Не нарушай правила.

Накануне в виртуальном чате после матча, где были собраны все игравшие выжившие и один победитель охотник, один выживший решил завести диалог, который со временем перешел в нечто довольно забавное. Можно было ли то назвать глупость, но Эзоп с чего-то вдруг не вышел тотчас из Постматча, продолжая наблюдать. «Заключённый», бальзамировщик, садовница и парфюмер — набор выживших, и фотограф. Хорошая команда, не правда ли? Так вот, именно Лука завлек в диалог всех участников, почти всех. — Лука Бальза [«Заключённый»] Фотограф, вы нас уделали. В прямом смысле трахнули, хаха! — Вера Наир [Парфюмер] покинула чат. — Лука Бальза [«Заключённый»] fckk me again. — Лука Бальза [«Заключённый»] покинул чат. — Эзоп Карл [Бальзамировщик]… — Джозеф Дезольнье [Фотограф] Aesop — Джозеф Дезольнье [Фотограф] Mon Amour. — Эзоп Карл [Бальзамировщик] what? — Джозеф Дезольнье [Фотограф] Fuck me tonight. — Эзоп Карл [Бальзамировщик]. . . — Эзоп Карл [Бальзамировщик] покинул чат. — Лиза Бэк [Садовница] покинула чат. — Джозеф Дезольнье [Фотограф] покинул чат. Тут же перемещаясь в лобби, вернее в свою комнату, Эзоп на мгновение закрыл глаза, будто хотел забыть ту картину и неловкость перед другими выжившими. Надеясь, что более никто не видел, Карл расслабился. Писать в чате нельзя много чего, как и такие выражения — странно, что сейчас не пришло письмо от Дезольнье, мол: " Прошу прощения, bonbon. Это глупая шутка». Тишина. Карл полежал немного на кровати, рассматривая ладони. Те были в глубоких царапинах и мозолях от постоянной работы то с инструментами, то с клавишами и трубами машинки. Он не ощущал боли, только сильную усталость и накопленную тяжесть, точно каждая фаланга весила больше в десять, а то и пятнадцать раз. Кисть на левой руке горела от обыкновенной носки часов, кожаный ремешок очень натирал, доводя нежную кожу до алых синяков. Нужно было сходить к фотографу. Это не было договором между ними, просто обычаем. Что между ними? Никто точно не знает. Скорее всего роман. Эзопу не хотелось вдаваться в подробности и детали взаимоотношений, тема сложная, требует много сил и энергии, которых не было у мужчин. Нынешний комфорт устраивал обоих, некая любовь. Доверенность. Серовласый приподнялся на локтях на своей по размерам средней кровати, осмотрелся: за окном туманно, как он и любил, хотя немного солнечного света все же пыталось выжить сквозь пышные грозные тучи. Надежда. Выживший выпрямился, расправляя спину. До ужаса неприятно было из-за ссадин и рванных ран от сабли охотника, зато те были довольно аристократичны, ровны и аккуратны. Если же, например, Джек Потрошитель, не смотря никуда, просто махает лезвиями, а раны остаются одна на другой, то фотограф внимательно следит куда бьёт, может для того, чтобы больше отметен оставить, а может это забота. Только о Эзопе? Других он бьёт машинально и неразумно?.. С этой мыслью Карл вышел из своей комнаты, запирая ту на ключ. По длинным коридорам идти минут семь, после выходя в главный зал "Примирения", где была нейтральная зона для охотников и выживших, а после вновь длинный коридор— минут десять. Дверь из белого дерева, на позолоченной табличке написано Джозеф Дезольнье. Ему подходит. Звучат несколько глухих постукиваний об древесину. За дверью можно было услышать тихое шарканье обуви, а после и вовсе силуэт, который вырос за секунду перед лицом бальзамировщика. Очаровательная улыбка встретила Эзопа, распущенные волосы, которые струились по худым плечам, белая рубашка с оборками. Голубые, как лазурит, глаза. Карл действительно вожделел при виде Джозефа. — Mon amour angel! Эзоп, наконец ты здесь, — в своей привычной манере пролепетал аристократ. — Почему больше ничего не писали? Могли бы продолжить и рассказать всем наш секрет, — спокойно выпалил Эзоп, руки крестом на груди сводя, пока Джозеф плечом упал об дверной косяк, — я могу войти внутрь? — А что такое?~ Ты боишься, что смотреть будут на тебя не так, милый ангел? ~ Знаешь, тут каждый со вторым спит и пляшет — дел никому до меня и тебя нет, — блондин продолжил мурчать, немного подбородок приподнимая с ехидной, хитрой улыбкой, специально не разрешая войти выжившему, — пусть знают все.