Коллективное безответственное

Коллективное безответственное. Кто прав, кто виноват? Важно ли это? Гораздо важнее — «Кто виновен?». Все эти мысли преследовали меня. Я не мог перестать об этом думать. Все мысли были о вине, ведь вину я испытал и сам. Почему, впрочем, я не очень понимал. Эта мысль была мне навязана будто извне. Хотя, стоит признать, есть в этом рациональное зерно: лично я не повинен ни в чём, но МЫ как цивилизация виноваты в бездействии. Ведь с нашего молчаливого согласия происходит всё это. Но ответственность за это нести лично не будет никто. Коллективной ответственности не существует, поэтому мне и думается, что стоит обозвать всё происходящее коллективным безответственным. Но сейчас эти философские мысли — лишь попытка отвлечься от реальных проблем, которых избежать невозможно, но что мой мозг не прекращает пытаться делать. Я бреду по опустошённой улице. Дома у меня нечего кушать. Да ладно бы кушать нечего было мне. Кота жалко. Я примерно представляю, как сейчас выгляжу: несмотря на внешне ухоженный вид и чистую одежду, я похож на зомби, а скорее даже на иссохшую мумию. Я всегда был худым и очень бледным, у меня всегда были огромные сиреневые мешки под глазами, но сейчас ситуация иная. Это больше не выбор, это больше не желание поголодать от желания заняться хоть чем-то. Это новая реальность. В таковой мои синяки стали «голодными», как называют их врачи. Это реальность, в которой у меня есть занятие — тревожиться. Кроме этого я мало чем занимаюсь: за едой иногда хожу, мусор выбрасываю. Хоть и самый главный мусор, который стоило бы выбросить, — я сам, да и надежду на лучшую жизнь в придачу. Это больше незачем. Это стало таким же мусором в моей голове, как и моё тело, существующие в пространстве и поглощающее чей-то кислород. Только тревожит, не позволяя свыкнуться с собственной судьбою. Еле двигая своими гниющими ногами, неся своё трухлявое тело, я молюсь лишь о том, чтобы не пошла кровь из носа в самый ненужный момент. Вижу людей — они проходят мимо, ведь что им делать ещё? Хотя, кажется логичным, что они должны посмотреть на меня. Я оделся нарядно. Мне нравится это делать. Не часто мне удаётся вылезти из своей пещеры, а так хоть покрасоваться выдалась возможность. Мой собственный способ социализироваться, а ведь человеку нужно общение и внимание. Но никто не обращает внимания, каждый поглощён лишь чем-то своим. В голове столько проблем. Жаль. Каждому из нас нужна помощь, хотя бы вербальная. Особенно сейчас. Ну я же тоже мог бы им всем помочь?! Крови не было. Спасибо. А то и вытереться было бы нечем. Любые салфетки или бумажные полотенца давно у меня закончились, а покупать их нет смысла: это всё-таки не товар первой необходимости. Поэтому все такие вещи мне заменяет вода с кучей тряпок и полотенца, которые я просто стираю. Пришлось бы вытирать кровь руками, а те о чистую, выглаженную одежду. Дабы не переживать абсурдность происходящего я стараюсь отвлечься любым способом, и глажка и поддержание опрятного вида мне кажется не самым плохим. Дотопав до магазина, я надел самый лучший способ защиты своих верхних дыхательных путей от смертельной болезни — трёхмесячную запылившуюся медицинскую маску. Помимо непробиваемой защиты от вирусов, она неплохо защищает меня от опознания и лишнего внимания со стороны охранников этой коммерческой точки. Я как всегда расстегнул свой огромный пуховик, чтобы облегчить доступ ко всем карманам, в том числе и внутренним, коих у меня было целых три штуки. Я парень продуманный, покупал намеренно на размер больше с длинным подолом. Я всё пытался удержать в голове, чтó мне было нужно. Хороший корм для котов уже исчез с прилавков развалов российских. Нужно было купить хоть какой-то, любой что остался. В прошлый раз ещё я смог найти пакетик в грамм 90 за 30 рублей и взял 20 