Миша медленно продирает глаза. В попытке осмотреться едва не роняет лампу на тумбочке. Перед глазами всё ещё туман и пляшут разноцветные искры отзвуками отгремевшей вечеринки. Но даже в полуосознанном состоянии он вспоминает, что у него дома нет лампы на тумбе, да и тумбы рядом с кроватью тоже нет. Полноценно открыть глаза всё ещё задачка со звёздочкой, крайне тягостная. Особенно, когда понимаешь, что, разлепив веки, полуденное солнце нанесёт точечный удар по сетчатке. Миша не был готов так рисковать. То, что он не у себя дома было очевидно. Но сил выяснять, где он проснулся, не остается, поэтому ориентируется на слух. Понимание приходит через пару мгновений. Когда чьи-то босые ноги шлёпают к окну, и чьи-то руки задёргивают плотные шторки-жалюзи, чтобы можно было открыть глаза с комфортом. А следом шаркающие, рваные звуки, явно не человека, нарушают относительную тишину, и Мишу тут же приминают всем своим весом, тычась в лицо слюнявой мордой.
— Ракета, фу! — знакомый голос строгими нотками отзывает собаку, заставив окончательно проснуться. Ракета, впрочем, с постели никуда не девается.
— Доброе утро бородачам и собакам, остальным соболезную! — хохотнув своим заливистым тоном, Даня продолжает лукаво улыбаться.
Кшиштовский облегчённо выдыхает. Ему не особо хотелось проснуться у «кого-то» и с этим «кем-то» объясняться. В спешке уходить. И дело даже не в каких-то делах постельных, а просто он был воспитанным, хоть и временами прожигающим жизнь. Он любит размеренное, ленивое утро, особенно после хороших пьянок-тусовок. Это то, что доктор прописал, как говорится. С «кем-то» встречать подобные утры ему было бы некомфортно. Вероятно даже неправильно. Но это Даня. Родной, прекрасный, до невозможности рыжий, до невозможности понимающий.
Миша любит данину квартиру. Она всегда кажется светлой и тёплой. То самое место, куда ты можешь прийти, и тебя никогда не осудят. За это он невыносимо любит своего друга. А потому проснуться у него дома было самым лучшим стечением обстоятельств. Даже лучше, чем если бы он проснулся у себя.
— Доброе, — хрипит бородач, а звуки отражаются от черепной коробки сильнее, чем он ожидал. Потому через секунду он недовольно шипит. Даня, ускользнувший на пару мгновений, возвращается, протягивая лекарство от похмелья и стакан воды. Миша готов молиться на своего друга.
— Спасибо. Твоё здоровье, — он запивает свой полушёпот, а рыжий всё ещё странно улыбается. Холодная вода уже делает утро чуть лучше, чем было пару минут назад, а осознание того, что таблетка скоро подействует, почти вселяет желание жить.
— Когда вы с Усачевым уже, наконец-то, сделаете каминг-аут? — выпалив этот вброс, Даня-таки прекращает нервно ёрзать на краю кровати.
Миша закономерно давится водой, чем слегка пугает Ракету, который решает ретироваться от двуногих подальше.
— Чего блять?!
— О-о, чувак, ты что, ничего не помнишь? — Поперечный, едва ли не потирая ладошки от удовольствия, выглядит сейчас, как самый клишированный безумный злодей. И этот злодей, кажется, готовился пытать его инсайдами, о которых Миша почти ничего не помнит.
<…>
Он стоит на своеобразной крыше-веранде бывшего хлебозавода, где располагалось снятое на эти сутки кафе. Кшиштовский вышел подышать воздухом, быть в толпе ему всё ещё тяжеловато, как морально, так и физически. Это должен быть день рождения Кира, а не проводы Руслана. Который, вот смех, через пару дней уедет от него… Насовсем? На неопределённый срок. Путешествовать, жить в разных странах. Можно сказать насовсем. Кто знает когда он к нему вернётся? И вернётся ли вообще?
Миша мысленно отвешивает себе пощёчину. От него… к нему… Раскатал губу, тоже мне. Неужто у вас ОТНОШЕНИЯ?
Блоггер нервно усмехается, но в смешке скользит горечь, и он запивает её кружкой эля в руке. И старается не думать об отношениях Вихлянцева, и о его наречённой, которая тут ходила, кстати, но довольно быстро куда-то исчезла. Он трясёт головой, выкидывая всё это, очищая мысли. Свежий ночной воздух приятно холодит кожу, забираясь лёгким ветерком под синюю узорчатую рубашку. Помогает успокоиться. Вкупе с хорошим красным элем отлично довершает атмосферу вечера.
До тех пор пока виновник, тревожащий его мысли, не нарисовывается рядом. Едва слышно клацают авто-раздвижные двери за спиной, и Руслан, пританцовывая, выходит, даже скорее вплывает на веранду. Миша едва заметно закатывает глаза, даже почти не оборачиваясь. Рус приваливается под боком чуть ближе, чем стоило бы, так же опираясь на стальную ограду.
— Решил всё-таки вернуть Киру его праздник? — совсем не пассивно-агрессивно бросает Миша и прячется за бокалом, который ещё наполовину полный. Он знает, что Усачев немногим позволяет так с собой общаться. Но Кшиштовский мог. Ему было дозволено больше, чем кому бы то ни было. Практически полный карт-бланш. Мысли об этом заставляют ехидно усмехнуться в кружку, оставляя пару капель на усах.
Руслан — лёгкий и плавный, на волне всеобщей тусовки, в этой чёрной футболке на два размера больше, в свободных штанах, которые так некстати узором сочетаются с его собственной рубашкой, и в какой-то дурацкой ковбойской шляпе, двигается так, словно он управляет всем пространством. Весь его оверсайз стиль кричит о свободе и лёгкости в жизни. То, как он легко сходится с людьми и расстаётся, и так же легко заставляет вестись на все его условия. Миша тоже ведётся. Каждый сраный раз. И даже сейчас. Рус выглядит совершенно не задетым мишиным замечанием. Он даже навеселе, улыбается и в глазах легонько проносится шалая искорка. Ох. Миша надеется, что ему показалось.
— Всё ещё дуешься? — продолжает улыбаться тревел-блоггер, при этом легонько толкает друга локтем.
— Блять, Руслан! — он старается сдерживать повышенные тона, но выходит плохо. Хочется схватить этого придурка за грудки и громко орать все, что о нём думаешь. Или дать по роже.
— Сука, даже не пытайся перевести это в шутливый тон.
— Обижен за то, что я не рассказал тебе первому?
— Я… Да, — выпалив это, Миша осекается. Он не планировал говорить это. Говорить правду. Блядский Усачев. — Да, но скорее расстроился чуть больше, чем хотелось бы, что ЛУЧШИЙ ДРУГ оповестил меня едва ли не в самый последний момент.
О, да. Он отыгрывается, как может, и невероятно доволен собой. Они ведь и правда лучшие друзья. Так ведь, Руслан?
Тот молчит дольше, чем должен. Миша прекрасно слышал эти лукавые нотки в его голосе. Он знает, что Усачев включает эту интонацию, когда хочет поиграть с «жертвой». Ох, ему ли не знать.
Он старается избегать этих холодных глаз. Потому что проиграет, как пить дать. Взгляд блуждает, отмечая лёгкий пьяный румянец Руса. Обычно Миша обожает пьяного Руслана. В этом состоянии он чуть более открытый и чаще улыбается. Но не сейчас. Миша зол и расстроен. Пусть этот ебучий путешественник знает об этом.
Но Усачев что-то подозрительно притих. Тревожность потихоньку расползается внутри. И в этот момент Миша решает поднять взгляд, а Руслан выдаёт:
— Прости меня, — он всеми силами старается поймать мишин взгляд в свои сети. И ловит. И это пиздец. Миша слушает, почти не дыша.
— Да, я был не прав. Я просто… не подумал. Не хочу уезжать, мм, вот так. Мир? — Речь Руса сбивчивая, но глаз не отводит и в них даже сквозит вина и нежность.
И Миша пропал. Погиб. Утонул. В ледяной проруби глаз ублюдского Руслана. Он продрог до костей, пытаясь выбраться, но вновь уходил на дно, захлёбывался, задыхался. Да как же он так в мгновение ока переворачивает всё с ног на голову? Он безумно хочет коснуться чужих ладоней, будто остервенелый чёс напал, настолько зудит дотронуться. Кшиштовский был не шибко тактильным человеком. Но трогать Руса ему по-настоящему нравилось: здороваться за руку, случайно сталкиваться плечами и коленями, перебирать его волосы, держаться за руки где-то на крыше, считая звезды. Иногда он задавался вопросом, как в одном человеке может сочетаться безумная нежность, внимательность, чуткость и невероятная холодность, отстранённость, сучность, в конце концов. Руслан был сукой, но те мягкие и тёплые касания по утрам, поцелуи в лоб и в нос, нежные взгляды, не вырезать из его памяти никакой деменцией или альцгеймером. Милая чепуха при совместных ночёвках в палатках или отелях, на которую иногда пробивает Руса, на подкорке мишиного сознания до конца жизни.
