девочка-рассвет

Кружит темно-багряные листья промозглый осенний ветер, треплет разноцветные корабельные флаги в порту; завывает где-то в вышине уже близкая зима. Когда очередная шишка пихты падает Кадзухе под ноги, он чуть ведет левым плечом — в островной Инадзуме приближающийся беспощадный мороз ощущается очень остро: холодеют пальцы в черных перчатках, щекочет горячую шею ветер, а кончик носа становится опасно красным — того и гляди заболеет. Но он не двигается, и, продолжая стоять на ночном карауле у Тэнсюкаку, лишь посильнее перехватывает рукоять своего меча — на всякий случай. Безусловно, только идиот решится пробраться во дворец Ее Величества Сёгуна, но работу самураев никто не отменял. Устало прикрывая ясные гренадиновые глаза, Кадзуха краем уха слышит неясный трескающийся звук откуда-то сверху и, медленно поворачивая голову, в изумлении открывает рот. Она сидит на самой высокой, но не очень надежной ветке пихты буквально в нескольких метрах от дворца, и, беззаботно качая ногами, наблюдает за редкими бриллиантами звезд, рассыпанных по сапфирово-синему полотну бесконечного неба. Ночь подходит к концу, скоро кончится смена в карауле, и, пожалуй, стоит забыть об этом инциденте, но Кадхуха почему-то не может отвести от нее восхищенного взгляда. Должно быть, девчонка не думала ни о чем: ни об опасном периодическом треске ветки под ней; ни о том, что она находилась в опасной близости к резиденции Великого Сёгуна; а самурая рядом, она, видимо, даже не заметила, иначе явно не была бы настолько беззаботна. Осторожной дымкой касается земли предрассветный туман; кажется, надвигается что-то неотвратимое, но вместе с тем радостное. Небесный свод заливает бледно-розовой краской, из-за низких крыш внизу робко выглядывает ярко-желтое солнце; в воздухе пахнет только-только пробудившимися ото сна цветками сакуры. Кадзуха скользит взглядом по незнакомке, сидящей на ветке: поджав ноги, она неотрывно следит за тем, как поднимается золотой диск выше и выше; на секунду ему даже кажется, что от увиденного она даже перестает дышать. Яркие солнечные лучи играют в радужке ее горчичных глаз, ласкают чуть красные щеки и рассыпают по носу яркие веснушки. В голове Кадзухи тут же рождается очередное хокку; хочется воспеть ее красоту и сравнить девушку со счастливым знойным летом, но прежде чем он успевает достать из скрытого доспехом кармана потрепанный блокнот с пером, справа доносятся торопливые грузные шаги. — Каэдэхара, смена караула! Сменщик оказывается рядом с ним, и, едва заметно кивая, занимает свое место на посту. Удаляясь, Кадзуха с робкой надеждой кидает косой взгляд на столетнюю пихту, но, ожидаемо, девушки на ней уже нет — испарившуюся словно видение, он явно запомнит ее надолго. Кто знает, может, даже навсегда? *** Теплый лисий воротник надежно греет шею от шквального зимнего ветра, когда Кадзуха спускается по обледенелым каменным ступеням в сторону порта. Поднимает его повыше, скрывает свой краснеющий от холода нос, пока глаза выискивают небольшой магазинчик практически на отшибе от основного города. — Пожалуйста, господин Каэдэхара, не могли бы вы помочь с фейерверками в этот раз? — спросил у него Тома этим утром, когда встретил старого друга в чайном домике. — Госпожа Аяка и господин Аято слишком загружены делами резиденции, а в лавке Наганохары нужна пара рабочих рук, чтобы помочь доставить несколько коробок ко дворцу в честь праздника грядущего Нового года. — Конечно, — согласился он, допивая ароматный липовый чай, — только подскажи мне адрес. — Вы меня спасли! — счастливо выдохнул управляющий дома Камисато, и, попросив листок с пером у пробегающей мимо официантки, принялся записывать информацию аккуратным размашистым почерком. — Господин Наганохара немного глуховат, поэтому убедитесь, что он правильно понял, за чем вы именно пришли, — добавил он, передавая тонкую желтоватую бумагу другу. Кадзуха лишь кивнул в ответ, и, накидывая на плечи