Это исключение из правил, повторяет для себя Гаара. Такого больше не будет, а если и будет, то не с ней.
Наруто в это время не думает вообще ни о чём, она занята: упоённо слюнявит-целует белую кожу близ кадыка, шумно сглатывает и греет-мурашит своим горячим дыханием. Подтягиваясь выше, к уху, вздыхает заполошно, шумно: короткие альфьи клычки в опасной близости к яремной венке, аж чешутся поставить метку — и Гаара, будто почувствовав это, услышав инстинктивный сигнал — дрожью по позвонкам, — недовольно отталкивает блондинку за лоб, приструнивает. Девчонка оказывается понятливая, с головой на плечах: шёпотом извиняясь за своё поведение, ластится к тонкой руке и сухо чмокает ребро ладони, ближе к косточке, пока не передумал и не выгнал.
— Быстрее, — негромко произносит Гаара, но в силу строгого характера и возбуждённой хрипотцы звучит это как приказ главнокомандующего армии. Наруто покорно вытягивается перед ним, хрустя шейными позвонками: на ней помятая худи с лисьей скалящейся мордой и размазанный до щёк сли́вовый блеск, глаза безумные, тёмные, как грозовое небо, но грозы нет и молний тоже — есть только вибрирующее, накаляющее воздух ощущение неизбежности: это произойдёт, они займутся сексом, даже если в квартире вспыхнет газ, если солнце вылетит из орбиты, если старый диван под ними сломается — а последнее действительно возможно, потому что короткие ножки скрипят по старому паркету от каждого движения-выдоха. Наруто несколько раз кивает и ско́ро вытряхивается из одежды, прикипая замёрзшим телом к его, неожиданно горячему. Пока языки увлечённо ласкаются, борясь за первенство в поцелуе, примеряясь, кто на что способен, девичья рука протискивается меж телами, оглаживает мимоходом напряжённый бледный живот и несмело касается истекающего смазкой члена. Узумаки прикусывает клыком губу, нервно облизывается: запах смешивается со вкусом металла, его так много, что во рту копится слюна, и хочется всего и сразу, и одновременно — сбавить темп; ей уже хватает ощущений, она буквально задыхается.
Кулак двигается вверх-вниз, распределяя естественную смазку по всей длине. Пальцы позорно трясутся и потеют от волнения: тело под ней мелко дрожит, поджимает тонкие губы; неуловимые светлые зрачки мечутся туда-сюда: с девичьего, до смешного сосредоточенного лица на руку — доверяют, но проверяют.
Когда Наруто, поддавшись внутреннему инстинкту, утробно и довольно порыкивает — привыкает, по глазам видно, как ей интересно-вкусно, Гаара впервые в жизни стонет в голос, раздражается из-за этого тут же: идёт на ответную ласку, накрывая женские ягодицы ладонями и изо всех сил сжимая — больно-щекотно — и блондинка визгливо вскрикивает, но тут же теряется в запахах и ощущениях и забывает обо всём. Дышит в шею, посасывает мочку уха, продолжает бессознательно сопеть: какой же он вкусный. Наруто Узумаки, общепризнанная балбеска и крикунья, душа любой компании, девушка, которая со всеми и всегда находит общий язык и ни на минуту не затыкается, сейчас — молчит, нарочно сжимая распухшие губы: ей не хочется, не можется, пока в лёгких, как бутоны роз, раскрываются новые оттенки его запаха.
Запаха омеги.
Смазки много, она не липкая, но скользкая, так и хочется попробовать на вкус, что Наруто и делает: кисло, но в целом приятно. Гаара этому пошлому жесту удивляется: позорно залипает, чуть ли не заглядывая зачарованно в рот — это был отвлекающий манёвр, и Узумаки уже устроилась на его обнажённых бёдрах, медленно и неотвратимо опускаясь на обильно текущий член. Она девственна и не растянута, но ей и не надо: как у всякого альфы, у неё высокий болевой порог и чувствует девчонка сейчас лишь колкий дискомфорт от непривычной наполненности: на её сосредоточенном мокром лице не дрожит и мускул, только рот открывается и закрывается от нажима челюсти: привыкает. Альфа внутри урчит. Сами по себе фрикции не приносят удовольствия, но этот неожиданно чарующий микс запахов, которым омега и альфа обмениваются, как самой сокровенной тайной, отпечатывается на губах-шее вместе с поцелуями и натурально кружит голову. Торопливая где-то грубость прелюдии сменяется монотонностью толчков, нежностью прикосновений, синхронизацией температуры тел и дыхания. Единый, слаженный, бесконечно совершенный механизм, движущий ту «ёбанную эволюцию», как сказал бы омега, вперёд.
