Всепоглощающая бездна.

Она вновь открывает глаза, и уже даже не морщится от яркого, слепящего глаза света. Полу-лежит, полу-стоит, будто зависая в неизвестности. Ни асфальта, ни земли под ногами нет, лишь чернь, в середине граничащая со светом. Будто две разные стороны борются за территорию, и пока светлая пытается быть мягкой и уклончивой, надеясь решить всё дипломатическим путём, чёрная же не стыдится использовать грязные и хитрые методы, нападая исподтишка и резко разрушает все надежды на лучший исход. Тяжело жить, или, скорее, выживать, когда впереди лишь ослепляющий яркий белый, а сзади пугающий тёмный чёрный, вроде пространства, при этом засыпая и просыпаясь где-то посередине. Чаще всего лицом к белому и спиной к чёрному, и иногда девушке кажется, что в этом кроется какой-то глубокий, непонятный смысл; метафора, что вроде как ясно даёт осознать, понять и принять этот смысл, но в то же время совершенно ничего не объясняет, отчего появляются всё новые и новые вопросы. Вопросы, на которые ей никогда не найти ответа — никто не ответит девушке здесь: тут только она одна. Она не познает жизнь, которой живут другие люди, с совершенно обыденными вещами, обычными близкими людьми и не менее обыденными, бытовыми и ничем не примечательными ситуациями. Единственное из разряда необычного, что здесь может произойти, так это если стороны поменяются местами, и теперь уже белый свет будет прожигать выжидающим взором её сгорбленную спину, что в этом месте невозможно и разогнуть, а чёрный отлив будет пилить пустым взглядом её лицо, что смотрит в него и, пытаясь разглядеть измученный и смирившийся лик. Не сказать, что и белый отличался этим, но он, вроде, не пугает так сильно, нежели та глубочайшая бездна. Возможно дело в том, что в темноте по сюжету детских баек обычно обитают бабайки, что так и норовят откусить кусочек от нежной детской плоти, и поэтому она так боится, что в этом непонятном месте от неё могут не просто оторвать кусочек, а содрать всю кожу целиком, оставив только кости на поглощение обезумевшим волкам, что она иногда видит в своём периферийном зрении, но не может понять, воображение ли её это. И даже если это всё-таки её больная голова подкидывает ей различного рода галлюцинации, то знание о том, что её могут укусить она всё равно никуда не денет, потому что и убежать не сможет. Как, если она банально даже не может двигаться, сутками, а может, неделями напролёт втыкая в две полосы разного цвета? Девушка возводит свои глаза вверх, и понимает, что за минуты, часы и дни её раздумий ни черта не поменялось. Всё те же два цвета, что сходятся между собой в середине. Единственное, что, пожалуй, изменилось, так это то, что два свечения стали образовывать между собой новый, ранее не виданый ею цвет. Серый. Она столько времени провела в этой пустоте, что совсем позабыла обычные людские цвета, кроме уже привычных белого и чёрного. Если она не ошибается, и какие-то оставшиеся воспоминания её не подводят, то серого цвета в радуге, что проявлялась на небе и отражалась в такой любимой ею водной глади, не было. Тогда зачем вообще нужен этот цвет, раз он не является основным? Зачем он так часто использовался людьми при её жизни? А жива ли она ещё? Или она никогда не была живой? Застыв с одним выражением лица, и погрузившись в мысли с головой, девушка и не заметила, как её окутала сладкая полудрёма, что единственная составляла ей компанию в этом наглухо непонятном месте. Открыв глаза, и ожидая моментально увидеть слепящее белое свечение, девушка крайне удивилась, увидев, что вокруг себя лишь серое, не совсем яркое и не совсем тёмное, но свечение, и только где-то далеко сзади уплывающий чёрный мираж, что злобно глазел ей в спину, так и желая загрызть её со всеми внутренностями. Удивление вызвало ещё и то, что она вполне себе твёрдо стояла, на, казалось… ничём? Под ногами ничего не было, но она точно могла ощущать своими практически атрофированными конечностями твёрдую поверхность. Оглядевшись и сделав для пробы пару шагов вперёд, она чуть ли не упала, когда стены, обрамлённые в серый, с сильной тряской начали стремительно перекрашиваться в белый, образуя впереди яркую и неоновую вспышку, и девушке в какой-то момент начало казаться, что она находится в тоннеле, в конце которого «белый свет». Шатаясь, прошагав к свету и останавливаясь на расстоянии вытянутой руки, она подумала, что хуже нахождения в пустующей бездне ничего уже быть не может. И сделала один большой шаг вперёд. Девушка резко распахнула глаза и, оглядевшись, обнаружила вокруг себя серые, переливающиеся белым и чёрным больничные стены, и обеспокоенных врачей в компании молоденьких медсестёр. И всё же, она была жива. И она снова сможет увидеть радугу, отражающуюся на водной глади и вспомнить все цвета, что не являются основными, но так часто использующиеся родными для неё людьми