плащ, молча удалился. Нужный магазин находится быстро — уже через несколько минут самурай стоит у входа и осторожно стучит в дубовую двустворчатую дверь. За ней вдруг слышится громоподобный грохот; такой жуткий, что руки непроизвольно тянутся к семейному мечу; мигает бледно-зеленым Анемо Глаз Бога, висящий на одном из доспехов на правом плече. Дверь открывается внезапно, Кадзуха даже моргнуть не успевает, как встречается глазами с лимонными омутами напротив. — Чем могу помочь? — задорно спрашивает буквально вывалившаяся из лавки девчонка, будто бы вовсе не замечая ошалелого взгляда. — У нас очень много заказов в связи с приближающимся праздником Нового года, но если вы решите сделать у нас заказ, мы постараемся успеть вовремя! Кадзуха узнает ее по восхищенному взгляду — таким она две недели назад смотрела на зарождающийся на далеком горизонте рассвет, теперь же глаза цвета желтого апатита внимательно смотрят на него самого. — Э-э-э, — мнется он, когда брови девчонки уж очень выразительно сводятся к переносице, — я здесь по просьбе моего друга, он работает управляющим клана Камисато и… — О, так вы от Томы? — улыбчивое лицо незнакомки тут же понимающе светлеет. — Так бы сразу и сказали! — задорно смеется она, отчего у юного самурая где-то в груди теплым какао разливается счастье. — Меня зовут Ёимия, в этом году я отвечаю за фейерверки. — Каэдэхара Кадзуха, самурай Её Превосходительства Сёгуна, — представляется он и, кланяясь девушке, чуть заметно улыбается. — Рада знакомству! — звонко кивает в ответ она и, протягивая руку, касается ладонью холодных пальцев. Рука девчонки приятно греет замерзшего Кадзуху, но куда большее тепло он находит в ее аккуратной лучезарной улыбке, — будто само солнце поднялось в зенит и ласкало щеки. — Тома сказал, что вам нужна помощь в транспортировке фейерверков к Тэнсюкаку. — О да! — тут же кивает девчонка и, указывая пальцем на приличного размера коробки, стоящие у двери, добавляет. — К сожалению, мне не хватает рук, чтобы доставить это все вовремя. — С радостью помогу вам, — непроизвольная улыбка скользит по тонким изломанным губам, — позволите? Ёимия молча отходит в сторону и, наблюдая за тем, как бережно Кадзуха подхватывает одну из них под дно, как бы невзначай роняет: — Будьте осторожны, содержимое достаточно взрывоопасно. — Я понял, — со смешком добавляет он, прижимая коробку чуть ближе к себе, — буду предельно внимателен. «С предупреждением она явно опоздала», — мелькает у него в голове, когда одна из последних коробок оказывается на необходимом месте у резиденции. Кажется, девочка-рассвет уже взорвала его сердце миллионами горящих искорок надежды. Праздник Нового года проходит просто прекрасно — как, впрочем, и много раз до этого. В ночи резко гремит гром; в кобальтово-синем небе взрывается первый фейерверк от юной мисс Наганохары, а у Кадзухи замирает дыхание — будто сотни разноцветных звезд срываются с ежевичного полотна прямо в руки. Набатом в ушах стучит, бешено колотится сердце, — как у такой маленькой девчонки получилось сделать нечто настолько грандиозное? Салют кончается в четверть первого ночи, а юный самурай так и остается стоять в толпе зевак, пришедших на главную площадь города, чтобы насладиться праздником. Кадзуха приходит к ней на следующий день, — не ожидающая такого визита, Ёимия лишь с изумлением наблюдает за тем, как робко он мнется у дверей. — Господин Каэдэхара, не желаете присоединиться? — в предложении так и сквозит озорством вперемешку с хитростью, но он даже и не думает отказаться, а, наоборот, переступая порог мастерской, внимательно осматривает место, где происходит волшебство. Ёимия с удовольствием проводит экскурсию: показывает внушительные запасы пороха для фейерверков, раскидывает по столу свитки с изобретенными ею узорами салютов, а когда Кадзуха открывает какую-то книжку с полки недалеко, тут же принимается за рассказ о том, что семья Наганохара ведет учет всех сделанных