таких. Сейчас, кажется мне, такого я найти больше не смогу. Нужна была питьевая вода, рис или гречка, какие-нибудь макароны, желательно самые дешёвые. Лук, морковь и картошка были моими лучшими друзьями: на них всегда самая низкая цена. Вроде ничего больше и не нужно было. Ну только если еще бутылку масла растительного — на сливочное денег нет, а вынести его просто так очень сложно: на нём всегда весит антивор. Точнее даже не весит, а само масло находится в пластмассовой коробочке, закрытую на магнитную верёвку-антивор. Взяв красную корзинку, которой на вид было лет больше нежели мне самому, я продвинулся по полупустому магазину. Он вроде бы и не был пустым, но я ещё помню времена, когда вместо капусты, свёклы, моркови, огурцов, лука и картофеля на тех же местах лежали ещё тыквы, томаты, брокколи, сладкий картофель, разные грибы, шпинат, руккола, яблоки, персики, апельсины, дыни и арбузы, а это было не так давно. Я понимаю, что цены на эти продукты были не самые низкие, но эти продукты хотя бы были. Их можно было найти. Я взял расфасованную по целлофановым пакетам картошку, морковь и лук. То, количество, что я взял, должно мне хватить на недели две, а больше я взять и не могу: денег не хватит. А ежели хватит, то чем я буду платить за свет, интернет и воду? Но меня не очень сильно волновала сей проблема: всё, что мне действительно нужно, уже либо есть дома, либо я могу это получить безденежным путём. Я двинулся далее, меня ждал мясной отдел, в котором ничего интересного не было. Я взял три сосиски и запрятал их во внутренний карман пальто на повороте в другой отдел. И их будто и не было. Будет чем порадовать котика и разнообразить его рацион. Никто не выглядел лучше меня. Может, и лицом я походил на больного раком в терминальной стадии, но моя одежда говорила сама за себя. Я был опрятнее всех в этом магазине, а значит и благополучнее. Это мне придавало уверенности в том, что я не буду пойман. А ежели и буду, то всегда можно будет это свалить на некую случайность, забывчивость и недоразумение. Я был таким самоуверенным, будто парадигма не изменилась, будто я проживал там, где за воровство ничего не последует. Это неудивительно: я и раньше не брезговал мелкой кражей, или не мелкой. Я всяко старался не выйти за пределы административной ответственности. КоАП защищал меня от любого преследования, потому что правоохранительные не желали заниматься такими мелкими делами: их интерес просыпается, когда кража превышает определённый порог, позволяющий воспользоваться знанием УК, постоянно переписывающегося. Не могу назвать точную сумму, необходимую для уголовного преследования, ведь вчера сумма была одна, а завтра будет на 8,7% больше, или какая там нынче официальная инфляция? Мне не казалось нужным волноваться, ведь этим я занимался последние лет пять, (а почему не все восемь?) с тех пор, как я получил паспорт и осознал весь ужас бюрократии той системы, в которой я вынужден пребывать, а вернее — быть заточённым. Я шёл без всякого волнения и разглядывал полки, на которых ценники менялись каждый день. Я увидел макароны, на которые цена выросла на три рубля с моего последнего посещения данной точки. Наверное, следовало взять несколько упаковок, дабы не выходить из дома как можно дольше. Безусловно это позволило бы и сэкономить немножечко, если полагать, что цены будут расти дальше, а я полагаю. Однако же я не рассчитывал потратить так много, потому что на мне остаются и другие расходы, от которых я не могу отказаться. Я продолжил свой набег на магазин, продвигаясь зигзагами от одной полупустой полки к другой, от одного отдела к другому. Оказавшись перед отделом с консервами и растительными маслами, я ужаснулся: продукты, которые мы производим сами, подорожали так сильно, что возможность их приобрести законным путём отсутствовала у любого среднего