Убежище

Эйден подбегает к убежищу Хакона, удобнее цепляя рацию на пояс. Мужчина внезапно позвал его к себе по "важным делам, не терпящим отлагательств", и Колдуэллу пришлось отвлечься от беззаботных прыжков по крышам, карабканий по стенам и потрепанным рекламным щитам и от наглых подглядываний за разборками между выжившими и миротворцами. Парень до сих пор не понимает смысла конфликта: если бы не эти военные, то весь Вилледор превратился бы в город мертвецов, и базарцы, напыщенные и гордые, сводили бы концы с концами, прячась по углам в ожидании кончины. Не успевает Эйден толком и дверь открыть, как его тут же затягивают в темноту помещения и захлопывают ее, а затем к ней же и прижимают. Брюнет хмурится от ощутимого удара лопаток о железную поверхность и охает в чужие губы, когда Хакон в одно мгновение оказывается слишком близко. Его уверенно целуют, цепляясь пальцами за бока, и от этого напора Эйден теряется, будто впервые ощущая близость с человеком, но потом, когда мужчина перестает походить на голодного волка, обвивает чужую шею, едва касаясь косого шрама на ней. Ночной бегун почти сразу углубляет поцелуй и мурлычет в чужой рот, когда пальцы его напарника приятно зарываются в волосы, массируя кожу головы. Эйден отрывается с громким выдохом и покорно запрокидывает голову, подставляя шею под горячие поцелуи. Хакон лезет пальцами под чужую одежду; брюнет хихикает, когда касания щекотят бока, и только сейчас замечает, что все они в пластырях. Эйден бережно хватает мужчину за правое запястье и подносит руку к своему лицу. - Что случилось? - он нежно целует раскрытую ладонь, прикрывая глаза. - Да ничего особенного, просто попал в кусты колючих растений. Выбираться, естественно, пришлось самому. Пилигрим выдыхает и заглядывает в чужие глаза, сводя брови к переносице. - Мог бы позвать меня. - Ты был занят, да и зачем? Это не толпа голодных кусак, готовых обглодать твои косточки. Всего лишь безобидные цветочки. - Зараженные химикатами цветочки. Очень безопасные, ага. Хакон театрально закатывает глаза и зарывается ладонью в каштановые волосы; Эйден подставляется и почти мурлычет. Мужчина отцепляет от пояса рацию паренька, - чтобы ненароком не сломать и так хлипкое устройство, - мысленно радуется, что сегодня Эйден не наделал взрывчаток, будто собрался идти на войну, и прикусывает кадык, когда напарник вновь откидывает голову. Они неуклюже пятятся к матрасу, собрав по дороге только пару углов; Эйдена с глухим стуком опрокидывают на кучу тряпок. Его футболка и жилет с капюшоном летят на пол, пока пилигрим усиленно пытается стянуть с мужчины потрепанную временем накидку. Хакон хрипло смеется, когда видит надутые щеки и хмурый взгляд лежащего под ним парня, и слабо отстраняет чужие руки от своего тела только для того, чтобы самому избавиться от одежды. Эйден не раз видел голый торс Хакона, - и не только в приливах страсти, - но все равно каждый раз задыхается, словно впервые. Мужчина был отлично сложен, а шрамы только украшали накачанное тело. Где-то в глубине души брюнет завидовал: сам он не мог похвастаться своими мускулами, и только ладони напоминали хаконовские - такие же грубые, исцарапанные острыми камнями и обшарпанными стенами высоток, все в мозолях. - Малыш, опять ты в облаках летаешь. - Хакон щелкает пальцами перед чужим мутным взглядом, и Эйден моментально возвращается в реальный мир. - Я же говорил, что не являюсь сомнофилом. - Я не сплю, когда о чем-то задумываюсь, придурок. Мужчину ощутимо пихают в плечо, и он, широко улыбнувшись, сползает вниз, чтобы прикоснуться губами к прохладной коже у самой кромки штанов. Эйден громко выдыхает, зарываясь пальцами в слегка отросшие темные волосы, невольно тянет и только после громкого шипения, словно извиняясь во всплеске эмоций, массирует кожу головы. Как бы Хакон не просил парня оставаться разумом "здесь и сейчас", мысли пилигрима вновь уплывают куда-то далеко. Эйден чувствует весеннюю прохладу раннего утра и слышит иллюзорный запах моря и крики чаек, - ночной бегун каким-то неведомым образом смог откопать целое сокровище для орнитолога, и теперь Колдуэлл знает голос чуть ли не каждой птицы, - ощущает ласкающие ноги волны, и сквозь эту приятную дымку, состоящую из несбыточных мечт и ярких фантазий, пробиваются до жути нежные и горячие прикосновения губ к выпирающим ребрам и длинной шее, к тазовым косточкам и щиколоткам. Хакон облюбовывает чужое тело жадным взглядом, губами и языком, осторожно пятнает нелогично светлую кожу яркими пятнами засосов и позволяет пилигриму дрейфовать на границах сознания, пока не решается подготавливать его для себя. Эйден тут же возвращается в реальный мир и тихо стонет, ощущая легкий дискомфорт, компенсируемый, однако, чужими зубами, вновь нашедшими кадык. - Хакон, твою мать... - Колдуэлл впивается ногтями в чужие плечи и чуть ли не скулит, когда мужчина в одно движение входит. - Никогда не предупреждаешь, скотина. Ночной бегун улыбается и успокаивающе целует парня в уголок губ, хватая чужие запястья и переплетая пальцы. Эйден обвивает талию ногами, горячо дыша Хакону в ухо, и с его губ временами слетают тихие, но до жути сладкие стоны.

***

- Когда-нибудь я зашью твой грязный рот. Спустя несколько часов, вдоволь накупавшись в ценной нынче воде, Эйден стоял перед треснувшим зеркалом и хмурым взглядом сканировал свою шею, усыпанную чуть ли не синеющими засосами. Хакон стоял прямо за ним и прижимался грудью к чужой, испещренной шрамами, спине, обвивая талию руками. Он не удосужился надеть после водных процедур футболку, и брюнет бы соврал, сказав, что ему это не нравится. - Да ладно тебе. Уже каждая живая и не совсем душа знает, что ты по мне тащишься. И что это взаимно. Хакон заливисто смеется, когда его пытаются треснуть по макушке, но из-за позы, в которой оба стоят, это дается тяжело, и опускает подбородок на чужое плечо, утыкаясь носом в шею рядом с одним из пятен, оставленным им буквально час назад. - Эйден, ты стесняешься? - Нет. - и щеки парня покрываются легким румянцем, который тут же сцеловывается чужими губами.