Я буду ждать тебя

***

      — Доброе утро, малыш, — улыбка Лорда, родная и любимая, озаряет лицо ничуть не хуже лучей солнца, струящихся из окна. Он целует спящего под боком и уткнувшегося в его плечо юношу в лоб. — Пора вставать.       Курильщик никогда не думал, что может быть настолько счастлив и что для этого нужен один-единственный человек. С Лордом он чувствовал себя особенным, самым драгоценным существом на всём белом свете. Золотоволосый обожал его, сдувал с него пылинки, оберегал от всех косых взглядов и был готов убить каждого, кто посмел бы сказать что-то неприятное о них. К счастью, таких глупцов не нашлось. Он дарил ему множество поцелуев везде и всюду, на что Табаки громко ругался с напускным недовольством, говоря о их бесстыдстве и зависти «бедных и одиноких» состайников. Он крепко прижимал его к себе по ночам и позволял делать всё, что вздумается, со своими волосами, лежа на его коленях — высшая степень доверия, по его словам. Лорд любил Курильщика целиком и полностью, и тот отвечал тем же. Он баюкал своего дракона в успокаивающих объятиях, пряча от кошмаров, и пел на ухо тихим шёпотом старые песни. Он уводил его с уроков на милые пикники, организовывая их порой в неожиданных местах. Он постоянно говорил о его красоте, отражая её в картинах, и со временем прекрасный эльф смог смотреться в зеркало без ощущения подступающей тошноты от собственного уродства. Длилось это не больше минуты, но и за это он был безмерно благодарен. Как и за то, что юный художник разглядел за агрессивной и безумной маской что-то ещё, другие эмоции и чувства, которые были частью Лорда истинного, и хранил их в самой глубине сердца, не делясь ни с кем больше. Прячась от всего Дома в самых разных его уголках, они были настоящими друг с другом. Это был их секрет. И всё равно их любовь ослепительно пылала, окрашивая стены, где они прижимались друг к другу, в ярко-красный. Стервятник жаловался Слепому, что отблески отношений этих двоих перекрывают рисунки в коридорах и никакие тряпки не могут оттереть их. В ответ Бледный говорил, что их чувства нашли отражение даже на Изнанке, то тут, то там мелькая алыми всполохами. Кажется, Дом впервые видел столь сильную любовь и старался запечатлеть её везде, где только мог.       И хоть Курильщик всё также не понимал это место и считал обитателей ненормальными и чудаковатыми, он стал задавать гораздо меньше вопросов, из-за чего Сфинкс был готов чуть ли не молиться на Лорда. Причина проста и очевидна: глаза с сердечками не замечали никого и ничего, кроме любимого дракона. Изредка, пока последний играл в карты в библиотеке, колясник возвращался к мучавшим его мыслям и приставал к безрукому состайнику вновь, который стойко терпел этот длительный вечер почти не закатывая глаз. Он знал, что пройдёт пара месяцев и любопытная и настойчивая натура Курильщика вернётся с ворохом новых вопросов уже на постоянной основе, но пока просто наслаждался тем, что это испытание приходится только на выходные.

***

      Многие люди говорят, что у жизни бывают чёрные и белые полосы, которые постоянно сменяют друг друга. Курильщик думал, его чёрная полоса начнётся летом, ведь стремительно приближался выпуск Лорда. Он снился ему по ночам порой, потому что назойливые страхи то и дело мелькали в голове. Колясник боялся, что возлюбленный не дождётся его в Наружности, найдёт себе кого-то получше или банально остынет за пару лет. Он боялся, что отец не сможет принять его выбор и воспротивится их отношениям. Он боялся, что поцелуй на выпускном станет последним. Но всё переменилось гораздо раньше.       Казалось бы, ничего не предвещало беды. Табаки, устроив на медосмотре в Могильнике очередное представление на «радость скучающих Пауков», получил направление в изолятор и великодушно преподнёс его Курильщику. Последний уезжал в Клетку в приподнятом настроении, успокоенный Лордом. Конечно, было бы замечательно, очутись они там вместе, но эльфийский принц покачал головой и сообщил о необходимости совершить что-то крайне возмутительное, как минимум подраться, для подобного наказания, после чего заверил, что будет смиренно ждать его возвращения и собирать большой букет незабудок, символа их любви. Художник в ответ рассмеялся, оставил на его щеке поцелуй и отправился в Клетку.       — Привет, Сфинкс! — произносит он по возвращении в неожиданно пустую комнату. Только безрукий юноша сидит на кровати в одном полотенце и выглядит не слишком здорово. — Ой, а что случилось?       — Чёрный случился, — хмуро отвечает тот, пытаясь вернуть пластырь на место. Ему ужасно не хочется быть тем, кто сообщит Курильщику плохие новости, но больше сейчас некому и это удручает. Вернувшихся из Клетки следует встречать с ликованием, а не с такими известиями и отсутствием эмоциональной поддержки, которую Сфинкс, голодный и сонный, избитый и полуголый, увы, предоставить не в состоянии.       — Что он натворил? Вы подрались? — юноша замечает, что состайник старается не смотреть ему в глаза, и это отражается испугом в голосе. — Сфинкс, что произошло?       — Слишком много слов, Курильщик, — усмехается последний, понимая, что тот уловил исходящие от него негативные эмоции. Сложно не понять, когда интонации насквозь пропитаны холодной ненавистью, а внешний вид только дополняет картину. — Ты ведь знаешь Лунную дорогу?       — Знаю.       — Та ещё дрянь на самом деле. На всех действует по-разному, но определённо ничего хорошего от неё ждать не стоит. Кажется, в Наружности такие вещи называют наркотиками. Похоже, в твоё отсутствие Лорд заскучал и решил побаловаться ей. В итоге оцепенел. Не реагировал вообще ни на что. Мы не знали, как долго будет длиться такое состояние, но оставались рядом. На всякий случай.       — А Чёрный?..       — Вызвался посидеть с ним во время обеда. Мы вернулись, а в комнате ни Лорда, ни Чёрного. Этот идиот отправил его в Могильник.       — Может, он хотел как лучше… — тихо протестует Курильщик, словно оправдывая того не перед Сфинксом, а перед собой.       — Ага, чтобы лучше было нам. Без Лорда. Слишком он неспокойный.       — Ты так говоришь, как будто его там убьют.       — Хуже, гораздо хуже… — безрукий начинает объяснять. — Видишь ли, в наших личных делах есть разные наклейки: синие, жёлтые и красные. И вот в этих красных и таится наибольшая опасность. Одна — ты асоциален и неуравновешен. Две — склонен к суициду и нуждаешься в усиленном контроле психотерапевта. Три — страдаешь неизлечимым психическим расстройством и нуждаешься в стационарном лечении, которого Дом предоставить тебе не в состоянии.       — А у Лорда их?       — Три. И боюсь, на этот раз, если не случится чуда, кто-нибудь обратит на это внимание.       — Чёрный об этом знал?       — Да. Если тебя это немного утешит, вчера я почти отправил его на тот свет. Думаю, до завтра-послезавтра он здесь не появится.       — Я убью его, — шипит колясник, походя на разъяренную кошку. Сфинкс не возражает, лишь отмечает про себя, что тот больше не плачет, а угрожает с нескрываемой агрессией. Сказывается общение с Лордом.       Стая возвращается с завтрака, и Табаки тут же принимается подбадривать художника поднимающими боевой дух песнями и словами о том, что ничего ещё не решено окончательно. Первое юноше особо и не требуется, а вот второе немного обнадёживает. Совсем немного, но на большее рассчитывать не приходится. По крайней мере сейчас. Вдобавок Шакал кормит самого юного обитателя четвёртой бутербродами, сделанными от «чистого сердца и с огромной любовью». В это же время общим мнением принимается решение о необходимости Сфинкса посетить Могильник на предмет тёплой беседы с Пауком Янусом касательно дальнейшей судьбы Лорда. Сам Сфинкс, мечтающий только о парочке бутербродов и кровати, начинает было отнекиваться, как натыкается на умоляющий взгляд Курильщика, чьё сердце вот-вот может разбиться из-за разлуки с первой любовью, и сдаётся. Ему сложно отказывать, особенно в таком состоянии. Поэтому безрукий тяжело вздыхает и уходит.       Время, пока он отсутствует, тянется невыносимо медленно. Напряженный колясник не находит себе места и беспокойно ползает по кровати, раздражая всех присутствующих, но никто не возражает. Все без слов понимают его переживания, поэтому терпят. Табаки говорит, что он стал лучше передвигаться, но художник не слушает, витая в своих мыслях. Что теперь будет с Лордом? Его отправят в Наружность? Вернётся ли он? Что будет с ними? Смогут ли поддерживать связь? Увидятся ли ещё хоть раз?..       — Эй, эй, эй, притормози, дорогуша, — Шакал машет перед его лицом руками.       — Что? — Курильщик растерянно хлопает глазами.       — Притормози, говорю. Сейчас из-за тебя тут ураган начнётся. Выглядит так, словно ты уже похоронил беднягу Лорда и оплакиваешь его.       Колясник касается щеки. И правда, она влажная от слёз. А он даже не заметил, погружённый в себя. Табаки придвигается ближе, почти вплотную, и поднимает его лицо за подбородок. Так, как делает Лорд во время поцелуев… Требовательно смотрит в глаза.       — Послушай меня, дорогуша, очень и очень внимательно. Я не знаю, что тут тебе наговорил Сфинкс, пока нас не было, хотя примерно догадываюсь, но выглядишь ты дерьмово. Я тебя такого, депрессивного и унылого, не пущу к Лорду. Ему и без тебя страшно, понимаешь? Ему грозит поездка чёрт знает куда, неизвестно на какой срок. Он даже не знает, сможет ли увидеть Дом, всех нас, и тебя в частности, ещё раз. Он нуждается в твоей поддержке и заботе. Ты должен прийти, ласково обнять, поцеловать в ушко или куда ему там нравится, тебе лучше знать, и сказать, что всё будет замечательно и что ты будешь вместе с ним. А не напугать своим видом будущей вдовы ещё больше.       — Спасибо, Табаки, — почему-то осипшим голосом произносит Курильщик. — За то, что вправил мне мозги. Парень из меня и правда никудышный.       — Ну нет, — возражает Шакал, активно помотав головой из стороны в сторону. — Парень ты очень даже ничего, судя по тому, что я видел сам, и по рассказам пьяного дракона. Просто сейчас ты в стрессовом состоянии. Но я рад, что смог тебе помочь. Обращайся, детка.       — Подожди… Он о нас рассказывал?       — Ну конечно. У нетрезвого человека всегда развязывается язык. О чём он говорит в первую очередь? Правильно, о том, от чего у него больше всего эмоций. А у Лорда сейчас все эмоции от тебя одного.       — А что именно он говорил?       — Не скажу, можешь даже не просить. Секреты наших алкогольных посиделок со Злым Эльфом, весьма редких, прошу заметить, останутся только нашими секретами.       — Пора, — не дав юному художнику ответить, вдруг говорит Слепой.       — Пора? Куда?       — К Лорду, конечно, — поясняет Табаки с ехидством. — Ты же не думал, что мы будем ждать здесь возвращения старины Сфинкса? Так мы и до рассвета ждать можем, учитывая, как он едва переставлял ноги, когда уходил. Человек две ночи не спал, ещё и ушёл голодный. Утомился, небось, от прогулки в одну сторону, там и уснул.       Пока все собирают вещи, Курильщик пытается выяснить, как вожак понял, что идти нужно именно сейчас. Лэри с важным видом рассуждает об особом «чутье стаи», запутывая колясника ещё больше. На его полную пафоса речь Шакал заявляет, что всё сказанное — глупость полнейшая, но чутьё действительно есть:       — Не только у нас, у всех стай Дома. Быть может, даже Фазаны способны ощущать что-то такое, но я не спрашивал.       — А я не испытывал подобного ни в первой, ни здесь, — юноша хмурится. Всё это не поддаётся никакой логике, оттого кажется ложью. Найти объяснение самому тоже не выходит. Разве проживание в одном месте несколько лет может развить телепатические способности? Очевидно, что нет.       — Что, не веришь?       — Не верю, — честно сознаётся он.       — Ну и зря. Дело в том, что ты слишком мало жил как среди Фазанов, так и среди нас. Великие вещи за месяц не делаются, — Табаки поднимает указательный палец вверх и потирает подбородок, изображая мудреца. — Мал ты ещё для такого, дитя.       — Хватит болтать, — обрывает обоих Слепой. — Времени не так много.       Оставшуюся часть сборов они проводят в тишине. Еду, бутылки с водой и сигареты – в рюкзаки на спинах неходячих, пледы и кофеварки – в руки ходячих. После чего они перемещаются для наиболее быстрого движения. Они – это Шакал и Курильщик. Один устраивается на плечах Лэри, другой – Македонского, чтобы не тащить с собой коляски и не возиться с ними позже. Напоследок Горбач берёт на руки Толстого и четвёртая наконец покидает комнату.