Он так сильно его любит. Он так сильно его ненавидит.
— Ты в курсе, что у тебя идиотская шляпа? — с напускной серьёзностью кривится Миша, стараясь скрыть из голоса смешок и очевидное прощение. Пинта эля практически опустела. А на лице Руслана расцветает абсолютно искренняя улыбка. И он даже не отвечает ответной колкостью, как обычно. Лишь протягивает мизинец. Символ «мира». Кшиштовскому хочется его ударить. И он обхватывает мизинец в ответ.
Всё ещё держась мизинцами, Рус наклоняется непозволительно близко к его лицу и шепчет:
— Пошли что ли выпьем вместе, наконец?
Миша кивает, не думая. И мысленно стонет, завидев довольную улыбку Усачева. Он снова попал.
Вереница из алкогольных вливаний захватывает их с лихвой. Они пьют какие-то сумасшедшие коктейли, которые под шумок мешают Даня с Егором на баре, невероятное креплёное вино, про которое весь вечер жужжал Кир. Затем кто-то вбрасывает идею о всратых конкурсах. И толпа, что изрядна пьяна, одобрительно поддерживает эту авантюру.
В голове приятно шумит и, наконец, гомон толпы не раздражает его, он растворяется в ней. Во всеобщем безумии. Вон, ребята и девчата бегают вокруг стульев под дурацкую музыку. Тридцатилетние, но абсолютно лишённые предрассудков. Мише так хорошо. Его несёт, словно на морских волнах.
В какой-то момент он ловит себя на том, что и сам ввязался в какой-то идиотский конкурс. И вот они с Усачевым пляшут «эротический» танец под Гаязов Бразерс с зажатым между телами надувным шариком. Шалый огонек в его глазах распаляется, смешиваясь с происходящим, в целом, сюром. Рус прижимается теснее, вцепившись в его плечи, блуждая ладонями вверх-вниз, и это уже почти интимно. Краем глаза Кшиштовский ловит донельзя хитрый взгляд Поперечного. Господи, этот пиздюк точно их спалит. Хотя, сами хороши. У Миши перехватывает дыхание, когда шарик лопается, а Руслан мажет губами по уголку его собственных, по инерции задевая ещё и мочку уха. Они проиграли.
И он специально задерживается дольше положенного на несколько мгновений, обжигая ухо жарким неразборчивым шёпотом. Или у Кшиштовского уже начались алкогольные галлюцинации?
Даня покатывается, запивая смех авторским коктейлем. Ну всё, им пиздец.
В следующий раз, когда они попадают на веранду, то буквально вываливаются из раздвижных дверок под общий хохот. В помещении становится чересчур жарко. И они выходят подышать воздухом. Даня в какой-то момент, подловив их, вписывается тоже.
— Достаточно эротишно? — Миха корчит одну из своих худших гримас, повторяя движения из танца. Только бы это всё выглядело как шутка из тупого конкурса. Перед Даней не страшно, но там была ещё целая толпа, и вот им некоторые подробности ни к чему.
— Да ты в любом виде ебабелен, чувак. Шиииш, — рыжий картинно закусывает губу, как в том придурочном флэшмобе из тиктока, и прикладывает пальцы к венам на предплечье.
— Говоришь на языке фактов, — вклинивается Усачев, буднично бросает эту фразу, звякнув льдинками в стакане, и продолжает, — Но кому-то нужно меньше сидеть в зумерских соцсетях.
Миша слышит сквозь слои постиронии этот практически неприкрытый, даже пошлый, флирт, на который Даня специально выводит его. Вот же хитрый лис!
Соображать после алкорейда и этого цветного калейдоскопа не так просто, но желание Поперечного подтолкнуть их навстречу друг к другу он распознаёт даже в невменозе. Словно это было его самоцелью. Толкнуть Мишу в спину, опрокинув на Руслана, выбрать им общие места в самолете или в кино, оставлять их одних после двусмысленных намёков. И вот он снова это делает!
— Ох, а что-то совсем в стакане пусто, — он трясёт действительно практически пустым бокалом, — Пойду, и вам чего-нибудь захвачу.
Рыжий дьявол возвращается в кафе, коротко подмигивая Михе. Сука!
Миша ругается почти вслух, но оборачивается и выдыхает. На губах Руслана какая-то странная улыбка.
— Может продолжим танец? — предложение такое внезапное, что это сбивает Мишу с толку. Свежий воздух слегка отрезвляет. Но это же ебучий Руслан Усачев. Его личная зазноба, а точнее сказать заноза в сердце уже хуеву тучу лет. Если Руслан говорит прыгай, то Миша спрашивает: «Как высоко?». И ненавидит себя за это. И его заодно.
Он принимает предложенную руку. И недавно выпитое томатное газе даёт в голову даже на свежем воздухе. Его ведёт, его ведут. Новая порция алкоголя вновь приятно кружит голову, а партнёр уверенно двигается, направляя в нужную сторону. Движения гораздо мягче нежели минут пятнадцать назад. Плавные, неспешные покачивания и нежные переплетения рук. Музыка играет совершенно другого ритма, их, впрочем, это не волнует, но следом она меняется. На какой-то медляк. Кшиштовский уверен на 98 процентов, что это Даня. Выдыхает и прислушивается.
Это что, Филти Фрэнк, точнее, Жожи? Мишу почти пробирает смех, но мелодия действительно нежная и приятная. И ему всё это даже нравится. Руслан неспешно берёт его за руку и едва касается губами костяшек, затем подушечек пальцев, при этом не отрывая взгляда. Шепчет извинения и непонятно за что конкретно: за недавний проёб или в целом. Шепчет и целует пальцы, ладонь. А Миша замирает, страшась выдохнуть. Он чувствует лёгкое покалывание в местах, где прошлись усачевские губы, где горячее дыхание обожгло подушечки пальцев. Нежность одновременно обволакивает его и мурашками пробегает вдоль позвоночника. Рус мягко клюёт куда-то в щёку, затем слегка щекочет носом. Ох, чёрт! Внизу живота начинает приятно ныть. И что на Усачева нашло?
Руслан всё так же осторожно касается пальцами щеки, нежно, практически невесомо, обводит губы. А в его глазах пылают айсберги.
— Позволишь? — хрипло спрашивает, не отнимая рук. Пиздец. ПИЗДЕЦ! Мише хочется выть и скулить. Он буквально плавится под этими ладонями. И готов на это добровольно. Он готов добровольно исколоть своё сердце, лишь бы эти руки вновь и вновь касались его. Что за глупые вопросы, Усачев?
— Блять, Руслан! — сдавленно хрипит Миша в ответ. Как же он его ненавидит.
Расценив это, как согласие, Рус слегка подаётся вперёд. И Миша не выдерживает. Они сталкиваются губами, зубами. И не прекращают. Оба, словно дикие, не дают друг другу передышки, кусают за нижние, зализывают. Проснувшийся голод, будто не утолить. Один, сдаваясь, мычит в губы. Им оказывается Руслан. Он чувствует мишины руки в своих волосах. Дурацкая шляпа давно свалилась на землю. Несмотря на весь свой отстранённый образ, ему безумно нравится целоваться с Мишей. Он повторяет стон.
У Миши вышибает воздух из лёгких, эти блядские вибрации, которые Руслан создаёт своим блядским ртом, сводят с ума. Он сильнее зарывается в чужие волосы. Где-то на периферии слышит щелчок раздвижных дверок и едва различимую усмешку Поперечного. Кажется, теперь они заперты. Но сейчас Миша об этом не думает. В данный момент он и вовсе не думает. Весь мир воспринимается чувствами, ощущениями. И весь этот мир в данную секунду сократился до невозможных губ Руслана.
С полустоном Рус отрывается от чужих губ. Дыхание у обоих рваное, сбивчивое, шумное и очень-очень близкое. Миша всё готов отдать, только бы делить на двоих воздух, лицезреть этот румянец на чужих щеках, заправлять взъерошенную прядку за ухо.
— Блять, Руслан, — повторяет он, но уже шёпотом. Вихлянцев утыкается ему в шею и, жарко опаляя кожу, поднимается к уху, практически мурчит:
— Я слушаю.
Мысленно взвыв, Миша начинает молиться.
<…>
— Мы сделали что? — кинообзорщик изумленно таращится на друга, округляя глаза всё сильнее по мере поступления информации, — Где?!