фейерверков. На немой вопрос она лишь улыбается и, складывая бумажный самолетик, объясняет, что каждый огонек собирается по определенной формуле, и, если когда-то к ней обратятся с просьбой повторить одну из ее работ, она с легкостью сможет это сделать. — Хотите, сделаем один вместе? — робко спрашивает она, чувствуя, как почему-то от одного вопроса подкашиваются колени. — Хочу. Они становятся к старому рабочему столу из отоги вместе, и, когда крепкое мужское плечо случайно касается острого девичьего, Ёимия чувствует как сжимается от волнения сердце, — может, заболела? Она кидает на него взгляд топазовых глаз из-под опущенных ресниц — больным он не кажется, ну, разве что, как-то странно пылают турмалином щеки юного самурая. Нежные бархатные пальцы касаются маленькой баночки с порохом, поддевают крышку; через секунду их накрывают собой грубые, с мозолями от меча ладони. — Давай помогу, — выдыхает ей в тонкую шею Кадзуха, и Ёимия снова теряется в словах — да что такое, неужели правда заболела? На Инадзуму опускается вечер — спокойный первый день года плавно клонится к закату, зажигаются фонари на улицах, мерцают золотом окна домов в деревне ниже по склону. Кадзуха держит в горячих ладонях первый фейерверк, когда Ёимия с хитренькой улыбкой хватает его за рукав и, увлекая за собой из дома, бежит выше по ступенькам. Он едва успевает за ней, но руку отпускать даже не думает, — уж слишком тепло ее тела поселилось где-то глубоко внутри. Они оказываются на небольшом пригорке через пару минут, и, когда Кадзуха останавливается на несколько секунд, чтобы перевести дыхание, Ёимия счастливо выдыхает: — Хочешь запустить его… со мной? Внятный ответ острыми шипами царапает растерзанное холодным воздухом горло, трепетным волнением до боли сжимает грудину, и Кадзуха лишь кивает, осторожно касаясь ярко-оранжевого салюта. Через несколько минут пурпурно-синее небо взрывается россыпью багряных кленовых листьев, которые рассыпаются на тысячи ярко-желтых, подобно самому лету, искр; Ёимия неотрывно и явно не без гордости смотрит на свое творение, когда холодная ладонь Кадзухи сжимает ее пальцы. — Ты удивительна, Ёимия. — Мы оба постарались, знаешь ли, — отшучивается она, но руку не убирает. Мисс Наганохара легко касается грубой костяшки на большом пальце и, поворачивая голову к самураю, замечает, как в гренадиновых глазах отражается огненный листопад. — Давай постоим так еще… немного? — Конечно, — кивает она. В ту ночь они не расстаются до рассвета. *** Девочка-рассвет приходит в жизнь Кадзухи промозглой ненавистной зимой, отогревая его холодное сердце собственным светом. Он слышит, что в народе ее за глаза называют «королева праздника лета», — лучше и не придумаешь, ведь вместе с ней в его жизни все дни стали похожи на теплый знойный вечер на острове Рито. Дни сменяют недели, за зимой приходит весна: нерешительно легкий весенний бриз разгоняет серые тяжелые тучи, обнажает бесконечное лазурное небо. Макушки деревьев на фоне небесной синевы вырисовывают паутинку узоров пока еще голыми ветками, когда по нежно-голубому полотну скользят редкие облака. Каэдэхара Кадзуха становится частым гостем в «Фейерверках Наганохары» — пожалуй, даже слишком частым, — причем он понимает это только тогда, когда детвора, нарезающая круги вокруг Ёимии, начинает называть его «старший братик Кадзуха». Новое звание самураю нравится куда больше чем все его старые, а когда один из ребятишек рисует спящему в свой выходной в гамаке у магазинчика Кадзухе усы с помощью рисовальной кисти, он громко и заливисто смеется. Смеется так, как научила его Ёимия. Последний сын клана Каэдэхара, обладатель древнего меча Кагоцурубэ Иссин, самурай Ее Превосходительства, он никогда не думал, что можно быть настолько счастливым. Подобно раскатистому грому в одно чересчур холодное для весны утро в Инадзуме гремит Указ Сакоку. Люди прячут улыбки, запирают в дальний ящик присущее веселье, скрывают от общественности