Только что будет после этого? — об этом думает только Гаара. Глядя в бездумные синие глаза, полные оглушительного «хочу-тебя-хочу», он смиренно заключает в мыслях: «Один раз, ради себя, так уж и быть, — и всё!»
Гаара старше Узумаки Наруто лет на пять и он омега. Звучит как диагноз, диагноз и есть: к нему прилагается запах и набор повадок, болезней и стереотипов. Внешне его не отличить от альфы или беты, ведь парень довольно высок и весь состоит из гладких мышц и угловатых линий, что не свойственно омегам — мягким, низеньким, клишированно «приятным» и «хватательным». Гаара на первый взгляд производит впечатление сколовшегося студента-двоечника: у него нет бровей, мешки под глазами подчёркнуты тенями для бо́льшей выразительности (спрятать их, поверьте, было бы затруднительней) и взгляд из-под ресниц уж больно тяжёлый — под таким людей обычно размазывает, как под асфальтоукладчиком. Но Узумаки, впрочем, на это абсолютно, совершенно и кристаллически по хуй: он же пахнет этой дурманящей цитрусовой свежестью, он на вкус кислый, как любимые витаминки, а ещё он истинный. Только вот по совместительству ещё и репетитор по истории.
«Папа будет зол, даттебайо!» — испуганно думает Наруто, думает ещё немного и плюёт, ускоряя темп; ну и что? В конце концов, что папа ей,
альфе, сделает за связь с истинным? Она не забеременеет, всё сложилось на добровольной основе — иное школьница и предположить не могла, — так чего бояться?
Ниточка слюны тянется от его вкусной шеи к её полураскрытым губам; кусаться и метить он запретил, но от поцелуев-то не отказывался.
— Мокро, — недовольно пыхтит Гаара, хотя и не отстраняется, продолжая подставлять беззащитное горло с дрожащим кадыком: ему неожиданно нравится, без чужих горячих прикосновений как-то прохладно — то ли в душе, то ли в реальности; сейчас не до самоанализа. Мозг медленно перещёлкивается на авторежим, и студент отпускает себя, без труда подстраиваясь под рваный, суетливый темп бёдрами, будто они в каморке за школьным актовым залом и совсем скоро их хватятся одноклассники.
Гааре впервые хорошо до звёзд перед глазами: хочется одновременно прекратить эту сладкую одноразовую пытку и продлить её настолько, насколько возможно. Не было в его жизни такого спонтанного безумия — это первая и последняя слабость: за неё будет стыдно, но не обидно. Сейчас омеге хочется сжимать мягкую кожу женской талии и боков и кончить с девчонкой одновременно, а до этого — дышать ею: вдох-выдох, губы дрожат, глаза к потолку. Они не смотрят друг на друга, но и без того сохраняют доверительную близость, какую не достигнешь с каждым встречным.
Студент смазано отвечает на девичий поцелуй: никогда не любил в губы, но сейчас это как-то к месту, хоть и нелепо, словно им нечем заполнить паузу меж стонами. Они оба уже близки к финалу: одна по неопытности, другой — из-за долгого воздержания. Осознание того, что Гаара делает и с кем, вскоре бьёт его — как оргазм — ударом под дых, до потери дыхания. Щёки горят, как от мороза, по вискам и бёдрам щекотно стекают пот и сперма. И студент, бегло обтеревшись влажными салфетками и натянув на бёдра домашние штаны, говорит:
— Это больше не повторится.
Наруто пахнет чем-то свежим, лёгким, бодрящим — петрушкой, что ли, которую сам Гаара обычно добавлял во все блюда, или травой, какой пахнет привезённый братом из Индии элитный чай. Собаку но и сам хотел бы понять, почему его факт истинности не радует, даже не вводит в ступор своей оглушительной внезапностью, но он убеждает себя — и Наруто следом, что для него учёба и работа в приоритете. И для неё бы — тоже. Альфы ведь те ещё карьеристы.
— Мне… мне искать другого репетитора? — Наруто непонимающе рассматривает свои оранжевые спортивки в руках, шуршащие, как пакет на ветру, прежде чем обнаружить, что на ней из одежды только короткие белые носки. Похоже, она ещё не до конца понимает, о чём студент говорит, и потому не реагирует ожидаемо вспыльчиво.
Это ведь ёбанная эволюция придумала истинность, чтобы заставлять людей совокупляться и плодить на планете всё больше странных и одержимых запахами людей. Гаара к таким не относился, потому для него словосочетание «истинный/истинная альфа» не более чем прилагательное плюс существительное. Хорошо, также плюс удовольствие, отрицать тупо. Гаара не был единственным в этом мнении, нет, ведь мир не стоит на месте и не всем омегам хочется выполнять какое-то навязанное «предназначение», да только Наруто Узумаки, выходец из древнего японского клана, просто не могла думать так же.
