отречься от бессмертия

дилюк знал все с самого начала.и то, что бард с улицы - архонт, о котором многие забыли, и то, что ходит он сюда не просто за выпивкой или хорошим настроением. бессмертные тоже скучают по теплу и любви, они тоже не хотят потонуть в собственных воспоминаниях о прошедших тысячелетиях, в которых тот же дилюк - крупинка большой истории. венти, являясь могущественным божеством, не знал ничего. игнорировал, закрывал глаза и продолжал воспевать невзаимную любовь и прекрасный мондштадт. его руки, по локоть в крови, отыгрывали самые волшебные мелодии. вкладывал он всю свою душу в эти проклятые струны, что обречены вторить мыслям своего хозяина. иногда эти грустные песни звучали совсем рядом, вот тогда дилюку становилось действительно тяжело. он, поглядывая на расшумевшихся пьяниц, вдруг ловил себя на мысли, что вслушивается внимательно в каждое слово и, будто зачарованный, позволяет себе поникнуть. они, казалось, обречены на пустые разговоры, взгляды украдкой и бессмысленные прикосновения. смертный может только упасть на колени перед таким, как он, но не иначе. не склонит свою голову тот, кому суждено будет до конца существования тейвата нести такую ношу. они понимали это оба и выстраивали прозрачные границы. не обсуждали никогда части молчаливого контракта, но и никогда не нарушали его. казалось, что на тоскливые взгляды даже был отдельный пункт. ему они следовали безоговорочно. лишь однажды дал слабину тот, кто последнюю тысячу лет не держал тёплой руки, не прижимал кого-то к своему сердцу, показывая, что он все ещё живой. дал слабину настолько, что дилюк не позволял себе лишний раз дышать, пока на его плече красовалась чужая голова. венти не был пьян, не был уставшим или увлечённым чём-то, он просто сделал этот жест отчаяния и позволил мерзким цветкам надежды пустить свои корни. самые ужасные растения, за уход которых придётся заплатить собственным сердцем. невысказанные чувства лились рекой, они молчали последние пять лет. дилюк думает, что для барбатоса этот период ничтожен, его бессмертное сердце не болит и вообще бьется раз в полгода, пока сам он кожу с себя сдирал и путался в собственных мыслях, не позволял любить. первые разговоры, лёгкая заинтересованность, лёгкие касания, которые тогда ещё не обжигали. дилюк не забудет тот день, когда они оба сказали друг другу «стоп». когда чужие глаза наполнились тоской, когда парень начал задумываться над тем, чтобы пить собственное же пойло. как-то же губят в себе эту душевную боль те самые пьяницы? может именно потому, что жалкие пять лет совершенно по-разному воспринимаются этими двумя, венти делает первый шаг спустя вечность. он мурлыкает свою излюбленную песню куда-то в чужую шею, жмётся пока что в пределах возможно и говорит разные глупости. дилюк до последнего молчит и не позволяет прорасти цветам надежды, которые, почему-то, не засохли ещё в самом начале. и, о архонты, он сдаётся. первое полноценное прикосновение ощущается совсем по-другому, дилюк думает, что может расплакаться. со стороны ничего - повседневность да и только, но для них - любовь любовь любовь. она везде, вокруг, она пряталась и душилась, она карабкалась наружу, но снова падала вниз, и вдруг бард решается на этот жалкий поступок, разрушая контракт и уничтожая попытки пересадить это растение. если бы дилюк сам выбирал, к кому из богов его сердце воспылает, то он бы скорее выбрал моракса. до самой старости ему бы не позволили нарушить давнюю договоренность, пока этот бесполезный бард душит и издевается. он столько лет пел эти жалкие песни и заставлял красивых девушек вокруг воздыхать, задаваться вопросом: «кому же принадлежит юношеское сердце?» дилюк думает, что это «юношеское» сердце принадлежит только самому барбатосу и его вечному телу, не более. и даже несмотря на этот божественный эгоизм и множество черт характера, которые дилюк вообще-то в других не терпел, он любил так долго и искренне. не говорил никому, не показывал хоть и догадывался о чужих чувствах. у них не будет «навсегда», и даже если этот мальчишка вихря - эгоист, то дилюк себя назвать таковым не мог. терзали его мысли об божественном вечном, о том, как придётся ему хоронить дилюка когда-то. хорошо, если на старости лет. сейчас же все эти страшные сказки разрушены и маски сняты. венти жмётся во всю, не скрывает своё желание, но и не делает ничего из ряда вон выходящего. он просто гладит чужую ладонь, он просто лежит у него на плече и просто смотрит тёплым взглядом, неподобающим божествам. так он должен смотреть