***

      Дверь в Могильник не заперта, но они не заходят внутрь. Ждут снаружи, сидя около холодной стены. В попытках развлечься затевают игру «Сделай из Курильщика красавца, дабы порадовать придирчивый взгляд серых лордовских глаз». Сам подопытный неловко возражает, что, возможно, нравится золотоволосому и таким. Его никто не слушает. В результате колясник обзаводится почти пунцовыми щеками от растираний, кокетливым бантиком в растрёпанных волосах, больше напоминающих гнездо Нанетты, ярко-голубой рубашкой Лорда вместо свитера и нарастающим гневом вперемешку с подступающей истерикой. Убеждая его в необходимости изменений внешности, Табаки несколько увлекается и выпаливает, что эльфийский принц — натура утончённая и требовательная, которой крайне важно, чтобы всё выглядело, как надо, а внешний вид художника отнюдь этому не соответствует. Он говорит и говорит, распаляясь всё больше, и понимает свой промах, только когда замечает возникшую неуверенность во взоре напротив. Тогда игра меняется на «Успокой Курильщика и убеди его, что он самый лучший на всём свете».       — Глупые какие-то у тебя игры, — невесело произносит колясник.       Шакал задыхается от возмущения и решает на него обидеться и молчать. Надолго его не хватает, и спустя пять минут он, как ни в чём не бывало, болтает. Никто уже не удивляется его поведению. Шумный любитель безделушек известен своим изменчивым настроением, и кому, как не родной стае, лучше знать все его оттенки.       Снова ожидание. Курильщик старается не тонуть в пугающих мыслях и держаться бодрячком. Македонский, который держит его за руку, старательно в этом помогает. Очень аккуратно, так, чтобы никто больше не заметил. В особенности Слепой и Табаки. Если они и видят, то предпочитают промолчать в этот раз, сделать исключение. Юному художнику и правда нужно чудо. Совсем чуть-чуть для себя и чудовищно много для Лорда. Последнего Македонский дать не может, не нарушив обещание, данное Сфинксу, поэтому колдует лишь самую малость. Он надеется, что и этого юноша не обнаружит. Но тот чувствует тепло, струящееся от его ладони, а вместе с ним нечто иное, что невозможно объяснить словами и что притупляет переживания, тревожащие сердце. Он благодарно улыбается и взглядом обещает молчать об этом впредь. Словно осознаёт, что состайник вытворяет запрещённое. Он знает, Мак поймёт и без слов, что он имел в виду. И он понимает. Обоим становится легче.       Дверь Могильника беззвучно распахивается и на пороге мелькает фигура Сфинкса. Четвёртая тут же поднимается на ноги и спешит за ним в палату к Лорду. Двигаются тихо, мягко ступая на пол, выстланный плиткой, дабы не разбудить Паучих и не навлечь на себя их гнев, но быстро: где-то совсем близко томится взаперти их Злой Эльф. По дороге безрукий отстаёт, но и без него все знают, куда идти. Шакал вновь говорит о чуйке стаи восторженным шёпотом и многозначительно подмигивает Курильщику. Тот не реагирует, слишком возбуждённый предстоящей встречей с любимым. Он бы поторапливал Македонского, который его несёт, каждую секунду, но лишняя скорость ни к чему и может породить только больше проблем. Однако юноша ощущает его нетерпеливость и так и делает шире шаг, вырываясь вперёд остальных. Они заходят в палату первыми. На белоснежной кровати сидит юноша в больничной рубашке, которая выглядит просто ужасно, но отнюдь не портит его внешность, как и всё, что он когда-либо надевал. Его красоте не сможет навредить даже самая отвратительная вещь в мире, куда уж там простой белой тряпке. Колясник бегло оглядывает помещение. Вторая кровать застелена и ещё помнит тело Сфинкса, сохранив на себе его отпечаток. На старенькой, но чистой тумбе пустая тарелка, временно исполняющая роль пепельницы. Под потолком сигаретный дым собирается в причудливые облачка, даже не собираясь выходить через вентиляцию.       — Курильщик, — непослушными губами произносит Лорд и бросает почти выкуренную сигарету в тарелку.       Македонский осторожно опускает свою ношу на его кровать и поспешно покидает комнату, давая им время. Не слишком много, он не сможет сдерживать чрезмерно активного Табаки вечно. Художник подползает к золотоволосому, жмётся к нему, как замерзший котёнок, в поисках родного тепла. Сейчас важны лишь объятия, такие же уютные, как и до посещения Клетки, которые дарит ему прекрасный эльф. Не в силах больше терпеть, он целует колясника и притягивает ещё ближе, не оставляя пространства между ними. В этом поцелуе их страх и тающая надежда на хороший исход, одни на двоих. В этом поцелуе их нежность и любовь, что хранились в сердцах во время разлуки. Он ещё не последний, но кажется таковым. Мерзкое чувство.       — Тебе, конечно, очень идёт моя рубашка, но объясни мне, что с тобой сотворили? Табаки постарался? — улыбается дракон, приглаживая чужие волосы.       — Он сказал, что у тебя высокие требования и что я выгляжу не так, как тебе нужно, и решил устроить мне преображение прямо у входа в Могильник, — обиженно отвечает юноша.       — Я прибью его. Совсем уже с ума сошёл. Малыш, ты же знаешь, что нравишься мне таким, какой ты есть? Менять я тебя определённо не собираюсь.       —Я говорил ему, но он меня не слушал.       — И почему я не удивлён? Он живёт в Доме слишком давно и считает, что знает абсолютно всё, — эльфийский принц закатывает глаза. — Не принимай близко к сердцу. Наши отношения — это наши отношения, и с ними мы разберёмся и без его участия.       — Эй, голубки, вы закончили уже? — в дверь просовываются Лэри с Шакалом на плечах. — Мы тоже хотим пообщаться с Лордом.       Четвёртая шумной толпой вносится в палату, и та тут же преображается из белой, стерильно чистой и мрачной в яркую, захламлённую и цветастую. Она словно перестаёт быть частью Могильника, примкнув к комнате стаи. Способность, которая осталась у Чумных Дохляков с детства. Происходящее больше напоминает дружеские ночные посиделки. Они шутят, дерутся подушками, пробуют то, что притащил с собой Табаки отдельно от всех, уверяя, что это особенные напитки и закуски специально на такой случай. Никто не уточняет, какой именно случай он имеет в виду, дабы не спугнуть те позитивные эмоции, что воцарились с их приходом в месте, казалось бы, совершенно не приспособленном для веселья, с подходящим названием — Могильник. Лорд не отпускает Курильщика ни на секунду, обнимает и держит за руку, кормит фруктами, вызывая очередной завистливый вздох состайников, и улыбается. Страх перед неизбежной участью ненадолго отступает, прячась где-то глубоко внутри, спугнутый их мимолётным счастьем. Они не говорят о том, что это, возможно, последняя ночь золотоволосого в Доме. Слова излишни: все надежды остались за дверью жилища Пауков, где всё пропитано смертью и ужасом. Именно здесь приговор дракона ощущается во всей своей красе. Он витает около ламп, обволакивает стены и тянется чудовищными щупальцами к Лорду. Останься тот один, они бы поглотили его, свели с ума раньше, чем он уехал в Наружность, и загнали в могилу. Однако с ним стая, которая, крепко сцепившись руками, готова защищать его от этих кошмаров столько, сколько может. Он никогда не думал, что по-настоящему привязан к ним, но сегодня с благодарностью смотрит на каждого.       Четвёртая уходит около полуночи, подгоняемая Слепым и Сфинксом, понимающими, что влюблённым нужно побыть наедине. У них осталось не так много времени, пускай хотя бы последнюю ночь проведут вдвоём. И вожак, и безрукий видят рок, нависший над эльфом, и опасность, которую он представляет, но знают, что он бессилен, пока рядом Курильщик, самый наружный из всех них. В любое другое время это весьма печальный факт, и только сейчас он один из немногих, способных защитить Лорда. Одно его присутствие превращает хищные щупальца в простые тени на стенах. Они ударяются о его «нормальность» и невидимый щит из нерушимой логики и рассыпаются в прах. Поэтому стая спокойно может уйти, хотя Табаки и закатывает очередной скандал, в шутку, больше для развлечения, чем всерьёз сердясь. Его быстро затыкают и выталкивают из палаты, пожелав напоследок добрых снов.       — Я боюсь, — тихо признаётся Лорд, когда все уходят. — Боюсь того, что будет. Я не хочу в Наружность. Они отправят меня в психушку, я уверен. Что там со мной сделают? А что будет потом? Вернут в Дом или выпнут на улицу? Да и отпустят ли вообще?       Он лежит головой на коленях Курильщика, который ласково перебирает его волосы нежными пальцами, словно сквозь них струится вязкое золото. Эти движения всегда успокаивают. Помогает и сейчас. Дышать становится немного легче, ужас чуть меньше сжимает лёгкие и сердце в тиски. Слова, слетающие с губ, поднимаются ввысь и кажутся безвреднее, чем будучи мыслями в голове. Юноша слушает его молча, давая возможность высказать всё, что беспокойными камушками лежит на душе. Он знает, как важно это для дракона, выражающего таким образом свои привязанность и доверие. Предпочитая многозначительно хранить молчание в большинстве случаев, он может говорить о наболевшем лишь с действительно дорогими людьми, которых у него настолько мало, что для пересчёта хватит пальцев одной руки.       — Сфинкс сказал, что Дом принял меня, — неожиданно добавляет золотоволосый эльф. — Что я стал его частью и он может вернуть меня обратно. Так что не всё потеряно.       — Почему он так сказал? Что произошло? — Курильщик смотрит на него сверху вниз, каким-то странным взглядом, как будто в нём борются надежда на лучшее, пускай сопровождающаяся непонятными словами и событиями, и попытка логично объяснить ситуацию.       — О таком говорить запрещено, прости.       — Но здесь же никого нет. Как кто-то сможет узнать, что мы обсуждали?       — Я видел реакцию Сфинкса на свои вопросы и слышал его слова о том, что подобный разговор для него рискует обернуться большими проблемами на той стороне. Думаю, ему стоит верить, учитывая, как давно он тут живёт. Извини, любовь моя.       — Но… — он хмурится и хочет что-то сказать, как вдруг передумывает. Сдвинутые к переносице брови расслабляются, и он кивает. — Хорошо, раз ты так считаешь. Давай не будем об этом тогда.       — Спасибо, — благодарно отвечает Лорд и, перехватив его руку, мягко касается кожи губами. — Мне будет этого не хватать. Мы вместе не так долго, но я успел привыкнуть настолько, что, кажется, теперь не смогу без тебя.       — Я понимаю, любимый. Я тоже, — в голосе отчётливо проступает грусть вперемешку с отчаянием. — Что бы с тобой ни случилось там, я буду рядом. Да, не физически, такой роскоши у нас нет, но духовно я всегда буду здесь.       Художник прикладывает чуть подрагивающие пальцы к груди своего дракона. Там, спрятанное под рёбрами и мышцами, стучит сердце, в унисон с его собственным. Тук. Тук. Тук. Равномерно и спокойно. Юноша слушает чужое биение, сохраняя в памяти каждый миг. Чтобы помнить и ждать возвращения, сколько бы времени на это ни ушло. Лорд верит словам Сфинкса о силе Дома притянуть его обратно, значит, и он будет верить. Верить и ждать.       — И мой подарок поможет мне в этом, — продолжает он и достаёт из кармана небольшую тёмную коробочку с белым бантиком.       — Подарок?       — Посмотри и сам всё поймёшь.       С нескрываемым любопытством колясник заглядывает в неё. Там лежат два медальона, поблёскивая в ярком свете ламп. Он берёт один из них в руки и, изумлённый, рассматривает. Кулон совсем лёгкий, чёрный, овальной формы, на длинной цепочке. На нём изображены лилии, тлеющая сигарета и кисть. Странное сочетание, но почему-то здесь выглядит просто великолепно. По краям от них — серебряные листья.       — Открой его, — улыбаясь, подсказывает Курильщик.       Юноша ещё раз осматривает украшение и, заметив маленькую кнопку, нажимает. Медальон послушно раскрывается. Внутри с одной стороны высушенная незабудка, застывшая в эпоксидной смоле, с другой — их фотография. Лишь однажды возлюбленный уговорил его на это, на второй неделе отношений. Эльфийский принц, разумеется, не был в восторге от такой идеи, но отказать не смог. Юный художник раздобыл где-то камеру и попросил Македонского выступить в роли фотографа. Всего одна вспышка, и они, счастливые и целующиеся, остались на бумаге. Лорд попросил не показывать ему никогда и ни при каких обстоятельствах. Кто же знал, что судьба сложится так, что именно эта ненавистная фотография станет его ниточкой, связывающей с Домом, и позволит помнить того, кто ворвался в его жизнь запахом краски, тысячей уместных и неуместных вопросов, нежными поцелуями и теплом под боком по ночам.       — Курильщик, это… потрясающе, — восхищённо произносит золотоволосый и глядит на возлюбленного с восторгом и бесконечной любовью в глазах. — Спасибо! Но когда? Как?..       — У тебя научился, — смеётся тот, довольный его реакцией. — Ещё до Клетки. Дружить с Табаки, который знает, где и что можно достать, весьма полезно иногда. Он сказал, что это окаменелый дуб. Необычно и очень нам подходит, я думаю. А незабудки я стащил у тебя, признаюсь. Попросил Стервятника.       — Ты самый невероятный человек во всём мире. Иди сюда, буду тебя благодарить.       Лорд поднимается с его коленей и, прижав к спинке кровати, утягивает в поцелуй. Курильщик, уже набравшийся опыта в этом деле, с готовностью ему отвечает, но всё равно уступает главенствующую позицию. Он обожает, когда его дракон ведёт, поражая всё новыми и новыми техниками. Последний целуется так страстно, так опьяняюще и тягуче, словно дьявол, искушающий бедных грешников. И юный художник с радостью отдаст ему душу, стоит лишь попросить. Он уже отдал всего себя после первого поцелуя в учительском туалете и ни о чём не жалеет, признавая, что он принадлежит ему полностью. Золотоволосый испытывает от этого особенный кайф, сравнимый по зависимости с наркотическим. Он ощущает себя вампиром, загоняющим жертву в ловушку, стремительным хищником, несущимся за добычей, хотя и он знает, что его любовь не сбежит: не сможет, да и не захочет. Действия его всегда нежны и невесомы, словно Курильщик — цветок, что может разлететься множеством лепестков по ветру от одного касания. Однако последнему порой этого мало, тогда неописуемой красоты эльф, ощущая его смену настроения, становится грубее, ненасытнее, чуть сильнее впечатывает в стену, чуть сильнее сжимает подбородок, удерживая в нужном положении, кусает его губы до крови. После — сам зализывает ранки и зацеловывает посиневшую кожу. Они чувствуют друг друга слишком тонко, что слова уже практически не нужны.       — Я люблю тебя, мой Дракоша, — произносит колясник.       — Только твой, малыш, — укрывая одеялом, Лорд обнимает его и целует в нос. — Только твой. И я тебя люблю.       Последнюю ночь перед его отъездом в Наружность они проводят в объятиях друг друга. Курильщик вновь тихо поёт ему песни. Убаюканный ими и чужим дыханием, щекочущим кожу, золотоволосый засыпает, сжимая в руке подаренный кулон. Юноша сторожит его сон, как цепной пёс, не позволяя кошмарам пробраться в его голову. Он знает, что там, где будет жить Злой Эльф, они вернутся, быть может, даже страшнее, чем раньше. Поэтому надеется, что хотя бы эта ночь пройдёт спокойно и что в их парных украшениях действительно есть сила, как заверил Табаки, помогавший ему с ними.       — Пожалуйста, — шепчет Курильщик, роняя пару слезинок на медальон. — Защити его от всех ужасов, что там будут. И верни его домой. Верни его мне.