Собаку но хочет спать: у него только-только был великолепный оргазм, какого он не ждал ещё ближайшие лет пять; тело ватное, мокрое, и надо бы в душ, но сперва он отводит туда девчонку и выдаёт ей большое полотенце. Дверь та закрывает, как крышку гроба — с неверием, что именно это с ней и происходит.
Он взрослый студент, она взрослая школьница.
Ему так стыдно… А ей, видимо, фиолетово.
На столике подле дивана разложены тетрадки с лекциями, которые они должны были разобрать и к которым не прикоснулись, полупустые кружки с остывшим зелёным чаем и ваза с конфетами, вокруг которой ореолом раскиданы фантики с кислыми шипучками — конфетами, которые Гаара терпеть не может (но они дешёвые!), а Узумаки, судя по всему, обожает.
Уже на выходе, с трудом напялив на себя тёплые кеды и проигнорировав вежливо поданную ложку для обуви, блондинка смотрит на него, наконец, яростно, вопросительно.
— Потому что я ребёнок? — звонко, на три тона выше нужного; Гаара хмурится. — Стыдно было прогнуться под школьницу, даттебайо? И теперь трусишь?
Студент вскидывает плечи и поджимает губы: многие альфы пытались задеть его подобными словами, когда он им отказывал. Он пытался выглядеть экстравагантно отчасти из-за их внимания, чтобы не лезли, сочли за своего или просто выбрали кого-то другого, кто «попроще», но сочный сильный запах оказывался слишком заманчив. Он и сейчас сыграл с ним злую шутку.
— Думай, прежде чем что-то сказать, Наруто-сан, я ведь всё тебе объяснил. Сожалею, но тебе придётся найти другого репетитора. Аванс верну на карту. До свидания.
У него в конце года защита диплома, он работает на кафедре и подрабатывает репетиторством, потому что с деньгами сейчас туго после переезда Темари, он максимально не готов к отношениям ни с кем. Да, в течку Гааре максимально плохо, настолько, что тело лихорадит и выделяет смазку без остановки, но он, опять же, не один такой. Это всё равно не повод подстраивать себя и свой привычный ритм жизни под кого-то, кто ему чужой. Чужой — значит ненужный. Наруто же — старшеклассница, обязанная посвятить всю жизнь той же самой учёбе, экономике и цифрам, чтобы стать достойной преемницей отцовского бизнеса, и одному только богу известно, зачем той сдалась эта история — из-за тройки в четверти, серьёзно?
Голубоглазая смотрит на него в ответ долго, пристально, а потом, обронив сухое: «Прощай,» — хлопает дверью так, что соседка Гаары по лестничной клетке, с пакетами и ключами в руках, роняет всё с испугу и визгливо материт школьницу вслед.
Это была их последняя встреча, думали они оба.
***
Гаара считал отношения обременительными, мешающими работе и попросту выматывающими — он уставал от людей, которые не уходили из его мира даже на покурить, а Наруто имела репутацию самого безалаберного и прилипчивого подростка. Она шумная, задаёт много вопросов, любит слюнявить шею… В общем, ничего такого приятного, из-за чего омежья сущность в парне сказала бы «вау» и сдалась (ха-ха) под натиском. У него скверный характер и он ненавидит ярлык «слабый», который висит на нём с появлением этих цитрусовых ноток в запахе — то есть, с рождения.
Одному комфортно.
Гааре стыдно, что он повёлся тогда на девичий напор и ответил на бестактный вопрос об истинности — а после и на поцелуй. Он позволил сексу произойти и себе — забыться. У него тогда не было течки и рассудок был абсолютно трезв — его вело обыкновенное желание из-за долгого воздержания: добровольное, обоюдное, но те последствия, к которым оно могло привести, того не стоили. Когда дверь захлопнулась за школьницей, Гаара сходил в душ, оделся и купил в аптеке самую дешёвую экстренную контрацепцию, а после его ожидал гормональный сбой и лёгкая депрессия, за которую его психолог сумела накопить себе на летний отпуск, а сам Гаара — про этот отпуск забыть.
Ему не хотелось объясняться перед господином Намикадзе, почему его дочь считает своего репетитора своим омегой, почему она забросила учёбу — а она бы забросила, потому что в подростковом возрасте найти себе омегу и нечаянно оплодотворить её — это как сходить в ларёк за сигаретами. Собаку но готов поспорить, Наруто даже не задумалась об этом, оглушённая радостью подвернувшегося первого секса — все альфы так глупы и беспечны, а потом как настоящие мрази носы воротят от матерей- и отцов-одиночек. Ей нужно подкопить ума для отношений и осознать, что секс с омегой не сделал её взрослой и могу́щей считать кого-то
своим. Взрослым человека делают разумные поступки и понимание чужих личных границ.
