Проспать можно не только счастье

Антон переворачивается на другой бок, смотрит на Арсения и настроение поднимается — солнце не кажется таким противным, глаза уже не так сильно болят от малого количества сна, а нежность и трепет просыпаются чуть позже, стоит только увидеть его Арсения. Попов постоянно жалуется, что Антона можно использовать в качестве грелки, поэтому одеяло у них всегда валяется в ногах или на полу, что позволяет сейчас любоваться обнажённым Арсением. Привычка до безумия странная, и как бы Шаст не пытался понять, у него это не получалось: ну не мог он никогда спать голым, неудобно как-то было, всё-таки привычнее в огромной растянутой футболке и каких-нибудь удобных трусах, чем вот так. Зато Арсений был готов вечность говорить на тему того, как ему нравится спать голым, что каждая клеточка его тела дышит, сразу становится свободнее, да и засыпается легче. А кто Антон такой, чтобы что-то запрещать? У него вон, всю ночь и утро любимый голый мужик под боком, как на такое вообще можно жаловаться? Первое время, правда, было тяжело, когда они только начали жить вместе и оба вели себя как спермотоксикозные подростки. Арсений специально выгибался покрасивше, пытался как-то потереться о него с утра пораньше, а потом невинно хлопал глазами и оправдывался, что всё это случайно. Антон своему партнёру доверяет, но шальной взгляд и розоватые щёки говорили сами за себя. Потом стало легче, оба уставали на работе, да и животная страсть чуть поутихла из-за осознания, что они и так по возможности всегда рядом и никто никуда не денется. Антон всей душой и сердцем ненавидел утро просто за факт существования, но иногда случались такие моменты, когда он был благодарен за это время суток и хотелось растянуть его подольше. К примеру, как сейчас, когда он подпирает голову рукой, ложится боком и внимательно осматривает Арсения, словно видит первый раз. Честно и откровенно, он сам каждый раз не понимал, как между ними остаётся страсть и желание до сих пор; как им удаётся сохранять всё это по сей день. Да, задавался таким вопросом, но было достаточно снова увидеть Арса, чтобы все сомнения и непонятки отпали. Он знает этого мужчину целиком и полностью — каждую его эрогенную зону, любимые позы, некоторые фишечки. Знает, куда стоит надавить, чтобы Арсений перестал кусать губы и наконец подал голос. Знает, как сделать так, чтобы его мужчина кончил без рук с его именем на губах. Знает каждую родинку, каждый мелкий шрамик, его естественный запах и помнит, насколько мягкая кожа. Но вопреки этому, Антон из раза в раз лез изучать его снова, никогда не ощущал скукоты от предсказуемости, потому что предсказуемость и Арс — антонимы. Если первые минуты у Шаста сердце затапливало нежностью и этого птенчика хотелось зацеловать, укутать и напоить любимым кофе, то потом светлые мысли сменились слегка грязноватыми — можно протянуть руку и потрогать его, сделать всё, что только будет угодно его душе. Перед ним такой беззащитный и невинный человек, полностью открытый для него. Наверное, появись такие мысли внезапно в его голове, Шастун считал себя последним извращенцем, сбежал бы на диван и больше никогда даже не смотрел в сторону Арсения, но всё немного иначе. Он не помнит, когда именно это произошло, просто в один из вечеров Попов притащил бутылку вина и заявил, что настало время откровений и пора узнать друг друга получше в сексуальном плане — по крайней мере, знание того, что Антон любит чай с двумя ложками сахара, а Арсений не переносит сахар в чае вообще, никак не помогало в сексе. Бутылку тогда они уговорили быстро, но говорить начали не сразу: да, взрослые люди, но даже взрослым людям порой бывает неловко, вне зависимости от уровня доверия. Антон помнит как сейчас, что сидели они зажатыми подростками, переговаривались на всевозможные отстранённые темы и цедили последние капли вина из своих бокалов, но в один момент Арсений заявил о том, как сильно мечтает, чтобы его отшлёпали. Тогда он чуть не подавился, прокашлялся и даже пришлось сбегать за водой, зато это стало отличным началом разговора, в ходе которого выяснилось, что Арсению нравится, когда его хвалят, нравится лёгкое подчинение и связывание рук, а у Антона фетиш на спящего Арсения, любовь к ногам и риммингу. В тот день они и решили пробовать что-то новое. Арсений рассказал, с какой силой и чем его можно будет шлёпать, сразу выкатил список, какого типа приказы не подойдут и какой лентой можно завязать руки. Антон, в свою очередь, предложил сесть к себе на лицо, спросил по поводу футфетиша, но о последнем умолчал. Зато Попов