***

      Лорда привозят в четвёртую после обеда. Акула, два Ящика, судя по красным щекам и порой неуверенной походке которых несложно было догадаться, чем они занимались ночью, и Гомер, воспитатель первой. Они молча наблюдают, как колясник переодевается и собирает вещи с помощью Горбача и Македонского. Гомер внезапно выпаливает, что он «очень нервный и грубый мальчик». Похоже, наслушался гневных речей Акулы и ответов дракона по пути в комнату. Последний, закономерно, их всех посылает куда подальше, и окончательно разозлившийся директор ограничивает время сборов с получаса до пяти минут. В коридор выходить никто даже не собирается, что не даёт шанса спокойно попрощаться. Подумав об этом, Сфинкс смотрит на Македонского. Тот кивает и, в свою очередь, смотрит на Акулу. Мужчина собирался было разразиться очередной тирадой, но, попав в плен глаз цвета чая, сжимается. Когда юноша опускает взгляд, он мотает головой, словно сбрасывая наваждение, и произносит не своим голосом:       — Давайте выйдем и дадим ребятам поговорить наедине.       Ошарашенные его опустошенным видом, Ящики и Гомер без возражений направляются следом. Стая по очереди подходит к Лорду и вручает что-нибудь на память, сопровождая это парой слов. Дракон не возражает и принимает всё, что протягивают. Горбач — свою кожаную куртку, называемую шкурой динозавра. Македонский — свитер. Табаки — жилетку, одну из самых ярких и безумных. Лэри — ремень с пряжкой в виде обезьяньей головы. Сфинкс — чёрную перчатку на левую руку. Слепой — ракушку. Дополняет образ перо Нанетты за ухом и слюнявчик Толстого в кармане. Любого другого это всё сделало бы похожим на огородное пугало, но колясник вновь выглядит неотразимо, словно так и было задумано. Наконец все расходятся по разным углам комнаты и отворачиваются, чтобы влюблённые могли попрощаться без лишних глаз. Они бы вышли в коридор, но там Акула, который сочтёт это окончанием проводов. Поэтому приходится остаться. Табаки пытается подглядывать, но быстро получает подзатыльник одновременно от Сфинкса и Слепого и, ойкнув, залазит на подоконник. Курильщик подъезжает к Лорду последним. Глаза у него на мокром месте.       — Эй, ну ты чего? — золотоволосый проводит пальцами по его щеке. — Всё хорошо.       — Я должен утешать тебя, а не ты меня, — шмыгает носом тот и отводит взгляд в смущении за своё состояние.       — Ничего ты мне не должен. Кроме одного.       — Чего же?       — Не слишком сильно плакать, когда я уеду, — юноша смеётся и треплет его по волосам. — Справишься?       — Я буду ждать тебя, — произносит художник вместо ответа. — Столько, сколько потребуется. Всегда буду здесь для тебя.       — Я знаю, малыш, и обещаю справиться со всем, что мне предстоит, и вернуться к тебе. Люблю тебя безумно сильно.       Курильщик дарит ему прощальный поцелуй и вкладывает в него всю свою любовь и поддержку. Он цепляется за его плечи, как за спасательный круг, прижимаясь так близко, как позволяет коляска. Лорд проводит пальцами по лицу напротив, очерчивая скулы и подбородок, и целует так же отчаянно и обречённо, отпечатывая в памяти мягкость и нежность его губ. Поцелуй такой же горький, как обычно, но сегодня к никотину добавились слёзы: малыш всё же не смог сдержаться. Дракон стирает их с щёк. Ему жутко не хочется отпускать его, но он понимает, что юный художник не сумеет сделать это сам. Поэтому он отстраняется первым.       — Я должен идти, любовь моя. Мой личный ад ждёт, — пытается шутить, хотя, видит Бог, ничего смешного в этом нет.       — Я люблю тебя, — произносит Курильщик ему в спину. Лорд больше на него не смотрит и уезжает. Боится, что одного взгляда хватит, чтобы он слетел с коляски и пополз к нему по полу, уничтожая любого, кто посмеет их разлучить. Он знает, что это бесполезно, поэтому уезжает сам.       Провожать его никто не выходит.

***

      — Кричи, — говорит Сфинкс, как только закрывается дверь. — Так будет легче.       И Курильщик кричит. Сильно, надрывно, до саднящей боли в области сердца и горячих слёз по щекам, до першения в горле и сорванного голоса, до падения с коляски и разбитых в кровь коленей. Но он не чувствует физической боли. У него душа рвётся на части, и её осколки разлетаются по комнате, бьются о стены с хрустальным звоном и оседают на пол серебристыми искрами. Он не справился с поручением Лорда. Плачет навзрыд, сжимая голову до пульсирующих цветных пятен в глазах, только бы не видеть этот мир, не знать, что его дракона здесь нет. Он хочет ехать следом, чтобы умолять Акулу передумать. Он бы даже согласился отправиться туда же, куда посылают золотоволосого. Всё, что угодно, только бы быть вместе. Его не пускают. Общими усилиями усаживают на кровать, пока он дёргается и вырывается, прося отпустить. Никто не слушает. Кто-то, кажется, Табаки, садится прямо перед ним и обнимает, прижимая к груди и покачивая, как маленького ребенка. Обессилевший, художник сам тянется к нему и плачет в плечо, из-за чего любимая жилетка Шакала тут же становится влажной. Впрочем, ему до этого нет дела. Поглаживая состайника по спине, он думает о записке, которую ему быстро всунул в руку Лорд перед отъездом. В ней всего четыре слова: «Позаботься о нём, пожалуйста». Осознание того, что эльфийский принц доверяет ему больше остальных, удивляет и радует одновременно. Конечно, его просьба невероятно трудна. Курильщик ближайшее время будет в таком состоянии, что нужно не просто заботиться о нём, а вытаскивать его из могилы, куда он, наверняка, попробует угодить. Но Табаки не был бы Табаки, если бы бросил друзей в беде. Мысленно он обещает дракону приложить все усилия и сохранить колясника живым и здоровым до его возвращения.       Больше художник не льёт слёзы, словно они кончились, и сидит неподвижно и молча, уставившись в пустоту. Четвёртая с беспокойством наблюдает за ним. Он до жути похож на Лорда после употребления Лунной дороги, точь-в-точь не реагируя на обращения к нему. На заявившегося Чёрного недовольно косятся и переводят многозначительные взгляды на Курильщика. Белоголовый смотрит на последнего, понимающе кивает и уходит. Разумеется, тот никак не сможет ему навредить, но определённо попытается, рискуя больше покалечиться сам, поэтому сейчас лучше быть как можно дальше от него.       Так проходит несколько часов. Стая существует вокруг по-прежнему неподвижного юноши и занимается своими делами. Они не хотят тревожить его, утопающего в своём горе, зная, что, если ему потребуется помощь, первыми почувствуют это и окажутся рядом. Один только Табаки остаётся вместе с ним и держит его за руку, время от времени произнося в пустоту ненужные подбадривающие слова, которые остаются неуслышанными. Сегодня все в трауре, он в том числе, поэтому ведёт себя тихо. Звучит звонок к ужину. Шакал осторожно трогает колясника за плечо.       — Дорогуша, пора ужинать.       — Я не хочу, — наконец подаёт признаки жизни тот.       — Не хочешь ехать? Ничего страшного, мы принесём сюда, — заботливо щебечет состайник, прекрасно понимая, что в виду имелось вовсе не это.       Он уезжает вместе с остальными, и Курильщик оглядывает опустевшую комнату. Без Лорда она кажется уже не такой уютной и родной, всё больше окрашиваясь в унылый серый цвет, и даже полыхающие самыми разнообразными красками жилетки Табаки не спасают ситуацию. Без любимого дракона всё другое, как будто непривычное. Как смириться с его утратой и жить дальше? Да, и золотоволосый, и Сфинкс говорили о его возможном возвращении, но сейчас в это верится с огромным трудом. Юноша делает глубокие вдох и выдох. Он обещал дождаться, и он дождётся. В конце концов, пускай безрукий и говорит совершенно непонятно порой, он всё-таки живёт в Доме с детства и знает, как работает это место. Он не станет врать, художник чувствует это, поэтому пытается убедить себя, что тому можно верить. За этим занятием его застаёт Чёрный, заходя в комнату.       — Чёрт, прости, — виновато говорит он. — Я думал, ты уехал на ужин со всеми, и решил быстро захватить пару вещей.       — Всё в порядке. Тебе не стоит куда-то уходить, чтобы не пересекаться со мной. Оставайся здесь.       — Ты, вероятно, хочешь врезать мне? — юноша садится на свою кровать.       — Хочу, — отвечает Курильщик утомлённым голосом. — Но не буду. Просто скажи, зачем, Чёрный?       — Лорд — нездоровый человек. Даже не так. Он — больной псих. Отчасти всегда им был, отчасти из-за Сфинкса. Пару лет назад с собой пытался покончить. Он только с тобой душка, а, пока тебя не перевели, вытворял безумные вещи. Его надо лечить, а в Доме это просто невозможно.       — Понятно.       — И это всё?       — А ты от меня ждал эмоционального представления в стиле Табаки? Чтобы я, изо всех сил стараясь убить тебя, кричал, что ты погубил любовь всей моей жизни?       — Ну… — Чёрный неловко отводит взгляд.       — Можешь не отвечать. Извини, но на подобное у меня больше нет сил. Будь ты здесь пару часов назад, мог бы насладиться шоу со мной и моим разбитым сердцем в главной роли. Спроси Сфинкса, он наверняка получил удовольствие, он же у нас садист.       