— Да, в подсобке, чувак, в подсобке, — Даня отчего-то невероятно доволен этим фактом.
— Блять! — устало выдыхает Миша.
— Мне… Нам же не 18 давно. Господи… Стоп, — осекается он после мелькнувшего осознания, — А ты то откуда знаешь?
— Ну-у, — уклончиво отвечает рыжий с лукавой и немного снисходительной улыбкой, — Кто-то же должен ваши жопы прикрывать, чтоб вы, придурки, не спалились.
— То есть ты… всё это время…? — он не заканчивает мысль, поскольку не в силах вслух признать, что Даня время от времени следит за каждым их с Русланом поцелуем, прикосновением или чего похуже. Он доверяет Дане и знает, что тот в жизни его не осудит на серьёзных щах, но менее смущающим этот факт всё равно не становится. Словно все эти моменты теряют свою магию. Словно кто-то украл их. С другой стороны, Данила именно тот человек, которому Миша мог бы доверить такое сокровище.
— Ага, — кивает тот, прихлёбывая чай из кружки, параллельно почёсывая Ракету за ухом.
— Спасибо, — всё ещё несколько смущённо кивает и Миша в ответ.
— Ты не думай там, что я занимаюсь сеансами вуайеризма над вашими постельными утехами, — с усмешкой продолжает Поперечный.
— Но иногда просто нет выбора. Знаешь, сколько ночей в отелях, бывало, мы с Киром не спали с вами в поездках? — Даня театрально играет бровями, — А вы, хочу заметить, бываете крайне неосмотрительны.
— Бляяять, — Кшиштовский стыдливо закрывает лицо ладонями, откидываясь на подушки. Не то чтобы ему было стыдно в полном смысле этого слова. Скорее, неловко. Ну подумаешь, два лучших друга слышали, как два других лучших друга занимались временами самым безумным и феерическим сексом.
— Прости. Мы не думали…
— О, у вас это хорошо получается, — обрывает рыжий, пытаясь накинуть слоёв сарказма в свою интонацию, но пассивная агрессия так и сквозит, поэтому он добавляет, — Без негатива.
Миша фыркает, изображая смех. Чего есть, того не отнять. И мысленно вздыхает. Храни Бог Данилу Поперечного!
Он приподнимается чуть резче, чем планировал, и тут же чувствует тупую боль в районе поясницы и ниже. Сквозь зубы, почти неслышно, втягивает воздух, чтобы Даня беспокоился чуть меньше. Значит, не соврал. Сука.
Рыжий сочувственно кивает.
— Чайку? — с некоторой издёвкой в голосе Даня указывает на свою кружку. Миша соглашается.
Половину дня они батонятся и пытаются воспроизвести события минувшего вечера. Точнее Миша пытается, а Даня закидывает ему якоря-триггеры, благодаря им, словно открываются потоки, по которым воспоминания сами стекаются в голову.
<…>
Он проклинает Усачева. Ведь тот посланник дьявола, не иначе. Еще утром он был зол на него, он планировал, не портя Киру праздник, пассивно-агрессивно перебрасываться с Русланом фразами или же вообще не разговаривать. А сейчас плавится от его блядского шёпота. От этих блядских ладоней и языка, что проходится по мочке уха, срывая судорожный Мишин вздох. Блядский! Этот эпитет как нельзя лучше подходит Усачеву. Растрёпанный, распалённый, сверкает блядским пожаром в своих леденющих глазах. Эти шальные искры, что весь вечер Руслан пускает в его сторону, уже разгорелись до полноценного костра.
— Рус-с… — тянет Миша, стараясь не выдать настоящую степень удовольствия, и мягко отстраняет его.
Взгляд Руслана с нотками недовольства, не терпящий возражений и отказов, упирается в Кшиштовского. И тот, впрочем, не хочет прекращать. Не смог отказать, даже если бы захотел. Мише едва не слепит глаза от того, насколько Рус красивый сейчас. Нахмуренные брови на переносице, показное недовольство, и всё это вперемешку с рдеющим румянцем и всё ещё влажными губами. Он корит себя, что вновь повелся на это. Но ему так хочется вестись. Так хочется Руслана, в конце концов. Он, блять, не железный. Когда твоя рвущая душу зазноба на расстоянии вытянутой руки, и даже ближе, так судорожно глотает воздух после ваших поцелуев, так смотрит, что под взглядом можно расплавиться, он не в силах противиться. Человек слаб. И пока одни находят себя каждый день на дне стакана, а другие гоняют по вене концентрированную эйфорию, Миша полностью готов раствориться в наркотике под названием Руслан Усачев.
Будь Вихлянцев ге́рой — он ставился бы по вене, будь он коксом — то вдохнул бы всю дорогу без остатка. Это похоже на одержимость. Наверное. Он отрефлексирует это позже. Сейчас у него коленки трясутся от удовольствия, которое, он, кажется, не вывозит. Ведь Рус так абсолютно непристойно и практически призывно проводит языком по своим губам, собирая оставшуюся влагу. Чтобы смаковать этот вкус на языке подольше. Как, сука, можно вывозить это… блядство?!
Миша не менее растрёпанный, чем Руслан, но чуть более тревожный от природы, находит в себе силы отойти на полшага и, наконец, обращает внимание:
— Думаю, стоило бы сменить место… нашей, э-э, дислокации, — всё ещё немного сбивчиво замечает он, кивая на двери, за которыми была веселящаяся толпа, — Здесь мы, как на ладони.
Рус недовольный, словно кот, которому не дали сметаны. Вот-вот зашипит. Но с мишиными доводами соглашается. На мгновение задумавшись, он снова облизывает свои полные губы, на этот раз машинально. Кшиштовский же невольно залипает на это. Усачев щёлкает пальцами — определённо какая-то дельная мысль пришла в голову, и следом ухмыляется так, что у Миши начинает сладко тянуть низ живота.
Они проскальзывают обратно в помещение. Двери оказываются открыты. Бородач готов поклясться, что слышал, как их закрывают. Но сейчас ему не хочется думать чьи это были проделки. Он незаметно касается руслановой руки, который довольно настойчиво ведёт его куда-то, ловко огибая толпу.
***
— Это твоя блестящая идея? — несколько недоуменно интересуется Михаил.
— Лучше у меня нет, — Рус шумно выдыхает через ноздри, очевидно дуясь, но следом меняется в лице, когда, негромко хлопнув дверью, щёлкает замком на ручке, — К тому же не думаю, что сюда кто-то войдёт… Теперь.
Подсобка была немаленькой, но всё же тесноватой. Помимо складского хлама здесь стояли коробки с дополнительной провизией: едой, алкоголем, если кому-то окажется маловато. Всё же гостей в этом году предостаточно. Тут было несколько крошечных шкафчиков, тумб и комодов. Даже аптечка. Всё для гостей.
Кажется, нервозность вернулась к Мише, когда он снова оказался в толпе. На веранде казалось, словно они отрезаны от остального мира. А здесь прямо за дверью шумят гости. Но Руслан быстро вышибает эту дурь из головы, а заодно и воздух из лёгких, резким движением притянув этот комок нервов за ворот рубашки, вовлекая в новый поцелуй. Миша кладёт свои руки поверх руслановых, крепче сжимая. Поцелуй выходит резким, мокрым и глубоким. Весь мир тут же перестаёт иметь значение. Усачев слабо подталкивает вперёд, заставляя опереться на одну из тумб или микро-комод. Уже не ебёт, честно говоря, потому что Рус впивается в его шею. Языком он оставляет настолько влажную дорожку, что остаётся тонкая ниточка слюны. Миша сдавленно стонет, а ещё очень хочет ударить его. Тот словно специально собирает все порнушные клише. Никак не наиграется в последний (последний ли?) раз.
Руслан, несмотря на своё невыносимое чистоплюйство, большой любитель глубоких мокрых поцелуев и ласк, видных меток и грязных словечек. А от его ухмылки во время секса, у Миши нереально сносит крышу. В обычной-то жизни он ловит каждую его улыбку, часто становясь её причиной. А сейчас и подавно. И ещё этот проклятый язык. Он буквально везде. Рус намеренно его демонстрирует: облизывает свои губы, оттягивает им щеку, вырисовывает влажные узоры на чужой ушной раковине, шее, ключице. Кшиштовский задыхается и сходит с ума.
И Вихлянцев знает всё это. Знает, как стрельнуть взглядом, что сказать, чем и куда нажать, чтобы завести Мишу до судорожных всхлипов. Словно у него пульт управления от мишиного тела. Так, по сути, и есть. В прошлом они изучали тела друг друга достаточно долго, чтобы знать все чувствительные точки.