~ — Вы правы, дел никому до нас нет. Просьба ваша была существенной? — Сertes (Конечно)! — и вновь этот милый взгляд, который кажется усмехался над Карлом, но тот знал, что это лишь озорство фотографа. Его истинное желание. Изящная ладонь подхватила за синюю рубашку парня, потянув на себя, а следом и дверь хлопнула, вбившись в щеколку. Обняв гостя, Дезольнье улыбался, как ребенок, руками обводя чужую шею, к горячей щеке прижимаясь. — Двадцать четыре часа я не смогу писать в чате ничего, Эзоп. Чтобы ты знал, — решил предупредить Джозеф. — Это будет условием. — М? — мужчина вопросительно посмотрел на бальзамировщика. — Я выполню вашу просьбу, если условия игры будут и ваши соблюдены. Раз вы не можете ничего писать, значит и тут будете молчать, — Карл расслабленно выдохнул, руки располагая на талии напротив, — считайте, что рот у вас зашит. — Сложно будет сдерживаться. — Нужно будет очень постараться. — Ничего не обещаю, — отрезал Джозеф, уже для себя решив, что это хиханьки-да- хаханьки. — За невыполнение обязательств следует вновь наказание, мистер Дезольнье. — Какое же? ~ поинтересовался блондин. — Я буду останавливаться. Аристократ вопросительно и даже обидчиво глянул на выжившего, точно наказание было действительно не из самых приятных. Именно это условие в самом деле возбуждало ещё больше. Мужчина согласился и замолк. Тишина. Спальня была совсем близко, буквально в паре шагах от их изначального места. Увязав за собой серовласого, фотограф втянул его в поцелуй, который по привычке начинал с французского, немного резко и напористо скрещивая языки, заплетая их в страстный танец, медленно переходя в мягкий, сминая бархат губ напротив, вцеловываясь в них. Падая на пелерину нежности, пара не издавала абсолютно никаких звуков, только может причмокивания звучали изредка, кои были настолько тихими. Поцелуй переходил из более в менее чувствительный, когда томящееся тело снизу начали раздевать ловкие руки работника морга. Когда же Эзоп взялся за рубашку, пуговицу за пуговицей вынимая из своей орбиты и привычного места, Джозефу вскоре пришлось привстать, откидывая вещь куда-то в край большой кровати. Постепенно ладошки спускались вниз, обводя шелковые ткани брюк, вернее, это было что-то среднее между штанами и портками. Те тоже быстро скрылись с глаз долой. Под ними были гольфы, привычные для образа фотографа. Белые длинные гольфы, которые более походили на прозрачные чулки выше колена. Все же стиль такой был раньше. Во времена Джозефа. Белоснежное тело сейчас покоилось на белых простынях, которые сминаясь под ним только придавали изыска. До ужаса гармонично смотрелись кудрявые локоны, струящиеся по тонким плечикам. Эзоп, в какой уже казалось раз, отметил, что привлекательность и женственность фотографа была прелестнее всех, кто находился и появится в поместье. Божество. В свою очередь Эзоп не стал раздеваться, ему не нравился этот холод. Ему не нравилось быть нагим, в отличии может от Джозефа. Только пред Карлом он мог позволить себе такие выходки. Доверие, к которому они шли довольно долго и тяжело. Парень сбросил свой коричневый плащ, отбросив на спинку кресла. Дезольнье прекрасно знал, что более никакая часть одежды с Эзопа не будет снята и никакое место не будет оголено, разве что… Только одно. Мягко расположившись на многочисленных подушках, аристократ с милой улыбкой наблюдал за тем, как бальзамировщик закатывал рукава ещё выше. Сидя меж чужих ног, выживший огладил нежную кожу живота охотника, проводя узорами на пальцах вверх, ореол соска затрагивая. Он был алым, даже бардовым по сравнению с остальным цветом кожи, полагаю, этот оттенок подходит ему больше всех. Эзоп подтянул к себе Джозефа, расстегивая ширинку брюк, поддевая края тех, приспуская с серым бельем. Половой член уже был в возбуждённом состоянии, ни у него одного. Переводя темный взор на голубые глаза, парень вздохнул. — Может в коленно-локтевую? — аккуратно попросил выживший, он точно знал, что Джозеф и ожидание не совместимы. Беловласый кивнув, сначала на локти поднимаясь, после к Карлу лицом присел. Утонченно, как дама из высшего общества, мужчина согнул колени, тут же на них вставав. Выжившему определенно нравилось наблюдать за этим всем в абсолютной тишине. Он привык к тишине, он любил ее, как любит фотографа, а Дезольнье