Лезвие

      У Суини Тодда есть бритвы. Серебряные острые бритвы, которые он бережно держит в руках, будто бы боясь поломать, что почти невозможно, любуется ими, любит, дорожит. Они для него самое важное, помимо умершей жены и потерянной дочери. Он зовёт их друзьями, он считает их друзьями. Они всегда были его друзьями и он дорожил ими, ещё до того как тогда ещё Бенджамин Баркер стал Суини Тоддом, дорожил ещё до того, как сошёл с ума. Тодд убивает ими своих клиентов, одного за другим, окрашивая прелестные изделия в кроваво-красный, каждый раз, безумно улыбаясь. Он всегда был цирюльником, всегда брил людей. И он остался им, только теперь он стал убивать. Убивать? Ха... Очищать мир от черни, как бы сказал он, ведь все люди - это прогнившие ублюдки, загрязняющие и так прогнивший город, в ещё более прогнившем мире. Всё заслуживают смерти... Они, он... И она.       У Нелли есть лезвие. Обычное острое лезвие из обычного металла, поломанное, старое, даже ржавое. Она сжимает его в руках, не заботясь ни о коже, ни о предмете, ей всё равно, как раз для этого она и берёт его в руки, чтобы причинить себе боль... Она не считает лезвие чем-то важным - это всего лишь лезвие. Всего лишь вещь. Острая полезная вещь. Предмет, не живой, не умеющий думать, чувствовать... Лезвие - лишь вещь, способная причинить вред. Она режет себя им. Режет ночью, пока никто не видит, рыдая от боли, но не физической. Она уже перестала чувствовать телесную боль, она привыкла. Нелли рыдает не из-за этого, она рыдает из-за своей ничтожности, из-за чего и режет себя. Режет руки, плечи, ноги, иногда торс, всё, чтобы наказать себя. Наказать за то, что её ненавидит Суини. Она ненавидит себя за это, ненавидит больше чем судью, сломавшего жизнь её любимого. Боль ей уже давно не страшна и даже начала приносить удовольствие, хоть Нелли и не хочет этого признавать... Она просто этого не хочет, но продолжает истязать собственное тело, потому что не может остановится. Так же, как и он.       Суини убивает своими бритвами других людей, жестоко, без остановки, получая садистское удовольствие. Режет ими других, хочет причинить боль, чтобы удовлетворить себя. Дело уже даже не в мести, он просто стал психом, жаждущим больше крови, больше жертв, больше страдания и убийства. Он стал монстром, продолжающим убивать лишь из-за удовольствия, совершенно забывая о том, ради чего всё это начал. Он никогда не был монстром, никогда не был садистом, всегда был добрым и понимающим... Каторга изменила его, клевета изменила его. Говорится, что если человек стал монстром, то значит, он был им всегда. Просто что-то пробудило этого спящего монстра, позволяя ему пролить кровь невинных людей.        Нелли тоже убивает, убивает лезвием, но убивает себя. Убивает себя медленно, не торопясь, иногда залечивая раны, чтобы предотвратить кровотечение и свою смерть. Она не боится смерти, но понимает, что умереть сейчас - глупо и эгоистично. Она не позволит себе умереть, пока Суини ей разрешит или не убьёт сам. Но всё же, она готовится к собственной смерти, истязая тело лезвием, с каждым днём всё жёстче, делая порезы глубже, чтобы кровь можно было остановить с гораздо большим трудом. Ей тоже это стало приносить удовольствие. Она стала мазохистской. Хотя нет, она ей и была. Была, ведь всегда мучила себя мыслями о том, что Бенджамин любит Люси, подслушивая их ночью, находясь в соседней комнате. Ей было больно и она получала от этого удовольствие, как и сейчас, только от физической боли.       Они разные, но похожи... Они оба убивают. И оба не могут остановиться.