Искра

Мицки был в отчаянии. В той стадии, когда и вера и какие либо желания уже утрачены. Он сидел под скалами, совершенно безразличный ко всему. Опустошённый. В руках была пустая бутылка самого крепкого саке. Рядом лежало ещё несколько, но напиться он не мог. При всем желании. Его тело просто слишком быстро все это уничтожало, не давая мозгу опьянеть и отключиться. Хотя бы ненадолго. Но почему он продолжал пытаться напиться Мицки не знал. Вероятно, потому что в этих действиях не было смысла, и они никак не задействовали его мысли. Не тревожили пустоты. Не заставляли его кричать и рыдать от боли. Второй год Мицки пытался создать своего ребёнка, чтобы заполнить пустоту. Одиночество. Второй год каждая попытка оборачивалась провалом и болью. Разрывающим душу криком. Безумной истерикой, до порванного горла и разрухи от истерически мечущейся чакры. Как бы он не старался. Что бы не делал. Что бы не менял, результат был один. Все его дети умирали. Даже не родившись. Сначала он следовал тому, как его создавал отец, но ничего не получалось — эмбрион рос до определённого момента и сгорал. Клетки распадались, сгнивали в отвратительную жижу. Процесс был выверен до мелочей, Орочимару сам всё контролировал, но каждый раз они умирали, каждый из десяти зародышей сгнил. Как бы Мицки с отцом не пытались изменить технологию, сколько сил не тратили на зародыши — результат был одним — они умирали. Его клетки просто не давали продолжения. Что бы он в них не подмешивал, как бы не улучшал, не менял технологию. Всё было безрезультатно. Мицки перепробовал все гены, что должны были дать положительный результат, перепробовал множество вариаций изменения только своих генов, но безрезультатно. В конце концов даже Орочимару засомневался и попытался создать ещё одного ребёнка. Так у Мицки появился младший брат. Микадзуки в честь благополучно почившего любимого кота. Брата Мицки любил, но как он кричал, как умирало его сердце, когда он понял, что его клетки не дают жизни. Он пытался снова, и снова, и снова. Но это не работало. Как бы он не старался, эмбрионы умирали. Как бы совершенна не была технология. Потом он пытался забеременеть и самому родить ребёнка. К счастью тело позволяло так изменять форму, и долго держать женскую сущность. Только результат снова был тем же — каждый раз всё заканчивалось выкидышем. Кровью и слезами отчаянья. Каждый раз его скручивало болью, выламывало органы, и мертвый эмбрион покидал его тело. Первый месяц, четвертый, восьмой максимальный срок до которого дорос ребёнок в его теле. А потом его снова скрутило болью. Смертью. Они до последнего пытались спасти ребёнка, Мицки до последнего орал от боли, от отчаянья, но и этот тоже умер. Его клетки разложились и растеклись прямо в животе. Тогда в душе Мицки что-то окончательно сломалось. Он перестал держать женскую форму, но продолжил машинально искать варианты, чтобы получить своего ребёнка. Это было тупое следование плану, когда сам он уже потерял надежду. Отчаялся. Но ещё не настолько, чтобы остановиться. Принять смерть. Но настолько, чтобы это стало тупым, бесполезным действом. В конце он вообще докатился до того, чтобы вынашивать ребенка в своём обычном теле. Лишь немного модифицировал, создав идеальную среду для эмбриона. Все попытки, все варианты снова пошли по кругу. Снова же безрезультатно. Разве что при выкидыше было уже не так больно. Телу — душа всё ещё раскалывалась с каждым умершим зародышем. А три дня назад из него вытек последний эмбрион. В этот раз Мицки даже не дёргался. Его душа окончательно раскололась, рассыпалась осколками и даже на боль он не среагировал. Когда он понял что плод умер, то просто сел на пол, оперевшись на стену и пережидая пока всё закончится. Его взгляд, как и душа, был опустошён. Окончательно. После того, как отец привел его тело в порядок, он и пытался напиться. Также безрезультатно. От этого хотелось истерически, безумно смеяться. Но никаких сил у него не было. Он мог только сгорать под солнцем, смотря пустым взглядом куда-то в пространство. Ему было уже всё равно. Он сдался. Окончательно умер. В таком состоянии его и нашёл Боруто. По виду Мицки он сразу же всё понял. Узумаки тихо сел рядом и обнял, молча поддерживая, разделяя боль. Последний раз когда они виделись Мицки был беременной девушкой на седьмом месяце. А сейчас — совершенно мёртвым внутри парнем — догадаться было не сложно, что и эта попытка провалилась. А ведь тогда Боруто его даже искренне поздравил. Боруто… Мицки уткнулся носом в его плечо, погружаясь в любимый запах и воспоминания. Пять лет назад он окончательно оставил Коноху, перестав толком видеться даже с Узумаки. Из-за которого, собственно, и ушёл. Он долго, очень долго пытался объяснить ему свои