гражданина. Я планировал купить растительного масла и баночку томатной пасты, чтобы приготовить древний советский соус к ублюдской гречке. Её потребить значит придётся в сухую, без какого-либо соуса, даже самого убого. Хорошие томаты стоили слишком дорого (да их и не было в той дыре, куда я пришёл за покупками), а хорошей томатной пасты на российском рынке больше не осталось в принципе. Только та, краснодарская — с привкусом металла и кислот в два раза дороже с ею же времён прежних. Я мог бы с лёгкостью засунуть одну из этих пыльных баночек в карман своей мантии-воровки. Впрочем мне мало хотелось столкнуться с последствиями употребления этого вещества в пищу: это правда, что вкус металла и кислоту можно убрать сахаром и пассеровкой, вот только вкус изжоги после попадания этого вовнутрь исправить тяжко. Да и не готов будет мой убитый желудок к такому продукту. Он сам по себе уже барахлит и работает с переменным успехом; не стоит его гасить и дальше. Однако вскоре я увидел что-то, что мне безумно хотелось случайно закинуть в закрома своего балахона. Это была квадратная плитка шоколада в красивой голубой упаковке с прелестным слоганом «Quadratisch, praktisch, gut» на ней. Она никогда была самой доступной широким массам, а нынче и вообще стоимость её поднялась до невероятных высот. Я подошёл к полке и взял две, сразу сняв наклейки-антивор с каждой. Проходя мимо случайных товаров, я взял какой-то сок и наклеил две содранные наклейки с тыльной стороны, так, чтобы при первом взгляде на него их было совершенно не видно. Не забыл я про кошачью еду — основную цель моего похода на магазин. Забрал все пакетики Felix’а, что были. Мне не оставалось ничего, кроме как пройти на кассу и оплатить красную корзинку, вызывающую только желание помыть руки с мылом. Кассы работало только две, на каждой из них была очередь в два-три человека. Это не очень много, но достаточно для того, чтобы вызвать тревогу из-за страха оказаться пойманным. Люди продвигались, а мои ручки начинали трястись всё больше и больше, выдавая мой невротический характер, делая меня подозрительным лицом среди обычных покупателей. И вот наступила наконец и моя очередь, я расплатился, потратив больше тысячи рублей на кота и только около семисот на себя самого. Двинувшись на выход, я зазвенел. Это была ошибка. Я осознал, что окажусь пойманным на какой-то глупости. Именно в такие моменты все твои философские мысли прекращают существование, а твой разум спускается с небес на свалку, в которой ты существуешь. В этот момент я вернулся из своего призрачного полудрёма в реальность. Я будто чуть парил над землёю, но приземлился в один миг. Ко мне подскочил охранник, желавший меня обшмонать. Я, знавший законодательство, просто отказался от обыска и двинулся на выход, когда ко мне подошел и второй охранник, заградивший собою выход. Он не имел права так делать, он должен был вызвать полицию, позволив мне уйти, а им дать доступ к камерам видеонаблюдения, однако это зона бесправности. Он дал знак головой своему коллеге и повёл меня в подсобку силою. Конечно, я мечтал вырваться и пытался изо всех сил, только безуспешно. Взрослый дядька тащил меня за руку так, что я просто скользил старыми конверсами с уже и так стёртой подошвой вслед за ним, выронив пачки кошачьей еды из потрёпанного шопера. Не знаю, что делали в тот момент окружающие, но мне хотелось, чтобы бы хоть кто-нибудь из них вмешался и пришёл мне на помощь. Момент этот длился очень долго по сравнению с чем-либо ещё. Закинув меня вовнутрь, он быстро вышел и вернулся в тот же миг с пачками Felix’а. Кинув их на стол, он принялся за обыск меня. У меня уже не было сил сопротивляться и я просто позволил ему залезть в мой шоппер, потом в мои карманы. Он быстро нашёл те две несчастные шоколадки в моих закромах и всё понял. На них не было