В его голосе нет и намека на искренность и сочувствие. Белоголовый осознает, что потерял единственного человека, который мог бы понять его. Курильщик выбрал стаю. Даже зная о Сфинксе, беспощадно наступавшем на ноги его возлюбленного, он всё равно останется с ними. А всё из-за дурацкой любви к одному из них. Не будь её, Чёрный был уверен, колясник разделил бы его участь белой вороны. Им было легко говорить наедине, обсуждать то, что другие жители Дома боялись даже упоминать. Теперь же всё их общение полетело коту под хвост, и юноша снова в одиночестве в четвёртой, которая никогда не была и не будет ему родной. Ещё один пункт в копилочку ненависти к безрукому «любимчику Лося». Да, возможно, Курильщик и не пойдёт за ним и Слепым в бой, как это сделали люди Мавра. Очарование некогда Кузнечика почему-то на него не подействовало, что вызывает неподдельное восхищение. Но и на сторону Чёрного он уже не встанет. Никогда.       — Чёрный, мерзкий ты человек, опять настроение Курильщику портить пришёл? — в комнату вваливается Табаки с раздражённым ворчанием.       — Перестань, мы уже всё выяснили, — произносит художник всё также безжизненно.       — А где же следы кровопролития? Как же месть за любовь?       — Заткнись, пожалуйста, — резко обрывает он состайника, который, удивлённый его внезапной агрессии, и вправду замолкает. — Если тебе так хочется, можешь сам его побить. Я в этом участвовать не собираюсь.       — Ну чего ты так сразу… Я просто пошутил, — тушуется Шакал, но отнюдь не выглядит сожалеющим о содеянном. Он невероятно рад, что сумел вызвать у него эмоции, пускай и негативные. — Я вот тебе котлетку принёс.       Он вынимает из кармана целлофановый пакет и протягивает Курильщику. Тот, всё такой же раздражённый, отказывается. Он просто хочет, чтобы его оставили в покое, считая себя способным справиться со всем самостоятельно. Это желание формирует вокруг него мрачное грозовое облако, которое видят все, за исключением Чёрного. Четвёртая уважает его решение и не трогает, но незаметно наблюдает, не станет ли ему хуже. И только Табаки, связанный собственной обеспокоенностью и обещанием Лорду, отказывается предоставлять ему желанное одиночество. Он перебирается на кровать и устраивается с вилкой в руке.       — Если не хочешь, можешь не есть сам. Я тебя покормлю. Давай, кусочек за Лорда…       Так они и живут дальше. Курильщик день ото дня становится всё тише и тише, прозрачнее и прозрачнее. Он очень быстро худеет, что заметно даже через рубашки Лорда, которые он теперь носит. Щёки теряют нежный розовый оттенок и пухлость, столь любимую эльфийским принцем. Художник всё больше похож на Слепого, такой же тощий и бледный, разве что волосы не висят чёрным водопадом, закрывая лицо. Взгляд его, некогда горящий огнём любопытства и любви, потух. Он окончательно замыкается в себе и не говорит больше необходимого, делаясь порой даже более незаметным, чем Македонский. Целыми днями он сидит на полу в углу комнаты и рисует. Чёрточка за чёрточкой, он вновь и вновь выводит карандашом родное лицо дракона, отчётливо помня все детали вплоть до родинок и маленьких чёрных точек. В перерывах Шакал понемногу кормит его и просит Слепого свозить в ванную комнату, зная, что сам юноша даже и не подумает про еду и мытьё. Изначально его купанием занимается Горбач и Мак, но тот сопротивляется, прося отпустить его. Тогда за дело берётся Слепой, до того слушавший их около двери. Перечить вожаку, оказавшемуся гораздо сильнее, чем он сам, несмотря на телосложение, у художника не выходит. Он смиряется и позволяет делать с собой всё, что Табаки сочтёт нужным. Последний честно держит своё слово и заботится о Курильщике, как родная бабушка. Однако отсутствие колясника на уроках не остаётся без внимания, и очень скоро его вызывает к себе Акула для весьма содержательной беседы. Он обещает больше так не делать с самым раскаявшимся видом. Для профилактики его отправляют в Клетку, где самый юный обитатель четвёртой понимает, как важно присутствие Шакала для его состояния. Стоит ему остаться совершенно одному, как он и хотел, переживания возвращаются в десятикратном объёме и утягивают его в тёмную бездну, из которой он не может вырваться. Он подвергает сомнению всё: возможность освобождения Лорда из плена психиатрической лечебницы, свою веру в него, надежность слов Сфинкса, факт существования золотоволосого как такового, с учётом того, что стая его не обсуждает, свою «нормальность» в целом. Последнее его беспокоит порой сильнее всего. Всё чаще в блокноте неосознанно проскальзывает Лорд в образе эльфа. То есть портрет дракона с Изнанки, но сам Курильщик не знает об этом. Когда он творит, не раздумывая, на бумаге возникают необычные цветы, никогда не виденные им лично, причудливые звери, несуществующие в реальном мире, среди которых большой серебристый волк с шестью лапами. В волке почему-то чувствуется Слепой, а в обтрёпанном ангеле в ошейнике на шее и сломанными крыльями за спиной — Македонский. Изнанка, ощутив его неуверенность, настойчиво стучит к юноше через крохотную дверку в его холстах, и с каждым часом эта дверь становится всё больше. Через три дня Курильщик возвращается из Клетки с трясущими руками и седой прядью в волосах, ещё более задумчивый и теряющийся в своих страхах, чем раньше. Больше он не просит одиночества и долго-долго благодарит Табаки за то, что он постоянно рядом. С этого момента стая не оставляет его одного ни на минуту.       Ему снятся кошмары, где он держит на руках умирающего Лорда, говорящего, что Наружность оказалась сильнее его. Курильщик перестаёт спать, боясь увидеть жуткие картины снова, и сбегает в коридор, наплевав на все предупреждающие слова. Лучше от этого не становится. Чудовище с мерзкими щупальцами, некогда преследовавшее эльфийского принца, ныне ползёт за ним по пятам, отбрасывая тени на стены и истерично хохоча в ухо жертвы. Безумие приходит по ночам, захлёстывает его волнами, и он до ужаса боится, что однажды нырнёт в него с головой. В таком состоянии его находит на рассвете Слепой, вернувшийся из Леса. Ничего не говорит, только просит не ездить по полуночным коридорам в одиночку.       Табаки оказывается прав: юноша с разбитым сердцем действительно пытается совершить самоубийство. Лэри находит его в душе с изрезанными руками и без сознания. Пока Македонский останавливает кровь и закрывает порезы бинтом, Горбач приводит несостоявшегося мертвеца в себя. До Могильника и второй наклейки в личном деле, к всеобщему облегчению, не доходит. Уложив юного художника на кровать, Шакал выгоняет всех из комнаты. Сфинкс очень долго и напряжённо на него смотрит и выходит после ободряющего кивка последнего.       — Курильщик, солнце моё, что ты творишь?       — Я не справляюсь, понимаешь? — колясник срывается на крик. — Я не могу ни есть, ни спать без него. Думаю постоянно только о нём. Но вы даже не упоминаете о его существовании из-за чёртовых законов Дома. Я схожу с ума? Как будто Лорда не было никогда. Как будто я всё выдумал…       — Я, конечно, знаю, что у тебя шикарное воображение, но нет, Лорд — не плод твоих фантазий. Мы не говорим о нём, потому что думаем, что тебе это причинит боль. Оказывается, всё было наоборот. Я учту это.       — Почему ты такой спокойный? — вдруг изумляется он, понемногу успокаиваясь.       — Тебе сейчас нужен кто-то уравновешенный, дорогуша, — усмехается Табаки. — Тот, кто скажет тебе, что всё хорошо, развеет твои сомнения и утешит. Разве я не самый подходящий вариант?       — Спасибо тебе. Правда, огромное спасибо. Без тебя я бы прикончил себя ещё в первые два дня.       — Я знаю, Курильщик. Пожалуйста, не делай так больше. Лучше кричи, круши всё вокруг или просто плачь. Ты нас всех здорово напугал. Если бы Сфинкс ещё мог поседеть, он бы поседел, поверь мне. Мы должны беречь тебя до возвращения Лорда. Что ему скажем в случае твоей скоропостижной смерти, м?       — Ты правда думаешь, что он вернётся?       — Я не думаю, я чувствую это. А ты нет?       — Я… — Курильщик запинается. — Не уверен. Иногда да, иногда наоборот, ощущение, что я потерял его навсегда. Мне снится, как он умирает… Сны же не всегда вещие, да?       — Не всегда, — соглашается Шакал. — Такие уж точно. Лорд у нас сильнее, чем ты думаешь. Он справится. К тому же, он обещал тебе вернуться. Это ли не самая надёжная гарантия?       — Но как он сумеет?..       — Не могу сказать. Да это и неважно, ты в любом случае вряд ли сможешь повлиять.       — Это да… И всё, что мне остаётся, — это надеяться и ждать. Самое ужасное — осознавать собственное бессилие.       — Как бы то ни было, всё будет так, как должно быть, детка. И даже если будет иначе, ты не узнаешь.       — Опять твои глубокомысленные изречения? — спрашивает юноша со слабой улыбкой, которая вызывает у состайника вздох облегчения.       — Ну конечно. Я в целом весь глубокомысленный, ты не заметил?