Рубашка скетчера давно была расстегнута, чтобы Рус мог бесстыдно исследовать его тело ещё и руками. Пальцы бегут по рёбрам, спускаясь вниз, щекоча бока, от чего киноблоггер дёргается, фыркает и слегка подаётся вперёд. Ладони дёргают пряжку ремня, пока язык вылизывает яремную впадину. Миша в ответ зарывается в чужие волосы, периодически дразня друга, сильно сжимая и оттягивая их. Руслан ловит взгляд чайных глаз и выцеловывает грудную клетку, затем мокро спускается вниз. Опустившись на колени, он, не разрывая зрительного контакта, чересчур резко расстегивает ремень, а молнию стягивает зубами.
— Бля-я-ять, — тянет Кшиштовский, переходя на шипение. Он никогда так сильно не хотел ударить человека. А еще у него, кажется, никогда так сильно не стояло.
Да что же на них нашло?
Он так сильно соскучился по Руслану, что тело реагирует настолько бурно? И эта усачевская несдержанность. Значит ли это, что он тоже скучал?
Рус, как бы невзначай, сквозь слой одежды задевает его каменное естество в трусах. Так и остаётся сидеть с приоткрытым ртом, с этими блядскими поблёскивающими губами. И смотрит, смотрит. Словно хочет извиниться за всю хуйню, что творит, говорит или не говорит. Но во взгляде ни капли раскаяния. Только полыхающий огонь блядства и разврата.
Миша смотрит на него в ответ как бы сверху вниз, но взгляд Руслана явно говорит о том, что в пассивной позиции сегодня будет не он.
И Кшиштовский не против. Не в первый раз, далеко не в первый. Бывали дни, когда он втрахивал Руса, вжимая головой в подушку, так, что тот скулил «ещё» на нечленораздельно-усачевском. Бывали, когда он седлал Мишу и запрокидывал голову так порнушно, что хотелось вгрызться в адамово яблоко и вырвать его, к чертям. А бывало, что Руслан сам трахал, как боженька, очень властно беря всё в свои руки.
И сегодня, признаться, ему хочется именно так. Поддаться в этой руслановой игре. Господи, Рус, прекрати так смотреть. Как же хочется поддаваться, скулить, прогибаться. Усачев, что же ты такое творишь-то? Миша даже жалеет, что они не могут совершенно по-ублюдски свалить с праздника Кира до ближайшего отеля. До дома в Балашихе он явно не дотерпит.
Руслан, тем временем, медленно поднимается, касается ладонью его лица, пальцами оттягивает нижнюю губу, и, приблизившись, томно шепчет прямо в губы:
— Повернись, родной.
Сердце взлетает куда-то к горлу и, трепыхаясь птицей, застревает там. По венам разносится новая волна удовольствия от этого невероятного шёпота. Миша словил себя на мысли, что залипает и сейчас просто наслаждается близостью Руса. Прожигающий взгляд друга горит от нетерпения, дыхание сбивчивое от всех этих поцелуев. Кшиштовский усмехается, слегка дразня Усачева, знает ведь, как тот не любит ждать, и разворачивается, стараясь не выпутываться из его ладоней. А тот и не собирается выпускать, держит не сильно, но руки, словно прилипли к мишиному телу. Скользит ими, пока он ворочается, ныряет в расстёгнутые брюки, оттягивает резинку. Сердце в очередной раз делает кульбит, пропуская удар, когда Руслан пальцами водит на грани.
Сдерживаться становится всё сложнее. Одной рукой Миша упирается в тумбу-комод, второй в стену и изо всех сил кусает губы, чтобы в голос не застонать от того… как же чертовски хорошо ладонь Руса гладит его через ткань. Но Вихлянцев не торопится, дразнит в ответ, касаясь легонько, невесомо. Это злит, вызывая у Миши недовольный рык. Ответная усмешка касается уха. А затем всё происходит так быстро, но при этом словно в замедленной съёмке. Руслан почти молниеносно скользит под резинку, привычным движением обхватывая член. В этот момент, будто сама вселенная замирает, даже музыка за дверью стихает на мгновение. И Миша стонет в эту тишину, так сладко и так громко, что Рус сам замирает на долю секунды. Искорка страха мелькает внутри, но следом свободной рукой Усачев зажимает ему рот. Миша вибрирует своими стонами в чужую ладонь. И когда рука, что пониже начинает движения ровно под дроп за дверью, (который, оглушительно рухнув, спасает их), Кшиштовский вновь стонет, но ещё слаще и протяжнее.
С губ срывается только имя Руслана, ведь прямо сейчас не существует ничего, кроме руки Усачева, которая ласкает так жарко, кроме его дыхания на загривке и возле уха. И хочется толкаться ещё сильнее, но Рус не спешит дарить разрядку, а наоборот замедляется, вызывая тем самым недовольный вздох.
— Я хочу… — Усачев горячо шепчет прямо в ухо, пройдясь языком по кромке, тесно прижимаясь тазом, –… Тебя, Миш.
Миша, всё ещё чувствуя руку на своем члене, задницей ощущает не менее каменный стояк Руслана. От этого трения, от этого шёпота он сам того не замечая, начинает поскуливать. Да, они были безумно пьяны после всех алкогольных вливаний. Но больше, чем вино, джин или бесчисленные коктейли, Мишу пьянят только руслановы руки, его голос и его безумные идеи. Любые его «хочу», лишь бы так горячо, лишь бы с Русланом. Блять! Это точно одержимость. Это точно безумие.
Он думал, что они быстренько передёрнут друг другу под общие рваные вздохи. Но прямо сейчас он совершенно не против того, что Рус разложит его в этой подсобке. К тому же Руслан так сладко просит. Да и, в целом, сложно сопротивляться человеку, который буквально держит твой член в руках, а ещё, сука, невероятно горячо вылизывает шею.
— Я, ах, уже согласен на, ох, любую твою ебанутую идею, если эта рука, мвх, не будет останавливаться, — Кшиштовский постанывает между фразами, потому что Усачев продолжает терзать его шею и загривок, оставляя укусы разной степени силы.
— Тогда тебе надо будет всего лишь не кончить раньше времени, — почти мурлычет Руслан, целуя его в верхний позвонок. Миша шутливо бы закатил глаза, но они уже и так закатываются от удовольствия.
Когда Рус продолжает свои действия, Миша вдруг судорожно останавливает его, повторяя лишь слово «Надо-надо». И следом в полутьме начинает шарить рукой над собой. Кажется, тут была аптечка. Михаил почти молится, чтобы в ней нашлось что-то подходящее. Нащупав ящичек, он наугад тычется во что-то. И это оказывается пачка влажных салфеток. Не совсем то, что нужно, но, решив, что в дальнейшем пригодится, он хватает её и заодно несколько тюбиков. Руслан, подсвечивая сзади телефоном, помогает разобрать надписи. Одним тюбиком оказывается бутылочка перекиси.
— Если вдруг поранишься, — иронично комментирует Усачев.
Вторым — разогревающая мазь. Тоже не подходит.
— А это если в процессе защемит спину, — похлопав друга по спине, Рус продолжает кавалькаду иронии. Миша поворачивает голову и пару секунд укоряюще смотрит.
— Чел, ты…
Третий тюбик оказывается кремом для рук. Не смазка, конечно, но вполне себе аналог. Да и вариантов у них не шибко много.
Мише кажется, что эта небольшая заминка охладит их, приведёт в чувство. Но как только он снова поворачивается, то видит русланов взгляд, которым тот успел трахнуть его не менее трёх раз в трёх разных позах. Трепет вновь разливается внутри. От неожиданно прохладных прикосновений Миша вздрагивает, и его вновь утягивает в эту пучину. Ведь дальше понеслось…
Руслан окончательно срывает такую ненужную сейчас рубашку. Прижимается к Мише, буквально вдавливая того в тумбу-комод. Наугад кусает загривок, шею, неосторожно оставляет засос между шеей и плечом. Пальцами пересчитывает рёбра, проходится вдоль позвоночника, вызывая всё больше и больше мишиных рваных вздохов и стонов. У Миши почти подкашиваются ноги, а реальность идет цветными пятнами от внезапно нахлынувших ощущений с новой силой. Хочется-хочется-хочется. Блять, как же хочется всего и сразу. Он крепче сжимает деревянную столешницу под собой, когда Руслан, наконец, использует добытый крем по назначению. Точнее по его альтернативному назначению.
Прохладные пальцы скользят уверенными привычными движениями, практически по памяти. Знают как и где надавить, чтобы успокоить, чтоб не было так больно. И все же после проникновения Миша шипит с непривычки, закусив губу, попутно грязно ругаясь.
