально следят, чтобы состояние не ухудшалось, иначе пациента лишат работы. Пару лет назад Ричард отделался простым отстранением на время, которое был вынужден отдыхать дома. С тех пор – когнитивная терапия под строгим наблюдением врача. Ричард исправно пьет все виды таблеток и учится переживать тревогу. Терапия протекает так себе. Очные встречи с врачом – раз в неделю. Ричард переводит взгляд с воротничка собеседника к дивану. Там расположились подушки: пара диагонально, одна лежа. Он знает, что это проверка, и делает вид, что ему все равно. Пытается сосредоточиться на ручке, которую вертит в руках, на спокойном голосе и белизне чужой рубашки. Внутри головы тикают часы, Ричард считает и уговаривает себя потерпеть, не трогать. Но чем дальше, тем сильнее протестует мозг. На двенадцатой минуте Ричард срывается. Он злится на себя. Двенадцать – плохое число. Иногда, смирившись с нарочно криво стоящим креслом в кабинете, Ричард возвращается и двигает всю мебель в собственном доме. Иногда он вытряхивает шкаф, гладит и складывает рядами однотипные рубашки, водолазки и брюки. Он стучит по лакированному столу врача пять раз вместо семи, а потом всю ночь не может уснуть, мучая выключатель настольной лампы. Иногда сортирует свою дражайшую библиотеку из доисторических, по меркам современников, книг – по алфавиту, цвету переплета, году издания. Ричард понимает, что толку от такого лечения – ноль, но он слишком боится потерять работу.***
Когда очередь доходит до Мэнни – подростка, с которым конфликтовал пропавший, допрос достается именно Ричарду. Обычно эта процедура входит в его обязанности в последнюю очередь, ведь для успеха необходима эмпатия, которой он, увы, не блещет. И тогда происходит первый сбой. В допросной взъерошенный мальчишка, на вид чуть меньше двадцати, сконфуженно горбится, изредка поднимая взгляд, чтобы снова спрятать его где-то в коленях. – Он был бухой и взбесился из-за какой-то мелочи. Буквально из-за того, что я случайно толкнул его плечом. Я не любитель драк. Он не успокаивался, покрыл всех матом и сказал, что не хочет тусить в гадюшнике. – Было ли что-то особенное в его поведении в течение вечера? – Нет, все как обычно. Мы тусили, общались, все как всегда, я понятия не имел, что что-то может пойти не так. – А дальше? – Да все подумали, что он просто перебрал и поедет домой проспаться. Он сел в такси, никто даже внимания не обратил. – Для него было нормально называть дом друзей гадюшником? – Нет, но... Это ж Майкл. Ричард ведет беседу, получая расплывчатые ответы, и рисует в мозгу психотип Мэнни – инфантильный, к агрессии не склонен… Что за бред. Это не его профиль. Подобным занимаются те, у кого много свободного времени. Ричард пытается понять, в чем подвох, сыпет сухими фактами про санкции, сочиняет невеселое и, главное, короткое криминальное будущее, попутно размышляя, куда надавить, чтобы выжать хоть что-то страшнее бунтарского припадка. Люминесцентные лампы шумят в ушах, а разговор со скоростью улитки ползёт к завершению. А потом случается странное. В маленькое помещение входит его андроид. Он резко обрушивает на стол кулак, а на подозреваемого – такой шквал эмоций, что тот вздрагивает, совершенно ошеломленный. Мальчишка кривит рот со страху и ищет помощи у Ричарда, который вместо этого продолжает буравить его пустым взглядом дохлой рыбы. Внутри же Ричард в бешенстве. Незавершенность травмирует его в унисон с грозным тоном андроида, секунды скапливаются комом в горле и хочется то ли откашляться, то ли удавиться. Он с позором теряет контроль над ситуацией, и всё его естество борется за то, чтобы держать в руках хотя бы себя. А виновник всего этого голосит на фоне, угрожает и давит признание, как в