Прошлое и настоящее

— Энакин, — на выдохе шепчет он, уставившись в противоположную стену. Стена сзади холодная, ледяная практически, а какие-то рычажки впиваются в спину. Корабль с грохотом покидает атмосферу Дайю и прокладывает маршрут через гиперпространство. Контроль-контроль-контроль, надо взять свои эмоции под контроль, ты джедай, тебя учили этому всю жизнь, ты просто не можешь расклеиться на глазах у десятилетнего ребенка. Руки крупно дрожат. Нет, его всего трясет как в лихорадке. Контроль-контроль-контроль. Где-то справа сидит Лея. Оби-Ван чувствует на себе ее обеспокоенный (напуганный, очень напуганный) взгляд, но ничего не может с собой поделать. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, не спрашивай ни о чем. В ушах звенит. О Сила, как же звенит в ушах. Энакин жив. — Кто такой Энакин? — своим тоненьким голосом спрашивает Лея. «Ты смотришь на меня его глазами», — молчит Оби-Ван. У Леи было личико Падме, но взгляд был точно как у маленького Энакина. Она была истинной дочерью обоих своих родителей. Лея смотрит на него глазами Энакина. Нужно выровнять дыхание, хотя бы дыхание, я ее пугаю, она ребенок. Она ребенок Энакина. Воздух очень влажный и тяжелый. Оби-Ван как будто физически ощущает, как воздух проходит весь путь от носа до легких. Больно. Энакин У Оби-Вана перед глазами, как будто выжжено под веками, — Энакин. Маленький и взрослый. Тот, который смотрел хамоватым взглядом, когда что-то не нравилось, и скромно отводил глаза, когда его хвалили. Тот Энакин — ребенок, которого он вырастил, а не чудовище под маской. Да и существовал ли тот Энакин? Или Оби-Ван выдумал себе этого мальчика со светлыми глазами за годы своего одиночества на Татуине? Был ли он плодом безумного воображения старого отшельника Бена? Но мальчик был. Когда-то очень давно. У мальчика была светлая падаванская стрижка, хитрая улыбка ярче всех звезд галактики и по-детски округлые щеки. И глаза — как озера Набу светло-голубые (не желтые, о великая Сила, точно не желтые). Мальчик вскакивал ни свет ни заря и шумно копался в дроидах. И ел кашу отвратительно пресную. Мальчик крепко сжимал его ладонь, когда они гуляли по улицам Корусанта, боясь потеряться в этом огромном городе. Ладошка у него была вечно холодная. У Леи тоже. Оби-Вана передергивает от холода. от воспоминаний от боли Теперь он чувствует Энакина, чувствует сквозь тысячи световых лет, чувствует, как бьется его горячее сердце, чувствует, как темнота накрывает волнами. Он чувствует Энакина, хотя их связь должна была прерваться в тот момент, когда тому срезали падаванскую косу. щиты-щиты-щиты Этого следовало ожидать, правда? Что как только Бен воскресил Оби-Вана Кеноби, зарытого глубоко в песках Татуина или сгоревшего в лавах Мустафара, должен был воскреснуть и Энакин Скайуокер. Дарт Вейдер Дарт Вейдер — монстр, ситх, убийца, предатель. Энакин Скайуокер — человек, джедай, герой, друг. — Он был твоим другом? — продолжает Лея, еще чуть понижая голос. «Он был моим всем», — молчит Оби-Ван. — Да, — короткое, хриплое, на выдохе. — У тебя было много друзей, — делает вывод Лея. Оби-Ван улыбается кривовато, как будто забыл, как это делается. А может, и правда забыл. Больше болезненная гримаса, а не улыбка. — Ты на редкость проницательна. — Твой друг Энакин не в порядке, да? — Лея как будто ему в самое нутро заглядывает, пытаясь найти ответы. Смотрит серьезно, уже без испуга. Умный, светлый, талантливый, храбрый ребенок. И ведь было уже такое, правда? Только вот смотрел на него мальчик с смешной коротенькой падаванской косичкой и голубыми глазами, а не вредная девчушка с королевскими замашками и глубокими карими глазами. Энакин там, в прошлом. Лея здесь, в настоящем. — Не в порядке, — односложно отвечает Оби-Ван. Ей не нужно больше знать. Потом. Все потом. Сначала ей надо вырасти. В конце концов бегство — это то, что у него лучше всего получалось в последние десять лет. — Мне жаль, — второй раз за несколько стандартных часов произносит Лея. — Мне тоже, — повторяет Оби-Ван. Какое-то время они сидят в молчании. Лея теребит в маленьких ладонях дроида. Оби-Ван пытается выкинуть из головы горящие гневом желтые глаза. Ведь он, Оби-Ван, тогда на Мустафаре тоже умер. Они умерли вместе. Остался только Бен со своей болью и бесконечным чувством вины. Но Бейл верит в него. Бреха верит в него. Верят так же, как и рядом сидящая девочка с лохматыми от бега косичками. Девочка, к слову, копалась в каком-то ящике. — Паёк! Даже срок годности еще не прошел! — радостно и гордо объявляет она все еще сидящему на полу Оби-Вану и кидает ему на колени коробочку, а в освободившиеся руки берет темный кусок ткани. Плед? Накатывает стыд. Он несет ответственность за этого ребенка, он тут взрослый, и даже не способен отвлечься от себя, своих воспоминаний и своей боли, чтобы убедиться, что Лея хотя бы поест. Где-то на задворках сознания мелькает мысль, что она была голодна уже длительное время. Он вспомнил, как жадно она смотрела на прилавки с едой. Им несказанно повезло, что на борту оказались пайки, ведь корабль был