— Тише-тише, Миш, — Рус мягко успокаивает друга, повторяя его имя, словно мантру, тут же покрывая голые плечи поцелуями. Он продолжает целовать каждую открытую часть кожи, до которой может дотянуться, вместе с тем осторожно растягивая его. Всё-таки виделись они достаточно давно. А уж когда у них последний раз был секс ни один не вспомнит.
Руслан начинает двигаться только когда мишино пыхтение и шипение сквозь зубы становятся похожи на отрывистые вздохи удовольствия.
— Д-думаю… можно… — Миша старается подобрать нужный угол, шумно выдыхая при каждой новой попытке. Усачев фыркает, выражая явное несогласие.
— Ты вечно торопишься, а потом это боком выходит тебе же, — с нотками недовольства шелестит Рус, продолжая активно двигать пальцами, но следом вновь обжигает несчастное мишино ухо уже более нежной интонацией, — Позволишь, я сам позабочусь об этом?
Этот жаркий шёпот, эти руки, что делают ему сейчас очень плохорошо, — сводят, сука, с ума. Дыхание сбивается с ритма, как и он сам. Кшиштовский утыкается лбом в столешницу, почти полностью отдаваясь в руки Руслана. Местами даже буквально. Миша верит ему. Миша, блять, любит его!
Когда-то он доверил ему своё сердце. И с тех пор доверяет и тело. Иной раз Руслан действительно знает его лучше него самого, знает все его тревожные заскоки и как от них избавиться. Он может гулять на грани, но никогда не перейдет черту. А потому Мише всегда с ним безопасно. Это чувство комфорта с партнёром без тени страха и сомнения он ни на что не готов променять. Почему-то ему всю жизнь казалось, что кроме Усачева эти безопасность и комфорт никто не сможет подарить.
Ах.
Наиболее громкий и сладкий стон вырывается из мишиной груди. А сам он мелко вздрагивает. Рус весомее давит на заветную точку внутри.
Блятьблятьблять!
— Удивлён, что ты ещё способен думать в такие моменты, — шутливо бросает друг, в очередной раз лизнув мочку уха, — Отсюда слышу, как в твоей голове шестерёнки вертятся.
Какая же он сука, господи прости!
— А я удивлён, — отрывисто отвечает Кшиштовский, подняв голову, — Что ты всё ещё способен пиздеть в такие моменты.
По подсобке разносится легкий смешок Усачева. И следом в шею прилетает болезненный укус. Но, черт возьми, так туго и сладко сжимается узел внизу от ощущения его зубов на своей коже.
Ещё!
Руслан, отпрянув, зализывает место укуса, опускается чуть ниже и вновь кусает. Кажется, он сказал это вслух. Миша не то стонет, не то скулит. Ему так хорошо. Он чувствует себя, словно в плену руслановых рук и губ. Но в таком тягучем и сладком, что нет сил и желания выбираться. Ведь в какой-то момент Рус продолжает двигать рукой по стволу, не забывая о растяжке и стимуляции внутри. А Миша вообще ни разу не понял в какой. Потому что он вот-вот…
— Не так быстро, молодой человек, — Усачев хрипло смеется в ухо и останавливается. Кшиштовский недовольно рычит и даже в сердцах ударяет ладонью о столешницу. Руслану определённо нравится этот настрой.
— Ну-ну, — продолжает смешливо шелестеть он, убирая пальцы, — Вот теперь можно.
Через пару мгновений Миша буквально слепнет, глаза застилает пелена, словно слишком резко поднялся с дивана, забывает как дышать, судорожно глотая воздух. Нет, Вихлянцев не входит резко, не заставляет морщиться от боли. Всё осторожно и плавно, хотя и несколько нетерпеливо. Но то, как Рус заполняет собой все пространство, ко всем чертям, срывает стоп-краны. До цветной свистопляски в глазах.
Ещё!
Под ласковыми руками Руслана он насаживается сильнее, уже не заботясь о комфортной позиции, естественно промахиваясь. Ожидаемо шипит, но движения не прекращает, ведь сквозь свои вздохи улавливает постанывания Руса. Тому наверняка туго и узко, и он изо всех сил старается не сорваться. Усачев вновь берет все в свои руки, буквально ладонями меняя положение. И входит под нужным углом, выбивая из киноблоггера сладкоголосые стоны. А Мишу срывает. Он слышит пыхтение над ухом и не менее сладкие стоны сдавшегося, наконец, Руслана. И его плавит от этого чувства. Усачев имеет его в подсобке посреди шумной вечеринки в честь дня рождения Кира. Каков пиздец! Но как же, сука, хорошо.
Ещё!
Где-то на задворках сознания Рус молится, чтобы музыка за дверью продолжала играть и как можно громче. Потому что, когда скетчеру сносит крышу, заставить его заткнуться — та ещё задача со звёздочкой. Вихлянцев из последних сил старается держаться и держать ситуацию под контролем, насколько это возможно. Но получается плохо, потому что сам сбивается, стонет Мише в плечо, где-то над ухом, и утыкается лбом между лопаток друга. Слишком хорошо, слишком горячо, чтобы сдерживаться.
Стараясь не сбиваться с ритма, Рус вновь обхватывает член друга ладонью. Скользит в такт своим движениям. А Миша под ним дергается, постанывая в согнутый локоть. Миша, почти задыхается, снова задрав голову.
Реальность в данный момент раскачивается цветными пятнами, смешиваясь в бешеный фейерверк при каждом толчке. Движения, словно в едином сумасшедшем порыве доводят до невозможных искр из глаз, до громкого стука ящиков и поломанной ручки. Обжигающие руки и губы будто повсюду. Будто щекотка оголённых нервов. Легко потерять контроль в этом бурном потоке эмоций и ощущений.
Господи, как же, блять, хорошо! Руслан!
Он думает или кричит вслух?
Сейчас сложно разобрать, он и не пытается. Лишь слушает уже ничем не прикрытые стоны Руса. И просто наслаждается. Почти музыка для его ушей. Вечно закрытый и холодный Усачев реагирует. И реагирует очень, между прочим, горячо. Растрёпанный, взмыленный, с рваным дыханием и громкими сладкими стонами. Миша без ума от этого контраста. Каждый раз для него как первый.
В какой-то момент Усачев-таки ловит мгновение контроля, с силой прижимает ему рот. И следом уже не шепчет, а змеёй шипит куда-то в загривок:
— Будь тише!
Сука! Он сходит с ума от этого приказного тона. Музыка за дверью затихла. Так вот оно что. Но Миша лишь скулит, вибрируя ему в ладонь, и слегка отодвигается от скрипящего комода, стараясь удержать равновесие, и при этом не шуметь. Им обоим нравится эта игра. Ведь они не останавливаются… Ни. На. Одну. Ёбаную. Секунду.
Руслан продолжает двигаться, а Миша ему подмахивать. И это какой-то пиздец! Они точно поехавшие. Раз готовы подставиться так тупо и неловко, ради того, чтобы практически под кожу друг другу залезть. Одержимые друг другом до болезненной ломоты, до саднящих ран на сердце. Кшиштовский точно будет злиться и на себя, и на Руслана завтра. Но это будут проблемы Миши-из-будущего.
А сейчас они тесно прижаты друг к другу. Руслан шумно дышит над ухом, сжимая Мишу обеими руками: вверху и внизу. Кшиштовский в ответ мычит в ладонь, которая всё ещё сжимает челюсть. Возможно он мог бы отвлечься на их совсем не-сексуальные пыхтения в попытке не повышать громкость. Но ему не до этого. Он горит. Тело, словно раскалённая сковорода, как ещё кровь не закипела, а кожа не полопалась, вопрос, конечно, хороший. Настолько он ощущает весь этот невозможный жар.
— Блять! — шёпотом рычит Усачев, который не может больше сдерживаться.
А Кшиштовский, сам, не выдерживая, стонет вслух. Он ловит какой-то особый вид кайфа, когда Рус ругается, ведь он и правда делает это крайне редко. А ещё это охуеть как заводит. Особенно в той щекотливой ситуации, в которой они находятся. Вероятно организм принял адреналин от страха за возбуждение, иначе как объяснить, почему он не может заставить себя заткнуться. Параллельно Руслан шипит что-то на сердито-возбуждённом. И сам, судя по всему, молится, чтобы не издать ни звука, но рваные шумные выдохи от непрекращающихся движений сами собой вырываются из груди. Ни один из них не собирается останавливаться.
Кажется, один из гостей спасает положение что-то громко и задорно вещая про музыку. Едва разборчивые слова, почти не долетают до их ушей, зато голос кажется сильно знакомым.
Гулкие басы и ритмичные биты вновь наполняют зал. И веселье за дверью, кажется, продолжается пуще прежнего. Но им на это плевать. У Руслана вырывается сладкий стон облегчения и не заканчивается, смешиваясь с мишиным прерывистым и громким мычанием. Ведь Рус всё ещё держит его.