проходном детективчике, так непрофессионально, будто забыл, как пользоваться софтом по психологии. Мальчишка быстро ломается, слезы бегут в три ручья, и дураку очевидно, что ничего серьезного за ним не висит. – Какого чёрта ты влез? – выйдя, Ричард хватает андроида за грудки, с кристальной ненавистью шипя в пластиковое лицо. Тот лупит во все глаза и тупит жёлтым диодом. Ответа не следует, зато за него вступается аж сам Фаулер, наблюдавший за происходящим всё это время. – Отстань от мальчика. У него всё получилось. Его андроида обступают со всех сторон. Его хлопают по плечам. Ему улыбаются. Ему даже дают имя. – Супер, Гэвин! – Да, молодец, ты отлично справился! До Ричарда наконец доходит. И вместе с осознанием будто обливает ведром унижения и чем-то, что пока невозможно определить. Затылок ноет, и просыпается чувство вины, смазанное грязью. Это всё – специально. Они только хотели удостовериться, что с допросом куда лучше и быстрее справится машина. Показать, что Ричард недостаточно хорош.***
Сначала Ричард наблюдает. Он любит делать вид, что его нет, и что весь мир существует без него. Андроида в отделении очень жалуют, интересуются, как новой модной игрушкой. С ним охотно здороваются, общаются в перерывах, расспрашивают о делах, просят помощи. Проблема с именем решается без участия Ричарда – теперь его напарник отзывается на «Гэвин». Этот Гэвин социализируется, меняется в поведении, подстраивается под каждого. Становится похожим на человека – всё лучше и лучше поддерживает разговор, подшучивает (весьма неудачно), жалуется на неинтересную волокиту. И ему, подумать только, сочувствуют! Неприязнь Ричарда к Гэвину растёт пропорционально любви коллег. У андроида нет интересов, потребностей, даже своих мыслей. И при этом он умудряется преуспевать в общественной жизни. Гэвин умеет работать без износа, не устает и не ломается. Ричард ловит себя на том, что колющее чувство, донимающее с того самого дня – элементарная зависть. Его собственная жизнь была бы куда проще, если бы вместе мозга его существование регулировал центральный процессор. Внутренний яд жрёт Ричарда клеточка за клеточкой, и становится только хуже. Ему кажется, что люди вокруг осуждают каждый его шаг. Он прекращает разговоры на любые, не связанные с работой, темы. Из могилы возвращается страх навредить окружающим – он боится разбить личико своей пластиковой куклы, перестрелять коллег, дать прохожему ногой в живот, раскроить череп соседской кошке. Оно постоянно внутри головы, и расслабляться нельзя, не то выйдет из рамок. Думать одни и те же мысли снова и снова – тяжелая ноша. Это как сбиться со счёта, когда ты уже на ста восьмидесяти пяти, и, будучи не до конца уверенным, что ничего не пропустил, начинать снова. И снова. И снова. И снова. Ричард мнет лист с отчетом, как когда-то в детстве – тетради. Помарки на страницах раздражали, и их приходилось переписывать. Со временем Ричард уверился, что такая тетрадь становится бесполезной вся. Ведь ошибка никуда не делась. Внутри, и ты точно знаешь, на какой строке, она есть. Она портит все и нервирует. Так и вошло привычку – проще запоминать и ориентироваться. А его записи стали похожи на ряды букв и цифр, компактно уложенные в прямоугольники с отступом в два сантиметра по краям. С тех пор как об исчезновении Майкла должным образом оповестили население, звонки не прекращались. В подобных случаях у людей всегда просыпается паранойя: им кажется, что они видели пропавшего то тут, то там. И каждое заявление нужно проверять, выяснять детали. Тратится уйма времени. – Вы уверены? – Да, это точно! Ричард устало потирает глаза и завершает звонок. Это уже восьмой вызов с якобы ценной информацией о Майкле, которая на