как одну из твоих француженок

— Я готов к съемкам крупным планом. Лежа на скамейке в художественной студии Казуми, Кейджи потягивается. Жалюзи закрыты из соображений приличия, но лунный свет, пробивающийся сквозь них, отбрасывает тени на его обнаженную фигуру. Казуми чувствует, как его взгляд скользит по телу Шиноги, впитывая каждую впадинку, изгиб и изъян. Он глубоко вдыхает, уже чувствуя, как в комнате становится жарче. Сегодняшняя ночь станет испытанием его собственной выносливости. Он понимал это когда предлагал, однако тогда еще не знал, сколько выносливости ему понадобится. Кейджи закатывает глаза и выдыхает, — так ты начнешь или нет? Его слова возвращают Казуми к реальности. — Ах, точно! Я… мхе-хе, извини. Просто я… никогда раньше не видел тебя… ну… обнажённым. Он чувствует, как его лицо розовеет. Любой знакомый профессора знает, что Казуми Мишима никогда не запинается во время речи. Однако сейчас он чувствует себя как рыба на суше. Как бы ему ни хотелось продолжать смотреть, он отводит глаза от фигуры Кейджи. — Ух ты. Кое-кто немного не в себе, — Кейджи издает хриплый смешок. Он замечает, как это заставляет Казуми потупиться взглядом в пол, и дьявольски ухмыляется. — Серьезно, Каз. У тебя такой вид, будто тебя вот-вот стошнит. Ты хоть когда-нибудь видел настоящего, полностью голого человека? Казуми складывает руки на груди и наигранно хмурится, отвернувшись в сторону, не в силах встретиться взглядом с Кейджи. — Конечно, видел! Я — учитель рисования! Но увидеть обнажённую модель — это совсем другое, чем увидеть обнажённым человека, в которого я безнадёжно влюблен! Пока он говорит, глаза Казуми всё-таки встречаются с глазами Кейджи. Он наблюдает, как брови полицейского поднимаются, а рука, до этого опиравшаяся на подлокотник скамьи, по привычке тянется к затылку. Он улыбается куда-то в сторону. Теперь его очередь смущаться. Вот он снова испытывает это сладкое, тающее чувство привязанности. Кейджи вздыхает, пытаясь собраться с мыслями, откашливается и вновь с вызовом смотрит в глаза Казуми. — Ну, так ты собираешься начать? Нарисуй меня, как одну из твоих француженок, Казуми. Покажи мне, на что ты способен. Взгляд Казуми немного неуверенно, но возвращается к мольберту. — Ах, точно… Ха-ха… Наверное, сегодня я просто очень рассеян. Честно говоря, ты отвлекаешь на себя достаточно внимания. Казуми берет кисть и начинает свою работу. Движения его рук плавные, но Кейджи прекрасно видит что тот напряжён. Лампа над головой освещает его острые, тонкие черты, и ноги блондина начинают напрягаться. С неожиданно накатившей волной смущения он понимает, что Казуми сможет видеть все его тело. Пытаясь унять жар, медленно поднимающийся внизу живота, он сосредотачивает свои мысли на скрупулезности работы своего возлюбленного. Замечает, как Казуми хмурит брови и высовывает кончик языка. От него не ускользает и то, как плотно прижаты друг к другу ноги художника. Видя, как профессор еле заметно ёрзает на стуле стараясь изо всех сил не подавать виду, что возбуждён, Кейджи снова ухмыляется. Но как бы ему не хотелось посмеяться над тем, как жалко выглядит его парень, он сам находится в довольно отчаянном положении. Тут до него доходит, что в финальной картине у него, скорее всего, будет изображен стояк. Он неуверенно смеется про себя. Казуми прикусывает щеку, глядя на картину. Когда он смотрит, то понимает, что его линии становятся все более дрожащими. Его рука не слушается, когда он крепче сжимает кисть. Он смотрит вниз и тут же вновь поднимает голову к холсту. К его лицу приливает краска. Господи, ему не следовало сегодня надевать такие узкие брюки. Шиноги определенно видит его реакцию. О боже, Кейджи. Наконец он принимает то, что уже знал. Он хочет, чтобы руки Кейджи были на нём. Казуми не считал себя кем-то сексуальным. Он никогда раньше ни с кем не занимался сексом и предполагал, что никто никогда и не найдет его привлекательным. Но то, как Кейджи