обещай мне жить

      Достойны ли даже худшие на первый взгляд мира сего на свое, особенное и неповторимое, долго и счастливо? На первое хорошее, что может озарить их мрачную и полную грехов жизнь ясным светом, проводя через непроглядную тьму? Долго рассуждать можно, да к ответу не прийти. Лучше показать, наглядные примеры прекрасно отражают действительность или что-то к ней близкое.       Люциус слишком много прожил в тени чтобы не ослепнуть. В первое время, по крайней мере, чужое непреднамеренное свечение слепило глаза. Раздражало невыносимо. Как будто солнце резко решили переместить в одного человека и поместить этого человека вплотную к нему, чтобы обжегся и никогда больше не пытался найти дорогу. Пусть он и не искал – сама нашлась. Люциус долго ее игнорировал, мол, я не при делах, не дай отец! Великим же тепло ни к чему, не так ли?       Научили так, чтобы на смертных не походить. О, все наставления были на этом завязаны. Так или иначе. Люциус им потакал, заталкивал все «человеческое» так глубоко в себя, насколько это только возможно. Жестоким быть пытался, пусть и выглядело это нелепо. Стал невыносимым, однако нашелся же тот, у кого выносить выходило. Как же так? Труды стольких лет насмарку!       Тепло ни к чему, но одиночество время от времени начинало давить, даже если осознать его не выходило в полной мере от недостатка знаний. Учиться чувствовать и понимать свои эмоции по книгам – идея заведомо глупая, хотя есть ли другие варианты? В одной поэме оба влюбленных померли по собственной дурости, а одной лишь мыслью было: разве жертвенность – обязательная часть всего этого? Как же хотелось просто спрятаться обратно в поглощающий мрак и никогда не обращать взор к свету. Привычку забыть, как и его. Навсегда, не вспоминая, как странный сон.       И все-таки уж чересчур настойчивым в своем стремлении согреть оказалось солнце, да и размяк он за время пребывание в Даливарике, как сам думал. Слабость, чертова слабость! Будь таким всегда, да и помер бы на самом начале пути, как та же Эола со своими букашками. Какие бы то ни было чувства есть слабостью. И было бы лучше, если бы они исчезли. Так думал Люциус, а потому особенно тяжко давалось привыкнуть к их наличию у собственной персоны. Вот так прочитаешь один раз в книжке то непонятное слово с опечаткой дурацкой «лю..любо…» с опечаткой, спросишь у кудрявого придурка, что оно значит, а тот рассмеется и ничего толком не объяснит. Люциус не поймет пока не испытает, ага, конечно, насмешил! Чтобы великий полубог… бывший полубог и не понял какого-то жалкого людского!.. Любови!.. Любви, то есть. Бред сивой кобылы, да и все с того.       А понять-таки пришлось. Очень неожиданно. Неожиданно осознавать, что придурок – не такой уже и придурок, да и раздражает не настолько сильно. Ловил себя на мыслях, ходя по замку, что одному как-то скучно и даже грустно, а Воланд, хоть и друг, но не то, чего хочется. Хочется на недолгие мгновение ощутить чужой свет, исподтишка полюбоваться белоснежными крыльями, перья которых периодически хаотично и взбалмошно торчали, и мысленно поинтересоваться, что же под очками и какого цвета глаза Лололошки. Ловил и на том, что плохое отношение приходилось нагло подделывать, надеясь, что это не слишком заметно и очевидно. Нельзя же просто удостоить его чести посмеяться и с этого позора под названием «может, я тебя и не так уж сильно ненавижу», так ведь?       – Айко, я не понимаю, в какой момент этот… Лололошка перестал меня бесить?! – в очередной раз прохаживаясь туда сюда и заламывая руки восклицал Люциус. Айко, вероятно, была не очень увлечена беседой: загонять полуживого кролика прежде чем съесть явно более увлекательное занятие. Размышления вслух были сродни повседневному быту, когда Воланд где-то пропадал. – Нет, то есть я вообще-то как бы его ненавижу и все такое, но как-то все это странно чересчур и вообще…       – Люциус? Ты где? – до боли знакомый голос раздался со стороны коридора.       – …В библиотеке! – встрепенулся Люциус, всполошившись и на автомате (что за дурная манера?) поправив волосы, поворачиваясь к дверному проему. – А ты чего пришел-то, а?       Грубо? Ни капельки. Это вообще верх вежливости, хамоватый тон, зато без поджигания при входе в замок. А вот и он, Лололошка, предстал во всей своей красе. Растрепанный и уставший, правда, но это его совершенно не портило.       – Да так, хотел попросить кое о чем… – вдруг обращает внимание на кресло, где валялась книжка. Берет ее в руки и разглядывает пару секунд, мельком проглядывая страницы, а после глядя на Люциуса с некоторым удивлением. – Это что, сборник бульварных романчиков?       Люциус, ощущая приливающую к лицу краску, выхватывает чтиво и откидывает куда-то за спину. Чертово любопытство Лололошки, никогда до добра не доводит! Не рассказывать же ему, с какой целью романами зачитывается! Неловкая ситуация выйдет.       – Взял и через пару страниц отложил, бредятина!       – Но там же закладка на половине…       – Ой, самый умный нашелся, заткнись! Что хотел-то? Без меня не справляешься? – складывает руки на груди и ехидно ухмыляется не без самодовольства, желая перейти к самой сути, даже если ради этой сути придется сократить время нахождения вместе.       – Ну, вообще-то нам нужно немного твоей силы, чтобы вылечить древо, и мы рассчитываем на твою помощь, – Лололошка смотрит на него, будто это последняя надежда всего человечества. Впрочем, примерно так оно и казалось.       – Вы – это та кучка жалких магов из Ордена? И даже сам Джодах не справляется что ли? – вскидывает брови взаправду удивленно, меняя тон на снисходительный. – Что ж, раз уж такое дело, я, так и быть, соглашусь.       И удержать трещины в образе, когда Лололошка так искренне просияет, не получится. От переизбытка эмоций и облегчения он подхватывает руки Люциуса в свои и благодарит, рассказывая, как сильно тот выручил своим согласием. Перед уходом говорит когда и куда приходить, а после сразу же убегает по каким-то делам невероятной важности, оставляя бывшего полубога в несвойственном для него смятении.       – Чертов Лололошка, – бурчит, плюхаясь в любимое кресло и растекаясь там бесформенный лужицей. Айко приползла и обвила ноги, будто говоря «ты не придурок, не волнуйся». – И зачем я так легко согласился…       Понимает главное, что отказаться не смог бы при всём желании. Не когда тебя просит это воплощение света и пацифизма с каким-то пустяковым делом. Подвоха быть не может, по меньшей мере так думалось изначально. Не от Лололошки возможно ждать подвоха или подлости. Всем естеством доверять хотелось, впервые в жизни хотелось просто довериться и рассчитывать на кого-то кроме себя. Положиться и лишь бы ничего не случилось. Хотя что может пойти не так? Объективно ничего. Однако перед всеми событиями предстояла им еще одна встреча.       Так вышло, что еще пару дней оставалось до назначенного времени, вот Люциус и не мог сидеть без дела. Где живет Лололошка был осведомлен, и без предупреждения не заявлялся, оповестив, что придет, не сказав даже зачем (сам не знал), по налаженной ментальной связи. Дом вместе с территорией вокруг выглядели как обычно: опрятно и ухоженно. Видно, что хозяин заботится о нажитом, и в лучах вечернего солнца картина становилась почти сказочной. Стучится в дверь, переминаясь с ноги на ногу, но выходит Лололошка не оттуда, а с задней его части с пучком пшеницы в руке и сеном, которое запуталось в волнистых прядях длинных волос, завязанных в расслабленный хвост. Они постоянно находились в крайне беспорядочном состоянии, в целом соответствуя владельцу. Постоянно бегать куда-то и успевать следить за копной на голове не вышло бы попросту ни у кого.       – Привет, извини, не знал, когда ты придешь, и решил, что успею покормить коров, – улыбается Люциусу, а тот просто не может злиться на такую мелочь, хоть от него ждут такой реакции. Приходится ее изображать. Крайне нелепо.       – Неужели какие-то коровы важнее меня? – капризно складывает руки на груди.       – Это мои коровы между прочим!       – А я разве не твой?       – Ты хочешь жить в загоне и питаться пшеницей? – непонятливо вскидывает брови Лололошка, а Люциус, осознавая, какую ерунду сморозил, зардевается.       – Нет!..       Однако чужой смех не удержать. Пришлось лишь потупить взгляд и покраснеть еще больше, под цвет рогов практически.       – Боги, Люц, тебе всегда удается меня развеселить! – от этих слов почему-то внутри становится так хорошо и приятно. – Ладно, ты тут подожди, я быстро.       Лололошка заходит в дом, пару минут, кажущиеся вечностью, отсутствует, а как выходит, то отряхивается. Сено из волос не убрал. Похоже, зеркала там нет. Люциус не может просто смотреть и приближается, аккуратно вытряхивая мусор с его головы. На недоумение поясняет:       – Там было сено, а у тебя либо нет зеркала, либо в очках ничего не видишь, – задумывается на секунду, а после хитро усмехается, неожиданно сдергивая темные очки с лица Лололошки, который совсем в замешательство впадает, в момент, когда Люциус, прищурившись, рассматривает невероятной красоты глаза. – Так и думал, что они голубые! Ха!       – Во-первых, верни, а во-вторых, там еще зеленый есть, – часто моргая, вздохнул Лололошка, даже не сильно удивляясь подобным странностям.       – Это больше изумрудный уже! – сапфиры с вкраплениями изумруда, точно. У собеседника возникает вопрос, откуда Люциус этого понабрался, озвучить, правда, не успевает. – Не-ет, не надевай, тебе без них лучше, – как дите малое, поджал губы и умоляюще взглянул на Лололошку, вздохнувшего еще тяжелее. Не мог отказать. Это у них, вероятно, взаимно получилось.       – Как скажешь, – вернув очки и спрятав их в карман, наконец спрашивает: – Так чего ты пришел? Что-то случилось?       Люциус замахал головой отрицательно, мол, чего так серьезно.       – Все в порядке, я просто прогуляться хочу, почти на улице не бываю.       – И обязательно в моей компании?       – А как же! Чтобы чудные пейзажи не надоели, надо их твоим глупым лицом разбавлять, – лукавит. Лололошка очень, слишком красивый, только иногда щетина эта лезет, как и сейчас, неужели у всех людей такие проблемы с растительностью на лице? Хотя, что уж говорить, когда в числе знакомых присутствуют Бастиан и Аргус.       Лололошка игнорирует высказывания с целью его обидеть: не верит давно, а Люциус просто не может отказаться от них так легко, ведь в таком случае не такой уж он величественный будет, так? И нет смысла пояснять, что не от этого зависит, что лишние уже едкие комментарии.       – Друзья так обычно не говорят, – замечает однако, оставляя слова повиснуть в воздухе безответно. – Так, погулять… О, я знаю одно место, тебе понравится!       Алмазы очей прямо-таки заблестели. Очевидно, не врет. Люциус жмет плечами, ему плевать, куда поведут, как вдруг Лололошка берет его за руку, чтобы вести было легче и поспевать за темпом собственной шустрой ходьбы полубог был в состоянии. Снова тактильный контакт, заставляющий чувствовать себя странно, а сердце биться чаще. Сначала было предположение, что это от отвращения. Оно вскоре потеряло свой вес, ведь точно не то. То испытывал к отцу, к Ивлису, старшему братцу, к некоторым иным живым существам… А это что-то новое. В корне другое. И это стопорило. Не принималось.       – Что ты сделал только что? – выдавил Люциус через пару минут, настолько не в состоянии оторваться от сжатой чужой ладонью руки, что чуть ли не спотыкался уже.       – А? Ты про что? – оборачивается, не замедляясь даже.       – Рука.       – Что-то не так? Мне отпустить?..       – Нет!       