чувства, что любит его. Долго ходил за ним. Сначала тихо, потом уже прямо и упорно заявляя о своих чувствах. Боруто в ответ смотрел… понимающе. Но не мог, отказывался быть с ним. Отказывался, потому что «неправильно». Потому что парни не могут быть вместе. Даже то, что они сами видели несколько таких пар в Конохе, не убеждало его. Он даже специально стал встречаться со старостой, чтобы выкинуть его, Мицки, из своей головы. Чтобы не смотреть в золотые глаза с любовью. Не переступить черту. Мицки давился болью. Слезами и комом в горле. Он выдержал ещё полгода и ушёл. А пара, на удивление, держалась все эти пять лет. Только полгода назад он расстался с Сумире. Все эти годы Узумаки периодически навещал его. Где-то раз в полгода. Они говорили пару часов, делились новостями, а потом он уходил. Только каждый раз Боруто смотрел любовно. Тоскливо. Отчаянно. Все эти годы. Особенно ему было плохо, когда он попадал на те моменты, когда дети Мицки умирали. Тогда в синих глазах была такая боль, такое желание успокоить, излечить сходящего с ума змея. Иногда его поддержка действительно не давала Мицки умереть. Но, даже у него есть предел. И он его достиг. А Боруто опять мог только молча обнимать. Только в этот раз Мицки это не помогало — он был разбит окончательно. В нём не поднималась даже любовь к Узумаки, глупая надежда, что, возможно, он останется с ним. Настолько ему было всё равно. Он даже не реагировал когда Боруто гладил его плечи и целовал в макушку. Раньше сердце бы восторженно трепетало, а сейчас оно только обессиленно дёргалось, стараясь гонять по организму кровь. Он не среагировал и когда его лицо подняли от плеча, нежно огладили щёки и легко поцеловали. Тёплое, невинное и трепетное касание губ. Ни грамма пошлости, только чистая любовь. Но Мицки даже глаза не открыл. Боруто это, видимо, было не особо нужно — он продолжал трепетно целовать его лицо. Щёки, губы, кончик носа, и воспалённые, дрожащие, сомкнутые веки. Только разум всё же брал над Мицки верх, даже в таком состоянии. — Зачем? Не давай мне пустую надежду. Я не выдержу. — Говорить было сложно — горло из-за постоянных истерик не успевало заживать, а от внутреннего слома слова не хотели ложиться на язык. И эти короткие фразы лишили его остатка сил — Мицки совсем обмяк в горячих руках. Совсем опустел. — Я бы не стал так над тобой издеваться. Не стал бы ранить. — Выдохнул Узумаки в ухо, обдав жаром. Остатки разума змея хотели кричать, что он ранил его своим молчанием. Ранил отношениями со старостой. Убивал каждый раз, как отворачивался, уходил. Но больше сил не было. Лишь под веками собирались слёзы боли. Отчаяния. — Я к тебе пришёл, Мицки. — Совсем тихо шепчет Боруто. Змей, всё-таки смог открыть глаза и посмотреть в его лицо. В груди, там где было убитое сердце, загорелось, затрепетало что-то маленькое. Тёплое. Живое. В голубых глазах солнца он увидел знакомую решимость. Любовь и принятие. Принятие Мицки. Искорка жизни разгоралась сильнее. Боруто поцеловал его снова, а из золотых глаз полились горячие слёзы. Боруто не соврал — он действительно пришёл к нему. Насовсем. Он наконец-то принял всю любовь — и свою, и Мицки. Он целовал его — жарко, жадно, эгоистично. Ставя на нежной, бледной коже собственнические метки, что горели, как ожоги. Проходились по каждой клетке разрядом молнии. Узумаки был с ним, любил его, заботился. Постепенно Мицки возвращался к жизни. Боль и желание ребёнка стирались под натиском жара его любимого и любящего солнца. Мицки оживал, расцветал и восхищённо стонал под Боруто, показывая, отдавая всю свою любовь. Все пять лет боли, отчаяния и беспросветного холода таяли в лучах горячего, живого Узумаки. Мицки забывал обо всём и погружался в счастье. Он был так счастлив, чувствовал себя таким живым, что даже не заметил изменений, не вспоминал того, что успел сделать со своим телом. Ровно до того момента, когда разглядел, как его плоский живот стал понемногу увеличиваться. Холод кошмара прошёл по его спине, скрутил каждую клетку. Паника захватывала сердце, разум. Сто пятый день беременности. Сто пять дней с их первой с Боруто близости. Внутри рос их ребёнок. Паника, ещё сильнее предыдущей, захватывала змея — страх потерять их ребёнка, ребенка Солнца, скручивал истерикой. До животных, кошмарных рыданий. Даже объятия Узумаки не помогали. Только успокоительные и витамины, которыми Мицки был напичкан сверх меры, держали его в отупевшем, но спокойном состоянии. Без истерик. Только забота Боруто, не давала ему забыться в кошмаре, потерять себя. И это сделалось чудом. На девятом месяце, на свет появился крошечный, выстраданный ребёнок с ярко жёлтыми волосами и полосками на щеках. Крошечная, но невероятно упёртая, обжигающая Искра нового солнца.