смотрит на него, слегка исподлобья, глубокими, серыми глазами, делает с ним что-то такое, чего его тело просто не может переносить. Все эти новые, чужеродные чувства скопились у него в паху. Господи, он никогда в жизни не был так возбуждён. Кейджи отворачивается от Казуми, чувствуя, как кровь приливает к лицу. Да, определенно только к лицу. И никуда больше. Он сгибает пальцы ног, нуждаясь в движении. Изнывая от жара собственного тела тот не знает, сколько еще сможет выдержать. Жгучее желание почувствовать вес Казуми, сидящего на нем, услышать, как его голос ломается от истомы. Самый красивый мужчина, которого он когда-либо видел, плавящийся от его касаний. Невероятый визуальный образ в его голове заставляет его сильнее сжать руку в кулак, из последних сил стараясь не шевелиться. Он вырывается из своих грез, когда слышит тихий шепот. — Кейджи… Услышав свое имя, блондин поднимает голову. Казуми уставился в пол и вцепился в подлокотник стула. Кисточка в его руке замерла над мольбертом, не зная куда себя деть. Его ноги плотно прижаты друг к другу, и всё это положение выглядит крайне неудобным. — Я… не знаю… сколько еще смогу… — профессор прикусывает нижнюю губу, и все его тело чуть подрагивает. В уголках глаз начинало щипать от подступающих слез. Он не хочет, чтобы Кейджи думал, что он слаб, но и вправду не знает, сколько еще сможет ждать. Туфли нетерпеливо стучат друг о друга и Мишима часто моргает. Кейджи обнаруживает, что тоже больше не может этого выносить. — Иди сюда, сладкий. Я с тобой разберусь. *** Казуми встает и чувствует, как его эрекция прижимается к штанам. Иронично, что чувствует себя более незащищенным, чем голый мужчина напротив. Он неуверенно подходит к Кейджи. Ноги дрожат от возбуждения. Как только он добирается до скамейки и встречается взглядом с глазами Кейджи, первое что замечает Мишима — расширенные зрачки. То ли от беспокойства, то ли от вожделения, Казуми не мог точно сказать. — Ах ты, бедняжка! Тебе следовало бы надеть брюки с чуть большим пространством для «манёвра». Думаю, у меня нет выбора, кроме как снять их с тебя, да? Хмыкнув в ответ, Казуми горячо кивает. Кейджи кладет руки на его талию, чтобы расстегнуть ремень, и Мишима судорожно вздыхает от прикосновения. — Ты так прекрасен, когда возбуждён. Жаль, что я не могу нарисовать тебя, потому что ты чёртово произведение искусства. — Кейджи тянет молнию Казуми вниз, и его виду открываются боксеры, мокрые от преякуляции. Румянец, появившийся на его лице, Шиноги запомнит навсегда. Казуми прикрывает лицо ладонью, тихо промычав что-то нечленораздельное. Видя, как кожа, обычно бледная и прохладная, становится розовой и блестящей от пота, Кейджи вновь испытывает что-то, что он не может описать словами. Он касается ладонью щеки Казуми, чувствуя его высокие, острые скулы. Глаза профессора блестят от наварачивающихся слез. Шиноги самодовольно наслаждается осознанием того, что способен вызвать такую реакцию. Он целует ключицу Казуми, улыбаясь тому, как легко оставить следы на коже его любовника. Кейджи никогда раньше не видел его таким, вероятно, как и никто другой, и этот факт просто сводил с ума. Казуми всегда и за всё берет на себя ответственность. Вечно ставит чужие потребности выше своих собственных. Он безусловно заслуживает того, чтобы получить удовольствие сегодня вечером, и Кейджи планирует помочь ему в этом. Полицейский начинает расстегивать рубашку своего парня, обнажая его мертвенно-бледную грудь. Кейджи взглянул на беспорядок под собой. Штаны Казуми спущены до лодыжек, а боксеры непристойно задраны. Его ключица уже покрыта лёгкими красными отметинами. Он стягивает с Мишимы расстегнутую рубашку, как бы случайно задевая пальцами соски. — Не могу поверить, что ты мой. Блять… — Пожалуйста, Кейджи. Можешь ли ты… можем ли мы… ах… — пальцы блондина скользят по животу Казуми, следуя за серебристым пучком волос всё ниже. Сейчас он бы прокомментировал ковер в тон