заявил, что не против такого — проснуться когда-нибудь от того, что его насаживают на член. Шаст от такой прямоты охуел, но принял к сведению. Так вышло, что после того разговора к теме сомнофилии не возвращались. От одних только мыслей на эту тему член окреп, а открытый голый и спящий Арсений не помогал. Точнее, помогал принять верное решение. Антону было немного стрёмно, но он успокоил себя тем, что Арс никогда не дал бы согласия на то, что ему неприятно или просто не хочется. Да и если что, то он не какое-то животное и сможет остановиться в любой момент. Облизав губы, он подползает к спящему Арсению, наклоняется и на пробу целует его в шею. Ничего не происходит, подвоха никакого нет, тот продолжает спать. Считая, что нужно прощупать почву, Шаст для удобства одной рукой упирается в кровать, второй же откидывает его чёлку, поцелуями уже спускается к груди и не может лишить себя удовольствия: с сосками у них была отдельная тема. Губы прижимаются к груди, плавно переходят на сосок и язык ласкает горошину, пока носом он втягивает запах Арсения. Запах его кожи, геля для душа и отдалённо парфюма, что не успел выветриться. Второй же сосок просто лижет, потом дует и обхватывает губами, чуть ли не каждые десять секунд поднимает взгляд к родному лицу, пытаясь понять, не проснулся ли Арс. Всё ещё неясно, как тот отреагирует на это на практике, но не попробуешь — не попробуешь. Шаст носом ведёт по его животу, спускается к лобку и снова облизывает губы. Ладони уже устраивает на его бедрах, пощипывает слегка, гладит чувствительное местечко рядом с паховой складкой, не сдерживается и оставляет слабый укус на молочной коже — нельзя, чтобы проснулся. Антону сносит крышу от чувствительной кожи Арса, которая даже от слабого укуса розовеет, и это сразу же приходится зализать. Он намеренно игнорирует член, целует и гладит его бёдра одновременно, ощущая нездоровую любовь к ногам этого человека. Когда-то Арсений заикнулся, что немного стесняется своих бёдер, словно те были округлыми по-женски, и тогда Антон старался на протяжении недели доказать ему, что это — самые лучшие бёдра на свете. После таких доказательств шорты он не носил в течение нескольких дней, пока не сошли следы. Воспоминания вызывают слабую улыбку, Антон уже спускается ниже, берёт его за лодыжку и гладит по выступающей косточке. Арсений — чёртово искусство. У Антона стоит так, что даже в домашних трусах приятного мало, так что приходится оторваться от его ног, снять бельё и откинуть подальше, чтобы ничего не сковывало. Шаст проводит ладонью по члену, тихо шипит — естественной смазки выделилось не так много, чтобы можно было без неприятных ощущений дрочить. Он головку потирает большим пальцем, тихонько мычит, неотрывно смотря на Арсения. На его трогательные подрагивающие ресницы, вздёрнутый нос, тонкие бледные губы, на едва появившуюся щетину. Шея, плечи и живот в родинках, розоватые соски, всё ещё напрягшиеся после вылизывания. Достаточно нескольких минут, чтобы головка начала блестеть, а ладонь медленно стала надрачивать член. Как только он улавливает какое-то шевеление, то прикусывает язык, отползает на свою сторону и с замиранием сердца ждёт, что будет дальше. Сам же бёдрами толкается, желая получить больше прикосновений, но одновременно с этим пытается не двигаться. Адреналин подскакивает в крови, и Антон успокаивается только в тот момент, когда Арсений перестаёт копошиться. Блядский боже, это самый лучший мужик, — единственное, что проносится в шастуновской голове, когда он видит, что тот просто решил перевернуться. Если ему нужен был знак свыше, то он получен. Крышу сносит от того, каким невинным выглядит Арсений в этот момент — вылитый ангелочек. Вот только этот самый ангелочек несколько дней назад совсем не по-ангельски скакал на его члене напротив зеркала, просил называть себя хорошим мальчиком и позволил кончить в себя. В голове самый настоящий диссонанс от таких контрастов, но пока перед глазами упругий аппетитный зад, думать не хочется совсем. Как какой-то антистресс, Шаст мнёт половинки, наслаждается только этим, устраивается в его ногах и в который раз облизывает губы. Последний раз они занимались сексом позавчера, и он не рисковал начинать так сразу, поэтому сию минуту было принято решение перестать наглаживать его задницу. Кажется, что у него сейчас начнёт капать от такой картинки слюна, ещё и член напоминает о себе, задевая пару раз живот и пачкая смазкой. У него получается подпихнуть под Попова подушку, не разбудив его. Антон раздвигает половинки, наклоняется и сперва чмокает каждую — они обе должны