Но неудовлетворённость — а это была именно она — превратила Гаару немного в суку. В строгого препода в строгом костюме и со строгим взглядом из-под очков — от стресса в последнее время упало зрение. Теперь ему было с чем сравнивать. Сексуальный опыт с истинной, то самое удовольствие, искрящееся фейерверками в зажмуренных глазах и мурашками по позвонкам, то удивительное единение уже никто не мог переплюнуть — и это так бесило, кто бы знал.
— Здравствуй, — Гаара сжато кивает в приветствие, когда альфа внезапно отнимает смартфон от уха, замолкает и тянет носом воздух, поворачивая голову на девяносто градусов; он её, признаться честно, не узнал и не учуял издалека, но прятаться было бы ребячеством. Очередь в супермаркете из пяти людей и пяти тележек давит их ближе друг к другу, и их плечи вскоре плотно соприкасаются. Альфа ниже всего на пять сантиметров, хотя в Гааре добрые сто восемьдесят. Смотрит, не моргая — вспоминает,
помнит, тяжело сглатывает слюну, такая непривычно сбитая с толку. Она чувствует сладкую кислинку даже сквозь мужской хвойный парфюм и блокираторы — ведь стоят кожа к коже. Гаара кажется ей счастливым, но одиноким. Ей завидно.
Узумаки давно остригла свои длинные светлые волосы: у неё небрежное каре чуть ниже подбородка, словно сделанное собственноручно, и кончики выкрашены в тусклый оранжевый. Пухловатых щёк уже нет, как и мягкого животика — скулы и сухой пресс; излом талии по сравнению с бёдрами малый: много занимается с весом в зале. Глаза под оранжевыми стёклами очков тёмно-зелёные, но Собаку но помнит, что они у неё прозрачно-синие. Чёрная татуировка видна под коротким топом на молнии — большая и вихрастая, как круги на воде, с иероглифом «печать» внутри. У самого Гаары на лбу, под чёлкой, красным — «любовь».
«Печать.»
«Любовь.»
Символично.
Они на удивление быстро отказались друг от друга. Даже в мыслях. Про Гаару вы знаете — ему это было не надо, ну, а Наруто… было обидно. До слёз, до потасовок с одноклассниками, до первого отказа ночевать в родном доме — в клубе рядом с такими же отчаянными одиночками казалось уютнее. Наруто читала, что такое первый гон без истинного, и тот случился буквально спустя два дня после её первого раза, заставляя бросаться на всё, что течёт. Папа своими руками снял её с какой-то темноволосой омеги с жемчужными глазами (в свете клубных ламп они чудились ей бирюзовыми) и залепил несколько звонких пощёчин, прежде чем они поговорили внятно, без ругани. Он не отчитывал её, не давил своим альфьим запахом, хотя мог — но это с большой долей вероятности лишь раздразнило бы её, безбашенную; он просто пытался понять, почему дочь внезапно закрылась и перестала уделять время учёбе и тренировкам — и ему это удалось. Он отвёл её к Цунаде на обследование, та выписала подходящие организму подавители и отныне девочка проводила каждый гон в своей спальне, впуская поутру лишь папу с завтраком и таблетками, а по вечерам — домработника-бету.
Её колотило от жара и обиды, но она всё равно не призналась, что встреченный ею истинный оказался молоденьким рыжеволосым репетитором. Папа был слишком растерян и зол, он бы не отпустил его просто так — и Наруто это понимала. Она не собиралась удерживать его, как папа удерживал маму — в конце концов, те довели друг друга до развода и скандалов на каждом дне рождения дочери, которые та встречала и провожала со слезами на глазах. Это было пыткой, о которой, благо, внешний мир не узнал: все в её семье умели носить маски и её научили. Наруто, подумав, решила не быть жестокой ни к себе, ни к Гааре — в конце концов, они знали друг друга лишь несколько часов и крутились в разных кругах.
Круги эти внезапно соприкоснулись спустя семь лет, шестого августа в пять часов вечера — в маленьком столичном гипермаркете.
У двадцатичетырёхлетней Наруто в тележке гастрономический бардак, куча творожков, игрушечная жаба с катаной и пакет с популярными детскими пюрешками, которые ценятся больше за красиво оформленные баночки, чем за содержимое. У Гаары — замороженный говяжий язык, пучок петрушки и бутылка сакэ в матовом стекле. Они будто поменялись примитивными социальными ролями.