портьерам, но у него на уме миллион других вещей. А еще у него в руках дрожащий мужчина, чьи боксеры насквозь пропитаны преякулятом. — Я начну готовить тебя, Каз. Тебе лучше лечь на живот. Казуми следует совету. Шиноги проводит ладонью по спине профессора, словно пересчитывая позвонки и наклоняется ближе. Он целует где-то между шеей и плечом, попутно силясь вспомнить то, куда же он поставил смазку накануне. Отстранившись ненадолго, Кейджи протягивается к небольшому двухъярусному столику, на нижней столешнице которого покоилась незаметная бутылочка. Мишима судорожно выдыхает в предвкушении. Боже это кажется вечностью. Бутылек клацает, и на ладонь Шиноги вытекает вязковатая жидкость. Кейджи вновь наклоняется, снова припечатывая поцелуй куда-то в верхнюю часть спины. Казуми вскидывает руку, прикрывая рот, чтобы скрыть громкий гортанный стон. Блондин останавливает его жилистое запястье и мягко отодвигает. — Нет, не скрывай, как хорошо ты себя чувствуешь… Через несколько минут он добавляет еще один палец. Мишима часто дышит и временами шикает, борясь с почти болезненными ощущениями. Пальцы на ногах Казуми сгибаются и он всхлипывает, когда Кейджи медленно двигается внутри. Это не самое приятное ощущение, но он невероятно наслаждается мозолистымт пальцами Кейджи внутри себя. Он чувствует себя цельным, как будто в нем есть какая-то часть, о которой он до сих пор не подозревал. Он, тридцатилетний, вот-вот потеряет девственность раз и навсегда. Стыд от этой мысли быстро заглушается возбуждением, пронизывающим все его тело. Кейджи добавляет третий палец, он выгибается и мурашки пробегают по всему телу. — Пожалуйста, Кейджи, я готов… Кейджи смазывает себя, и это движение только еще больше раззадоривает его. Он тихо выругался сквозь стиснутые зубы. Шиноги уже давно не был так возбужден, и это чувство вновь овладевает им как в первый раз. Его ноги дрожат, когда он опускается на колени и берет Казуми за бедра. Его возлюбленный приподнимается, и Шиноги проводит рукой по серебристым волосам Казуми. — Я собираюсь начать прямо сейчас. Скажи мне, если что-то пойдёт не так. Он получает в ответ нетерпеливый кивок и начинает свою работу. Казуми сглатывает, но прежде чем тот успевает собраться с силами, он чувствует, как Кейджи проскальзывает в него. Слезы, до краев наполнявшие его глаза, начинают скатываться по лицу, и он издает стон, который даже не замечает. Всё это так ново. До сих пор он придерживался весьма пуританских взглядов на то, как он должен себя вести. Однако, в этот момент он не чувствует ни стыда, ни вины. Всё, что он чувствует, это как прекрасный блондин растягивает его внутренности, низко мыча от желания. Кейджи протягивает руку, чтобы зарыться ладонью в волосы Казуми. — Блять, ты такой чертовски узкий… — его слова прерывает стон, вырвавшийся из груди. Казуми тянется навстречу его длине, и он бормочет проклятия себе под нос, проскальзывая глубже. Они, казалось были невероятно тщательно созданны только друг для друга. Наконец, Кейджи входит полностью, и замирает, пытаясь отдышаться. Его рука ложиться на низ живота Казуми, беря в ладонь его член. — Ты чертовски силен… раз принял меня вот так, почти сразу. Теперь я буду бессердечным ублюдком если не позабочусь о тебе. Плавные движения медленно, но ритмично ласкают его. Помимо этого они почти не движутся еще несколько секунд, пока Казуми не собирается с силами для короткой уверенной фразы: — Я готов. После этих слов Кейджи отстраняется, прежде чем медленно войти снова. Всё внутри Казуми сжимается вокруг Кейджи и кажется, на секунду из его глаз полетели искры. Он чувствует, что стонет излишне громко, но ничего не может с этим поделать. Если это был всего лишь медленный толчок, то он не может себе представить, что будет дальше. Ноги Кейджи дрожат, когда он снова отстраняется. Его темп довольно медленный, но он все еще умудряется держать себя в руках. Он не трахал ни одной живой души уже бог