о крови, самых вкусных кренделях на свете и немного о подростковой любви.

стэн и кайл сидят в зоне фудкорта в одном из торговых центров, что является ближайшим к южному парку. у обоих мальчиков в руках по кренделю и они о чём-то увлечённо щебечат, иногда неловко ёрзая на обтянутом кожей диванчике, отчего тот тихо, но явственно скрипит. шейла, забрав сына из школы, снося головы решила отправиться именно сегодня за одеждой, тем более ей срочно нужно платье, ведь их с джеральдом годовщина с бешеной скоростью только приближается. младшему брофловски эта мысль в высшей степени претила, так как они со стэном запланировали погонять новый футбольный мяч марша. но немного посетовав с матерью по этому поводу, они смогли найти компромисс. и взяли стэна с собой. его родители не сильно расстроились, потому что уже давно не заняты опекой сына. да пусть он хоть накуриться и попытается ограбить банк или напившись запасов пива рэнди решит, что умеет летать. главное — чтобы жив остался. но несмотря на это, кайл должен признать, толика беспокойства в мятом и сонном бубниже шэрон во время телефонного разговора, поистине пугает. она даже навеяла на него ярлыки сомнения и ввела в некий транс, и вот он уже сомневался, будет ли стэну весело? но лишь на время. сейчас его беззаботный четырнадцатилетний друг неуклюже цепляется за скруглённый край дивана. чуть не упал, неудивительно, если честно. и зачем размахивать ногами, как не знающей значения слов «синяки» и «ушибы» девчонке? только не с его способностью спотыкаться обо всё, что видет мозг. бог точно хочет убить этого ребёнка. кайл усаживаясь поудобнее, обречённо вздыхает. в каком-то смысле, он стэну как нянька. да он им четверым, как нянька! это не то, чтобы раздражает, но досождает в каком-то смысле определённо. надо всегда быть бдительным, носить пластыри в карманах и рубить сумасшедшие идеи на корню. ужас, а ведь они только в восьмом классе! — фу! как ты это ешь? — не заметив усталости друга, восклицает марш. — тебя ещё не стошнило от обилия сладкой дряни поверху твоего кренделя, чувак? по-моему, это чистое издевательство над едой! рыжий тянется рукой к переносице, неосознанно копируя что-то на подобии фейспалма от стэна. — ты говоришь сейчас, как жиртрест. — буркает он. — сиди, давись своими орехами и не жалуйся! марш разражается искреннем хохотом, грозясь выронить из рук мучное изделие. — ладно, чувак, — шутливо пихаясь локтём, подтрунивает он. — я и не знал, что ты у нас оказывается такой ворчун. в меню были крендели и похуже. уж поверь, что миндальная посыпка — это не самое отвратительное, что видел мир. если хочешь, могу дать попробовать. — ободряюще похлопав по плечу друга, он шелестя упаковкой с логотипом auntie anne's, трясёт кренделем перед лицом брофловски. кайлу следовало бы вспылить, разозлиться, но этот патетический жест его даже умилил. он не задумываясь наклоняется к выпечке, решив дать ей шанс. быть может, на вкус тесто и орехи, не так уж и плохи вместе? брюнет тихо посмеивается и в последний момент убирает руку с кренделем от лица друга. тот дарит неловкий поцелуй кафельному полу, что является незаменимой атрибутикой данного кафе. перед глазами свистят звёзды и нос приглушённо хрустнув, изторгает потоки вязкой красной жидкости. брофловски поднимается на четвереньки и отлипляет собственный крендель от оранжевой курточки, на которой остались изрядная порция корицы и жирное пятно. он не знает, что чувствует, когда слышит звонкий смех марша, но, наверное, это всё-таки обида. а ещё ему больно. чертовски больно. боль, ползучая и невыносимая, медленно обхватывает его нос щупальцами. теперь кайлу кажется, что он задыхается. он пытается втянуть ноздрями воздух, но издаёт лишь свистящие хрипы. — твою мать, стэн. — лепечет он и первые несмелые слёзы проступают в красных уголках глаз. — …меня мама прибьёт. лицо марша искажается растерянностью, позже озадаченным смущением, и наконец озабоченностью. смех так резко затихает, что создаётся впечатление, будто кто-то ударил его в грудь, сбив дыхание. — ох…кайл, прости! — срываясь с места тараторит брюнет. он в спешке хватает пару салфеток, комкая их в ладоне. — какой же я мудак! если из-за меня