Блять!
Хочется произнести Михаилу, но рука, что крепко сдерживает его, не позволяет. Его клинит ещё сильнее от этого доминирующего Усачева. Так и хочется сказать: «Сильнее!»
Но он лишь жалко мычит в ладонь. Сожми вот так, боже, да! Вместо слов, Миша резким движением заводит руку назад, цепляясь за шею Руслана. Немного зарывается в волосы, слегка оттягивая их. Как бы направляет его и амплитуду его действий, словно прижимая ближе. Хотя куда уж ближе. Усачев даже поддаётся, позволяет направить себя.
Разрядка настигает неожиданно, когда Рус, наконец, разжимает ему рот и спускается ладонью чуть ниже, слегка пережимая шею. Его всего прошивает насквозь тысячей игл. В глазах на пару мгновений темнеет, будто Миша взаправду ослеп. Он на миг замирает, ощущая сладкую дрожь. И это срывает последние барьеры, он даже не стонет, а рычит, глубоко, почти утробно. И сам неосознанно с силой цепляется за чужую руку на своей шее, кончая ослеплённым.
Он чувствует, как ускоряется Руслан, который шепчет ему на ухо:
— Я… скоро… тоже…
Тот разворачивает лицо Миши насколько это возможно и целует так горячо и беспорядочно, что даже взгляд проясняется. Ещё немного. Кшиштовский всем телом ощущает, что Русу осталось совсем чуть-чуть, поэтому помогает, двигаясь резче. Вот оно!
Руслан, не сдержавшись, вскрикивает, но тут же со всей силы закусывает губу. Он кончает, неосознанно сжав Мишу в своих руках.
Когда туман в голове понемногу рассеивается, они оба ловят себя на том, что утираются салфетками, приводя себя в порядок. А заодно окружающее пространство. Насколько это возможно.
— Прости… — шепчет в который раз Руслан, вытирая мишин живот.
— За то, что не успел вытащить? — Кшиштовский пускает шпильку, усмехаясь при этом.
— Да… За всё, — как-то уж слишком серьёзно и глубоко вздыхает Усачев.
— Хей, — Миша кончиками пальцев поднимает его лицо за подбородок. Он такой грустный, даже почти несчастный с этими своими влажными глазами, но киноблоггер не собирается обманываться этим понурым видом или врать себе и ему о своих чувствах.
— Ты, конечно, тот еще уёбок временами, но я всё равно тебя, блять, люблю.
Руслан как-то грустно поджимает губы и вместо ответа прижимается к мишиным губам. Целует, отдавая остатки отгремевшей страсти, практически тут же заменяя её нежностью.
Чиркает застёжка у Миши на джинсах. Руслан застегивает её, но всё ещё не отнимает рук. Кшиштовский смотрит вниз, туда, где они соприкасаются и томно, но весело тянет:
— Кажется, пора выбираться из этой коробки, — и тут же вскидывает взгляд, ловя чужой.
— Думаю, по очереди, — хмыкает Рус.
— Здравая мысль, — кивает Миша.
Сначала выходит Усачев, который как-то незаметно успел привести себя в порядок. Миша же накидывает рубашку, застёгивает медленно, чтобы потянуть время. Прячет все баночки и упаковку обратно в аптечку. Весь мусор, слава небесам, забрал Руслан.
***
Уже сидя на баре, он растекается по стойке. Даня, сидевший между ними, посмеиваясь, подталкивает ему стакан с розоватой жидкостью. Миша недоверчиво смотрит на неё, догадываясь, что этот рыжий чёрт может подсунуть.
— Не ссы, обычная вода, — ухмыляется Поперечный, — С вишнёвым вкусом только.
Бородач всё ещё не особо верит, но осторожно пригубив, удовлетворенно хмыкает. Водица оказывается в самый раз. Ведь он чувствует, будто пробежал стометровку, а ведь в школе был в спецгруппе на физре и особо не бегал. Да и после такого количества алкоголя вода, как будто бы, лишней не будет.
— Ты где-то на пылесос упал? — не в силах удержаться от хохмы, Даня кивает на расцветающий засос в районе шеи. Рус лишь прыскает, отпивая из стакана. А Миша тут же хватается за телефон, чтобы в отражении экрана разглядеть нужный участок кожи. И силой воли сдерживается, чтобы через рыжего не кинуть разъярённый взгляд на Руслана.
— У мамки твоей дома! — грозно буркнув, Кшиштовский дёргает ворот рубашки, расправляя его, и пытается прикрыть хотя бы как-то. Даня лишь смеется в ответ. А Миша утыкается в свою вишнёвую воду и, кажется, выпадает из диалога. Кажется, вода не особо помогает, потому что сонливость всё равно постепенно накатывала. Он зевает пару раз и, провтыкав, обнаруживает спорящих о чём-то друзей.
— Пацаны, вы чего? — подаёт он немного севший голос с непонимающими нотками. Одуплять что-то становится всё сложнее. Зевок и ещё один. Даня и Руслан отвлекаются от горячего спора и первым отзывается рыжий, оценивая мишино состояние:
— О, малышу-бородышу, кажется пора в кроватку.
— Ой, бля, да иди ты, — прикрыв глаза, Миша вяло отмахивается от него, но улыбка всё равно трогает его губы.
— Ну что, папочка, поможешь мне с малышом? — снова вбрасывает Даня, отчётливо выделяя третье слово. И тут же ловит очень выразительный взгляд Руслана, мол, «ты чё, пёс?», но совершенно невозмутимо его выдерживает.
— Пошёл ты, — прекрасно понимая его глупые шуточки, беззлобно отвечает Рус. Тем не менее поднимается с барного стула, чтобы на пару с Поперечным помочь Мише дойти до свежего воздуха.
<…>
–… Ну и потом мы все вместе решили двинуть ко мне, — подытожив, рыжий разводит руками.
— Ты что нас вчера подъёбывал весь вечер? — искренне изумляется Михаил.
— О, спасибо, что заметил, — хохочет Даня, — А главное своевременно.
— Ну ты чёрт! — Миша запускает подушкой в его сторону, но снова дёргается от слишком резких движений. Тело тоже немного ломит от вчерашних физических нагрузок. Давненько он так не «нагружался». Беспокоить Даню не хочется ещё и потому, что всё это слегка смущало.
— Принести, может, ещё одну подушку? — участливо интересуется Поперечный и, что удивительно, совершенно без подъёбки.
— Было бы славно, — всё ещё несколько смущенно кивает Кшиштовский.
Друг возвращается минут через пять, запуская той самой спасительной подушкой. Ну что ж квиты. Подложив одну под голову, вторую под поясницу, он чувствует себя немного легче. Даня плюхается рядом. Где-то из недр квартиры по полу шкрябает Ракета, подгребая к хозяину. Тот лишь грозно смотрит на него, как бы показывая команду «Нельзя!». Пёс считывает взгляд, и кладёт на кровать всего лишь голову, очень грустно глядя в ответ. Но Даня ответственный, поэтому стоит на своём и лишь мягко треплет собаку по голове, почёсывая.
— Подожди! — у Миши вдруг щёлкает, — Ты же говорил, что мы поехали к тебе ВТРОЁМ?
— Говорил, — уклончиво соглашается рыжий.
— Так, а где…
— Уехал утром, — отрезает Даня, намеренно отворачиваясь в сторону телевизора, в котором клацал что-то уже пару минут, словно не хочет поднимать эту тему. Но почему?
После затянувшейся паузы, Поперечный шумно выдыхает, и с большой неохотой признается:
— Сказал, что попозже… вернётся, — он пытается сохранить нейтральный тон, и всё же нотки осуждения так и сквозят, — Но я бы не рассчитывал.
— Он тебе что-то сказал? — Миша непонимающе хлопает глазами. Что такого случилось за оставшийся вечер? Или утро?
— Нет, не совсем… — друг определённо юлит, но сдаётся и снова недовольно выдыхает, — Я не знаю! Давай, если он сегодня приедет, то сам тебе всё скажет, если нет, то я… так и быть, расскажу. Окей?
Настроение у Данилы очевидно испортилось, и Миша не хочет портить его ещё сильнее, поэтому соглашается. А внутри точно кошки заскребли. Толика паники, как будто на мгновение касается его, но Даня тут же спешит исправить положение.
— Предлагаю позалипать в какую-нибудь хуйню, совершенно точно не обсуждая никаких Русланов, — он вертит пультом, в конец меняя тему.
— Окей, — Миша лишь пожимает плечами.
