Земляничный сок

Улыбка Лары всегда была печальной. Когда она смотрела в глаза Аваллак’ху, он видел грусть, тоску — такой была ее радость. Омраченной долгом перед всеми Aen Elle, «призванием», «необходимостью». У нее была огромная сила, невероятные способности, и даже Аваллак’х не мог того, что было подвластно Ларе, — а от нее все ждали не свершений, а ребенка. От них обоих, сильнейших Aen Saevherne. Поэтому, наверное, улыбка Аваллак’ха тоже была печальной: он слишком хорошо понимал, чем были заполнены мысли Лары. Когда Лара стала улыбаться счастливее, он тоже стал немного, совсем чуть-чуть счастливее, пусть и не догадывался, в чем была причина ее радости. — Тебе стало лучше, — не спросил, а сказал прямо Аваллак’х, констатируя факт. Он редко задавал вопросы, и еще реже они оказывались не риторическими. А Лара любила вопросы и ответы. Она была легка в общении, стремилась продлить любой разговор — точнее, когда-то она была такой. А с тех пор, как Aen Saevherne нашли решение проблем Aen Elle в ее крови, в Aen Hen Ichaer, все стало как-то иначе. Сейчас, видя, что Лара приходит в норму, Аваллак’х был искренне рад за нее. — Да. — Что-то изменилось. — Я... пока не могу сказать тебе, — уклончиво ответила Лара, беря тонкими пальцами из вазы горсть земляники и кладя ягоды в рот. Облизнула тонкие губы — они стали чуть краснее от алого сока, сделав ее еще привлекательней. Лара становилась прекраснее с каждым мгновением, и Аваллак’х чувствовал, что и он переставал тосковать. Они шли к тому, о чем он мечтал так долго, вместе, — не это ли должно было его осчастливить?.. И, раз Ларе стало чуточку спокойнее, Аваллак’х тоже смог, наконец, унять волнение в своем сердце. Он сделал шаг и осторожно коснулся ее плеча — легко и ненавязчиво. Быть может, даже холодно. Аваллак’х был не таким, как Эредин или другие страстные Aen Elle: он прятал свои мысли и чувства за семью замками, и так уж вышло, что только Лара могла подобрать к ним ключ. Аваллак’х же был готов сделать ее столь счастливой, насколько было в его силах, — просто потому, что она была Ларой, была собой. Лара посмотрела на него и, вздохнув, протянула ладонь, полную мелких ягод земляники. — Будешь? Аваллак’х качнул головой. — Нет, ты любишь ее больше. Лара вновь посмотрела на него с печальным укором, а потом, вздохнув, пальцами осторожно взяла несколько ягодок и поднесла их к губам Аваллак’ха, будто говоря, что все его отказы ничего не стоят. — Давай, — улыбнулась она, и Аваллак’х послушался. Сказать по правде, он не мог ей отказать ни в чем, а уж в таком простом желании — тем более. Земляника оказалась приторно-сладкой, почти без косточек, а пальцы Лары, которые он поцеловал, — нежными и мягкими, как у настоящей эльфской волшебницы. Лара руку не одернула, лишь замерла — и улыбка ее стала шире. А еще — почему-то — в глазах ее отразилась скорбь, будто она знала что-то, что не хотела говорить Аваллак’ху, не могла. Что-то, что причинило бы ему боль. Он вздрогнул и опустил взгляд, стараясь не думать о том, что увидел — или все-таки нет?.. — в ее глазах. — Прости, — спокойно произнес он, разжимая пальцы на запястье Лары, хотя ему этого совсем не хотелось. Лара ответила долгим вздохом, а потом приблизилась, почти касаясь грудью его груди. Протянула руки к его лицу, коснулась острых, как ребро кинжала, скул и мягко сжала в изящных кулаках длинные пряди волос Аваллак’ха, которые спускались с его висков на плечи отдельно от всех остальных. Кажется, она подумала о чем-то забавном, интересном... кажется. А потом прикусила покрасневшие от земляничного сока губы и, даже не спрашивая разрешения, начала заплетать косичку из непослушных локонов, которые выбивались из остальной прически Аваллак’ха. Прядка за прядкой, движение за движением — она заплела и вторую, а Аваллак’х почти сумел забыть о том, как это вообще — дышать. Лара вновь посмотрела на него и кивнула, незаметно доставая еще немного ягодок из вазы. — Так лучше. Аваллак’х осторожно коснулся косичек, легко тряхнул головой — Лара улыбнулась этому, — и разомкнул губы: — Они... — Да, глупые. Но они идут тебе, мой... Креван, — быстро поправилась она. Лара так никогда и не смогла назвать его «женихом» — и сама не захотела называть «мужем». Но тогда Аваллак’х верил, что это ненадолго и что все скоро изменится, станет так, как в сказке. Жаль только, что большинство сказок — если их только не пытались облагородить для детей, — традиционно имели плохой конец. Ему не спалось, но глаза он держал закрытыми — ровно до того момента, как он почувствовал прикосновение холодных и не слишком-то нежных рук. Потом он все-таки открыл глаза и уставился на Цири, присевшую рядом и возившуюся с его полураспустившимися косичками. — Что ты делаешь? — поинтересовался он. С возрастом он стал задавать больше вопросов, и... Быть может, начни он еще сотни лет назад задавать вопросы Ларе, вся история сложилась бы иначе. Жаль, что тогда он этого не понимал. — Заплетаю твои косички, — ответила ему Цири, и ее пронзительный голос прозвучал слишком громко для этой ночи. — Они, конечно, дурацкие, но тебе идут, — пожала она плечами, а потом посмотрела на Аваллак’ха в упор. У нее были ее глаза, глаза Лары. Такого же цвета весенней листвы, такие же глубокие и такие же печальные. А еще Аваллак’х теперь знал, как назвать то, что он не понимал во взгляде Лары: Цири научила его, что это — непокорность. — А что, нельзя? — чуть тише добавила Цири. Аваллак’х услышал разве что «попробуй мне запретить». Моргнул. И, не в силах отвести взгляд, едва заметно кивнул. — Можно.