ты сломал нос, то я себе не прощу. брофловски глупо улыбается, смотря как улюлюкает перед ним стэн. он наслаждается каждым случайным прикосновением пальцев к щеке и хоть понимает, что марш делает только хуже, размазывая кровь над губами, не останавливает. липкие салфетки летят в мусорный бак и девушка, что принимает заказы, удивлённо вскидывает брови, рассматривая этих малышей, словно психически больных. стэн лишь небрежно вытирает руки о чёрные джинсы и поднимает большой палец вверх, безмолвно доказывая, что у них всё хорошо. но это не так, ведь кайл всё ещё чувствует резь в носу, несмотря на онемение. он растирает его ладонью, надеясь унять неприятную боль, но та, лишь нарастает. марш поджимает губы в тонкую линию, шаря рукой в заднем кармане джинс. он садится на корточки возле друга, мысленно отмечая то, что рыжий просидел столько времени на полу. — чувак, прекрати это делать. — стэн пытается убрать его руку от лица, на что брофловски принимается яростнее растирать свой припухший носик. — ты зря так стараешься. кайл мотает своей кудрявой головой, брызгая фонтаном детских слёз. — ш-ш-ш. — стэн обхватывает бледное лицо в веснушках ладонями и утыкаясь своим носом в чужой, трепетно трётся кончиком. — сейчас…мы позвоним твоей маме и …и всё будет хорошо. но друг опять капризничает, втягивая голову в плечи. — ладно, чувак, то, что я сделаю сейчас, будет максимально стрёмным. — отрешённо вздыхает марш прямо в лицо напротив, которое уже стал потихоньку забирать корявый отёк. — у кошечки болит, у собачки болит, а у кайла не болит. — интимно прошептав эти слова, он, кажется, даже не думает о людях вокруг и о том, что их тоже всевышний вознаградил зрением, потому что мягко прикасается к неестественно распухшей переносице тёплыми малиновыми губами. рыжий удивлённо округляет изумрудные, налитые красным и заплаканные глаза. он хватается за этот поцелуй, как утопленник, позволив себе забыть о боли и сконцентрироваться на чувствах. ощущениях. и они весьма немногозначны… очень горячо, словно кожа которую потревожили горит. но жар проходит и ему на смену мчаться покалывания и озноб. мурашки пробегаются по затылку мальчишки и он понимает, что ему, чёрт возьми, понравилось. даже очень. — моя мама так всегда делает, когда мне больно, — будто оправдываясь, заводит стэн. он робко чешет затылок рукой и отводит взгляд в потолок, ведь уже неуверен, что друг в этом нуждался. боже, кайл его, наверное, принял за полного идиота…или чего хуже, за педика! — даже при малейшех царапинах. иногда мне кажется, что эта женщина совершенна безумна! — стараясь сменить тему не очень удачной шуткой, он понимает, что вовсе не согласен сейчас с собой. наступает полная неловкого удушья пауза, а смех так и не приходит. брюнет всё же находит храбрости взглянуть другу в глаза. — извини. — выдыхает он. брофловски чуть не подскакивает на месте, еле удержавшись от фразочки, типа: «нет, я хочу ещё, стэн! это лучший обезбол, мать твою!». но потом раскрасневшись как помидор, плюхается обратно. он открывает рот, но слова не идут бурным потоком из горла. на кончике языка крутится только отчаянный и тонкий визг, похожий на девчачий: «я что — гей?! господи, стэн, ты совратил меня! или…или это я испорченный?!». так нечего и не ответив, кайл невесомо кивает, на что его лучший друг не обращает внимания или просто не замечает. стэн неохотно встаёт, отходя от рыжего на несколько шагов и повернувшись спиной к нему, прикладывает мобильник к уху. его лицо бледное, будто полотно. осознание того, что именно он сломал сыну шейлы брофловски нос и именно ему прийдётся выслушать гневную и огненную тираду, плюсом глупость, которую он сморозил, заставляют его беспощадно изжёвывать нижнюю губу. спустя пару тысяч гудков, трубку наконец берут. — алло. — гортанно произносит женщина. брюнет дотрагивается рукой до переносицы, зажмуривая глаза. *** и всё же, кайл сломал нос. к счастью, он отделался переломом без смещения, но синюшный отёк распространившийся вокруг носа и в области нижних век, сделал в это 14 февраля из него настоящего урода. страх, окативший мальчика леденящей волной, когда он узнал, что его и без того кривой с горбинкой нос, мог разительно