Сначала они, интереса ради, решают глянуть, что сейчас показывают на основном телевидении. Пощёлкав пару федеральных каналов, друзья ловят долю испанского стыда, попадают на очередной бесконечный сериал про ментов, Кшиштовский смеётся с актёрской игры и ругает картонный сценарий за петли, что повторяются из серии в серию. Даня подхватывает и они продолжают разгон критики, словно смотрят действительно достойное произведение. Хватает их ненадолго. Потом они залипают в какую-то тупейшую абсурдистику на ютубе, вроде летсплеев для детишек.
— Бля, чел, я те отвечаю, под травой эта срань вкатывает на ура, — бросает Даня, хихикая с очередного всратого момента.
Миша кривится, сам не понимает, от тупого ли видео или от упоминания наркоты. Он не ханжа, друга не осуждает, но намёки Поперечного для него кристально чисты, как вода в Байкале. Тот не раз предлагал ему расслабиться и почиллить под-этим-делом, и после одного такого раза он всё-таки согласился, словив вместо обещанного релакса дичайшую тревожность. Повторять желания никакого. Даня, конечно, убеждал его, что тот слишком накрутил себя, переволновался и всё такое, но Миша решил не рисковать.
— Не буду я с тобой шабить, — твёрдо цедит Кшиштовский.
— А без меня? — очевидно по жизни настроенный на подъёбы Поперечный давит лыбу, что хочется зарядить промеж глаз. В ответ он даже не посылает, а просто закатывает глаза и отмахивается. Что с этого раненного в голову возьмёшь?
— Хочу посмотреть что-нибудь менее дегродское, чем это, но тоже смешное, — Миша сам не замечает, как в голос просочились капризные нотки.
Рыжий ворчит, сетуя на то, что друг не понимает истинного искусства, но ролик выключает. Следующие полчаса занимают поиск фильма, споры о том, какой актёр и где лучше играет. Но тут Даня решает зайти с козырей:
— Если тебе не нравится ни один из предложенных фильмов, а мне не нравятся твисты в других, то предлагаю посмотреть лучший комедийный сериал всех времен и народов!
Миша обречённо и слегка снисходительно вздыхает. Он понимает, что после такого захода заведомо проиграл. И, улыбаясь в ответ, кивает:
— Хорошо. Давай посмотрим «Друзей».
— Йес! — Даня делает характерный жест рукой, обрадованный компромиссом, и спешит нащёлкать нужную вкладку на телике.
Они включают, правда, не с первого сезона, потому что Поперечный, кажется, в очередной раз пересматривал любимый сериал. Кшиштовский вникает не то чтобы сильно, но с забавных моментов фыркает и усмехается. Он не разделяет этой всепоглощающей даниной любви к этому шоу. Но сериал действительно неплох. Хорошо прописанные персонажи, зачастую удачные шутки, а даже те, что на грани фола, тоже были уместными, интересные истории. Всё это отлично отвлекает и расслабляет на вечерок-другой. В целом, киноблоггер понимает, почему другу так нравится это шоу. Он и сам ловит себя на том, что хихикает уже с третьей шутки подряд. Хотя сам смотрел сериал не один раз. Даня хихикает чаще, иногда даже ржет в голос, параллельно вбрасывая собственные шутки-истории. Мише от этого ещё смешнее.
Наблюдая за метаниями главной нашумевшей парочки, чьи метания в жизни напоминают тоже одну небезызвестную парочку, Поперечный, всё ещё посмеиваясь, вкидывает:
— Вы двое, ей богу, как Р…
— Если ты сейчас скажешь, что как Росс и Рейчел, я клянусь, укушу тебя за жопу. И больно, — тут же припечатывает Кшиштовский, мгновенно считав его шутку.
— Обещаешь? — он сразу находится с ответом, игриво шевеля бровями.
Миша многозначительно молчит, стараясь игнорировать все эти шутки. Даня лишь разводит руками, бросая почти обиженное «Ну правда же», и легонько толкает локтём в бок.
Рыжий искренне желает его подбодрить, и Миша очень это ценит. Но вот уже которую серию всё время кидает взгляд на часы. То ли слова друга о том, что «он вернётся» прочно въедаются в голову, то ли ему кажется, что он задержался в гостях дольше положенного: сам не знает. Даня проницательный и внимательный. Тут же подмечает изменение в его настроении.
— Хочешь подождать его? — кажется в голосе друга сквозят нотки сочувствия. Блять.
— Да… Нет… Не знаю, — Кшиштовский вздыхает, медленно садясь на кровати. На фоне Фиби Буффе заводит свои знаменитые песенки под гитару. Почему-то это кажется очень в тему.
— Ты можешь просто остаться у меня, если, ну, хочешь, — Даня пожимает плечами, словно в этом совсем ничего такого. Но Миша ценит это. А затем снова обречённо вздыхает.
— Кот… — тихо произносит он, — Я там со вчерашнего утра не был.
— Блин, — ругается Даня. И следом впадает в раздумья: он поджимает губы, жуёт нижнюю и стучит пальцем по подбородку. Но тут же кивает самому себе.
— Слушай, — аккуратно подбирается он словами, — Ты же последнее время часто дома тоскуешь, даже с котом, сам говорил…
— И? — слегка раздражённо прерывает Кшиштовский, не желая слушать напоминания о своей депрессии.
— Не агрись, — старается его успокоить друг, — Я просто хочу предложить нашу тусовку продолжить. Съездишь, покормишь Сбитня, погладишь там, а потом вернёшься и можем продолжить залипать в хуйню, или поиграть. Или вообще собраться и поехать куда. Не злись, но последнее время, ты сам не свой, чел. Что скажешь?
Миша вздыхает. Звучит, в целом, неплохо. Из-за различных проектов они давно не тусовались, вот так, как раньше. Предвкушая предстоящие мероприятия, он тихо усмехается, окончательно сбросив унылую маску. И старается не думать, что это связано с руслановым обещанием «вернуться». Потому что совершенно не связано. Сегодня вечер Дани, так?
— Ой, ты мертвого уговоришь, — вслух соглашается Кшиштовский.
Затем он тратит некоторое время на сборы, приводит себя в порядок после техники лежанского больше половины дня. Чувствует, что ему уже значительно лучше, уж явно лучше, чем утром. Даже спина почти не болит. И заодно прикидывает, сколько времени понадобится, чтобы скататься туда-обратно. Вскидывает руку, чтобы узнать, который час.
— Надо бы поторопиться, чтобы элку потом час не ждать, — Миша размышляет вслух, поправляя рубашку перед зеркалом.
— Слушай, Алиса, — он повышает тон, чтобы колонка его услышала и после характерного звука продолжает, — Расписание электричек до Балашихи.
— Зачем? — спрашивает Даня из кухни, жуя наспех слепленный бутерброд, — Давай вызову тэху.
— Ёбнулся? — искренне изумляется Миша, — Ты знаешь, сколько оно стоить будет?
— Ой, вот ли не похуй, — отмахивается Данила.
— К тому же ты… — бодро начав, он тут же осекается, — Ну, скажем, не в лучшей физической форме, — на что получает укоряющий взгляд.
Сразу после Дани начинает говорить никем не прерванная Алиса, отвечая на посланный запрос. Следующая электричка только через час с лишним. Слишком долго. Друг выразительно кивает, намекая, что его идея — лучшая из возможных. Миша, прикинув в голове, что на авто оно действительно эффективнее будет, в итоге соглашается.
***
Где-то через час он оказывается дома, который встречает его унылыми стенами, знакомыми приевшимися звуками. Кот лениво выплывает из комнаты, потягиваясь, и почти сразу недовольно, но тихонько мяучит. Миша тепло улыбается. Вот кого-кого, а эту мохнатую ряху он обожает. Он опускается на корточки, чтобы поприветствовать пушистого друга, который тут же ластится к хозяйским рукам.
Да уж, если бы не Сбитень, то, наверное, атмосфера дома совсем свела бы его с ума. Привычная тишина, что перешёптывалась водой в трубах, тиканьем часов, топотом соседских детей, кажется такой неправильной. Будто в этом доме её не должно быть. Будто бы его должны встречать клацание клавиш, задумчивый бубнёж, тихий шелест безразмерных домашних штанов. Чья-то мягкая улыбка, предложение выпить чаю или кофе, а ещё новость о почти домонтированном ролике, рассказ о предстоящем проекте и душных рекламодателях. О том, как вчера в КликКлаке Старый и Прокофьев громко выясняли какую-то чепуху, чем задерживали съемки, и следом получили дружеских люлей от Эльдара. А Миша бы в ответ рассказал, как забраковал три шутки для выпуска, пытаясь писать сценарий в дороге, потому что посчитал их недостаточно смешными. Руслан подарил бы снисходительный взгляд, но абсолютно искреннюю нежную улыбку и, склонив голову набок, попросил бы их рассказать.
