***
— Мне кажется, или ты ревнуешь? — Олег усмехнулся, поскреб заросшую щетиной щеку, глядя прищурившись на Шуру, что раздражённо дергал за язычок молнии, пытаясь застегнуть сумку с оружием. — Нет! — Шура дернул сильнее, и отломанный язычок остался в его руке, а молния разошлась обратно. — Да блядь! — Тогда почему так нервничаешь? — Олег молча оттеснил его в сторону, прихватил оставшийся кусочек пластика, потянул за него, застегивая молнию. Потом обернулся к Шуре. — Послушай: то, что мы с Разумовским когда-то вместе росли в детском доме, дружили и… Это ничего не значит сейчас. Мы давно чужие люди, и это просто работа. Хорошо оплачиваемая и не слишком пыльная по сравнению с остальной. Мы вытащим его из тюрьмы, доставим, куда он скажет, получим свои деньги и разойдемся. Окей? — он притянул Шуру к себе, мимолетно коснулся губами синеволосой макушки, склонившись. Пока все остальные отсутствовали в точке сбора, можно было позволить себе немного нежности. Конечно, остальные члены их «стаи», догадывались, кто в сердце у «вожака», но лучше было бы не провоцировать конфликта. Даже если они и делали вид, что это нормально. Стоит выделить одного — баланс будет нарушен. А в их деле такого допускать нельзя. Шура уткнулся лицом ему в плечо, рвано выдохнул, порывисто обнял. Он уже не был тем испуганным, совершенно не подготовленным к жизни и их делу мальчишкой, каким его впервые увидел Олег, сам будучи едва ли намного старше и опытнее, а стал сильным и опасным зверем, но все еще подставлялся под ласку, совсем как щенок. — Окей? — вновь переспросил Олег, пропуская чуть жесткие от краски и дурной воды пряди Шуры между пальцев. — Да, — Шура поднял на него взгляд, робко улыбнулся. Олег не смог удержаться, чтобы не погладить его по щеке, мазнуть кончиком пальца по губам: — Когда все будет сделано — возьмем отпуск. На пару месяцев. Будем валяться где-нибудь на пляже, пить мохито и ничего не делать… — Волк, Алекс! А вот и я! — громкий голос от ворот заставил их отпрянуть друг от друга, обернуться: к ним спешил Мигель. Обросший, загоревший за время вынужденного отдыха — восстанавливался после пулевого, но явно полный сил и энтузиазма. Он сначала крепко обнял Олега, потом Шуру. Почти сразу же за воротами гуднула еще одна машина: стая собиралась на базе. Олег довольно оскалился: охота будет знатной. А потом они с Шурой и правда поедут на законный отдых, они заслужили.***
Кровь текла по пальцам. Шурина кровь. Вот он стоял, прижавшись спиной к Олеговой груди, теперь уже можно было не прятаться, не было никакого смысла, и Олег держал его в объятиях, словно они могли его спасти, укрыть от окончательно слетевшего с катушек Разумовского. А вот он обмяк, его горло было разорвано взрывчаткой, встроенной в ошейник, что был надет на каждого из пленников, и голова держалась лишь на обрывках мышц. Олег медленно, словно боясь разбить, опустил тело на пол, уже залитый кровью, едва удержал рвотный позыв. От металлического запаха горело в горле, в носу, а ведь казалось, что он давно привык к смерти. Но не когда убили члена твоей стаи, твоей команды. Твоего напарника и любовника. И кто? Твой друг… Хотя этот человек, сейчас сидящий напротив клетки, где Олег и его люди были заперты вместе с врагами Разумовского, уже не был тем, с кем Олег когда-то делил одну комнату, один пирожок и сиротскую печаль. В нем не осталось ничего человеческого вообще. Это был обезумевший монстр, сеющий смерть ради смерти! На пол упал еще кто-то, Олег уже не видел, кто: кто-то из его людей или из тех, кого он сам же, своими же руками, как и членов своей стаи, доставил на эту бойню, выполняя приказ заказчика. Впрочем, это не имело уже никакого значения после смерти Шуры. Олег обернулся на Разумовского. Тот говорил что-то, целясь ему в грудь из пистолета, но Олег уже ничего не слышал, кроме откуда-то из глубины груди поднимающегося волчьего воя — песни смерти.***
Если бы это было какое-нибудь кино, они бы долго говорили. Олег высказал бы все, что накопилось у него в душе, а его жертва либо валялась у него в ногах, вымаливая прощение и спасение, либо довольно скалилась бы, уверенная в своей везучести и безнаказанности. Потом от прикрученного к пистолету глушителя пошел бы легкий дымок, на фоне заиграла бы печальная музыка, а Олег стоял и смотрел на тело поверженного врага, пока на его губах расплывалась бы улыбка удовлетворения. Но это было не кино. Олег молча вытер окровавленный нож, сунул его обратно в ножны, а платок — в карман. В тишине комнаты слишком громким было его рваное хриплое дыхание, пусть и заглушаемое маской, зато вот шагал он бесшумно. Прошел от трупа с мастерски перерезанным единым слитным движением горлом, — Разумовский даже не заметил его, погруженный в изучение чего-то на экране монитора и умер так ничего и не поняв, — к выходу. Надо было на фото взять всю панораму комнаты, Олег сделал несколько снимков. Нажал на отправку и также беззвучно вышел, снимая маску на ходу. На лице не было ни тени улыбки. Удовлетворение, конечно, присутствовало. А вот боли, которую он думал, что почувствует, когда увидит Разумовского — не было. Не от жалости к бывшему лучшему некогда другу, конечно, жалость у Олега пропала уже тогда, в зале, полном смерти и крови, когда он понял, что уже не Сергей перед ним, а кто-то совсем иной, чужой. Он думал, что болеть будет за Шуру, что уже год как лежал в могиле. И за остальных. Но нет, не болело. Видимо, уже пере. Олег неторопливо прошагал три квартала, прежде чем остановился, чтобы закурить. Щелкнул зажигалкой, потом покрутил головой в поисках лавочки. Он восстановил форму после того страшного вечера, когда Разумовский расстрелял его почти в упор, и совершенно не устал сейчас, но почему бы просто не посидеть, не посмотреть на спешащих куда-то людей, ему-то уже никуда было не нужно. Олег опустился на скамью на бульваре, выдохнул горький дым в серое небо. Да, боли не было. И злости не было. Он уже не злился даже, не говоря уже о разрывающей грудь ярости, на Разумовского, что уничтожил все, что было Олегу дорого: его самого, его здоровье, его дело. Его стаю! Было только урчащее в груди сейчас удовлетворение. Да и то больше оттого, что денег заработал, а не потому, что расправился наконец с врагом. Олег затянулся глубоко, сдержал рвущийся из груди кашель. Что ж, с этим гонораром он может теперь хорошенько отдохнуть. Как они и хотели с Шурой когда-то: у моря, с мохито, солнцем… В одиночестве только, ну что ж. Он уже свыкся с новой ролью. «Одно новое сообщение» — мигнуло на экране телефона, Олег открыл его. Любопытно, от кого придет перевод. Он разговаривал с посредником, тот парень, кажется, Марсель, был лишь связующим звеном, по нему это было видно. Кто еще так точил зуб на Разумовского, что заплатил за его поимку и убийство столько, что можно было нескольким поколениям жить безбедно в самом центре Европы? Хотя у бывшего друга было много врагов, помимо самого Олега, он натворил немало бед и после той памятной бойни. «Перевод от Сергей Викторович Р.» светилось в сообщении. Олег молча смахнул сообщение, затушил сигарету, поднялся и пошел ко входу в метро. Море ждало его…