не мог ответить взаимностью на любовь к безмолвию. Неловкость. Прогнув в спине аристократа, ладонями надавливая на поясницу, а пальцами ретировавшись паутиной, Эзоп нашел отличную опору. Лёгкое трение, скольжение горячим членом о шёлк кожи бедер напарника выбили из глотки выжившего глухой стон. Тянущие ощущения снизу живота начали отягощать разум, ведя мысли только к животным желаниям. Не прошло много времени от их последнего соития, посему и подготавливать никого не пришлось. Скользнув подушечкой пальца сначала по языку собственному, подбирая некоторое количество слюны, Карл прошелся по колечку мышц снизу, которое уже трепетало от нетерпения. Нелегко, но безболезненно головка пениса вошла в нутро, после до середины член уже был внутри. Узкий. Дезольнье опустил голову на теплую подушку, носом вдыхая аромат собственного парфюма, который давным-давно смешался с парфюмом Эзопа. Эта кровать была их, одному фотографу тут не нравилось. Он ненавидел одиночество, молчание и пустоту. Карл любил все это. Они дополняли друг друга, туманя чувства сильной привязанность. Входя в эйфорию, бальзамировщик прикрыл глаза, с характерным звуком входя глубже. Приятно. До ужаса приятно. Он начал набирать темп. Серовласый всласть вздыхал, мило подбородок приподнимая, закатывая глаза, подрагивая ресницами, когда же Джозеф закусывал нижнюю губу, дабы прям сейчас не промолвить о любви к Амуру, как бы не заскулить и не дать волю эмоциям. Мужчина помнил об условии, ему одновременно не хотелось, чтобы это прекращалось, но так черт возьми хотелось кричать. Он сдерживался, как мог. Тяжело выдыхая в простыни, открывая рот, задерживая дыхание… Сейчас столкновение их тел было так ритмично, хлюпающие звуки наполнили комнату, Карл отметил это, в общем, довольно возбуждающим и новым; когда же охотник старался закрыть уши, дабы не чувствовать жгущую неловкость. Хотелось показать Эзопу, мол, смотри, как же мне приятно, получить взаимность чужих стонов, но он не мог… — М... Эзоп.. Только до ушей донеслось собственное имя, как же не хотелось обрывать, но правила есть правила. Выживший в последний раз резко вошёл внутрь до упора и… Остановился. Просто встал. — Да? Ощутив быстрое расслабление и медленно отступающий оргазм, Джозеф хныкнул, уже про себя думая, сколь был слаб и не разумен. Он точно и верно знал, что Эзоп будет держаться своих обещаний, даже если прямо в эту секунду будет накрыт волной удовольствия. Более словесного ответа не последовало. Охотник только ещё сильнее двинул бедрами на пах бальзамировщика, тот аж пошатнулся. Глубже было уже некуда. — Время полночь. Нам спешить не нужно, вся ночь впереди. Я подожду, пока Вы наболтаетесь, — парень глянул на свои часы, переводя очи на картину снизу, то как жалостно выглядели бедра фотографа, его красные ягодицы от жёсткой ткани брюк и порой ремня, кой бил вместе с толчками по коже; где член был на полной глубине внутри красивого тела. Так манило продолжить. Мужчина вновь привстал на локти, медленно с члена сползая. Не до конца. И вновь назад. Так сказать взял инициативу на себя. А Эзоп и не против. Главное, что молчит. Так и продолжил он, нарастая в темпе и грубости, подтягивая за ноги к себе фотографа. Место под Джозефом было слегка мокрое. С головки его члена сочилась предсеменная жидкость, из глаз слезы, пот со лба и тела… Его бросало в дрожь и жар от волнения, смущения и волны приятных ощущений, оргазма, видимо. Неизвестно, как же Карлу было не жарко, но он лишь порой стирал со лба пот, не жалуясь на скованность одежды. Тело требовало разрядки, тела требовали. Первый кончил бальзамировщик, вовремя вынув член и закончив себе в ладонь, он выдохнул расслабленно, без сил говорить. Джозеф упал на бок, ноги элегантно сложив вместе, к себе в объятия Эзопа забирая. Повалив на кровать того, осторожно принялся заканчивать и со своим возбуждением. Пару раз совместной помощи, и ладонь вновь была испачкана. — Oh… Mon chérie. Je t'aime (Ох, мой милый. Я тебя люблю),— сонно пролепетал блондин, закрывая веки, более не улыбаясь. Наконец-то можно было говорить. — Я услышал Ваше молчание… В нем Вы не так прекрасны. Но довольно открыты, — накрывая одеялом фотографа, прокомментировал Эзоп. — Peu importe (Неважно)… — Je t'aime.