Жизнь — это бесконечная череда боли и страданий

      Нацбол ненавидел вставать по утрам. Он всегда просыпался разбитым и уставшим, как будто и не спал вовсе. Голова словно раскалывалась, а сил и желания что-либо делать вообще не было. Хотелось только закрыть глаза и больше никогда не открывать их.       — Доброе утро, Нацбол.       Он услышал звонкий голос Посадиста и нехотя открыл глаза, сразу же вновь зажмурившись от яркого света.       «Утро добрым не бывает», — подумал Национал-большевик, но всё же поднялся с кровати и ответил:       — И тебе доброе утро, — сказал он, стараясь ничем не выдавать своё состояние.       — Сегодня я с Трансгуманистом иду ловить сигналы инопланетян, — сообщил Посадист. — Пойдёшь с нами?       — Нет, мне бы хотелось остаться дома, — покачал головой Нацбол.       — Ладно, как знаешь. Сейчас мне пора идти, так что до встречи, малыш, — Посадист поцеловал его в щёку и вышел из комнаты.       Нацбол покраснел и дотронулся рукой до своей щеки. Посадист был единственным человеком, который заставлял его улыбаться. Собственно, он был и тем человеком, ради которого Нацбол всё ещё оставался жить с Советом Безумных Идеологией. Нацбол тут ни с кем особо не общался, кроме Гомонационалиста, с которым вроде как дружил. Более того, ему казалось, что многие его здесь недолюбливают и едва терпят. Особенно напряжённые отношения были с Анпримом. Национал-большевик до сих пор помнил те слова, которые Анприм сказал ему: «Все думают, что ты смешон. Даже я думаю, что ты смешон».       Нацбол всегда боялся, что эти слова окажутся правдой. После того, как родители бросили его, он замкнулся в себе и старался ограничить контакты с другими идеологиями. Больше всего на свете он боялся, что эти насмешки повторятся.       Национал-большевик собрал последние оставшиеся силы, если они вообще остались, и вышел из комнаты. Надо было хотя бы сходить умыться. В ванной он не мог смотреть в зеркало без отвращения. «Ты посмешище. Все считают тебя посмешищем», — напомнил сам себе Нацбол, с ненавистью глядя в отражение. Ему не хотелось ощущать себя, было противно осознавать, что он вообще существует. Жизнь казалась такой бессмысленной. Ещё бы, ведь всё его существование было ошибкой.       Национал-большевик не мог забыть слова, которые сказали его родители после битвы с Подковным центристом. Ему было обидно даже не за то, что он услышал такое в свой адрес, а за то, что эти слова были чистой правдой.       Он вернулся в свою комнату и обессиленно упал на кровать. Надо же, только проснулся, а уже устал. Тот достал свой телефон, на который пришло очередное уведомление из Твиттера. Нацбол равнодушно пробежался глазами по тексту. Снова оскорбления в его адрес. «Что ж, мне не привыкать», — подумал Нацбол. Спорить с этими людьми не было сил, да и смысла особо не было. Зачем пытаться опровергнуть правду?       Он почувствовал, что готов зарыдать. «У меня есть друзья, у меня есть любимый человек… За какие такие заслуги мне это всё досталось, собственно?»       Сквозь слёзы всё виделось очень расплывчато, но Национал-большевик всё же смог отправить Посадисту сообщение с текстом: «За что ты меня любишь? Мне кажется, я не заслуживаю любви. Я ничтожество». Он убрал телефон и уткнулся в подушку, стараясь заглушить рыдания, чтобы никто не услышал.       Он знал, что не должен беспокоить Посадиста, когда он занят, но он не мог держать свои чувства в себе. Однако Нацбол не хотел беспокоить Посадиста из-за пустяка, поэтому снова взял в руки телефон и удалил сообщение.       Так будет лучше.       Ему придётся справляться с этим самостоятельно.