Пронизанный темной дымкой

Старческие, костлявые руки тянутся к толстой книге в ярком переплете, одиноко пылившейся на прогнившей от времени полке. Длинные пальцы бережно очерчивают острые края, крепко цепляясь за твердую обложку: тянут назад, стаскивая громоздкую книгу, и с шумом водружают ее на шаткий, потрескавшийся стол. Он пахнет плесенью и сыростью, и кажется, даже одиноко колышущийся огонек свечи вот-вот угаснет от удушающей влажности. Старуха скалится, с противным скрипом закрывая распахнутое настежь окно, и садится за стол, с маниакальным блеском темных глаз раскрывает нетронутую ранее книгу. Время обошло ее стороной, что не может не позлить женщину: ее красота давно увяла, а обвисшая, шелушащаяся кожа теперь навсегда утратила свою былую упругость и насыщенный, загорелый оттенок. Старуха немедленно раскрывает том, небрежно заламывая корешок, бегает взглядом по белоснежному форзацу. Руки подрагивают от нетерпения, а пальцы быстро хватаются за острое темное перо, обмакивая кончик в чернильнице. Поднеся острие к бумаге, выводят корявым, размашистым почерком предложения, то и дело ставя черные кляксы. А в них, еще не засохших от жара свечи, отражаются неровные очертания темного одеяния, да накинутого на морщинистое лицо капюшона. Горизонт темнел, а облака насыщенного свинцового цвета все тяжелели, создавая собой подобие ужасных грозовых туч. Девочка не любила беспрерывные дожди и яркие, пугающие вспышки молнии за окном, что сейчас приходилось видеть каждый день. Ясные глаза поблекли, когда грохочущий раскат грома настиг чувствительного слуха, а губы сжались в тонкую, ровную линию. Малышка поспешила укрыться у себя в комнате, прочь убегая из цветущего сада, сокрушаясь потерянному лету. Катаклизмы в виде дождя случались если не каждый день, то четыре раза в неделю, как минимум. Уютный дом встретил Кэндис теплыми материнскими объятиями и горячим чаем с медом. А отчетливые, беспрерывные раскаты грома затмевало мирное, ритмичное тиканье настенных часов. Старуха переворачивает исписанную страницу, вновь обмакивая острый кончик в густую баночку чернил. Перо быстро скользит по бумаге, впитывающей все, что только желает женщина. Она то и дело смотрит на песочные часы, нервно поправляя назборенную ткань рукавов. Время поджимает. Близился рассвет, а она еще не написала и половины. Шикая, старуха вновь смотрит в белый лист, местами покрывающийся неровной желтизной, стареющий на глазах. Время возвращает книге ее годы: ляссе из нежно-бежевого цвета становится омерзительно-болотным, покрывается застарелой корочкой, а уголки переплета загибаются во внутрь, становясь разваленными и шаткими, с проступающим наружу потрепанным картоном. Время листало года, а малышка, казалось, не становилась старше. Наивные, по-детски сияющие глаза ничуть не угасли, бесстрашно смотря перед собой. Дождя не было, как в детстве: теперь в воздухе витала невыносимая духота, а низкое небо на горизонте пылало в огне. Уже два года, как шла война, разрушающая на своем пути все, до чего ни дойдет. Девушка работала в госпитале, обрабатывая раны солдатам, всегда поддерживала тех, провожая теплыми напутственными словами и нежным взглядом. А в душе молила, чтобы страшные времена скорее закончились, темными ночами перечитывая последние письма родителей, что получила от них год назад. Больше весточек они ей не присылали. Уже давно догадалась, знала, что с ними случилось – да только вот сердце отказывалось верить, то и дело нашептывая юной медсестре слова надежды. За окном раздавалась тревожные симфонии взрывов, а Кэндис даже не вздрагивала: привыкла уже, смиряясь с обстоятельствами. Сейчас было бы славно сменить униформу на платье из ярко-желтой органзы, разгуливая по домашнему садику под звуки далекой грозы и дождя, теплыми каплями разбивающегося о девичью кожу. Девушка бы улыбалась тогда, радостно ловила дождь ладонями, громким смехом сотрясая уютную полянку. Кэндис приснилось однажды, что у нее есть семья: любящий супруг и много детей, радостно крутящихся возле родителей. Она вкладывала всю душу в воспитание своих потомков, обучала дочерей замысловатым секретам рукоделия и грамоте, а муж, в свою очередь, растил смелых и мужественных сыновей, всегда был справедлив в своих требованиях. По кирпичику построенный дом был маленьким уютным гнездышком, что всегда согревало ее в пасмурные дни, а теплые руки мужа дарили нужную ей заботу и ласку. Тогда Кэндис жила и верила, что никогда не умрет, проплывая сквозь время в мирную, спокойную старость. И она могла бы сказать, что стала самой счастливой на свете, если бы потом в очередной раз не проснулась от звуков стрельбы за окном. Тогда она заплакала, проливая горькие слезы о нелегкой судьбе, и была вынуждена снова вставать, начиная тяжелый трудовой день. Надежды на светлое будущее распадались с каждым днем - далекие туманы кровавого времени расстилались перед глазами все шире, а в воздухе парил едкий, удушающий запах гари. Пеплом развеянные детские мечты взмыли ввысь, навсегда скрываясь за кровавыми облаками небес, рассыпались на крохотные частицы пыли. Но она хочет, так хочет жить… «Я ведь… Не умру?..» Женщина кряхтит, откладывая в сторону потрепанное перо. Время истекло: песочные часы разбиваются о каменный пол, брызжа во все стороны мелкими осколками. А песок, наконец обретший свободу, рассыпается с таинственным, приглушенным шуршанием-шепотом, орошая собой твердую поверхность. Старуха досадливо шипит, сжимая закоченевшие костяшки пальцев, далее резко поднимается из-за стола, небрежно захлопывая книгу. И ежится, когда в дверь громко стучат, грозясь выбить шаткую дощечку немедленно. Она спешит к входу, отщелкивая заржавелую задвижку, впускает на порог Смерть. Гремя костями, та вяло входит в дом, просачиваясь внутрь своим черным одеянием. «Ты закончила?» «У меня не получилось дописать до конца. Прошу, дай мне больше времени. Ей предназначено жить куда больше, чем вышло на этот раз». «Не интересует. Давай материал». Дрожащими руками старуха скорбно протягивает книгу, отдавая ту прямо в костлявые ладони. Уверенными движениями Смерть невесомо ведет пальцами по яркому переплету, впитывая в твердую поверхность сочащуюся темную дымку. Издание поглощает смог, безвозвратно окутываясь серой пеленой, истлевает на глазах. Страницы разлетаются по комнате, моментально вспыхивая, словно пламя спички, и, превращенные в золу, легко взмывают в воздух, тут же рассеиваясь, подхваченные ветром. Разносятся стремительно, и уже не сгрести их, ни за что не собрать. Металл косы ярко отблескивает на солнце, проходящем сквозь шаткие створки окон. А Смерть хохочет, раскатистым эхом разнося смех по всему периметру помещения. Старуха прячет глаза, не желая более слушать пронзающих слух звуков, и жестоко корит себя, что не успела, не уберегла молодую душу. «Я ведь… Не умру?..»