наклеек снаружи, но на каждой оставалось по наклейке, спрятанной немного внутри, за складами плёнки. Я даже не додумался посмотреть там: я не мог представить, что они могли наклеить две таких наклейки: одну снаружи, для отвлечения внимания, а вторую в укромном месте за плёнкой. — Я их отдам, — сказал я, надеясь просто оставить ворованное и покинуть это место как можно быстрее. — Можешь себе оставить — рассчитаешься башкой, — сказал мне охранник невозмутимо. Я посмотрел на дверь, но охранник уже шёл к ней с ключами. И я не успел даже подумать о том, чтобы сбежать, как он уже закрыл её, а сами ключи спрятал в карманы джинсов. Вместо адреналина, который должен был меня спасти, у меня выработался будто какой-то опиат, сковавший моё тело. Я оказался в такой ситуации, которой боялся больше всего. Это было что-то похожее на тот кошмар, в котором ты пытаешься бежать, но не можешь двинуться ни единым членом. И ты просто стоишь с дрожащими ногами, а внутри тебя всё сжалось, и вот-вот тебя вырвет из-за переполнившей тебя тревоги. — Вставай на колени, — сказал он, подойдя ко мне и положив руки мне на плечи. Я не мог произнести ни слова. А охранник уже давил мне руками на плечи, чтобы поставить меня этим жестом на колени. Я свалился, будто другого выбора у меня и не было: мои ноги стали просто мармеладными и легко согнулись в коленях. Мой скелет в принципе перестал выполнять свою основную функцию — опорную. Я начал падать всем корпусом, но охранник держал меня за плечи, чтобы я окончательно не свалился на пол. Одной рукой держа меня, он начал расстёгивать ширинку второю и приспускать штаны. Он так же быстро снял и трусы. — Открывай, — говорил он тихо, но не менее уверенно. Мой рот будто склеился, а челюсть перестала размыкаться, но это оказалось не так. Он начал пихать свои пальцы мне в рот, дабы открыть его. И у него получилось. Его огромные пальцы не давали челюсти сомкнуться. Одной рукой он держал меня уже за голову, а вторую держал у меня во рту. Он начал подносить свой вялый член к моему рту. Сначала он просто водил им по губам, но это не продлилось долго; и тогда он просто засунул его в рот. Руку не убрал, видимо, из страха, я закрою рот и откушу ему его орган. У меня во рту было три пальца и противный член. Абсолютно мерзкий, выделяющий то ли смазку, то ли остатки мочи. Он вскоре встал, и тогда он принялся меня насаживать на него. Сколько мне сейчас лет? Медленно умирая, я не мог думать ни о чём. Мой мозг будто развалился, а мысли исчезли. В голове всплывали только картинки из детства, когда мать уходила из дома, а я оставался один наедине с отцом. Воспользовавшись моим физическим истощением, этот упырь решил получить наслаждение от физически дисфункционального мальчика. А всё из-за двух шоколадок. Я выглядел ужасно, моя бледная кожа и плохое состояние говорили сами за себя. Но ему было всё равно. Он уже успел понять всё. Он смог увидеть эту неблагополучность через мой физический облик. Я не чувствовал ничего кроме боли, и даже не душевной. Это физическая боль, это боль в горле от непрекращающейся долбёжки и боль в ногах от неудобного положения. Это боль в спине от долгой обездвиженности. Это боль в плечах от тяжелого давления. Это боль в челюсти от пальцев, держащих её широко открытой уже на протяжении какого-то долгого времени. Я понял, что он собрался кончать мне в горло, потому что он убрал пальцы и насадил мой рот двумя руками на член прямо до конца. И просто держал. И вот в блевотине вся одежда. Его и моя. Он не кончил, этот рвотный позыв заставил его остановиться. — Одевайся и уходи. Быстро. Чтобы тебя никто не видел. Мне ничего не оставалось, как повиниться. Пока я шёл обратно, в моей голове всё крутилась одна и та же мысль об эмиграции. Не потому, что я хотел уехать, а лишь потому что здесь я чувствую физическую боль.