***

      Художник исправно ездит на уроки, но толку от этого нет: он абсолютно не слушает преподавателей и не отвечает на вопросы. На их удивлённые взгляды Лэри шёпотом сообщает, что у него разбито сердце, и настоятельно советует не беспокоить его. Колясник чуть более разговорчив, но, к ужасу Шакала, не задаёт вопросов и по эмоциональному спектру порой сравним с Чёрным. Курильщик без надоедливых вопросов — уже не Курильщик. Он проводит уйму времени, изучая коридорные стены, никому не объясняя, что в них нашёл или пытается найти. Юноша с необыкновенным спокойствием выслушивает песни и истории Табаки и не затыкает его, даже если тот начинает по третьему кругу. Он меньше общается с Чёрным, можно сказать, совсем не общается, ограничиваясь бытовыми мелочами. Белоголовый пытается наладить контакт, но состайник не реагирует, то ли затаив обиду, то ли в силу своего состояния. Это идёт ему на пользу, по мнению Сфинкса, утверждающего, что Чёрный изрядно испортил бывшего Фазана. Курильщик больше слушает, чем говорит сам, и перестаёт считать себя самым непонятым и обделённым в Доме, что раньше часто мелькало в его интонациях в разговоре с безруким, старающимся ему что-либо объяснить. После убийства Помпея он наконец понимает всю реальность происходящего. Глядя на лежащее на полу холодеющее тело, из которого жизнь уходит вместе с алой кровью, юный художник кивает своим мыслям, выдаёт многозначительное: «Понятно», и уезжает. Он ничего не спрашивает и спокойно беседует со Слепым на следующий день. О чём именно был разговор, никто так и не узнает, но по его завершении он мечтательно и почти нежно улыбается. От этой улыбки Сфинкса пробирает дрожь. И в ней, и в голубых глазах всё сильнее проступает Изнанка, и теперь это заметно любому, знакомому с ней. Курильщик перерос свой страх перед Домом и попытки объяснить то, что объяснению попросту не поддаётся, и Дом тут же протягивает к нему свои руки, словно только этого и ждал.       «К входящему Дом поворачивается острым углом. Это угол, об который разбиваешься до крови. Потом можно войти», — так решил Сфинкс в детстве и с годами уверенность в этом только росла. Новый состайник стал очередным примером. Одинокий Курильщик, «нормальный», искрящий любознательностью и стремлением докопаться до истины, но периодически затухающий из-за собственного эго и недостаточных (по его личным соображениям) объяснений, отравленный Фазанами, был частью Наружности. Новый же Курильщик, влюблённый в мифического дракона из рода двуглавых драконов, счастливый до ощущения бабочек в животе и невидимых крыльев за спиной, а потом лишившийся всего, оставшийся с разбитым сердцем и Табаки в роли няньки, смирившийся с абсолютным отсутствием логики в привычном её понимании, стремительно погружается в недра Дома, сам не замечая того, чтобы не выбраться оттуда никогда. Испытывающий все прелести первой любви, он был практически сломан случившимся и собран заново по кусочкам, внешне оставаясь прежним, но изменяясь внутри. Сфинкс боится и одновременно ждёт тот день, когда Изнанка распахнёт для колясника свой загадочный и таинственный мир. Как он отреагирует? Через сколько сумеет вернуться? Как донести до него, нарушающего все правила приличия своими вопросами, что о подобном говорить не стоит? Всего этого безрукий не может предвидеть, но не может не беспокоиться.