сместиться в сторону, накрылся огромным облегчением. но комплексов насчёт итак нестандартной внешности не убавил, ведь с такой рожей в пору расхаживать по улицам в хэллоуин, выпрашивая у добрых домохозяйек леденцов и притворяясь зомби. несколько часов проведённых с пакетом льда на лице, а не с чужими губами, — приводящая в реальность пощёчина. в этом брофловски убедился на все сто процентов. неприятные прикосновения старого врача, который надавливал на нос с разных сторон и в различных местах, тоже не сахар. уж поверьте, куда лучше ложатся тёплые, в мозолях от гитары руки лучшего друга, чем трясущиеся и с проступившими пульсирующими венами старческие. и заключает эту цепочку несомненно потрясных воспоминаний — обезболивающие. рыжий в тревоге осматривает раздевалку, в которой школьники могут оставить свои куртки, на вешалке их класса. убедившись, что никого здесь нет, он торопливыми шагами доходит до собственной. табличка, держащаяся на соплях, — таких же, что текли вчера рекой из носа брофловски — и ржавые крючки, будто недовольно и зло щерятся. он небрежно скидывает с плечей портфель в ближайший угол, расшнуровывая промокшие от снега, зимние сапожки. он слишком погружён в переобувание, чтобы услышать приближающиеся и шаркающие шаги. стэн демонстративно прочищает горло, желая привлечь внимание. — привет, чувак. — он кладёт руку на плечо друга и несильно сжимает его. — ты как? кайл подскакивает полусогнувшись, как параноик. сердце бешено пляшет чечётку в груди, хотя это всего лишь марш. но что-то точно изменилось с их последней встречи, оно неосязаемое и пахнущее дикими розами витает в воздухе между ними. — в порядке. — лаконично бубнит брофловски, зарываясь носом поглубже в шелковый с муаровым фиолетовым отливом шарф. шарф матери. его молочно-бежевое пальтишко ничуть не греет, но куртка безнадежно запачканная валяется в стирке. брюнет выдыхает у него за спиной и это выдох облегчения. — а что…а что ты сказал маме? — с оттенком вины и страха спрашивает он. — я споткнулся об швабру уборщицы. — угрюмо заключает друг, наконец переобувшись и вешая мешок с зимней обувью всей в снежной слякоти на крючок. он не увидел, как вспыхнули синие глаза восхищённым, обожающим огоньком, подобно бенгальскому. стэн не успев обдумать всё дважды, опрометчиво разворачивает кайла к себе за плечи и притягивает, заключая в робких, но уютных объятиях. — ты чудо! — сумбурно ляпает он. на щеках рыжего взрывается динамит и догорают остатки разума. всё плавится от живого тепла, что исходит из-под одежды марша. на мгновение он вжимается в коричневую с красным воротничком куртку сильнее, но потом неловко отстраняется. на лице брюнета отражается недоумение и брови сведены домиком с горечью, как случается всегда, когда он чего-то не понимает или чему-то не верит. хотел бы поверить как все, но не может. — стой…и она тебе поверила? — он всё ещё сжимает немного женственные и покатые плечи друга своими ладонями. досада сменяется сожелением, как на плёнке. — ну, просто не хотел бы я, оказаться на твоём месте, чувак. если тебя поймали на вранье…нет, нет, у тебя чудесная мама, но… рыжий улыбается в слюнявую и влажную ткань лёгкого шарфика. он еле сдерживается, чтобы не захихикать. — стэн, она поверила. — прерывает он внутренний спор друга с самим собой, успев выхватить слухом на прощание что-то про строгость и домашний арест. почему-то, вся эта ситуация его умиляет, то как марш квохчит над ним. щёки и кончики ушей вновь чувствуют прилив бурлящей крови. кайл старается не обидеть брюнета, аккуратным движением плеч скидывая его руки. он зарывается в мягкую материю ещё сильнее, старается скрыть красное лицо, но чувствует резкий цветочный аромат духов матери и невольно кислится. — мать твою. — шепчет брофловски, выпутываясь из рукавов кашемирового пальто, что не хотят его выпускать. да, видок тот ещё, как у дебила. — ты ведь не собираешься снимать шарф, потому что не желаешь, чтобы все увидели твоё лицо. тем более сегодня — в день всех влюбленных. — спокойно и сосредоточенно, изучая нервную дергатню друга, озвучивает предположения стэн. рыжий замирает, так и не справившись с вредной верхней одеждой. марш слегка склоняет