Блондинка, выдавив тусклую улыбку мужчине, спешно отворачивается, чтобы не цеплялись больше плечами, и продолжает прерванный разговор по телефону:
— Саске, я тут… да нормально всё… передай трубку Сакуре-чан. Да-да, я купила. И смесь взяла. И сыр. Я взяла три вида сыра, даттебайо! Больше не было, я не знаю, кто, блять, растаскал даже тот вонючий, с плесенью! Вино в моём подвале. Целую. Да не тебя, блять! Отдай опять Сакуре-чан! Кто тебе там звонит, кому ты нужен? Эй!
Настроение Гаары, квалифицированного преподавателя истории в «Суне», падает до такой степени, что как только он расплачивается за своё сакэ, то тут же откупоривает бутылку и делает крупный глоток под неодобрительный взгляд охранника. Жёлтая макушка молодой женщины — и, как видно, уже матери — скрывается за тонированным стеклом маленькой оранжевой иномарки.
***
Тридцать девять лет. Меняется причёска, меняется статус на работе — теперь он декан, без зазрения совести бухающий с ректором Ооноки по пятницам. Меняется даже мировоззрение, лишь круги под глазами, которые теперь не нужно подкреплять тенями, остаются неизменными.
Все вокруг, очевидно, сходят с ума. И Гаара вместе с ними. Он добровольно нянчится с детьми старших брата и сестры, отвозит их в садик по утрам и забирает, если надо. Гормоны отчего-то именно сейчас взлетают до высочайших показателей и его ведёт от одних только запахов мимо проходящих альф; вероятно, дело в том, что он поменял подавители и пользуется ими реже, потому что здоровье не резиновое, но, тем не менее, он-то уже научен думать мозгом — и всё страннее то, что его мозг не только благодаря алкоголю печально думает: «может, всё зря? Я действительно одинок». Неужели это
то самое время для отношений, которое он раньше не находил?
Почти идеальный детородный возраст, с видом знатока говорит Канкуро. Он-то знает, ведь его жена, глуповатая, но добрая Мацури, тяжело перенесла роды в свои семнадцать и врач строго-настрого запретил ей беременеть хотя бы до тридцати пяти. Очевидно, теперь, когда она будет каждую течку пичкать свой организм противозачаточными (чем раньше начинаешь неосторожно вести половую жизнь…), вероятность оплодотворения вообще опустится к нулю процентов.
Откуда Гаара знает это?
Просто он очень осторожный и пытливый.
Каждый его контакт с альфами одноразовый, как презерватив, и пресный, как больничная каша. Простая механика. Он никому не позволял седлать себя,
кроме Наруто — когда-то давно, в прошлой жизни, но подвыпившие альфы, которых он цеплял в клубах, принимали это за игру и никогда не были против.
Это не было игрой.
Гаара ненавидел подчинение себя — кем-то. Он не из тех омег, что с радостью отдадут другому свои дела и проблемы и позволят вести: как правило, такое бестолковое попустительство ни к чему хорошему не приводит. Синяки, нежелательные метки, недобровольная асфиксия — только начало нескромного списка. В этот топ входят и поцелуи.
Кроме Наруто Узумаки Гаара больше ни с кем не целовался. Это самому ему казалось каким-то предательством. Предательством чего — ещё надо подумать.
Мужчина сидит в ресторане вместе с братом, отмечая свой день рождения. Темари находится в другом зале, контролируя активных детей, а её муж, Шикамару, докуривает уже третью сигарету на улице, переписываясь с начальником по телефону.
— Ещё и куртку не надел, идиот ленивый, — только и буркает блондинка, устало падая на стул. В её бокале, который она тут же спешит поднять, плещется красное сухое вино, — за тебя и твоё почти семейное счастье, отото! — она намекает на кое-кого, всё ещё уверенная, что её дорогой младший брат не расстался, а лишь поссорился со своим очередным университетским обожателем. Рок Ли был хорошим и активным студентом-альфой, и в постели с ним летали искры, но его назойливая тактильность и — временами — глупость выводили Гаару из себя. Он не мешал людям совершать ошибки, такие как попытку поцеловать после перебора с алкоголем или спонтанные метки-укусы на шее, но делал выводы. Расстались они без шума и даже не отворачивались друг от друга, проходя по университетским коридорам.
Гаара смотрит на сестру, немного растрёпанную, впопыхах накрашенную, но улыбающуюся до морщинок в уголках раскосых глаз, и молча пьёт до дна. Сама всё поймёт.