знает сколько времени и явно забыл о спешке. Но теперь все возвращается к нему. Он легонько дергает Казуми за растрепанные волосы, когда толкается, и получает в ответ испуганный, но довольный полу-вскрик. — Ты и впрямь... так чувствителен, мм? Прежде чем Казуми успевает среагировать, он снова начинает двигаться назад. Мишима чувствует, как Кейджи отстраняется, только на этот раз он поднимает бедра еще выше. Он догадывается, что собирается сделать Кейджи, и изо всех сил старается подготовиться. Он начинает было делать глубокий вдох, но весь воздух из легких выбивается, когда Кейджи ударяется о его простату. — Ох, блять! Это так не похоже на него — использовать такие непристойные выражения. Но в данный момент он совсем не утруждает себя каким-либо фильтром. Не тогда, когда он видит звуки, пробует на вкус цвета и чувствует что-то непохожее ни на что, что он когда-либо чувствовал раньше. Голос Кейджи звучит отстраненно, но звучит: — Никогда не слышал, чтобы ты… ругался… мхах… Казуми делает все возможное, чтобы не захихикать, — ну, это… случается с лучшими… из нас… Кейджи улыбается про себя. Он видит, как Казуми комфортно рядом с ним, даже в такой компрометирующей ситуации, как эта. Казуми позволяет своей личности вечно ответсвенного, бесполого учителя исчезнуть, что редкое явление. Даже когда они вдвоем. Кейджи чуть не умер от сердечного приступа, когда Мишима предложил нарисовать его портрет «с натуры». Можно сказать, что Казуми выходит из коробки, с жизнью в которой он смирился. Ему нравится каждая секунда мыслей об этом. Пока он думает, он толкается в простату Казуми снова и снова, касаясь её под разными углами. Кейджи не может справиться с тем, как проффесор напрягается при соприкосновении. Сейчас Шиноги больше всего на свете хочет крепче обнять его и наполнить до краев каждым хорошим чувством. Он пытается не подчиняться, но чувствует, что его ритм становится все более хаотичным. Прежде чем он осознает это, он выпускает свое возбуждение. Его гортанные стоны наполняют комнату, и мир внезапно кажется очень ярким. По вздохам, всхлипам и высоким вскрикам под ним он может сказать, что его парень сам почти на финише. В пылу страсти он переворачивает Казуми на спину. «Нужно… увидеть его лицо…» Казуми чувствует целый океан эмоций сразу. Он так близок к тому, чтобы наконец кончить, а его только что перевернули лицом к лицу с мужчиной, который дарил ему всё удовольствие. Он со стыдом осознает, что, когда всё закончится, то сперма будет не только на нём, но и на Кейджи. Он смотрит в серые глаза, остекленевшие и расширенные. Когда его возлюбленный заканчивает своё наслаждение, его собственное только начинается. Казалось, тело начинает высвобождать всю ту похоть, возбуждение и удовольствие, которые он испытывал за последний час. Слезы нужды и отчаяния начинают течь по его лицу. Он против своей воли выгибается в экстазе и мелко дрожит. Его нутро туго сжимается, пока грубые руки кэйдзи поддерживают его снизу. Всё вокруг вспыхивает и темнеет одновременно. Он видит свое возбуждение на груди кэйдзи и чувствует его на своем торсе. Это будет проблематично убирать. Когда он, спустя пару минут выходит из астрала и начинает возвращаться на землю, Кейджи выходит из него и осторожно сажает на скамейку. Когда его спина и голова упираются в теплое дерево, он понимает, что не может пошевелиться. Его бёдра совершенно онемели. Всё ниже живота кажется в тысячу раз тяжелее, чем обычно. Конечно, не помогает и то, что он до краев наполнен спермой Кейджи. — Я чувствую себя словно упал с многоэтажки. Никто не говорил мне об этой части. — слегка прищелкнув языком, он позволяет своей более наглой стороне взять верх над ситуацией. — Да, наверное, мне следовало дать тебе знать… Но все же ты выглядишь довольно очаровательно когда так ослаб. Кейджи хихикает и запускает руки за спину и колени Казуми. — Ты делаешь искусственное дыхание или— Кейджи не без усилий берет Мишиму