голову набок, изучая то, как плавно и прекрасно ложится пасмурно-жемчужное сияние утра на черты веснушчатого лица. он попал в яблочко. брюнет с секунду колеблется, борясь со своей пассионарностью, но она упорно не подчиняется, выползая из потёмок души. обречённо вздохнув, он подходит к другу, помогая стянуть рукава, как раньше всегда помогал его отец матери, когда они возвращались из очередных походов в театр. кайл не успевает удивиться этому, стоя с совершенно потерянным лицом, как стэн бережными движениями рук, развязывает шёлковую ткань, словно бинты. — не так уж и ужасно. — комментирует он, с трепетом рассматривая увечия брофловски, но тот всё равно ощущает себя уродом в цирке подобных. марш ободряюще приподнимает уголки губ и сощуривает огромные глаза. — вот, возьми мой. мне не жалко, к тому же, это я во всём виноват. — он снимает со своей шеи большой, белый в чёрную клетку шарф, окаймлённый забавной бахрамой, что приятно щекочет. рыжий открывает рот, собираясь возразить, но, кажется, язык упал в макасины. друг, увидев польщенное замешательство, смело наматывает свой шарфик на чужое лицо. — с-спасибо. — сдавленно полушепчет кайл в складки согретой ткани. согретой стэном. и эта мысль будоражит клеточки тела, приводит сердце в восторг, но в то же время, притупляет разум. — ерунда. — отмахивается марш, всматриваясь в старое гнездо паука, что забился в углу на потолке, будто то важнее. он скидывает собственную куртку на затоптанную плитку вместе с портфелем. возиться несколько минут с шуршащими голубыми бахилами, надевая на свои чёрные с грубой подошвой ботинки. и даже неожиданно выхватывает пару смешков друга. — пошли, а то опаздаем. — стэн по-рыцарски заставляет заткнуться страх и с уверенностью хватает рыжего за руку, сплетает теплые пальцы с неподатливыми, окаменевшими от мороза. и снова брофловски терзается сомнениями и догадками, ведь не может же марш всё о нём знать? но он, как чёртов соулмейт вскрывает душу неведанным ключом. и не смотря на предположение кайла, не отпускает его ладонь на протяжении всего дня. значит это была не вина. значит, здесь есть что-то ещё. *** сегодня пятница, а это значит, что рыжий остаётся ночевать у стэна. после школы они сразу пошли — взявшись за руки, конечно, — в домик четы марш, так как комплект пижамы и зубная щётка, только ждут чтобы ими воспользовались, пылясь в шкафу. и вот сейчас, кайл и стэн лежат укутавшись в пуховом одеяле, натянув его по подбородок. между ними тянется ниточка от наушников, заставляя прижиматься друг к другу плотнее. а никто и не против. на экране телефона, испещрённого трещинами и с облупившимися краями защитного стекла, особенно крупный мужчина со светло-русой бородой, почти рыжей, заносит руку для шлепка. напротив него, смуглый с небольшим животом парень лет 28. друзья снова прерываются на смех, когда суровый мужик крепкой пощёчиной отправляет в нокаут второго. марш ставит на паузу видео, оставляя жирный отпечаток пальца. брофловски перестаёт хохотать первым, зачарованно смотря, как сипловатые смешки вылетают из чуть приоткрытого рта брюнета. — стэн. — роняет кайл, шебурша толстым одеялом, застеленным пододеяльником с гоночными машинами. он немного приподнимается, поворачиваясь лицом к другу, кладёт голову на руку. — м-м-м. — лениво отзывается тот. марш изнурённо и протяжно зевает, вытягивая руки над головой, сцепляет ладони. — а сколько…- рыжий поражается тому, каким вдруг серьёзным стал его тон. он собирает всю мужественность в кулак, но тут же теряется, замечая, как близко сейчас их лица. ещё чуть-чуть и они столкнуться носами. — что сколько? — брюнет стреляет своими бездонными глазами в потолок, чувствуя горячее и мятное дыхание брофловски на щеке. кровь несётся, как сумасшедшая приливая к очагу тепла. — сколько валентинок ты получил? — опуская кудрявую багрянную макушку, кайл принимается ковырять ногтём белую ниточку, — что нечаянно выпала из ткани, — дабы отвлечь своё внимание. — четыре, — стэн, кажется, задумался. на несколько бесконечных секунд, он перестаёт дышать, а потом поспешно выпутывается из плена простыней и гибких проводов от наушников. — но ты получишь больше. рыжий увлечённо сползает на край