рассчитан как беспилотник. Не то что бы содержание порадовало — какие-то невнятные батончики, крекеры и сухари. Батончики, как самое питательное, Оби-Ван отдает Лее, а сам решает погрызть сухари. Едят сидя прямо на полу. — Гадость какая, — скривившись, говорит Лея, рассматривая однотонную упаковку батончика. Конечно, ей не нравится. Твердый маслянистый кирпичик с невкусными сухофруктами, которые липнут к зубам. Если после десяти лет бедной жизни на Татуине ему эти батончики показались редкостной дрянью, то что уж говорить о ребенке, который всю жизнь прожил в прекрасных условиях королевского дворца. — Будешь сухари или крекеры? — спрашивает Оби-Ван, протягивая Лее раскрытую коробку. Иметь дело с таким капризным в бытовом плане ребенком для Оби-Вана в новинку — юнлингов в Храме с малолетства учили неприхотливости. Лея же абсолютно бессовестно вьет из него веревки, а он позволяет, кто бы мог подумать. Лея нехарактерно нерешительно кивает и начинает грызть сухари. — А вы скажете маме, как я хорошо себя вела? — неожиданно с хитринкой протягивает Лея и как никогда становится похожа на Энакина. Как только Оби-Ван переступал порог их с Энакином квартирки в Храме после миссии, мальчик с гордостью заявлял: «Пока вас не было, учитель, я хорошо себя вёл!» и сиял как лампочка, маленький, забавный и лопоухий. Правда, он опускал те факты, что его предметные учителя потом выкатывали целые списки с проколами Энакина. По мнению самого Энакина, он вел себя хорошо. Возможно, у этих Скайуокеров просто свое представление о хорошем поведении. — Ты это называешь хорошим поведением? — уточняет Оби-Ван, старательно пряча улыбку в бороде. — Ты, между прочим, очень больно меня ударила стулом. — Я думала, ты похититель, — возмущается Лея, сначала чуть поморщившись, а потом чуть смущенно улыбнувшись. — Если это был предел твоего плана побега, то тебе очень повезло, что это оказался я. — И правда, повезло, — продолжает улыбаться она, потирая руки. И все-таки на корабле было холодно, и это никак не связано со срывом Оби-Вана. В космосе всегда холодно. Лея зябко кутается в ранее взятый плед, а Оби-Ван обращает внимание, что от холода у нее застучали зубы, несмотря на выкрученный до предела термостат, но все же корабль именно грузовой, а не пассажирский. Интересно, насколько ее хватит, прежде чем она попросит о помощи? Оби-Ван кидает на нее любопытный взгляд. Маленькое самостоятельное теплолюбивое создание. Совершенно неподобающе джедаю Оби-Ван распахивает от удивления глаза, когда Лея усаживается к нему на колени и пытается закутаться в его плащ. — Я замерзла, — как и всегда с королевским достоинством заявляет Лея, вполне себе удобно устроившись. — Я не теплее тебя, — предупреждает он и все же запахивает на ней старую скатавшуюся накидку. — Почему бы тебе не отдохнуть? Нам лететь еще много часов, — мягко спрашивает Оби-Ван. Пока маленькая вредина спит, можно немного подумать о дальнейших действиях и помедитировать. — Не хочу спать, — протестует Лея, пытаясь проморгаться. — Конечно, — спокойно кивает Оби-Ван, глядя, как у нее слипаются глаза. В эту игру можно играть и вдвоем. Впервой, что ли? Оби-Ван подтягивает Лею еще чуть ближе и старается поплотнее закутать. Сквозь Силу он послал девочке тепло и успокоение. Лея ерзает, поглубже зарывается в его тунику, обхватив его своими маленькими руками. Протяжно вздыхает, явно проваливаясь в сон. Оби-Ван пытается погрузиться в медитацию, повторяя мантру Кодекса джедаев. Нет эмоций — есть покой. Нет неведения — есть знание. Нет страстей — есть ясность мыслей. Нет хаоса — есть гармония. Нет смерти — есть Великая Сила. — Бен? — сонно тянет Лея. Оби-Ван скашивает на нее взгляд, пытаясь заглянуть ей в лицо. Вроде же успела заснуть? — М? — А ты останешься в гостях? — не открывая глаз, спрашивает Лея. — Боюсь, что нет, Лея, — отвечает Оби-Ван с горечью. — Почему? — Лея вскидывает голову от возмущения и смотрит на него сонными, чуть расфокусированными глазами. — Еще один человек нуждается в моей защите. Как там Люк? Все ли с ним в порядке? Он так долго был зациклен на Люке, что эта маленькая девчушка казалась ему чем-то нереальным и очень далеким. Сейчас она сидит у него на коленях и готова сонно засопеть, если бы не тысяча и один интересующий ее вопрос. — Я лучше, — фыркает она, вновь склоняя голову к его плечу. Оби-Ван улыбнулся. Люк и Лея по сути и не были знакомы, на протяжении десяти лет находясь за тысячи и миллионы световых лет друг от друга, но она все равно умудрилась начать соревноваться с ним за внимание. — Когда я стану единственной твоей надеждой, я уверен, ты сможешь меня найти, и я обязательно приду к тебе и помогу, — произносит Оби-Ван шепотом, стараясь, чтобы голос не дрогнул от искренности, желания защитить и бесконечной любви к этим невинным детям. — Ты лучше, чем армия, — сонно говорит Лея, тычась холодным носом куда-то ему в область шеи. — Спасибо, что спас меня. Наконец, Оби-Ван чувствует покой и тепло. Потом будут погони, боль, страх, горечь, слезы. Будут, безусловно будут. Но сейчас — покой и тепло.