Когда все подвыпившие ответственно разъезжаются по домам на такси, в свои тёплые и уютные семейные гнёзда, именинник предпочитает более дешёвое и быстрое метро — ехать всего минут двадцать, но он не расстроится, если докатится до конечной — это было бы символично. Но на выходе из бара он натыкается мутным взглядом на оранжевую, более богатую в сравнении с прошлой иномарку — в такой можно гробы с трупами перевозить, — и на те же стёкла очков — но уже прозрачные и с диоптриями. Наруто с длинными распущенными волосами и в тонком синем свитшоте — почти как школьница — спрыгивает с подножки, поддерживая золотистую юбку-миди с неприличным вырезом, и неловко протягивает ему зелёный букет.
— Шикамару написал, где ты празднуешь. Точнее, я заставила его. Хотела увидеть тебя, — а Собаку но и забыл, что те, вообще-то, хорошие друзья ещё с начальной школы; Нара в принципе неболтлив, поэтому узнавал о нём Гаара в основном через старшую сестру. — Неожиданно, правда? Я... давно шла к этому. Поздравляю, даттебайо.
Гаара смотрит на полевые цветы, которые, судя по помятости, сорваны ею лично, но где? Январь на дворе. Букет перевязан толстой бечёвкой и обрамлён спелой петрушкой — такими пышными и зелёными жменьками, что от их аромата уже кружится голова. Наруто пахнет так же. Возможно, голова кружится из-за неё.
— Это похоже на салат, — сконфуженно тянет красноволосый, шуткой сглаживая внутреннее напряжение: такое внимание его всегда напрягало, но не приторные полевые цветы он хотя бы жалует.
— Только немытый, так что закусывать не советую. Если ты не ждёшь такси, давай я тебя подвезу?
Не хочется быть некультурным и держать долгую паузу, поэтому он забирает забавный букет с чужих рук, стараясь меньше дышать носом: после большой порции вина и сакэ ощущать любимый, возбуждающий аромат — всё равно что топиться в ванне с феромонами.
— Поехали, — коротко, резко, на выдохе;
«наконец-то… Наверное.» Гаара шуршит по снегу до пассажирского сидения чуть ли не бегом — он ненавидит холод, кусающий за щиколотки, ему бы утопать пятками в песке и коптиться на солнце. Наруто же вообще не ощущает низкой температуры: у неё горят щёки, но только из-за внезапной сговорчивости такого вкусного мужчины; как странно, что он одинок, но не ей о таком думать. Блондинка водит лихо, вворачивая резкие повороты на лёгком ледке, но, благо, без напоминания останавливается у каждого светофора. Женские руки с отчего-то разбитыми костяшками обнимают руль, но на коротких ногтях сияет такой непривычный, неподходящий ей сдержанный маникюр.
Гаара всё такой же странный, но уже не угловатый, не бледный как мел — отдыхал недавно под пальмами, на щеках и кистях даже остался загар: ему идёт безумно, хотя он всё ещё похож на хорошо выточенную античную статую. Гаара всё сильнее напоминает альфу: вытянутый, сухой, остроносый и до безумия сдержанный что в поведении, что в одежде, но ему это идёт. Он не строит из себя никого, он самый настоящий, не готовый под одеялом густого альфьего аромата растечься лужицей — скорей готовый дать самому себе за такое отрезвляющую пощёчину. Мужчина приопускает боковое стекло, вдыхая мокрый зимний воздух и смог, и неуловимо расслабляется. Он любит контроль.
Они находятся рядом третий раз в жизни, но, как оказывается, им не нужно много слов, чтобы установить взаимопонимание.
Они устали. Искали что-то порознь, не цепляясь за тот злосчастный вечер, ведя себя достойно, не обманываясь — тогда они действительно мешались бы друг у друга под ногами. Но сейчас — глупо не верить в судьбу, ведь они оба, устроившись в этой жизни, до сих пор одиноки и тянутся, как идиоты, за старыми эмоциями и обрывочными воспоминаниями — тот вечер остался для двоих почти что сном, его можно было бы забыть, перекрыть чем-то более насыщенным, но не получалось.
Наруто, неловко улыбаясь, опускает окно и со своей стороны, пока они стоят в небольшой пробке — для заселённого машинами Токио это круглосуточная норма, — и тихо рассказывает о себе: она год была замужем за омегой, хотя встречалась с ней до этого пять лет, а познакомилась и того раньше — но то были самые скучные годы её жизни, ведь та не разделяла её увлечение спортом и была слишком эмоционально зависима; взрослой дочери каких-то Сакуры и Саске она приходится крёстной; её отец два года назад передал ей бразды правления строительной компанией (в ней же финдиректором уже полтора года работает Шикамару) и уехал со старым другом в другую страну; её жизнь сводится к двухкомнатной квартире и непривередливым в уходе жабкам, которых она купила вместо аллергенных псов-котов-хомяков.