проверку оказывается бесполезной. Зато удается выяснить серийный номер таксиста и адрес компании. Ричард блестяще выполняет нечеловеческие нормы, приходит и уходит, и старается быть полезным, чтобы… доказать, что он не хуже? «Если это и так, – мотивирует он себя, – то я докажу хотя бы сам себе». Ричард двигает стопку документов на несколько миллиметров влево. Это неудобно, но она всё ещё лежит не так, как следует, и он делает это снова. А потом ещё разок. Ричард подбрасывает монетку двадцать четыре раза, прежде чем вернуть её на место. Когда обнаруживается, что от раковины откололся кусочек эмали, приходится вызывать сантехника. Черная дырка, вылезшая на белоснежную поверхность, мозолит глаза и до жути походит на впившегося в кожу жирного клеща. Если замазать, она все еще останется там, под облицовкой. Если пытаться скрыть проблему, она никуда не исчезнет. Раковину нужно менять. Ричарду везёт – на вызов приезжает робот, который не задает лишних вопросов. В супермаркете Ричард отсчитывает шестую упаковку хлопьев в третьем ряду. Её хватит на восемь завтраков, значит, нужно еще два пакета молока, которого хватает на четыре. Он тратит уйму времени, чтобы перечитать все этикетки, и сравнивает, ходя по супермаркету от полки к полке, туда-сюда. Он меняет один и тот же гель для бритья шесть раз, потому что каждый кажется кем-то тронутым. Самое неприятное – увидеть пустующую полку товара определенной фирмы. Той проверенной, что ты покупаешь чуть ли не с самого рождения, а значит, единственной, которую ты вообще можешь взять. Тогда приходится ехать в другой магазин, даже если речь об обычном кофе. «Я же не могу пить другой, да и потом не будет времени.» – оправдывается Ричард, и повторяет всю процедуру снова.***
Утро, которое до определенного момента протекает нормально, меняет один звонок. Сироп мирно льется в тарелку с тостом, как вдруг трель телефона разрывает привычную тишину. А дальше – все как в замедленной съемке. Ричард вздрагивает от неожиданности, и сироп – жидкий, липкий – пачкает стол и пальцы. Чертыхнувшись, он берется за тряпку, вытирает, как может, разведённую грязь, и пытается включить воду локтем. Кран молчит. Об отключении заблаговременно не предупредили, а значит, сейчас он не сможет убрать это. Не сможет почистить зубы и умыться. Не сможет даже вымыть руки. В поисках воды хоть где-нибудь Ричард беспомощно натыкается на чайник, и льёт, не подумав, что включал его пару минут назад. Чтобы приготовить свой обычный утренний эспрессо. Кипяток ошпаривает руку, и чайник летит на пол. Ричард отшатывается. Паника сжимает легкие, и воздуха катастрофически мало. Ладонь жжёт, голову – ещё больше, не потому, что больно, а потому, что на кухне – бардак. Всё тело пробивает нервный мелкий озноб, зубы скрипят, а сердце, кажется, намеревается пробить грудную клетку. Вслед за страхом, как заведено, приходит агрессия. Она швыряет стулья в сторону, сметает всё со стола в осколки, орёт, как больное подстреленное животное. Ричарду очень плохо. Он ощущает себя облепленным грязью с головы до ног и не может покинуть кухню. Он вынужден сидеть на корточках с вытянутыми руками и ждать, ждать, пока кран заработает, потому что нельзя идти так. Воду дают только через несколько часов. – Я приболел. – не так уж и врёт Ричард в трубку, чтобы получить законный отгул. Фаулер просит отлежаться хотя бы недельку. Ричард подбрасывает монетку двенадцать раз, прежде чем вернуть её на место. Весь остаток дня он драит квартиру, свою одежду и себя, надеясь заглушить беспокойство. Он выкручивает горячую воду в душе на максимум, чтобы кипяток разъел спину и всё очистил. А после заваливается спать, ощущая на своих плечах тяжесть вселенной. Кто звонил