на свой любимый народ, но не на одного единственного мужчину, что живет прошлыми чувствами и прошлыми людьми. он никогда не забудет венти, а тот это понимает, хоть столько лет и игнорирует взаимность. парень знает много историй о том, как любили боги, и к чему это привело? вон его друг, уже вышеупомянутый моракс, страдал так, что даже ветреное сердце обливалось кровью. он, бог войны и контрактов, воплощение стали, любил так сильно и так искренне, что в его каменном сердце через трещины проросли те самые цветы. выдернул он прекрасные бутоны, но не уничтожил и не подарил своей возлюбленной - оставил на ее могиле. венти не хотел обзавестись подобной историей. он влюблялся, влюблялся много раз, но никогда настолько сильно и отважно. он не давал дилюку надежды с того дня, как в голове пронеслась фраза « я пожертвую каждой живой душой ради его благополучия ». ему такого думать нельзя, его сердце размером с мондштадт, но никак не с одно парня. и столько времени оно сжималось и изнывало, столько времени съедало изнутри, что перья на больших белых крыльях начали опадать и терять цвет, когда он находился в своей божественной форме. богу ветра нужна любовь, нужно тепло и вера, потому что каждое существо, подобное ему, есть на этой земле ровно до того момента, пока о нем помнят. в страхе просыпался ночью бард, думая, что единственный человек, ради которого он готов пойти на самые ужасные вещи, о нем позабыл. просто взял и убрал его из своей памяти и сердца, выдернул цветы, как когда-то это сделал моракс, практически позабыв своё прошлое. нет, дилюк будет страдать. да и венти тоже будет. они оба сойдут с ума, изливая слёзы друг по другу, но не отпустят и не потеряют веру. эта жалкая связь, не подкрепленная словами или поступками, не разрушится так легко, не потеряет свои крылья, корни и надежду. именно с этими мыслями венти позволяет себе лишнего. гладить, говорить, смотреть, думать. а дилюк все это принимает да принимает с удовольствием. его сердце, хоть и смертное, хоть и не должно бояться любить, будто было скрыто в оковах все это время, но не сейчас. они становятся слишком тактильными, практически расплываются на этих барных стульях, поэтому дилюк берет на себя ответственность за выпущенную безнадежность и зовёт барда на второй этаж для важного разговора. тот не отказывает, идёт тихо, понурив голову, а сердце его стучит громко и часто, намного чаще, чем раз в полгода. закрывая за собой дверь, венти смотрит на дилюка, что оглядывает комнату в каком-то бреду. кажется, не он один пытается успокоить себя и смириться с неизбежным. юноша улыбается и идёт в сторону хозяина этого места. они просто смотрят друг на друга, пока дилюк не стаскивает свои перчатки и не берет чужие мягкие ладони. божественное тело исцеляется быстро, а вот на его, смертного и жалкого, смотреть даже страшно. глубокие шрамы не уйдут никуда, но сейчас важнее всего тот, что до сих пор кровоточит. глубокий порез архонтского пера. дилюк понимал, что даже эта ночь его не залечит. они смотрят друг на друга с такой любовью и тоской, что, кажется, могут провести так всю ночь. дилюк перебирает чужие пальцы и вслушивается в незамысловатую мелодию, что напевает бард. это не похоже на ту песню о невзаимный любви, так что же это тогда? песня про обреченную связь? очень возможно. - ты же покинешь это место утром, я прав? - дилюк улыбается грустно, божественное сердце всё-таки даёт сбой. - да, я же бард. мне нужно путешествовать дальше, - он улыбается в ответ, а самому хочется разреветься от своих же жалких слов. божество не должно говорить что-то, что может расстроить обычного человека или довести того до слез. ах точно, он же просто бард. тогда этого парня не жалко. они целуются медленно и нежно, не накидываясь друг на друга в помутнённой дикости, они обращаются друг с другом так, будто оба могут рассыпаться в любой момент. губы и руки везде, все такое до безумия мягкое, никому из них непривычно, когда кто-то чужой обращается с их телом настолько бережно. не оставляет раны клинком, не ударяет со всей мощи, а лишь только любит любит любит, не даёт продохнуть ни секунды, сплетает пальцы и языки, переплетает их корни цветов, на утро которые придётся разорвать. они тихо переговариваются, спрашивают друг у друга разрешения. жмутся нежно в тёплом жесте, разглядывают и запоминают. когда поцелуями дилюк дошёл до чужих лопаток, он вдруг заметил единственные шрамы на теле бессмертного - два огромных рубца от больших крыльев. интересно, насколько больно расправлять