— А у тебя есть домашние животные? — невзначай спрашивает, посматривая на навигатор, где вбит адрес дома омеги. Гаара кивает, не поворачивая головы, но сдерживая странную улыбку:
— Сфинкс.
Забавно. Нет, даже смешно.
— Мы поладим, — она осторожно кладёт руку на мужское колено ладонью вверх, но, будто одумавшись, хочет её убрать: слишком рано, думает, но Гаара сам обхватывает её, такую маленькую и хрупкую, ледяными кистями; ему нравится ненавязчивая тактильность и тепло, особенно замиксованные со смущением. Альфы иногда такие… непохожие на себя.
Как странно — помнить, что в их первую встречу и первых раз он был горячим как печка, а она — холодной и потной от волнения. Сейчас всё иначе, и Наруто рядом — совсем другая: с большими клыками, царапающими кончики губ, с крепким запахом и запасом манер, которые вбивали в неё, судя по идеальной осанке и строгому излому челюсти, силой. И вместе с тем она — мёд, патока, покорность, которую он поощряет иллюзорными почёсываниями за ухом. Альфа внутри урчит.
Они оба взрослые, пятилетняя разница в возрасте перестаёт иметь вес. Гаара живёт в центре, в большой однокомнатной квартире, за которую совсем недавно выплатил ипотеку. До восемнадцатого этажа они едут в лифте со стеклянными стенами, от которых двоится в глазах, держат в руках по пакету из магазина — заскочили по пути. Небольшой торт, бутылка коньяка и холодные закуски в шуршащих контейнерах — Узумаки оплатила кредиткой покупку прежде, чем мужчина достал свою: «в счёт подарка, которого нет, и не спорь!» — и он промолчал: пусть так. Пока Наруто моет руки в ванной, протрезвевший почти Гаара раскладывает еду на барной стойке и с трудом сдерживает улыбку.
Может, он слабак и попросту сдался природе, а может и сильный — раз покорно признаёт, что конкретно с этой женщиной ему хорошо, лучше, чем с кем-либо ещё, и хочется побыть немного слабее, чем он есть на самом деле.
«Я влюблён?» — эта мысль хлещет мужчину наотмашь по затылку, когда он видит, как Узумаки снимает очки, устало потирая красные веки, и разливает по бокалам дорогой коньяк. На её лице — старые татуировки полосок, неровные тени усталости, неподдельный интерес. Она смотрит на него не снисходительно, как обычные альфы (хотя такого с ним уже давно не бывало), не самоуверенно (с кем дурачки пытались бороться?..), а с любопытством (вау). Они сидят друг напротив друга, разделённые барной стойкой, чокаются бокалами, пьют и закусывают. Откуда-то из-за холодильника с громким мяуканьем выходит упитанный сфинкс, требуя от хозяина внимания. Обнюхивает Наруто, сонно прикусывая кончики её пальцев, пахнущие травой, — душистый букет Гаара поставил на подоконник, утром Шукаку точно попробует его на зуб, — и сворачивается горячим клубком у Гаары на коленях, урча и массируя его бедро отросшими когтями.
Наруто пьёт, зная, что на своей машине не уедет, а вызовет такси — ночевать на диване отказывается категорически. Они сидят на кухне несколько часов, не замолкая ни на минуту, поглаживая друг друга за кисти кончиками пальцев. Уставшие на пределе, после работы, общения и даже себя самих, но стремящиеся что-то внутри растормошить. Наверное, это ненормально — переспать больше пятнадцати лет назад, в первую же встречу, и только сейчас, спустя годы, незатейливо флиртовать. Они пахнут не друг другом, как тогда, но собой — так притягательно, что кожу мурашит: хочется касаться много и долго, впитать в себя, вжаться грудью в грудь до хруста костей. Тем не менее, алкоголь не спускает их с цепи: они научены контролировать ситуацию и даже сопротивляться густому запаху возбуждения. Дело лишь в том, что сейчас этот контроль ослаблен. Он ни к чему. Он — что-то типа затравки, человеческой прелюдии.
Сейчас такой спонтанный секс, как в первый раз, кажется смешным. Кому он сейчас нужен и что принесёт? Остаётся — прислушиваться, принюхиваться, улыбаться, договаривая чужие шутки. Им уютно в компании друга друга, на расстоянии полувытянутой руки, как не было уютно в мокрых страстных объятиях.
