Время перемен

Осень - это пронизывающие ветра, холодные дожди и туманы, туманы, туманы. Осенний Лондон – это последнее место на Земле, где хотел бы оказаться Джон. Особенно, если вместо теплой, уютной квартиры тебе приходится ютиться в каком-то клоповнике, который лишь по ошибке назван хозяйкой «милой комнаткой». Нет, Джон, конечно, солдат и привык к лишениям, но сложно не мечтать о комфорте, когда за окном такая дрянь. Серость, серость, серость... Сколько оттенков может быть у серого цвета? За месяц пребывания в Лондоне Джон уже научился различать просто серый, темно-серый и очень серый. Но он уверен, что нет предела совершенству. После солнечного Афганистана от такого «засилья» красок накатывает апатия, а монотонный стук дождя по подоконнику заставляет тянуться к пистолету. С этого момента старый - добрый «SIG Sauer» оказывается заперт в верхнем ящике стола. Когда Джон по заданию психотерапевта достает ноутбук, чтобы напечатать блог, то рука неосознанно тянется нажать на курок. И не понятно, куда хочется, что бы попала пуля: в надоевший белый экран или в собственный череп. Кстати о психотерапевте. Вот в кого еще временами хочется всадить пулю. Женщина с лживо-сочувствующими глазами, которая из раза в раз приторно, неестественно улыбается и произносит одну и ту же фразу: «Джон, вы солдат. Вам нужно время, чтобы привыкнуть к гражданской жизни». И только по тому, как она это произносит, можно понять, насколько безразлична ей проблема Джона Ватсона. Нет, Джон не ненавидит ее за это. Он ее презирает. Эта женщина, он даже не утруждает себя запоминанием ее имени, каждый раз делает вид, что понимает его, что она стремится помочь. Но, черт возьми, как можно понять боль от ранения или чувство фантомной боли, которая в мгновение делает тебя инвалидом, только прочитав кучу умных книжек?! Уход с военной службы – сильный удар, а уход по ранению без возможности возврата – еще тяжелее. И каждый день теперь становится для Джона недремлющим Цербером его бессилия. Сначала Джон пытается убедить себя, что все еще наладится, все еще будет хорошо, и он даже пытается найти работу, но... Никому не нужен отставной военный врач, да пусть он даже трижды будет хорош в своем деле. Джон чужд этому миру. Он чувствует себя в нем беспомощным. Его навыки, полученные в Афганистане, не применимы к ежедневным будням. Он не может разобраться с кассовым аппаратом, теряется в количестве тех новых марок продуктов, что появились за время его отсутствия. Ведь война живет своим, отдельным, обособленным мирком и ей нет абсолютно никакого дела до выбора зубной пасты или покупки геля для душа. Помыться – это уже счастье. Когда Джон уже балансирует на краю – еще чуть-чуть и хозяйке придется отмывать стены от растекшихся по ним его мозгов – все меняет случай. Потолстевший и постаревший Майк Стамфорд, бывший сокурсник, так и фонтанирует оптимизмом и любовью к жизни. Джону даже приходится его осадить, напомнив, что он – уже не тот Джон, с которым они закатывали стандартные, дружеско-студенческие, попойки. Но Джон говорит с ним и впервые за долгое время собеседника не хочется послать ко всем чертям. А потом Майк приводит его в Бартс, по пути что-то сбивчиво объясняя про «местного гения Холмса». Но Джон не слушает. На него накатывает ностальгия, ведь госпиталь Святого Варфоломея – это место, откуда берут начала все его мечты. Да, здесь явно все изменилось. И Джон, с головой ушедший в воспоминания, даже вздрагивает, когда слышит откуда-то сбоку просьбу о сотовом. Высокий, в идеально сидящем приталенном пиджаке, Джон никогда не умел носить такие вещи, с тонкими пальцами, аристократической осанкой и пронизывающим насквозь взглядом серых глаз. Еще один оттенок серого, но он не вызывает отвращения. А вот вопросы, заданные этим непонятным, красивым до одури типом, вызывают яркую смесь удивления и восхищения. Яркую? Нет, показалось. Джон знает, в этом дрянном городе не может быть ничего яркого. Просто показалось. Все краски остались там, в жаркой пустыне. Когда