***

      — Можно выйти?       Курильщик сбегает с урока в коридор. Табаки, неустанно наблюдающий за ним, просится следом, чуя неладное, но преподаватель отпускает исключительно по-одному. Быть может, и правда было бы лучше с ним, но взрослый, знакомый лишь с кабинетами Дома, не поймёт. Колясник спешит в заброшенный учительский туалет, надеясь, что парочка выкуренных сигарет поможет. Нарастающее безумие вновь преследует его, однако не ночью, как случалось обычно, а посреди дня. Становится хуже с каждой минутой без Лорда. Всё ближе сумасшедший хохот с издевательскими нотками, и Курильщик с удивлением обнаруживает, что сам задыхается и сгибается пополам, оглушительно смеясь в пугающей тишине. Руки снова дрожат, но сегодня куда сильнее. Он зажимает ими рот, чтобы никто не слышал, как он теряет последние капли самообладания. Впрочем, оно и не нужно. В этот час жители Дома учатся, запертые в унылых кабинетах, на всей остальной же территории пусто, только невидимые уборщицы сметают пыль с подоконников и смывают грязь с полов. Некому увидеть, как юный художник почти вываливается из коляски, трясясь всем телом и от смеха, отнюдь не символизирующего веселье, и от ужаса, вызванного приближающейся бездной чего-то неизвестного и тёмного. Он захлёбывается и тонет в пучине исступления, отчаянно пытаясь сопротивляться. Он глядит на стены, где поверх рисунков и надписей приближаются уродливые и безобразные лапы, оставляя за собой кровавые следы, складывающиеся в имя его возлюбленного. А по полу к нему подбирается Лорд, синюшный, как труп, с белёсыми и безжизненными глазами и ранами по всему телу, в которых копошатся черви. Юноша достаёт из кармана пачку сигарет, но тут же роняет на пол, неспособный удержать её подрагивающими пальцами. Кажется, надежды преодолеть приступ безумия или того, что ощущается таковым, падают вместе с ней и рассыпаются в прах. Сердце бьётся так часто и сильно, что отдаёт глухими ударами в ушах. Воздух в лёгких заканчивается, и Курильщик хватается за горло, словно лишённый возможности сделать спасительный вдох. В глазах темнеет, и он думает, что здесь и умрёт, одинокий и испуганный, борющийся с собственным сумасшествием и позорно проигрывающий, в мрачном коридоре, без намёка на окна и солнечный свет. Вдруг совсем близко, почти у самого уха, раздаётся шелестящий голос. Голос Слепого.       — Зачем ты сопротивляешься, Курильщик? Зачем бежишь от неизбежного?       — Я боюсь, — хрипит художник.       — В Изнанке нет ничего страшного для того, кого она выбрала сама. Для тебя в том числе. Прими её.       — И будет легче?       — Думаю, да. Просто доверься мне, ладно?       — Хорошо, Слепой.       Курильщик расслабляется, позволяя странным чувствам, уже не кажущимся безумием, заполнить его полностью, проникнуть в каждую клеточку тела. Он отдаётся им весь, без остатка. И исчезает.

***

      Самый юный обитатель четвёртой не возвращается на урок и пропускает все последующие. Стая нервничает тихо, за исключением Табаки, который грозится поставить на уши весь Дом. Знакомые с его натурой, все совершенно уверены в реальности этих слов. Он колесит по коридорам, спрашивая каждого встречного, не знает ли кто, где находится «маленький Курильщик, заплутавший по дороге в туалет». Лэри носится за ним по пятам, отдавая распоряжения своим Логам и наведываясь в комнату, дабы сообщить состайникам последние новости, к сожалению, весьма печальные. Колясник как сквозь землю провалился, причём так незаметно, что нет ни одного человека, который бы говорил с ним или хотя бы мельком видел во время занятий. В четвёртой напряжённо молчат, оживляясь только с приходом Лэри. Сфинкс сидит на подоконнике и думает. Мысли его грозовым облаком растягиваются по потолку. Горбач на своей кровати гладит Нанетту, ощущающую состояние стаи, а оттого дергающую хозяина за волосы. В углу Македонский греет чайник и вытаскивает из пакетов бутерброды. Толстый на общей постели мотает головой, наблюдая за остальными. Он не подаёт голоса и мусолит игрушку, но переживает всё сильнее. Чёрный читает книгу и старается выглядеть безразличным, однако смотрит на страницы невидящим взглядом и почему-то винит себя в исчезновении Курильщика. Над ним тоже грозовое облако, только если молнии Сфинкса готовы лететь во всех вокруг, то молнии Чёрного пронзают лишь его самого. На открывшуюся дверь смотрят с надеждой, но за ней оказывается не Лэри, а Слепой, и все отворачиваются. Все, кроме Сфинкса. Чуя его испытывающий взор, вожак идёт к нему и присаживается рядом, отделяя их от комнаты полупрозрачной шторой. Македонский тактично прибавляет звук магнитофона.       — Если ты будешь на меня так пялиться, у меня между глаз будет дырка, — произносит Слепец, вытирая белый рот рукавом. — Вряд ли с ней я сделаюсь симпатичнее.       — Снова штукатурку жрал?       — Зачем сразу «жрал»? Её там немного совсем было.       — И что ты в ней нашёл… Не понимаю.       — Хочешь попробовать? Покажу самую лучшую.       — Нет, спасибо. Свои гастрономические изыски оставь при себе.       — Будь по-твоему.       — Ты знаешь, где Курильщик, — даже не вопрос. Утверждение.       — Знаю, — не отрицает вожак.       — Изнанка?       — Да, — чужие белёсые брови сходятся к переносице. Тучи над головой сгущаются. — Успокойся, иначе скоро здесь разбушуется смерч.       — Он не мог прыгнуть сам, — Сфинкс пропускает последние слова мимо ушей. — Не сейчас.       — Почему же? — искренне изумляется Слепой. — Уж не хочешь ли ты сказать, что ему становится лучше?       — Не уверен. Порой кажется да.       — Спешу тебя разочаровать, это не так. Во снах он видит смерть Лорда, поэтому теперь старается не спать. Слоняется по ночам на своей коляске и сходит с ума. Так он это называет. А то, во что он превратил коридор сегодня… То ещё зрелище, достойное фильма ужасов. Табаки бы обзавидовался, если бы увидел.       — Почему? — спрашивает безрукий, уже зная, что опять не получит ответа. Вожак всегда молчит, предлагая рассуждать самому. И как бы не хотелось придушить его за это, приходится думать. — Курильщика затягивает на Изнанку уже пару недель. Я как-то заглянул в его блокнот. Лорд как эльф, шестилапый волк… Не просто образы из головы, верно?       Слепой кивает, и юноша продолжает.       — Но он же у нас «нормальный», как говорил раньше. Не припомню, чтобы он кидался такими словами после начала отношений с Лордом. Получается, из-за золотоголового он отдалялся от Наружности и становился частью Дома, хотя, вероятно, и продолжал считать себя самым обычным. Когда Лорда забрали… Хм, воздействие Изнанки на него усилилось?       — Не совсем. Курильщик просто его заметил. Могу предположить, что, если бы не это досадное событие, переход на ту сторону для него был бы менее болезненным.       — И что же в итоге произошло?       — Он решил, что им овладевает безумие. Напридумывал каких-то монстров, ползущих за ним по стенам чёрными тенями. Ты бы слышал, как он смеялся. Ещё немного, и поседел бы окончательно.       — Допустим, наш художник сейчас на Изнанке. Но где его тело? Ты его спрятал куда-то?       — Я не сказал? — Слепец неловко смеётся. — Он перешёл целиком.       — Он Ходок? — пришла очередь удивляться уже Сфинксу. — А я думал…       — И я так думал, потому и был неподалёку. Хотел помочь, а потом увезти в подвал. Однако Курильщик испарился, как будто его и не было.       — Значит, остаётся только ждать. Что скажем Табаки? Он ведь не успокоится, пока не найдёт.       — Сам поймёт, не дурак ведь. Люди не пропадают без причины.

