Блудница из дома Нойшванштайн

      Когда его душа, в смятении, потянулась к ней, только страх помог привести рассудок в чувство. Он никогда не испытывал воспетое обществом чувство любви к человеку. Грех, на который его почти толкнула юная девушка, не должен был опорочить светлую душу истинно верующего.       Он уберег маркизу от участи, уготованной ей церковью. Он спас ее, как некогда его самого спас Бог. Укрыл от глаз Папы, чтобы милосердно протянуть свою ладонь. Будто следую писанию, не отвратил очей от просящего. -Тебя сожгут на костре как напутствие тем, кто собирается воспротивиться воле бога. Но я могу спасти тебя. Он видел страх в зеленых, воистину ведьмовских, глазах. Страх и невообразимое упорство. - Не думаю, что найду спасение в ваших объятиях, кардинал. Адское пламя согреет меня, убережёт от ваших холодных рук и глаз. В конце концов, я надеюсь на свет после мрака, Кардинал Ришелье. Чего вы хотите от меня?       Он позволит ей сгореть дотла, будь ее воля. Но, как священнослужитель, он должен попытаться вернуть ей прозрение, которым награждены все люди до единого от рождения, но утерянное в океане безнравственности и порока. - Отрекись от всего. Каждый раз, стоит тебе появится в обществе, ты сбиваешь людей с пути истинного, заставляя окунуть свою душу в греховный омут. Ты - ведьма, которая должна ответить за свою службу дьяволу. У тебя нет выбора, маркиза. Ты... - Должна уйти в монастырь? Молиться и ожидать вас в своих покоях? Кардинал, неужели Святая дева проповедовала изнасилование как опущение грехов?       Она обвиняла его в насилии, покуда сама рвала его душу и сердце в кровавые лоскуты. Она смотрела в его глаза, будто за ее спиной стояла армия. Миниатюрная Вильгефортис восседала на кровати и отчаянно боролась за свою порочную жизнь. - Я не собираюсь брать тебя силой. Твое покаяние будет мне милостью. Я хочу спасти твою душу, несмотря на тьму, поглотившую ее. - Если мне суждено быть блудницей в глазах людей и Церкви, я предпочту руки рыцарей дома Нойшванштайн, чем ваши. Дайте мне уйти, я должна вернуться к детям. Ваши надежды бессмысленны, Ришелье. Я...       Он не выдержал. Где-то внутри разорвалась та нить, что связывала его священными узами с богом, стоило Шули назвать его имя. Когда ее руки, маленькие и нежные, были зажаты им в тисках собственных, таких неожиданно грубых ладонях, он чувствовал, что окунается с головой в омут похоти и желания. Кажется, она кричала. Губы Шули имели вкус сахарного сиропа, которым он не мог напиться. В момент, когда он смял их своим порочным желанием, священник отрекся от бога, который спас его когда-то.       Ткань плотного платья расходилась в уродливые лоскуты, треск был похож на тот звон, с которым рассыпалась его несчастная душа. Но он не сожалел. Боль, которой леди награждала его руки и спину, была ничем и абсолютно всем. Синяки цвели на ее ногах, следуя за его руками.       Ришелье снова отрекся от своей жизни в церкви, когда окунулся в Шули. Он никогда не понимал похотливых дворян и церковников, но в этот момент он был готов поклясться, что никто из них не мог ощутить того блаженства, которое с жадностью поглощал Ришелье. Невинность рвалась, окрашивая греховными цветами тело и простыни. Вкус первородного греха был на губах этой женщины.       И Ришелье целовал их, сдавливал розовые щеки девушки, чтобы она пустила его дальше. Он отлучал себя от Причастия и кусал ее язык с рвением оголодавшего зверя, а руками сжимал талию и грудь. Кровоподтёки, которые оставались на некогда чистой коже были знаками принадлежности. Никто не заберёт падшую женщину. Только он один будет оберегать ее от глаз других, укрывая в собственной тени.Никто не захочет быть опороченным связью с блудом. Он один возьмёт на себя грех, чтобы потом отмолить его у покинувшего бога.       Он никогда не будет раскаиваться в том, что сделал. Когда Ришелье двигался в ней, ему казалось, что он наконец-то вознёсся к небесному царствию и получил благословение. Он будет молиться, чтобы душа падшей Евы обрела прощение в глаза Господа.       Шули кричала и плакала, кривя свое лицо в уродливой маске. Но Ришелье видел святую, которая страдает от своего порока.       Когда он, измученный, опустился на Шули, пришло внезапное осознание, что он любит ее. Как обычный мужчина - женщину. Как все те люди, которые всю жизнь окружали ее. Ему было тошно от мысли, что он был таким же, как они. Но Ришелье осознавал, что отличается. Он заполучил ее тело и душу, она никогда не сможет забыть его.       Она будет рядом, всегда. Их связь прочнее, чем связь брака. Связь насилия и одержимости. Связь спасителя и преступницы.       Шули спала, не выдержав происходящего. Во сне ее лицо, расслабленное, напоминала ангела с фресок храма. Он видел в ней Святую, которая скинула с себя дьявольскую рясу. Он укрыл ее простыней, очерчивая изгибы юного тела.       Завтра сожгут фальшивую ведьму дома Нойшванштайн, а Шули навсегда останется в мраке подземелий храма, отдыхая в руках дьявола Церкви.