чувствовать себя любимыми. Маленькая родинка на левой части тоже не остаётся без внимания, оказывается зацелована полностью. Если бы член не стоял так крепко, а рот не наполнялся слюной, он с радостью помучил себя подольше, но сейчас поджимало, конкретно. Шаст сильнее разводит ягодицы в стороны, несколько секунд просто пялится на открытую манящую дырку, моргает, наконец наклоняясь и пробуя. Сперва сплёвывает, смачивает вход слюной и не торопится с проникновением, языком оглаживает вокруг, юркает внутрь и почти сразу высовывает, целует всё, что только попадает под губы. От собственного возбуждения на ногах поджимаются пальцы, по виску уже скатывается капля пота от напряжения, и это становится финальной точкой. Он ввинчивается внутрь, оглаживает уже изнутри языком чужие стенки, добавляет как можно больше слюны и довольно мычит. Приходится притормозить, оттянуть ягодицу и шлёпнуть легонько. Антон готов умереть от того, как сильно ему хорошо, но он героически держится, вылизывает его всего, решает попробовать и перестаёт одной ладонью держать, к языку добавляет палец. Чувствуя, что ещё немного и он сможет кончить без касаний, Шаст нехотя отстраняется от такого занимательного занятия, с жадностью смотрит на почти растраханный вход, снова проводит ладонью по всей длине, пальцем цепляет смазку с головки, плюёт на руку, но ради безопасности всё-таки лезет под подушку, достаёт полупустой тюбик смазки и щедро льёт на член, закрывает и отпихивает куда подальше. Они оба чистые, проверяются каждые полгода и полностью доверяют друг другу — причина, по которой он даже не думает о презервативах. Приходится раздвинуть его ноги сильнее, кое-как подпихнуть вторую подушку, чтобы не пришлось изгибаться непонятно как. Антон укладывает ладони на его поясницу, уголком губ улыбается от того, как пальцы идеально смотрятся на ямочках, но нежничать долго не получается, со ствола уже вовсю течёт. Пристроившись с удобством позади, Шаст водит головкой по дырке, ощущает жар по всему телу и нехватку в воздухе, зажмуривается и резко толкается до упора, замирая. В Арсении хорошо, горячо слишком, влажно и тесно. Хочет пропустить все этапы и начать вдалбливаться в податливое тело, но Антон не забывает, что это его Арс, которому он никогда и ни за что не причинит боли и вреда. Обычно хватает минуты, в этот раз он задерживается чуть больше, и ожидания полностью оправдывают себя. Антон глухо стонет, начинает медленно двигаться, крепче вцепляется в него и пытается насадить на себя, прикусывая губу. Слишком хорошо. Ему до безумия нравится видеть, но ещё больше нравится, когда можно только чувствовать, когда ничего вокруг не существует кроме Арсения, его жара внутри и ритмичных толчков. Шаст забывается, продолжает вдалбливаться в него и опоминается только в тот момент, когда чувствует, как ему подмахивают бёдрами в ответ. Антон резко замирает, в ушах начинает шуметь, а внутри ебучие бабочки даже прекращают свой полёт и садятся на травку. — И чего остановился? Чужой вопрос выводит из ступора, Антон открывает глаза и понимает, что Арс уже проснулся, прогнулся и встал в коленно-локтевую. Для него. — Ты там уснул? — Арсений не сдерживается и усмехается, что является хорошим сигналом продолжать. Шаст выходит практически до самого конца, толкается резко, а когда слышится пошлый шлепок яиц, он бьёт ладонью по ягодице. Смех резко прекращается, Арсения выгибает и он стонет, кажется, чуть приглушённо — видимо подушку прикусил. У Антона перед глазами чернота, он чувствует, что осталось совсем немного, поэтому специально замедляется, попадает по простате несколько раз, отчего Попов скулить уже начинает, натягивает его снова на себя. — Арс, — этого достаточно, чтобы Попов начал себе быстро дрочить, не переставая скулить. И Шастуну хочется, очень хочется растянуть удовольствие, но внутри всё разрывается от эмоций, хватает буквально на два толчка, а потом он кончает. Арсений себе додрачивает, лезет выше и сжимает сосок, а как только ощущает тёплую сперму в себе, то быстро спускает в руку. Выходить не хочется, Арсений блинчиком ложится, опуская руки по швам, а Антон укладывается на него сверху. Скоро станет липко и неприятно, Арсений отойдёт от оргазма и начнёт ворчать из-за спермы в заднице, вылезет из объятий и пойдёт в душ, но всё это будет потом. — Я люблю тебя, — сентиментально, заезженно и глупо, но Антон никогда не устанет признаваться этому человеку в любви. — А я всё думал, когда ты вспомнишь наш разговор, — Арсений улыбается, на ощупь находит чужую руку и переплетает пальцы. — Я тоже тебя очень сильно люблю.