***

      Стая возвращается с обеда и лицезреет Курильщика, как ни в чём не бывало, сидящего на общей кровати и рисующего в блокноте с счастливой улыбкой. Он всё такой же худой и бледный, но кожа как будто излучает серебристый лунный свет. Он выглядит так спокойно и умиротворённо, что это даже пугает. Художника, который в течение нескольких недель напоминал тряпичную куклу, не реагируя на окружающий мир, не ел и практически не спал, грезя лишь мыслями о самоубийстве, после неожиданной пропажи словно подменили. Он не похож ни на одну прежнюю версию себя: ни будучи Фазаном, ни в отношениях с Лордом, ни после их разлуки. Юноша кажется старше и уравновешеннее, не смирившийся с судьбой, а как будто способный переписать её по своему желанию и уверенный в собственном всесилии. Взгляд голубых, как ясное небо, глаз, вновь горит ослепительным огнём, в котором плавятся неведомые магические искорки. От него так пахнет Изнанкой, что её аромат заполонил всю комнату. Сфинкс, ощущая его, морщится, вынужденный столкнуться с тем, что предпочёл бы забыть. Блокнот в руках таит в себе Лес, его краски и запахи, и Слепой, слушающий изумлённую тишину комнаты, понимает, что скоро будет в нём не один. Дом привязался к юному коляснику прочным тросом, таким же, какой связывает его с вожаком, и определённо не намерен отпускать их обоих.       — Курильщик! — наконец восклицает Табаки. — Как это понимать?!       — Ой, вы уже вернулись? Привет, — юноша поднимает голову, и чёлка падает на глаза. Он забавно морщится и пытается сдуть её на место.       — Я тебя к праотцам сейчас отправлю! — Шакал кричит всё громче, наливаясь краской гнева. — Пропал чёрт знает куда на три дня. На три, дурья твоя голова! А потом объявился с одним «привет»? Ты подумал о стае? Обо мне ты подумал? Я тут чуть не полысел, как старина Сфинкс, от переживаний!       Его никто не перебивает и не останавливает, так как сами испытывают нечто подобное, пускай в менее эмоциональном варианте. Всё-таки, когда находишься рядом с человеком, который потерял возлюбленного и пребывает в не самом лучшем состоянии, даже осмеливаясь на самоубийство, после чего исчезает, не предупредив, и не появляется несколько дней, волей-неволей будешь беспокоиться и с тревогой ждать новостей о найденном покойнике. Конечно, тот факт, что всё закончилось хорошо, успокаивает, но потрёпанные нервы требуют выхода в виде яростной речи.       — Ну Табаки, — тянет художник. — Я не хотел, правда. Само как-то вышло…       — Ах, само вышло?! — колясник готов выйти на новый круг обвинений и ругательств, внезапно ощущая чью-то руку на плече. Он переводит возмущённый взгляд на хозяина руки и осекается на полуслове. Слепой предупреждающе качает головой. — Чёрт бы вас всех побрал!       Шакал разворачивается и вылетает из комнаты. Монетки на его жилетке, позвякивая при каждом его движении, разделяют его негодование. Стая пару секунд смотрит ему вслед и расползается по кроватям.       — С чёртом он, конечно, перегнул, — произносит Сфинкс. — Но в целом он прав.       — Он в самом деле так переживал? — смущённо спрашивает Курильщик.       — Да. Едва только заканчивались уроки, Табаки объезжал весь Дом в поисках тебя и гонял Логов туда, куда не мог забраться сам. Кстати, если преподы будут беспокоиться о твоём здоровье, говори, что поправился и всё замечательно. Шакал очень старательно тебя прикрывал, чтобы ты снова не отправился к Акуле.       — Вау, — восхищается он. — Поблагодарю его, когда вернётся.       — Курильщик, не хочешь прогуляться? — в голосе безрукого стальные нотки, не оставляющие ни одного шанса отказаться.       — Я не против.       Вдвоём они покидают спальню, сопровождаемые подозрительными взорами глаз четвёртой. Сфинкс — впереди, Курильщик — сразу за ним. В интригующей тишине состайник ведёт художника по коридорам и заходит в один из кабинетов. Последний оглядывается, не ожидавший такого выбора места для беседы. Через пару секунд он всё же осознаёт. Учебные кабинеты, хоть и принадлежат к зданию, но по сути своей частью Дома не являются. Здесь не работают местные законы. Значит, беседа будет о чём-то запрещённом. Вероятно, об Изнанке.       Безрукий юноша садится на одну из парт и закидывает ноги на соседнюю. Колясник пристраивается неподалёку и ждёт.       — Ты ведь уже догадался, о чём я хочу спросить?       — Разумеется. О том, где меня носило три дня.       — И правда изменился… Быть может, в тоскливые часы я буду скучать по твоим вопросам.       — По моим глупым вопросам, которые тебя всегда раздражали? — беспощадно уточняет Курильщик.       — По ним самым, — отвечает Сфинкс и завистливо вздыхает. — Теперь ты всё сам понимаешь. А я после первого раза не понимал ровным счётом ничего и объяснять мне никто ничего и не собирался, сколько бы я ни спрашивал.       — Как бы то ни было, что ты хочешь знать?       — Всё, по возможности.       — Конкретнее?       — То, что даст мне ответ, почему твоё состояние преобразилось так сильно.       — Почему бы ему не преобразиться «так сильно», по твоим словам, учитывая, что я отсутствовал почти год?       — Блять, Курильщик! Не строй из себя идиота. Рассказать тебе, что вижу я? Три дня назад я думал, как вытащить тебя из той бездонной ямы отчаяния, в которую тебя засосало с уходом Лорда. На тебе лица не было, ещё шаг — и мертвец, кем ты, собственно, и пытался стать. А сегодня ты вернулся, и ни следа от того состояния не осталось. Ты же светишься весь, причём буквально! Не говори мне про Изнанку и время. Они бы не помогли, проведи ты там хоть пятьдесят лет. Время лечит разбитое сердце, а не душу того, у кого забрали возлюбленного. Погоди-ка… — тираду прерывает осознание. — Ты же сразу уловил, что я имел в виду, но решил поиздеваться?       — Конечно, — художник ухмыляется. — Знать то, чего ты не знаешь, но так желаешь… Потрясающее чувство. Если бы мне кто сказал пару месяцев назад, что произойдёт такая ситуация, ни за что бы не поверил.       — Да, знание действительно развращает людей. Придурок ты, вот кто.       — Не обижайся, я не со зла. Моё эго удовлетворено, поэтому можем серьёзно побеседовать. Сам докопаешься до истины или подсказать?       Сфинкс минуту молчит, пребывая в раздумьях. Юноша ему не мешает, с интересом наблюдая за его мыслительными процессами.       — Но это же невозможно!       — Ну, видимо, возможно, — Курильщик пожимает плечами и улыбается.       — Как Лорд оказался на Изнанке? Неужели всё-таки смог прыгать из Наружности?       — Не смог. Похоже, это я его туда затянул.       — Но как?       — Понятия не имею. Я звал его бессчётное количество раз, и однажды получил ответ. Тогда я пожелал, чтобы он появился, и он через секунду очутился здесь, в не меньшем шоке, чем я. Как выяснилось, такой трюк можно провернуть, только когда он спит в Наружности. Это я и делал каждые несколько месяцев, высчитывая разницу во времени.       — Невероятно…       Безрукий тянется граблей в карман за пачкой, но она снова запутывается в складках ткани. Художник помогает ему и вставляет сигарету в граблю. Некоторое время они курят, пуская дым к тусклым лампам на потолке.       — Ты по-прежнему куришь его сигареты?       — Да. Запах других ему не нравится, а мы всё время спали в обнимку. А ещё это знак, что я занят.       — Лорд как был собственником, так им и останется, — губы Сфинкса трогает усмешка. — Как он там?       — Он почти ничего мне не говорит, — грустно отвечает колясник. — Это меня тревожит. Я знаю, что он справится, но всё же…       — Не хочет тебя пугать.       — Но я не испугаюсь. Всего лишь хочу помочь и поддержать.       — На его месте я бы поступил также.       — Почему?       — А ты сказал ему, что почти отправился на тот свет?       — Нет.       — Ну и почему? — юноша копирует чужую интонацию.       — Чтобы Лорд не переживал, — Курильщик опускает глаза в пол и касается медальона на груди.       — Вот и ответ на твой вопрос. Что это у тебя?       — Наши парные кулоны. Я подарил ему перед отъездом.       — Можно посмотреть?       — Да, конечно, — он снимает украшение с шеи и медленно вертит в руках, чтобы Сфинкс мог его разглядеть без использования своих протезов.       — Ну и ну, это же амулет. Работа Табаки?       — Мы вместе делали, но он под конец что-то прошептал над ними и сказал, что вложил в них великую магию и что во всём Доме таких не сыщешь.       — Он прав. Давненько не встречал настолько сильных. Думаю, из-за них ты сумел связаться с ним.       — Удивительно… А я раньше считал, что это всё глупости, попытка развлечься.       — О, я знаю. Твоё мнение можно было почувствовать, даже не разговаривая с тобой, и обжечься твоим презрением к нам, чокнутым и убогим. Глядишь, скоро бы ядом плеваться начал.       — Прости, Сфинкс, — художник краснеет. — Был дураком, признаю.       — Дураком, который не хотел слышать ничего, что противоречило его логике. Ладно, давай оставим прежнего тебя в прошлом. Я рад, что ты изменился, — безрукий переводит взор на пепел, падающий с сигареты на парту. — Может, всё-таки расскажешь, как прошёл год на Изнанке?