мимо тебя свищут пули, а в крови бушует адреналин, то весь мир перед тобой открывается с иной, более красочной, стороны, распускается как невиданный экзотический цветок. К этому привыкаешь, такая жизнь затягивает. И без выброса этого своеобразного наркотика в кровь краски окружающего мира гаснут с каждым днем. Становятся все более и более тусклыми, как будто кто-то жмет на кнопочку минус в функциях регулировки яркости экрана. Только этот экран – твоя жизнь. Шерлок поражает Джона. Если тот разгадывает Ватсона с первой минуты, то Холмс – это комната, к которой еще только предстоит подобрать отмычку. И Джон не теряет надежду. С каждым днем, с каждой минутой проведенной вместе, щель в это хранилище секретов становится все шире и шире. Шерлок никогда не жалеет Джона и тот ему за это безмерно благодарен. От жалости и сочувствия его начало тошнить еще в госпитале, когда он тщетно пытался восстановить двигательные функции поврежденной руки. На миссис Хадсон он все-таки срывается, хоть и приносит сразу же свои извинения. Что с нее взять, женщина! А им вечно хочется жалеть и опекать слабых и немощных. Вот только Джон не из таких. Психосоматика – это, конечно, не приговор. Лечиться и лечиться успешно, но сделать это так легко и изящно, как Шерлок, пожалуй, не получалось ни у кого. Особенный, неповторимый. Именно эта его неповторимость заставляет Джона взять в руки ноутбук и начать записывать, конспектировать все моменты их стремительно закрутившейся жизни. Словно боясь, что все это - только красивый сон. Джону удается признаться себе, что страх белого листа – это его случай. Но Шерлок дает ему столько событий, что эта фобия сглаживается, а пальцы подрагивают от нетерпения. Не от тремора же, что за глупости, хочется скорее сесть за ноутбук пока свежи воспоминания и писать, писать, писать. Джону все-таки удается устроиться на работу. На полставки, вне соответствии своей квалификации. Конечно, Джону не хочется работать врачом общей практики, на временной скучной работе. Ведь он – военный хирург и выписывание капель от насморка – не то, о чем он мечтал. А всё эти погони, перестрелки, тяжесть заряженного пистолета в руке. Не об этом ли мечтают все мальчишки? Ну, кроме братьев Холмс, конечно. Но есть деньги и есть время, чтобы приглядывать за Шерлоком, который, к слову, ведет себя порой как маленький ребенок. И даже в этом умудряется удовлетворять одну из потребностей Джона – потребность в заботе. Работа врачом и служба в армии не проходит даром, чувство ответственности, кажется, уже вписалось в генетический код. Но с Гарри отношения продолжают оставаться в степени накала, и Шерлок – это отличный шанс выплеснуть на него свою заботу. К тому же, ему это действительно требуется. Джон, конечно, не признается, но это так приятно – чувствовать себя нужным. Джон надеялся, что с переездом на Бейкер-стрит кошмары навсегда покинут его сны. Ведь есть адреналин, есть щекочущее нервы ощущение близкой смерти, но... Но они еще с ним. Наверное, глупо было надеяться, что удовлетворение потребности в опасности так просто их уничтожит. Чаще всего, они возвращаются в те ночи, когда организм чересчур устает и не может сопротивляться накатывающим волнам прошлого. И тогда Джону действительно страшно. Он вновь, как наяву, слышит свист пуль, тяжелый звук, с каким мертвое тело ударяется о высохшую землю, чувствует в воздухе привкус крови, как она стекает по его рукам, ощущает, как песок скрипит на зубах и к нему возвращается боль от ударившей в плечо пули. Самому чертовски сложно, практически невозможно вынырнуть из этих кошмаров. Спасает только какой-нибудь резкий звук: писк будильника, вибрация телефона на прикроватной тумбочке или рваные звуки очередной скрипичной импровизации, раздающейся снизу. И каждый раз, открывая глаза после такой выматывающей ночи, Джон чувствует в воздухе знакомый запах дорогого парфюма, видит на столе чашку с горячим ароматным чаем и улыбается, улыбается, улыбается. Потому что осенний Лондон, возможно, не так уж и плох.