свои Глаза Бога. Кадзуха замечает, как угасает вечно улыбчивая Ёимия — как дарить людям радость, когда вокруг сплошное всеобщее горькое уныние? Однажды он приходит раньше обычного и, замечая девочку-рассвет сидящей на ступеньках семейного магазина, пристально смотрит на то, как дрожат острые хрупкие плечи. Она явно плачет — тихонько, будто боясь показать людям слезы, вытирает худым запястьем красные щеки, сжимает пальцы в каменные кулаки. Кадзуха подходит неожиданно бесшумно и, садясь на корточки напротив, вытирает собственными ладонями бриллиантовые дорожки беззвучных слез. — Т-ш-ш-ш, — тихо шепчет он, когда Ёимия утыкается лбом в его ключицу. — Не плачьте, Ваше Величество, все еще впереди, — продолжает он, ласково касаясь тонкими губами ее лба, — все образуется. — По улицам бродит страх, — тихо произносит она, медленно успокаиваясь, когда его пальцы мягко оглаживают ее поясницу, — для радости нет места. Самурай молчит, но Ёимию из рук не выпускает — садится рядом, прижимает ее еще ближе, так, чтобы острые лопатки коснулись теплой мужской груди. — В моей жизни тоже не было радости, пока в нее не пришла ты, — роняет вместе с поцелуем в затылок он, — все образуется, я уверен. Главное, не растеряй себя, хорошо? — Хорошо, — шмыгает носом она, расслабляясь в заботливых руках своего молодого человека. — Пока ты рядом, я буду собой, обещаю. На кобальтово-синем небе рассыпается звездная крошка огоньков. *** Крепко сжимая в левой руке Электро Глаз Бога, Кадзуха зажимает правой рукой свою рану в боку, быстрые ноги мешают уличную грязь. Первый летний дождь беспощадно льется из сгустившихся над Инадзумой тяжелых туч, ослепительно-прекрасная молния вспарывает собой черное небо над головой; злые морские волны, огрызаясь, бьют навстречу дождевым нитям, шумно и угрожающе гремит гром. С губ Кадзухи срывается болезненный стон, но ноги несут его все дальше от Тэнсюкаку; за очередным поворотом виднеется, наконец, знакомый магазинчик. Когда он стучит в дубовую дверь, глаза практически закрываются, а сердце разрывается от боли; друг, лучший друг, остается лишь в воспоминаниях, как, собственно, и легендарное Мусо но Хитотачи. — О Архонты, Кадзуха, я так волновалась, — причитает Ёимия, едва открывается дверь. Женские руки крепко обнимают его за шею, губы быстрым поцелуем проходятся по красным от бега щекам. Без промедления запуская его внутрь, она закрывается на замок и, зажигая старую керосиновую лампу на входе, кидается к самураю. — Ты знаешь, что на тебя объявлена охота, верно? — Знаю, — зло срывается с его губ, и через секунду он снова протяжно стонет, съезжая по стенке прихожей на пол. Заботливые руки не дают ему упасть — подхватывая его практически у дощатого пола, Ёимия осторожно сажает его, и, кидаясь в другую комнату за аптечкой, судорожно ищет спирт и бинты. — Я была в городе, когда это все началось, — спешно объясняет она, стаскивая с него рубашку, и, замечая колотую рану на боку, непроизвольно ахает, — я так испугалась, искала тебя везде, а потом вернулась домой, так и знала, что ты придешь. Кадзуха старается терпеть невыносимую боль, до крови закусывая губу, — Ёимия работает на одном дыхании, — привычные действия для того, кто практически всю жизнь лечил себе раны, полученные при изготовлении фейерверков. Едва наложенный на рану бинт тут же пропитывается багряной кровью, но самурай уже может хотя бы дышать без боли, что он и делает, касаясь затылком деревянной стены. — Что ты… — Я уезжаю, Ёми. Кадзуха не смотрит, но чувствует, как крепче сжимает в своих пальцах его ладонь мисс Наганохара; как шмыгает носом. — Я понимаю, да, — кивает словно китайский болванчик она, — да, нет другого выхода, и я тоже… — Ты останешься, — режет словно нож он. — Я не останусь тут без тебя! — запально кричит она, отпуская его руку, ее жест ярости не остается незамеченным. — Твой отец остается здесь, он без тебя не сможет, — объясняет Кадзуха ей, отмечая, как покраснело