утром, Ричард так и не узнает. Просьбу Фаулера он пропускает мимо ушей, и возвращается в департамент в понедельник, как ни в чем не бывало. В работе он надеется найти утешение, вернуть себе спокойствие и потерянный контроль. У него даже получается некоторое время не обращать внимания на маячащее прямо перед носом черно-бело-синее пятно с его дурацкими... – Доброе утро, детектив. Хорошо, что вам уже лучше. «Мне не лучше». – Коллинз подготовил описи, все на столе. «Я в курсе». – Я отправил вам отчёт. «Я бы мог сделать это сам». – Время перерыва. Вам необходимо отдохнуть. «Я сам, блять, знаю, что мне необходимо». Проблема в том, что андроид уже успел выучить часть распорядка дня, которую Ричард проводил на работе. И сейчас действительно подошло время кофе, но идти в кафетерий желания не было. Хотелось работать без остановки, долго, интенсивно и мучительно, чтобы дома голова уже не соображала, а сил оставалось – разве что до кровати дойти. Ричард игнорирует, но машина продолжает назойливо отвлекать от дел: – Детектив, чрезмерные нагрузки противопоказаны… Невозможно. Ричард, стараясь не делать лишних движений, накидывает пальто и отправляется на перекур. Обычно он курит трижды в день: перед завтраком, в перерыве на работе и после дома. Разрешает себе одну дополнительную за закрытое дело. Ричард вытаскивает сигарету из красной коробки и автоматически пересчитывает остальные, прекрасно зная, что их осталось девять. Одна на вечер, дальше пара дней, и две штуки к следующей пачке. И сразу становится спокойнее, ведь девять – это хорошее число. Чиркает зажигалка, и Ричард затягивается, приравнивая это по меньшей мере к медитации по степени расслабления. Конечно, существует огромное количество альтернативных вариантов, более безопасных, чем традиционное курение. Технологии позволяют хоть обмазываться, хоть пускать внутривенно, хоть ставить свечки с никотином в задницу. Но Ричард, с подросткового возраста привыкший к стандартным сигаретам, эти достижения отрицает. Рак легких, слепота и преждевременная смерть кажутся чем-то далеким. Он думает о том, во что превращается Гэвин. Это – идеальное воплощение того, что Ричард НЕ любит. Он проверил по всем параметрам – и единственное совпадение – это несовпадение во всем. Его слишком много. Первое время еще можно спокойно реагировать на попытки вытянуть личную информацию – очевидно, машина пытается откалибровать себя для работы. Но чем дальше – тем больше, напористее и чаще. Это выматывает. «Почему вы не хотите провести время в баре с коллегами?» «Чем вы занимаетесь в свободное время?» «Какие фильмы вам нравятся?» «Как вы себя чувствуете?» Как ребенку, андроиду приспичило знать все, что можно, об устройстве человека и природе эмоций. И если с первым еще можно смириться, то со вторым у Ричарда явные проблемы – его спектр чувств – черное и белое. Вот и все. Ноль осведомленности в вопросе. Ричард полагал, что с машиной будет удобно работать. Теперь, когда его принуждают исповедоваться о своих проблемах при каждом удобном случае, он понимает, как ошибался. Гэвин кажется слишком передовым. Ричард валит все на паранойю, но даже андроид, кажется, имеет больше свободы, чем он. И этот андроид настойчиво ассоциируется с маленьким вихрем, который в будущем разрастется в цунами. Фаулер говорил: «Ты ведь ладишь с машинами. Он тебе понравится.» Да, Ричард искренне любил свой робот–пылесос, механических сотрудников прачечной, консультантов в магазинах. Они все были предсказуемыми и приятными. Идеальными. Но единственное, что могло бы быть идеальным в Гэвине – девять аккуратных дырок от винтовки, которые Ричард с удовольствием проделал бы в бестолковой роже. И это было бы еще одолжением с его стороны.