Ох, Руслан… Конечно же, это всегда именно Руслан. Кто бы ещё мог занимать его мысли, когда он думает о чём-то тёплом, домашнем и… родном. Во всех его счастливых фантазиях, где он живёт спокойную жизнь и занимается тем, что любит, рядом всегда есть Руслан. И, наверное, он действительно счастливчик, потому что ему столько раз удавалось пожить в этих грезах. Во всех путешествиях, где Миша готовил ему завтраки, а Рус честно оценивал его эксперименты. Где Усачев будил его нежным шепотом и мягкими поцелуями в мочку уха, в подбородок или лоб. Где они вдвоём на краю мира целовались на фоне предрассветного неба. Миша был такой счастливый, пока они вновь не возвращались в реальность. Где они терялись между Москвой и Питером. Где у Руслана невеста и амбициозные проекты, а у Миши кот и Киносрачи, которых он бесконечно любит, но вот эта недостающая деталь пазла в виде Усачева рядом, зияла своей пустотой. Мише недоставало Руслана.
Сбитень мяучит громче откуда-то из недр кухни, возвращая хозяина в тоскливую реальность, и как бы намекает, что миска всё ещё пуста. Пушистый засранец. Кшиштовский грустно улыбается мыслям и следует за котом. Он почти механическими движениями на автомате насыпает корм, меняет воду, а сам всё ещё пускается в размышления.
Он ведь пообещал вернуться, так? И что такого произошло утром или ночью? Наверняка сорвался и поехал к своей К…
Миша душит эту мысль почти в зародыше. Катя. Ни в чём. Не виновата. Он повторяет это себе, как мантру, каждый раз, когда от уколов ревности неприятно саднит сердце и гуляют желваки за сжатыми челюстями.
И Даня был какой-то хмурый… Вопросов было больше, чем ответов. И теперь Мише всё сильнее хочется, чтобы Руслан сдержал обещание.
***
Бóльшую часть обратной дороги трепет волнения приятно царапает где-то внутри. Он настолько нервно ёрзает на заднем сидении, что даже молчаливый таксист кидает пару удивлённых взглядов в зеркало заднего вида. Но Кшиштовский полностью игнорирует их. Снова перечитывает сообщение в телеграмме.
«Миш, вечер свободен?» 21:22
«Или ты ещё у Дани?» 21:23
«Не совсем» 21:25
«Но скоро буду» 21:25
«Ну как скоро… Сам знаешь эти пробки» 21:26
«О, отлично» 21:27
«Рус» отправил стикер 😎 21:27
«А что?» 21:31
«Есть предложения? ;P» 21:32
После этого сообщения обрываются. Пару раз он видел статус диалога «Рус печатает…», но потом возвращался к «Был(а) недавно». Неужто Руслан хочет… продолжить вчерашний вечер?
Эта мысль кажется ему безумной. Насколько она может быть, учитывая как они провели вечер. После продолжительного расставания, после стольких недомолвок и даже целой одной ссоры, трахались в подсобке, словно подростки в самый пик бушующих гормонов. Словно им снова по двадцать. Словно они снова вертели все эти социальные нормы и правила на одном месте. Они настолько забываются друг с другом, что даже, чёрт возьми, день рождения их лучшего друга не стал весомой причиной, чтобы остановиться.
Миша на автомате опускает взгляд, вспоминая русланов шальной блеск в глазах, его губы, руки повсюду, его смех и заботу. Так! Стукнув себя по коленке, он старается взять себя в руки. Где-то вот тут надо остановиться. Вот ещё он не фантазировал о Руслане в такси пока едет к Дане.
Михаил рассудил, что тот тоже собирается двинуть к рыжему. Возможно хочет обсудить что-то ещё. Во-первых, он обещал. А во-вторых, обычно они всегда так делали. Если у одного из них намечался какой-то важный проект, то они собирались втроём, обсуждали, делились мыслями, возможно, давали советы, но, в целом, просто поддерживали друг друга. Миша хочет верить, что Рус всё ещё придерживается этой традиции. А возможно он лукавит самому себе и просто хочет увидеть Усачева ещё раз.
Где-то ещё через полчаса такси, наконец, тормозит у дома Поперечного. Скетчер наскоро прощается с водителем и спешит подняться наверх. Даня аккурат перед отъездом всучил ему дубликат ключей на случай, если ему нужно будет отлучиться, хотя он заверил, что специально будет всех высылать к чертям собачьим, ведь обещал другу вечер.
Миша открывает двери, проходит внутрь, кинув почти привычным движением ключи на полку. Краем глаза замечает новую пару обуви: кроссовки Руслана. Сердце невольно щемит нежностью. Как будто в их мечтах десятилетней давности, где они вместе живут втроём, делая мега-крутецкий креативный контент. Наивные летние дети. Миша улыбается и уже даже хочет заявить о себе шуткой, что никто не встречает его дома. Проходя внутрь, он слышит с кухни голоса. Данин голос громкий и звонкий в противовес руслановым глухим и ровным бурчаниям. Наверное, бурные обсуждения, думается Мише. Пока не слышит весьма грозный рык:
— Да ёб твою мать, Руслан! Сколько можно?!
Михаил даже слегка дёргается от мощного звука удара по столу. Толика паники закрадывается внутрь. К нему подгребает Ракета, шаркая лапами. Кшиштовский жестами показывает ему быть потише, словно он какой-то домушник. Чуть успокоив пса, подходит почти вплотную к двери в кухню. Она приоткрыта наружу, но Мишу за ней не видно. А крики, тем временем, не прекращаются.
— Тебе не кажется, что это, немножечко так, самую малость, — яд плещется в словах Руслана настолько сильно, что у Миши холодок бежит по спине, — НЕ ТВОЁ НАХУЙ ДЕЛО!
У него болезненно сжимается сердце. Руслан не кричит. Почти никогда. А уж тем более он не кричит на друзей. Ни на Даню, ни на него самого. Что у этих двоих произошло?
— Да, не мое, — легко соглашается Поперечный, — Но Миша мой друг. И твой… — слышно заминку, которая так и не обретает определения.
— Так вот может и дальше будешь давать советы, оставаясь в стороне? — Усачев перебивает его попытки, но уже выровняв тон. И явно на что-то намекает.
— Руслан, ты совсем охуел? — поражённо почти утверждает Данила.
И пауза, которая тянется следом, такая долгая, что Миша успевает словить себя на мысли, что подслушивает лучших друзей. Но ведь речь о тебе, — тут же возражает темная сторона. Поэтому он просто прикрывает себе рот рукой, чтобы случайно не выдать себя.
Ребята полностью погружены в ссору, не слыша, как их друг гремел замком, звенел ключами. Не слышали они и несносного пса, и громких шагов. И всё равно Мише отчего-то кажется, что вот сейчас они услышат его заполошный стук сердца и затаённое дыхание.
— Ну что ты хочешь от меня услышать? — почти жалобно выдает Рус. По этому поникшему тону слышно, как он начинает буксовать.
— Я просто хочу понять, нахуя ты это делаешь? — отъезжающий звук стула означает, что Даня садится рядом с Русланом. Он всегда проделывает этот трюк с личным пространством. Вздох Руса.
— Да не знаю я, — надломлено, почти истерически шепчет загнанный в угол Вихлянцев, — Не знаю, понимаешь?
— Хочешь устроить сеанс терапии или что? Влезть по локоть в это, разворошить к хренам, так? — Руслан несильно стучит кулаком по груди, а его голос сбившийся с проверенной ровной интонации отдаёт хрипотцой. Он давно не слышал такого эмоционального Руса.
Данила молчит. Лишь вздыхает, стараясь, видимо, подобрать слова. Он тоже отвык видеть такого Руслана. Такого… живого. Ведь тот выстроил себе неприступный образ, нацепил холодную маску, с которыми слился уже давно. А теперь Поперечный вскрыл эту брешь. И все это пошло трещинами. Да вон как мощно.
— Нет... В любом случае, не сейчас, — прочищая горло, наконец, начинает рыжий, — Но я считаю, Миша должен знать, что Катя уезжает с тобой, считая это свадебным путешествием. Ты ведь ему не сказал?
БЛЯТЬ! КАКОГО ХУЯ, РУСЛАН?!
Бывают моменты, когда всё время и пространство, будто туго натянутая струна. Ты прекрасно знаешь, что ещё слегка потянув за колышек, она лопнет, но ты всё равно это делаешь в надежде, что может ещё есть небольшой запас. Нет, запаса больше не оказывается. Телефон, который Миша всё это время держал одной рукой, выпадает из ослабевшей ладони. Несмотря на все крики ранее, этот стук звучит, как гром среди ясного неба. Буквально и метафорически.