их? эти шрамы - резкое напоминание парню, что это удовольствие не вечно, что перед ним сам бог, которому он даже не молился. бог, чьё существование он практически игнорировал, любя лишь его бессмертное сердце, сейчас позволяет ему быть рядом. трогать, гладить, целовать и смотреть. не даёт лишней надежды, но и не отбирает того, чего позволил. бог, которого он даже не воспевал на службах в соборе, вдруг слышит жалкую и грязную просьбу. - барбатос, смог бы ты отречься от своего бессмертия ради меня? дилюк выжидающе молчит пару секунд, но потом вдруг тянется за поцелуем, не давай возможности ответить на вопрос. в этот раз у них выходит это грубее и жёстче, безнадежно и горячо. они души друг в друге не чают, раскрываются. вопрос, не требующий ответа, вертится на языке, не даёт покоя, но не мешает целоваться глубоко и мокро. они наслаждаются друг другом долго, прикосновениями и стонами доказывают, что все ещё способны на любовь. если бы дилюку сказали, что он будет смотреть на плавные движения тела самого бога ветра, он бы засмеялся, при этом утопая в надежде на эту ночь. они много обнимаются, крепко сжимают друг друга и не отпускают, не прекращают движения. оба шепчут глупые обещания, которые на самом деле не имеют никакого веса по сравнением с тем, что чувствуют их сердца. в одном ритме они наслаждаются друг другом, приятные стоны разливаются мёдом по небольшой комнатке. венти, казалось, поёт какую-то песню, выжженную на сердце новыми ощущениями, теплом и удовольствием. что в подобных действиях находят мужики-пьяницы, прожигающие жизнь за стаканом пива в таверне? извращение да и только, мерзкое удовлетворения собственного желания. что в этом нашёл бог и смертный? безграничное удовольствие пустых обещаний и тёплых рук, сладость последней ночи, в которой останется та самая надежда. дилюк уверен, что никто прежде в этой вселенной не чувствовал себя так хорошо, как он сейчас. практически хныча от тепла и желания, он жмётся сильнее к тому, кто руками затягивает старые шрамы и берет высокие ноты молитв, что обычно слышал дилюк из собора. удивленно изучал парень божественное тело, приятно подмечая, что даже бессмертный хорошо отзывается на поглаживания бёдер и поцелуи в грудь и шею. крепкие руки обхватывают чужие плечи и тянут к себе, дилюк позволяет парню управлять собственным телом. они заканчивают только тогда, когда дилюк устаёт, бессмертная оболочка же не способна на этот бесполезный процесс. они просто лежат и гладят друг друга, изредка целуются и смотрят тепло-тепло. дилюк позволяет себе улыбку в ответ на чужую, венти этому вдруг удивляется и, видно, поникает. не хотел парень проваливаться в сон и заканчивать эту ночь, но усталость подводит, и он действительно засыпает. стоило глазам окончательно сомкнуться, как барбатос поникает совсем, вытекая из крепких рук. он смотрит со стороны на чужое тело и видит свои укусы на чужих бёдрах. он залечил его старые шрамы, лишь единожды сделав больно своему возлюбленному, оставив тому новый, как память о себе до конца его жалкой и короткой жизни. на его теле тоже есть несколько следов, сделанных ненамеренно. если бы дилюк не был настолько нежным и позволил себе оставить шрам на божественном теле, не стал бы бессмертный его залечивать, оставил бы вместе с тем, что на сердце. он совсем на немного расправляет свои крылья и видит, что перья его серые и пожухлые, венти улыбается тоскливо. он целует чужие тонкие губы и негласно прощается с тем, кому до конца своего бессмертия дарует своё сердце. хорошо, что дилюк не позволил ему ответить на тот жалкий и тяжелый вопрос, вовремя заткнув. казалось, что он на самом деле услышал чужое сердце и испугался за свой народ и свой город, потому что барбатос бы не отказался. гордо бы поднялся до самой селестии, спустившись уже совсем без крыльев и со смертным телом. но они боятся, хоть и тянутся. боятся и любят безнадёжно и тяжело, безысходно. они обречены на эти чувства, это их проклятие, избавиться от которого получится только при смерти. получается, бог ветра будет пожинать плоды своего несвятого поступка вечность. просыпаясь и не чувствуя рядом с собой чужого тепла, дилюк понимает, что не чувствует и своего сердца. цветы надежды он унёс с собой, ослабив последующие смертные дни парня. сначала он думал, что позволит себе забыть эту слабость божественного и смертного, но потом, вспомнив чужой тёплый взгляд, наполненный тоской и отчаянием, дилюк пришёл к другому решению - будет помнить до конца своих дней. и возможно тогда они встретятся снова.