кровати, отшвыривая мобильник на подушку, что тут же обволакивает его, еле слышно похрустывая перьевым наполнителем. марш сконфуженно скрючился, сидя на корточках у гигантского деревянного шкафа. поглощённый в поиски чего-то, брюнет кидает через плечо, за спину, шерстяной домашний носок. «с этого ракурса он выглядит особенно беззащитным и маленьким, будто его кто-то выставил за дверь во время дикой снежной метели» — думается брофловски. — ага! — с триумфом восклицает стэн, он подползает по полу к кайлу, оставаясь на уровне ног того. рыжий морщится, мысленно причитая насчёт того, что вообще-то в доме сквозняк, так как рэнди распанахал почти все окна. — чувак, ну…с днём святого валентина! — брюнет протягивает руку с берестяной корзинкой, в которую обычно собирают разные лесные ягоды вперёд. но в ней отнюдь не малина и даже не ежевика. три десятка крохотных бумажных сердец, подписанных узловатыми буквами с сильным наклоном вправо, смотрят по сторонам. изумрудные глаза распахиваются шире, сердце бьётся высоко в горле, а во рту появилась оскомина с привкусом волнения. мокрыми ладонями, что слегка потряхиваются в треморе, брофловски забирает корзину. он бережно перебирает валентинки, все безукоризненно ровные, и судорожно выдыхает, понимая, как много сил и времени друг потратил на них. — э-э-э, стэн…- бросает в пустоту кайл, не зная, что сказать. его рука действует сама по себе, хлопая чёрную давно немытую макушку, растрёпывая волосы, пропускает сквозь длинные изящные пальцы прямые пряди. марш, словно щеночек придвигается ближе, утыкается носом в коленку, трётся, пока в умиротворении не ложится щекой. и вот честно, если бы рыжий стоял, у него бы подогнулись ноги, но сейчас они лишь мелко подрагивают. стыдливо возвращая взгляд к валентинкам, брофловски выхватывает одну. он вертит маленькое нежно-розовое сердечко, что вырезанно из шершавой бумаги. «обладателю самых зелёных глаз — мальчику из джерси и моему супер-лучшему другу.» эти слова тают в руках, осядая теплом, разносят онемение на кончиках пальцев. эти слова становятся последней каплей. кайл тянет стэна за волосы на себя, обхватывает второй рукой его лицо, роняя бумажное сердце. он сцепляет свои ноги кольцом вокруг талии друга, падая в гору остывших одеял. на пару минут они так и зависают, прекращая все действия и смотря друг на друга испуганными широко раскрытыми глазами. кажется, в комнате даже не летают пылинки и голоса родителей с кухни замолкают. всё лишается возможности пошевельнуться, становится статичным. в воздухе растворяется, будто мёд, чувство невесомой нереальности. всё это — просто фантасмагория какая-то. брюнет тихо и отрывисто хихикает. — всегда мечтал это сделать. — скорее себе, севшим голосом бормочет он. оттягивая момент с поцелуем, ласково прикасается обветренными губами к переносице, опускается ниже и задерживается на кончике носа. — прости. — повторно извиняется марш, выдыхая в веснушчатое лицо. умудряется ведь как-то выглядеть виноватым, паршивец. — ничего. — задыхаясь шепчет рыжий. синие с опьянённым фиолетовым блеском, словно пламя горелки глаза так близко, что можно захлебнуться в их глубине или сгореть заживо в голубом мареве. и это происходит. губы соприкосаются в разрастающейся детской жажде. сначала это поцелуй наполненный целомудренной лёгкостью, но постепенно он крепчает, как чай с бергамотом. кайл не сильно покусывает нижнюю губу друга, что нависает над ним. он расслабляется, поэтому теряет бдительность и оказывается застигнутым врасплох. марш проникает языком за зубы, наслаждаясь удивлённым мычанием брофловски. он неторопливо поглаживает и обрисовывает дёсны, сплетает их языки, вырывая из рыжего полустон. изучив рты друг друга на максимум, они отстраняются, хватая воздух. — фу! — надсадно шепчет кайл, касаясь подбородка брюнета пальцем, смазывает собственную слюну. *** итак, ваши действия: 1. полностью доверьтесь своему недопарню-передругу, ведь в самый неожиданный момент, он подведёт вас глупой шуткой. 2. теперь, когда у вас уже сломан нос/рука/нога/и т.д. , вы можете ждать какого-нибудь подвига от своего рыцаря. 3. надеюсь, он поцелует вас первым. если же нет, то искусайте этому идиоту все губы.