Теряя, обретаем

      Брамбл – большой, добрый и сильный медведь, но как бы Эви его ни любил, надежда найти родителей жила в нём, и жила столь сильно, что навряд ли могла когда-нибудь угаснуть. Иногда в сумерках или на рассвете он разглядывал опушку леса, на которой они с Брамблом жили, и зачастую принимал то кустарник, то какую-то вещь за одного из своих. Разум тут же его отрезвлял, ведь Эви был достаточно умён, чтобы понимать: глупо поддаваться иллюзиям, когда он видел своими глазами, как сгинул весь его народ в чёрной дыре. И чем чаще это случалось, тем активней росло отчаяние и крепло желание узнать о судьбе родителей, и, если они живы, хотя бы на миг увидеть их.       Уже ничто не могло заставить загореться его большие и бездонные, как сам космос, глаза. Напрасно Брамбл то и дело пытался развеселить друга – ничего не выходило. Эви мог подолгу глядеть на ночное небо, не спать, а наутро чувствовать себя плохо ещё и физически. Он прекрасно слышал всеми шестью ушами, как Брамбл совещается с Бриаром и Виком насчёт него. Они решили взять на себя роль его новой семьи и стараются, как могут, сгладить боль, но такая замена мало чем поможет. Испытывая искреннюю любовь к ним и благодарность, риатанец всё чаще подумывал прыгнуть в свой корабль и улететь на поиски родителей. Разве столь благородную цель Брамбл не поддержит?       Эви давно перестал быть маленьким, он мыслил и рассуждал, как умудрённый опытом взрослый, хлебнув горя и одиночества, где во всей Вселенной, казалось, существовал лишь он, затерянный, закутанный, как в покрывало, бесконечной чернотой с вкраплениями звёзд. На что он надеялся? Разум же ясно намекал: родители и остальные риатанцы погибли, он даже род свой не сможет продолжить, он один-одинёшенек, пусть и в приятной компании таких же землян. Львиная доля технологий его народа утрачена, а значит, даже найти ту самую чёрную дыру и последовать в неё не получится. Постоянно думая, как ему решить свои проблемы, Эви почти позабыл, для чего живёт, с какой целью родители спасли его, осознанно обрекая на долгое одиночество. Но Брамбл однажды напомнил, больше не в силах наблюдать его муки.       - Послушай, - сел медведь рядом, на крыльцо их дома. Наступала ночь, и в небе зажигались первые звёзды, от которых Эви не отрывал взора. – Тебе мои слова покажутся жёсткими и даже жестокими, но пришло время сказать. Смирись, Эви. Твои родители никогда не вернутся... А знаешь, для чего вернулся ты? Чтобы не дать людям повторить ту же ошибку. Ты сам говорил: наша планета единственная и неповторимая. Если она погибнет – временно, как тогда, или навсегда, неважно – погибнем мы все. Нам нечего и думать искать новую планету, чтобы и её потом уничтожить. Вот для чего ты здесь. Родители хотели бы, чтобы твоё будущее было именно таким, как сейчас. Запомни: ты больше не одинок. Вспомни, через что мы прошли и чего достигли. Мы сделали то, чего мало кто может: вместе спасли наш общий дом, и родители наверняка гордятся тобой, где бы они ни находились.       Синий котёнок чуть шевельнул верхними ушами и повернул голову, взглянув на медведя. На миг Брамбл заметил мелькнувшее в глубине зрачков понимание и даже благодарность - а потом Эви резко отвернулся.       - Я не смирюсь. Конечно, ты моя семья, Брамбл, но это не совсем то, чего я желаю. Совершенно не то. Я по-прежнему один в целом мире.       Вздохнув, риатанец обхватил колени лапами и хвостом, и замер. Решив возразить ему как можно мягче, Брамбл открыл было пасть, и тут Эви опередил, добавив с лёгкой улыбкой:       - В одном ты прав: если я улечу и вновь начну скитаться, то ничего не добьюсь. И пока мне неизвестны координаты той чёрной дыры, лучше остаться на родине, тут, раз моя миссия – защищать её вместе с вами.       - Вот это слова настоящего риатанца, - обрадовался Брамбл и прикоснулся к его пушистой спине чуть ниже шеи.       - А я уже говорил, как люблю тебя? – весело произнёс Эви, и в глазах его, к восхищению Брамбла, вновь зажглись искорки радости и задора. Котёнок потянулся к медведю и обнял его, с наслаждением погрузив голову и тело в мягкую, густую шерсть. – Ты чудесный утешитель и обниматель, Брамбл.       А тот уже заключил друга в свои медвежьи объятия, довольный, что сумел чуть-чуть залечить его душевную рану. Правда, он подозревал, что Эви понравится хандрить, но на этот случай медведь мог хоть каждый час напоминать ему о том, что котёнок не одинок, и что сочувствие и поддержка, и много чего ещё, всегда рядом.       - Говорил, - произнёс, довольно жмурясь, Брамбл, отвечая на вопрос Эви и не торопясь разнимать объятия. – И даже почаще, чем ты, и повторю ещё больше, только попробуй меня переиграть! Ты мой друг, и я люблю тебя! Могу повторить это сто тысяч раз!       Рассмеявшись, котёнок включился в игру, и они покатились по ступеням в обнимку, наперебой повторяя одну и ту же фразу, лишь для них двоих имевшую более глубокий смысл, чем для остальных миллиардов дружеских пар на спасённой ими планете.