ее лицо, — а ты не сможешь без своих фейерверков, детворы под окнами… У людей этой страны отобрали все, но ты, Ёми, именно ты, сможешь поселить в их сердцах радость. — У меня нет радости без тебя, — надрывно шепчет она, поднимая голову. И теперь Кадзуха видит; видит и запоминает — свои любимые глаза цвета горчицы, россыпь солнечных поцелуев на щеках, чуть вздернутый вверх нос и самую яркую, но безумно несчастную ломаную улыбку на губах. Не в силах сопротивляться нахлынувшим на него чувствам, он резко прижимает ее к себе и, касаясь губами губ, на выдохе шепчет: — Помнишь, мы делали фейерверк вместе? — Она кивает в непонимании, а Кадзуха продолжает говорить, оставляя на щеках легкие поцелуи, предназначенные для ее успокоения. — Я обещаю тебе, я вернусь, и мы запустим такой вместе еще много-много раз. Веришь мне? Горькие рыдания железной хваткой сковывают горло Ёимии, девичьи руки крепче прижимают мужское тело к себе, когда она, касаясь носом его ключицы, тихо-тихо шепчет: — Я буду ждать, — всхлип, — только, пожалуйста, вернись. — Я клянусь, — подтверждает свое обещание он, и, целуя ее в лоб особенно нежно, касается носом носа. Каэдэхара Кадзуха скрывается в чернильной темноте ночи, оставляя позади всю свою прежнюю жизнь; «Алькор» уносит юного ронина все дальше и дальше от родины. *** Ломая тонкие корочки льда на лужах, Ёимия без труда взбирается на небольшой пригорок у дома. Шуршащим ковром под ногами расстилаются разноцветные кленовые листья; еле ощутимо греет щеки осеннее солнце. С тех пор как Каэдэхара Кадзуха покидает Инадзуму, проходит уже три одиноких года, — но время не страшит мисс Наганохару. В конце концов, ее родиной управляют нерушимые идеалы вечности. В народе ходят слухи о том, что в страну прибыла некая Путешественница, которой покровительствует сам Гео Архонт; Ёимия молча слушает, в душе надеясь на то, что жестокий режим правящего Сёгуна в ближайшем времени будет изменен, и путешествующий по миру ронин-беглец сможет наконец вернуться домой. Забираясь повыше на стоящее вдалеке дерево, мисс Наганоахара поднимает полный горечи угасающей надежды взгляд на беззвездное небо — и куда подевались все бриллиантовые россыпи? Темно-кобальтовое полотно вспыхивает багряными листьями, рассыпается золотистыми искрами небосвод, — уже третий год подряд Ёимия изготавливает их фейерверк в этот день. Ей иррационально хочется верить в то, что Кадзуха может видеть, как переливается искристыми самоцветами их творение. — С днем рождения, Кадзуха, — шепчет она, не отводя взгляда от разукрашенных разноцветными огоньками небес. — Я скучаю. Падают на землю последние яркие вспышки, опасливо замирает мир вокруг; вдалеке звонко поет свою песню зяблик, живущий в соседнем лесу. — Я тоже скучал, — доносится откуда-то снизу, и Ёимия машинально опускает голову вниз, но уже через секунду прыгает на землю сама, предварительно выставив перед собой руки. Она уверена — он поймает. Всегда ловил. Кадзуха прижимает ее к себе крепко, жадно, будто в его руках — самое драгоценное сокровище, с которым он ни с кем не хочет делиться. Золотистые волосы щекочут нос, и он чихает, когда длинные девичьи пальцы зарываются в выгоревшие на солнце пряди. — Ты вернулся, вернулся, вернулся, — словно мантру шепчет Ёимия, вдыхая терпкий аромат его кожи. — Я же обещал, — просто отвечает он, оставляя нежный поцелуй на турмалиновой щеке. — Пообещай теперь никогда меня не оставлять, хорошо? — просит она, с надеждой смотря в его глаза. Кадзуха усмехается. — Обещаю. На ультрамариново-синем небе появляется полярная звезда. Необходимая для одиноких путников, указывающая на родной дом, она никогда не была нужна Каэдэхара Кадзухе, он и звезды-то особо и не любит. Потому что в его душе давно взрывается яркий фейерверк, и главное светило его жизни — одна королева праздника лета, пришедшая в его жизнь запоздалой зимой и украсившая суровые будни росчерком разноцветных искорок. Его Ёимия. Только она.