на руки и направляется к мольберту. — Ладно, красавчик. Дай мне взглянуть на твою работу. Шиноги смотрит на ту её часть, которую удалось нарисовать. На холсте заметно, как тщательные мазки становятся дрожащими и небрежными по мере того, как продвигается картина. Кейджи смотрит на собственную промежность и видит, что линии быстро обошли «эту"область. Справедливости ради надо сказать, что идея рисовать кого-то голым и при этом смотреть прямо на его член звучит довольно невыносимо, особенно когда ты хочешь, чтобы этот член был внутри тебя. — Так… И что мы думаем? — голос Казуми слегка хрипит, и блондин виновато опускает глаза. — Мне чертовски нравится. Но я вижу, что ты не смог нарисовать мою промежность. Не волнуйся, я все прекрасно понимаю. Трудно запечатлеть лейтенанта Шиноги на его посту. Казуми удивлённо открывает рот чтобы что-то ответить, но через секунду осмысления замирает, и Кейджи видит, что он пытается не рассмеяться. — ТЫ СЕРЬЁЗНО НАЗВАЛ СВОЙ… — он больше не может сдерживать приступ смеха, — Пусти меня! Я ухожу! Кейджи с трудом борется с собственным смехом, чтобы заговорить: — Куда ты собираешься идти? Я только что уничтожил твою задницу! Я не хочу быть плохим парнем и бросить тебя… — Ты уверен? Потому что это звучит так, как будто ты действительно этого хочешь! — Знаю! Тебе повезло, что я так сильно люблю твою сучью задницу, иначе ты бы сейчас лежал на полу! К этому времени они оба в истерике. Кейджи тяжело дышит, пытаясь перестать смеяться. — Серьезно, ты хочешь, чтобы я тебя отпустил? Тогда перестань меня смешить! Они вдвоем успокаиваются на несколько мгновений, пытаясь восстановить самообладание. Кейджи выходит из студии и идет в их спальню. Он кладет Казуми на кровать так осторожно, как только может. Первое, что Мишима замечает, когда его опускают на землю, — это то, что он снова чувствует бёдра. — Кейджи? — его парень взглянул на него, нахмурив брови. — Ты говоришь так серьезно. Ты в порядке? Кадзуми сглатывает, борясь с першением в горле. — Теперь я чувствую свои бёдра. — Кейджи удивленно отстраняется назад. — Раньше не мог? Блядство, думаю, я был слишком груб. Он поглаживает бедро кадзуми. — Вот что я тебе скажу. Я приготовлю ванну для нас обоих, потому что, видит боб, после этого она нам не помешает. Дай мне минуту, чтобы привести себя в порядок. — Казуми кивает, и Кэйдзи видит, что он сжимает челюсти. — Прости меня, детка. Мне и впрямь надо было быть помягче. — Мишима улыбается ему, чувствуя, как чья-то рука взъерошивает его серебристые волосы. Шиноги идет в студию, проклиная себя. Ему следовало быть осторожнее, тем более что это был его первый раз. Однако Казуми, казалось, не возражал. Он принял всего Кейджи и ни разу не пожаловался. «Он определёно заслуживает того, чтобы его побаловали», — думает про себя блондин. Он приготовит им хорошую ванну и сделает своему любимому массаж. Он принесет ему завтрак в постель, потому что после этого будет жестоко заставлять его сидеть на стуле. И он закончит оттирать всю эту проклятую студию. Серьезно, это место похоже на съемочную площадку порнофильма. Он смеется, думая о том, как забавно, что Казуми, жутко чистоплотный Казуми, помог ему создать этот беспорядок. В течение следующих пятнадцати минут Мишима придается глубокому сну. Он чувствует, что Кейджи вернулся, и слышит его мягкий голос. — Мне очень не хочется будить тебя от твоего прекрасного сна, но я приготовил нам ванну. Думаю, это действительно поможет с твоими бедрами. Казуми открывает глаза и смотрит в лицо Шиноги. Его взгляд кажется полным любви, а лицо покрыто румянцем от событий вечера. Они устало улыбаются друг другу, и Кейджи снова поднимает профессора на руки. — Знаешь, когда я представлял себе, что потеряю девственность, я никогда не думал, что это будет так идеально. Кейджи моргает, секунду переваривая слова. — В самом деле? Казуми потягивается и зевает. — Совершенно верно. По другому мне бы и не хотелось.