— Не могу надышаться тобой, даттебайо. Я навсегда запомнила твой запах, его ни с чем не спутать. Наверное, я дура, что не боролась? Или... — интимно шепчет Наруто, обжигая алкогольным поцелуем холодную гладкую щёку. Гаара подставился сам. — Да. Это бы лишь оттолкнуло тебя. Ты слишком независим. Но я... Мне нравится, что мы наравне, потому что... иногда я не вывожу быть альфой... Ох. Мне завтра на работу, надо попытаться поспать.
— Я вызову такси, — Гаара крепко обхватывает её затылок, не позволяя блондинке отстраниться. Они нежно сталкиваются лбами. На затылке Гаары тает чужая метка-укус, смешавшая его запах с чужим, сладковато-ореховым, и Наруто вблизи ощущает это, на секунду хмурит лоб, но тут же сдавленно фыркает. Складка на её лбу разглаживается, а морщинки в уголках глаз, напротив, очерчиваются от бессовестной усмешки. Чужая метка едва заметна и рассосётся окончательно за месяц, но если её сделает она — с разрешения Гаары — когда-нибудь в этой жизни, — то та останется навсегда. Её альфий запах не перебьют даже подавители, которые, хочется верить, омега уже забросил.
Если кто-то и может остаться с ним навсегда, возвращаясь из раза в раз, даже полжизни спустя — это только она.
Ждут такси на улице. Снег не идёт, на чёрном небе можно рассмотреть все звёзды. Наруто затягивается электронной сигаретой: бросает настоящие. Привкус её травянистого запаха разбавляется химозной черникой, но Гаара отстранённо подмечает, что ему и так нравится.
Омеге кажется, что он виноват. Они могли быть вместе намного раньше, не перебиваясь одноразовыми связями. Возможно, его идеальный план жизни, расписанный по минутам, не такой уж и идеальный.
— Я не знал, что будет так. — произносит он, наблюдая за аккуратными колечками сладкого дыма.
Так — что судьба всё равно сведёт. Так — что они, кажется, были слишком горды и независимы, и у них могло быть больше времени на счастье. Гаара талантлив и последователен, он сумел бы найти время для работы, учёбы и любви, и сумел бы контролировать в этом альфу, но тогда он просто не хотел. Надо было хотеть, думать наперёд, знать, что игра стоит свеч, но он не знал. Может, побоялся. Может, недооценил — пёстрая шутливая школьница не вызывала в нём доверия и не обладала тем внутренним спокойствием, которого он хотел бы от своей альфы.
— Всё нормально! — Наруто качает головой. — Не у всех истинных получается сразу, да и вообще — это притяжение не гарантия, оно же только на уровне инстинктов: толкает, даёт что-то там будущему потомству и всё такое. Я была той ещё балдой в школе и прекрасно понимаю, почему ты не захотел со мной возиться. Я выросла во многом благодаря тебе.
— Хотелось заткнуть меня по пояс?
— О да! — Узумаки озорно улыбается. Выдыхает дым через нос, затягивается в последний раз и облизывает пересохшие губы. — Но больше — ради отца. Он воспитывал меня с десяти лет сам и видел во мне себя.
— Это плохо. Ты есть ты.
Она пожимает плечами:
— Но мне нравится. Как я и говорила, иногда мне было тяжело, поэтому я хотела видеть рядом с собой того, кто поддержит, а не того, кого надо поддерживать. Я слабая, на самом деле, но я не хочу быть слабой — наверное, это мой путь ниндзя? — неловко посмеивается. — Поэтому я сейчас глава «Конохи», а не торчу где-то в клубе и не трахаю кого-то со слезами на глазах под «Fighting Dreamers».
— Что-то мне подсказывает, что это так или иначе твой пережитый опыт.
Она бьёт омегу по плечу, ничего не отвечая: возможно он угадал. Её такси уезжает, но Гаара стоит ещё десять минут на морозе и дышит остатками душистого аромата.
Ему тридцать девять. В груди распускаются первые ростки первой влюблённости, и это кажется чудаковатым сном, но мужчина уже давно решил, что сходит с ума, поэтому… Гаара просыпается с мыслью об блондинистой альфе, и это уже не полупьяная шутка, а отрезвляющая реальность. Собаку но качает рыжей головой — туда бабочки из живота перелетели и щекочут виски изнутри; он помнит её запах, помнит мягкость рук и губы на щеке, и это определённо лучше, чем спонтанный секс много лет назад — это трезво и по-взрослому, как-то даже романтично (тьфу-тьфу-тьфу), но ему хочется повторить.
Он собирается на работу, кормит Шукаку и находит в контактах номер Наруто, который, благо, додумался узнать прежде, чем она села в такси. Зовёт на свидание, не успевая посомневаться.
Через полгода он делает ей предложение.
У алтаря они оба стоят в мужских костюмах и улыбаются, как дураки.