Лололошка еще пару секунд смотрит на спутника с недоумением, которое почти стало стандартной эмоцией, но ничего не говорит. Шли через лес. Тропинка была протоптана, не глушь. Деревья шелестели листвой на приятном теплом ветерке. Сквозь ветви мягко пробивались солнечные лучи, и где-то в глубине крон весело распевали птицы. Это бы могло умиротворять, но не Люциуса и не сейчас. Занята голова другим была. И «другое» ужасно мешало сосредоточиться на чем-либо ином. В общем, полный хаос.       Предстояло подниматься на некую возвышенность и покинуть лесную чащу, прежде чем стало понятно, что это за место. Утес с резким обрывом, покрытый травой, среди которой, словно красочные брызги, были разбросаны полевые цветы, чуть колыхающиеся от порывов на открытой горной местности. Дух захватывало от открывшихся видов. Интересно, что Лололошка, не обделенный способностью полета, решил добираться сюда таким обычным способом.       – Вот, гляди, – Лололошка отпускает Люциуса, которому вдруг становится неожиданно пусто, однако игнорирует. Поворачивается к нему и разводит руки широко. Крылья расправляет, разминая слегка затекшие мышцы. Волосы в пример цветам. Солнце удачно оказалось прямо за ним, очерчивая силуэт контуром света, делая подобным на ангельский. – Нравится?       Люциус застыл на несколько мгновений, восхищенный вздох вырвался сам по себе. И неясно, куда он смотрел: на Лололошку или на природные красоты.       – Вау… – снова перевоплощается в того внутреннего ребенка, что не может сдержать себя от ярких реакций на что бы то ни было. А тем более уже на такую красоту. Подходит медленно ближе к обрыву, становясь на самом краю и вдыхая свежий воздух. – Сп… Спа-си-бо. Что показа-       Договорить не успевает – задумавшись, оступается и не падает только благодаря Лололошке, который среагировал моментально, притягивая Люциуса к себе, подальше от опасности. Несколько секунд они так и стоят: практически вплотную, глупо глядя один на одного. Люциус очнулся первый, отскочив, как от огня:       – Мог ничего не делать, я бы не упал!       – Ври больше, – почему-то Лололошка выглядел почти задетым.       – Когда это я еще врал?       – Постоянно, Люц, ты не можешь перестать? Пожалуйста. Я устал от этих игр.       Эта резкая и прямая серьезность не на шутку пугала. Лололошка не смотрел на Люциуса, садясь на землю, согнув колено так, чтобы опереть на него голову. Играет. Правда режет похлеще заточенного ножа. Знал, всегда знал, что вечные хлипкие при Лололошке образы и маски попросту… бесполезны. Не держатся, а из эффектов лишь идиотский вид. Это осознание и стыд бьют в голову безжалостно, заставляя чувствовать всепоглощающую вину перед этим смертным, что каждый раз его выручает и каждый раз не получает должного вознаграждения. И ведь Люциус ненависти давно не испытывает, однако так боится выйти из роли, показать себя настоящего, оказаться в уязвимом положении… снова. Слишком страшно. Стоит ли Лололошка того, чтобы через себя переступать и бороться с этими эмоциями?       – Ло…Лолошка, – неуверенно (впервые за долгое время этот эпитет можно применить к его речи) начал Люциус, подходя со спины и присаживаясь на колени. – Я не… то есть я хотел, но не… не в этом смысле.       Он стушевался, впервые пытаясь сказать что-то более или менее искренне. Правдиво. Протягивает руку, дрогнувшую по пути, к плечу Лололошки, да так и не решается коснуться, получив молчание в ответ.       – Прошу, не молчи. Не будь как он, прошу, – тихо-тихо произносит, имея в виду отца и испугавшись всерьез, что терпение чужое кончилось и тишина вновь станет единственным приятным и занимательным собеседником (роль Воланда никто не умаляет, просто часом с ним сложновато).       – Я не злюсь, я беспокоюсь. И мне самую малость неприятно, – Лололошка поворачивает голову, а на губах играет веселая усмешка. Добрая, нет в ней чего-либо предосудительного.       – Идиот! – Люциус легонько пихает чужое плечо, надувшись обиженно. Почти испугался.       – Да брось! Чаще будь настоящим, тебе идет, – щелкает пальцами по его носу, а Люциус на это морщится и больно уж кота напоминает.       – Да я… Да ты! Смертный!..       Однако никакой угрозы не ощущалось от восклицаний, так что послушав с минуту который уже за этот день порыв Лололошки посмеятся, Люциус не удержался от несмелой улыбки и сам. Может, послушать его – не такая плохая идея? Сознание кричало об обратном, потакая инстинкту самосохранения, но решение было принято без их участия. Не до конца понятое даже им решение. Ничем не обоснованное, в то же время такое… правильное что ли. Наверное.       Замолкают оба. Наслаждаются возникшей атмосферой. Что-то душевное в этом было, что-то едва уловимое и необъяснимое, одновременно ясное, будто погожий день нежданно из окружающей среды переместился заодно и в разумы. Без слов понятная и неформальная обстановка впервые за все знакомство – о чудо небесное! Вправду удивительно, ноль сарказма.       Люциус обдумывал конкретно это и еще кучу вещей, устроившись поудобнее да трогая влажноватую траву кончиками пальцев. Контакт с природой заставлял голову работать в крайне интересном ключе. На ум лезли прочитанные произведения с кучей балов и свадеб. Что обычно люди в тех ситуациях делали? Танцевали, кажется. А что, вариант.       – Ло, научи меня танцевать, – выпалил, не сразу осознав, что в самом деле это сказал. Каким же глупцом он рядом с ним становится! Не бал и никто не женится, какие, к черту, танцы.       – Танцевать? – обращает взор на Люциуса, приподнимая брови вопросительно. – А что именно?       – Ну… – думает, судорожно припоминая название. – Вальс, кажется, я где-то про это читал…       – Вальс обычно молодожены исполняют, как первый танец. И в целом, мы разве влюбленные? Хотя бы, чтобы в тему было…       Подобные рассуждения вогнали Люциуса в краску. Как Лололошка вообще может так спокойно об этом говорить?! Бесстыдный человек. А с чего ему, как полубогу, смущаться? Но реагировать нормально, хоть убей, не выходило.       – Или, – Лололошка нахмурился. – Люц, ты случайно не?..       Однако договорить фразу не позволили:       – Заткнись! Просто научи!       – Ладно-ладно, закрыли тему, – он улыбается, а в глазах промелькнуло некое понимание. И еще что-то, нежное, будто фиалки лепестки. Будь что будет.       Встают и вроде выжидающе смотрят один на одного. Люциус переминается с ноги на ногу, а взгляд бегает, словно боясь задержаться на Лололошке надолго.       – Так что надо делать-то? – буркнул угрюмо, как если бы его заставили этим заниматься.       – Смотри, давай руки сюда, – Лололошка плавно берет чужие ладони в свои, правильное положение принимая. – Вальс танцуют квадратом на счет «раз-два-три». Первым движением я на тебя наступаю…       – Не надо на меня наступать! – внимательно слушая, Люциус возмутился, не до конца понимал образность некоторых выражений.       – Не в прямом смысле, Люц, – терпеливость вернулась, так что проблем не было. – Я наступаю – ты назад отходишь. Потом в сторону, а потом наоборот, но вперед забегать не буду. Раз я веду, то начинаю тоже я. Отступай с правой ноги, а дальше подтягивай левую. Основа всего – плавность и мелодичность. Попробуем.       Люциус кивает, смотря строго под ноги и выглядя до кошмарного сосредоточенно. На счет «раз» Лололошка шагает на него, и неловкое, резкое движение отхода никак не сочетается с практически профессиональной заточкой ведущего в танце. Хотя танцем это пока назвать ужасно сложно. На «два» подключается вторая нога, но Люциус продолжает действовать неаккуратно, едва успевая отступить и чуть ли не падая.       – Черт! У меня не получается! Объясняй получше!       – Все нормально я объясняю. Теперь я вправо, а ты влево относительно тебя. Три.       С этим вышло получше. Относительно неплохо.       – А дальше?       – Ты идешь на меня. Все тоже самое, но зеркально.       Кажется, принцип был понят. С горем пополам, все же понят.       – Давай повторим. У тебя все получится, – произнес Лололошка, и взглянув на него, нельзя было подумать об обратном. Верилось в будущий успех.       И так, два силуэта на купающемся в лучах заходящего за горизонт солнца утесе репетировали свой танец. Да, танец был только их. Что-то личное, невесомое и искреннее. Один из них постоянно наступал второму на ноги, пока тонкий хвост с концом в виде наконечника копья мотался из стороны в сторону непомерно агрессивно, и параллельно ругался на чем свет стоит. Другой же улыбался и пояснял ошибки спокойно, предлагая начать сначала и уверяя, что у него тоже не с первого раза получалось так легко. Вел первого снова и снова в вальсе, свободно расправив крылья, пока наконец не закружился танец их душ так, как надо, однако по-своему, особенно.       Лололошка выводит руку так, чтобы Люциус прокрутился под ней и вернулся обратно. Это было финальным штрихом в картине невообразимой красы.       – Отлично, уже намного лучше! Я могу сказать, что ты научился.       Руки Люциуса в его руках стали чем-то совершенно нормальным, естественным. Они стояли совсем близко, сохраняя зрительный контакт и этот волшебный момент в памяти.       – Я мог бы и лучше, если бы под ноги смотрел, а как туда смотреть, с тобой танцуя! – и краснеет в очередной раз от своих же слов. Эта атмосфера, это мгновение, когда так близко этот прекрасный человек, научивший не только вальсу, но и многому иному, неосознанно научивший.       – Конечно-конечно, – эта теплая усмешка на губах манила, или дело было в ее владельце. Время словно замерло в этой минуте. Люциус поймал себя на мысли, что хочет, как в тех романах. Что хочет поцеловать Лололошку. Нет, он давно не ненавидит. Наоборот. Слишком отличались чувства от ненависти. Противоположны ей. Терять все равно нечего, правда?       Люциус сокращает расстояние между ними, зажмурив глаза, своими губами накрывая губы партнера. Неожиданно (потому что реакцию предсказать было нельзя) получает ответ, и поцелуй на деле происходит. Нежный и невесомый, неповторимый и невероятный. Потому что первый. Потому что взаимный. Вот оно, как бабочки в животе ощущаются. Познал наконец.       – Я… Ты… – отстранившись, выдыхает Люциус, широко распахнув веки. Он это сделал только что… серьезно сделал. И понравилось главное. Очень понравилось.       – Я тебе нравлюсь? – интересуется Лололошка без насмешки, ожидая услышать честный ответ. Хотя, пожалуй, все довольно очевидно.       – Очень, – тихо сказал, отводя взгляд в смятении.       – Присядем?       – Ага.       Возвращаются на траву, немного все-таки утомленные активностью. Молчат каждый о своем. Люциус нервно размышляет о возможных вариантах развития дальнейших событий. Возможно, Лололошка больше никогда не захочет с ним общаться. Или еще что похуже. Масса таких исходов. И пока он здесь. Никуда не уходит, не посылает его. Странно, но хорошо. На руку, которой опирается на землю Люциус, ложится мягко ладонь. Как током прошибает. Резко поворачивает голову на Лололошку, и тот тоже на него смотрит.       – А я? Я тебе нравлюсь? – надежды в этих словах где-то наравне с отчаянием.       – Да. Не думал, что вообще когда-то поговорим об этом, но да, – чешет затылок. И эта лучезарная улыбка, только теперь Люциус чувствует: она ему подарена. Только ему одному. Порыв, который за день, сильнее разума. Обнимает Лололошку, как самое дорогое, что у него есть, сжимая ткань толстовки в пальцах. Дышит в шею, чувствуя запах полевых цветов и, пожалуй, леса после дождя. Судорожно вдыхает не зная, что делать и что говорить. Однако знает одно: что бы он ни сказал и ни сделал, его примут. До сих пор же принимают, точнее один человек, что гладит теперь по голове, умиротворяюще перебирая пепельные пряди. Удивительно. В реальность сложно поверить.       Люциус отлепляется от Лололошки, в этот раз самостоятельно беря его за руку. Вечность хотелось провести, согреваясь от ставшего родным света. Тяжело поверить в том числе и в то, что искалеченный естеством он может быть кому-то нужен, но Лололошка бы точно не обманул. А это значит, что душа Люциуса не безнадежна и поддается исцелению.       – И мы можем теперь что-то вроде встре… ча… Быть парой?       – Если ты сам того хочешь, Люци, – внимательно всматривается в лицо Люциуса, размышляя над собственными желаниями. Да, он точно хочет. Хочет заботиться и оберегать в бывшем совершенно несчастного полубога. Хочет подарить свою любовь в том количестве, какое потребуется. Чувствам этим не один день, поэтому смог выдерживать иногда невыносимый характер Люциуса. Поэтому волновался за него и сейчас: не ошибется ли несведущий в этих делах со своим выбором?       – Хочу! Кхм, то есть, да, хочу. Я… Можно я тебя поцелую?       – А в первый раз чего не спросил? – рассмеялся Лололошка.       – Просто молчи! – сам до невозможности довольно усмехается, увлекая в поцелуй уже новый, наполненный уже иным. Лололошка с легкостью и будто знанием дела перехватывает инициативу, а Люциус и не прочь довериться впервые в жизни.       Осознает, что готов открыться и доверить всего себя только одному-единственному и неповторимому смертному. Это пугает и будоражит одновременно. И все же это правильный выбор. Самое правильное, что было в его никчемной жизни, ранее наполненной сплошной тьмой.       Они просидели так, разговаривая обо всем на свете, держась за руки, целуясь и обнимаясь, смеясь с глупых шуток и любуясь пейзажем да самой темноты. Люциус чувствовал себя счастливым и сильно расстроился, когда Лололошка сказал, что ему стоит идти, ведь вставать предстояло рано: за хозяйством не так просто следить. Поделать нечего. Проводил его до дома и перед тем как отправиться восвояси, заглянул в озера чужих глаз, а напоследок их обладатель оставил где-то в волосах прикосновение самых чудесных на свете губ.       Только теперь ощущалось, как же в замке холодно и одиноко на самом деле. Время до встречи в Ордене пролетело незаметно за тяжелыми раздумьями и хождением из стороны в сторону. В предчувствии было нечто тревожное. Но произойти ничего не может, ведь Лололошка ни в коем случае бы его не подставил! Он его любит. А тех, кого любят, не предают. Так что все будет нормально. Сделает, что просят, и все с того. Может, тогда у Лололошки появится больше свободного времени, когда с Древом жизни дело будет улажено? И это время он сможет провести с Люциусом. Все отлично, все в выигрыше.       Явился без опозданий, заприметив сразу непонятный массивный механизм прямо рядом с Древом. И Лололошку в очках, о чем-то беседующего с Катриной. О чем-то серьезном, ведь брови были сведены у переносицы. Ранние морщины обеспечены. Вскоре Люциуса заметили, пусть могли и раньше, если бы тот не стоял в сторонке, переминаясь с ноги на ногу, а в остальном признаков жизни не подавая.       – Ты пришел! Замечательно, мы как раз закончили приготовления, – Лололошка подошел и обнял в знак приветствия. Облегчение звучало в голосе очень явно, объясняя утомленный сильнее обычного вид. Да уж, такие махины точно не по щелчку пальцев создаются.       – Естественно пришел, – слегка смутился от присутствия людей вокруг, непривычно было одновременно чувства проявлять и надменный образ, по крайней мере частично, скрестив руки на груди, сохранять пытаться. Они ведь не наедине, а значит все как обычно раньше случалось – наперекосяк. – Так что там от меня требуется?       – Просто залезь в эту машину, – указал на строение, замеченное ранее. – И направь свою силу в устройство. Это все.       Полубог медленно кивает, ведь и в самом деле ничего сложного нет. И пойти не так ничего не может объективно. Только вот когда сделано было все точно по инструкции, произошло нечто непредвиденное. В Древе открылся портал.       А Люциуса нигде не было. Он исчез.       Что-то определенно пошло не так.