***

      Табаки просыпается под тихий шелест гитарных струн и удивляется, что проспал ужин, утомлённый прогулкой под дождём. Такое случается нечасто. В комнате выключен свет, лишь красный китайский фонарик слабо горит над кроватью. Сквозь гитарные аккорды доносятся голоса из коридора. Юноша оглядывается. В спальне собралась старая компания — родные и любимые Чумные Дохляки. Стервятник играет на гитаре. Сфинкс напевает ужасно знакомую песню. Рядом сидят Валет и Красавица с бутылками чего-то явно алкогольного, покачиваясь в такт. Слон завороженно смотрит на фонарь и каждые пару минут тянется к нему руками, тут же одёргивая себя. Горбач замечает пробуждение состайника и обеспокоенно смотрит на него.       — Шакал, ты не заболел случайно? Чтобы ты прозевал ужин…       — Если и заболел, то не случайно. А что это за шум за стеной?       — Празднуют принятие Нового Закона. Мы тоже в некотором роде празднуем.       — Я вижу.       Колясник думает про свой сон и камешек, найденный на улице. Продолговатый и голубой, он похож на глаз из сновидения, которое, как кажется, нужно срочно воплотить в жизнь. Именно сейчас, пока не забылось. Поэтому приходится оставить веселящихся друзей и спешить. Юноша перекусывает бутербродами и одевается потеплее. Всё-таки приближается зима. Если в комнатах ещё тепло, то в коридорах едва ли не зубами стучат и кутаются в несколько слоёв одежды, стараясь пройти до нужного места как можно быстрее. В тамбуре Табаки взволнованно ищет необходимые вещи: банку белой краски, кисти и небольшой нож, после чего просит Стервятника одолжить стремянку. Большая Птица не задаёт вопросов и соглашается, отправляя Красавицу вместе с ним. Добравшись до третьей, колясник терпеливо ждёт, пока последний организует вынос стремянки. Гупи, пыхтя и чертыхаясь, устанавливает её в указанном месте и подсаживает Шакала на самый верх. Поначалу птенцы Стервятника наблюдают за его работой, но вскоре им надоедает, так как снизу ничего не разглядеть, и они расходятся, оставляя его в одиночестве. Юноша, находящийся в постоянном разладе со временем, торопится и рисует дракона, стоящего на задних лапах и устремлённого в сторону четвёртой. Дракон выходит немного странный и больше смахивающий на собаку, но художник не жалуется. В другом месте вышло бы куда лучше, но здесь, ещё и в полумраке, сойдёт и так. Он покрывает рисунок белой краской, но в банке оказывается много мусора, и всё это переносится на бедного дракона. Закончив с покраской, Табаки достаёт нож и ковыряет на голове дыру для глаза — того самого камня с улицы цвета лордовских глаз. В процессе банка соскальзывает с коленей и с грохотом падает, пачкая белым пол и стены. Он царапает на невысохшем драконе геральдические лилии и оставляет свою подпись. Это уже не просто дракон, а Лорд, нанесённый на потолок к возвращению. Довольный выполненной работой, колясник сидит в темноте.       Через десять минут внизу слышится возня. Начинают топать и светить фонариками в его поисках.       — Ку-ку, — говорит он стае. — Я здесь. Сколько можно ждать? Ещё бы утром искать пошли.       — Перестань, — отвечает Сфинкс. — Разве мы знали, что ты решишь заночевать в таком дурацком месте?       — Попрошу не хаять мой царственный насест! — раздаётся гневный голос нетрезвого Стервятника.       Македонский снимает Шакала и тащит в спальню. Следом идут остальные, распевая песни. Табаки, будучи трезвым в пьяной компании, им завидует, зная, что этой ночью уже не догонит их. Он сварлив и сам себе неприятен, и всю дорогу ворчит Маку на ухо о «уходящем караване», коим нарекли себя Чумные Дохляки, вдохновлённые песней о походе за гномьим золотом. В комнате страшный беспорядок, грозящий большой уборкой под руководством Сфинкса на следующий день. Посреди мусора, разбросанных бутылок и обуви вальсируют Рыжий и Слепой, натыкаясь на мебель. Горбач им аккомпанирует. Удивительная картина. Вожак Крыс ведёт, стараясь обходить все кровати стороной, что не получается в силу его состояния, и осторожно придерживая черноволосого юношу за талию, который громко считает: «Раз, два, три… Раз, два, три…» Слон спит на общей кровати, сжимая потухший китайский фонарик. Около него сидит Курильщик, охраняющий его сон, и рисует танцующую пару, следя за ними восхищённым взглядом. Шакал было радуется, завидев его, но тут же обнаруживает бутылку, опустошённую наполовину. Некому разделить его печальную участь трезвого человека. Совсем расстроенный, он сооружает гнездо, чтобы лечь спать, когда юный художник подползает к нему сам.       — Дракон есть существо мифическое, — важно заявляет он. — Белый же дракон является существом мифическим вдвойне, будучи в придачу к прочим своим качествам альбиносом, то есть патологией даже среди себе подобных.       — Разглядел? В такой темноте? — восторгается Табаки. — Но я тебя не видел внизу. Когда успел?       — Смотрел, как ты рисовал. Не потолок же ты белить собрался.       — Догадливый какой. Умница, Курильщик. А теперь спокойной ночи.       — Сладких снов.       Шакал накрывается одеялом с головой и засыпает, а колясник присоединяется к остальным. Ему тут же протягивают ёмкость с очередной настойкой от Стервятника. Что он туда мешает, никто не знает, однако многие мечтают отведать. Скептически настроенные личности, по типу Чёрного, категорически не советуют пробовать «мерзкое пойло», но в эту ночь в комнате таких не оказывается, и некому отговорить самого юного обитателя четвёртой от экспериментов. Напиток вязкий и тягучий, как свежий пчелиный мёд, отдаёт золотом в свете фонариков и пахнет сосновым лесом. На вопрос Большой Птицы Курильщик отвечает, что ему нравится, и просит налить ещё. Алкоголь затуманивает разум, сладкой патокой разносится по крови и уносит все мысли прочь. Художник не помнит прошлого, не думает о будущем и ощущает лишь то, что происходит здесь и сейчас. Сидя среди них, живущих в Доме уже много лет, он не выглядит чужим. Он слушает их рассказы про детство, про поездки к морю и про лето с воспитателем Лосем, которого не знал лично, и чувствует себя так, словно прошёл через все эти истории вместе с ними. Ему хорошо, и хочется, чтобы ночь не кончалась. Его кожа снова мерцает серебром, а глаза полыхают голубым огнём. Над его головой шумит Лес, маня прогуляться по своим просторам. Никто не замечает летний ветер, ласково треплющий их волосы, и аромат полевых цветов, тянущийся с той стороны. Один только Слепой видит исчезающие стены спальни и высокие зелёные деревья, слышит пение птиц и голоса проносящихся мимо зверей. Он видит, потому что Курильщик, пьяный и разомлевший от счастья, которого не испытывал уже давно, неосознанно тянет всех в другой мир, полюбившийся ему больше, чем этот.       Валет берёт в руки гитару и воспоминания прерываются песней в исполнении его самого и Сфинкса.

Шумели деревья на склоне крутом, И ветры стонали во мраке ночном…

      К ним присоединяется художник, и они поют втроём. Это не вызывает удивления. Они и сами уже считают его одним из них, некогда Чумных Дохляков, как будто он и правда всегда был рядом. Быть может, сказывается алкоголь или обаяние Курильщика, которое ныне пленяет их во всей красе, без гнёта надоедливых вопросов, сыпавшихся на их головы противным пеплом. А может, возникают особые отношения между ними. Впрочем, это и не имеет значения. Ночь продолжается.

За синие горы, за мрак и снега, Куда не ступала людская нога, За быстрые воды уйдём до восхода, Чтоб золото наше отнять у врага…

***

      В комнату влетает Горбач. Обычно спокойный и флегматичный, он выглядит странно, всем своим видом давая понять: случилось что-то невероятное. Стая недоумённо глядит на него, и юноша, отдышавшись от бега, сообщает радостную и долгожданную новость: Лорд вернулся. Сфинкс пятится до кровати и садится к Курильщику. Последний без слов протягивает ему сигарету. И снова в четвёртой тишина. Кажется, что слышно весь Дом и даже Наружность. Табаки, до того в наушниках поражающийся, какими сказками кормят детвору, отмечает про себя, что в последнее время ошарашенное молчание непременно связано с Лордом. По крайней мере, в этот раз оно не ведёт к трауру.       Слепой открывает дверь и тут же отходит в сторону. Лорд приходит сам, на костылях. За ним тащится угрюмый Ральф, который несёт его сумки. Юноша замирает на пороге, глядя на Курильщика. Воспитатель косится на стаю. Стая его взор не замечает или попросту игнорирует, слишком занятая изучением вернувшегося дракона. Никто не произносит ни слова и даже не шевелится, только глаза бегают туда-сюда. Застоявшуюся тишину, успевшую осесть на мебели седыми хлопьями, нарушает звонок к ужину.       — Спасибо, дальше я сам, — обращается Лорд к мужчине. Тот кивает и поворачивается к выходу, чуть не столкнувшись с Чёрным.       — Прошу прощения, — говорит он и замечает эльфийского принца. — Ой!       — Да ради бога, — Ральф уходит.       Золотоволосый не видит никого и ничего, кроме Курильщика, который сидит на его, Лорда, любимом участке общей постели и сжимает в руках его подушку, глядя на него в ответ. Обоим чудится что-то чужое в возлюбленном. Юный художник даже не худой, уже тощий, и как только не попал в Могильник с анорексией, учитывая, что прошёл всего месяц. Овал лица стал острый, будто высеченный из камня, а о скулы, обтянутые тонкой, почти просвечивающей кожей, можно порезаться. На нём изумрудная толстовка дракона, которая и раньше была велика, а сейчас вовсе висит мешком. Но главное — его взгляд. Глаза цвета ясного летнего неба спокойны до ужаса, как у Слепого в моменты обманчивой расслабленности, и не выражают никаких эмоций. Кажется, что милый маленький Курильщик, которого Лорд был вынужден покинуть, спрятался за ледяной маской. Сам Злой Эльф кажется старше, словно провёл в Наружности не меньше пяти лет. Лицо больше не обсыпано подростковыми прыщами и покрыто светлой щетиной. Он коротко, но аккуратно стрижен и одет в подаренную Горбачом кожаную куртку. Неописуемо прекрасный, как прежде, но иной, юношеской красотой, когда даже небрежность, проявляющаяся в лёгкой небритости, взъерошенных волосах и незатянутом галстуке поверх мятой рубашки с расстёгнутыми верхними пуговицами, добавляет особого шарма, заставляя бедных девиц падать к его ногам. Бедных, потому что ни одна из них ему не нужна. Глаза всё такие же серые, как вязкий туман майского утра, но в них плещется тоска по стае. Если приглядеться, можно увидеть белые однообразные стены палаты, что заменили ему яркое безумство спальни четвёртой, бесконечные капельницы и таблетки, ощутить, как же сильно дракон по ним скучал, он, запертый в месте, где стоило бы держать его всю жизнь, по мнению одних, и куда попасть не пожелаешь даже врагу, по мнению других. Он тоже спокоен, но спокойствие это отличается от такового у Курильщика. У последнего спокойствие просветлённого и выжидающего, у Лорда — повзрослевшего и уставшего. Вопреки таинственной магии времени он действительно стал старше. Не телом, а душой. И это заметит любой, кто не сочтёт за труд присмотреться.       Эльфийский принц делает неловкий шаг вперёд, сбитый с толку взором возлюбленного. Вдруг тот улыбается. Ледяная маска трескается и разбивается вдребезги, и в комнате сразу становится светлее. Золотоволосый подходит ближе, выпускает костыли из рук и падает на пол перед художником. Содрогается всем телом и плачет, не стесняясь своего состояния. Курильщик тут же слетает с кровати и садится на его колени. Они обнимаются, прижимаясь друг у другу как можно сильнее, боясь, что это лишь иллюзия, только наваждение, посланное утомлённым и отчаявшимся мозгом. Глаза у обоих закрыты, потому что страшно. Страшно, что родной лик напротив, ни капли не забытый за время разлуки, начнёт растворяться в воздухе и придётся вновь остаться в ненавистной пустоте. Однако руки чувствуют чужие плечи, находят лицо и изучают изменения подушечками пальцев. Губы жадно касаются губ, подбородка, лба и щёк, одним словом, всего, до чего могут дотянуться. Лорд ведёт носом, и лёгкие наполняет запах Леса. Счастливая улыбка скрывается в поцелуе. Он понимает всё в эту же секунду. Отныне его малыш — часть Дома, как и он сам. Все опасения, что общение с Чёрным негативно на нём скажется, остаются в Наружности, закрытые в белых больничных стенах. Больше им не помешают ни Чёрный и его отравляющие душу слова, ни выпуск, неумолимо надвигающийся на Дом. Дракон чувствовал исходящую от них опасность до отъезда, пока сквозь запах сигарет от любимого тянуло Наружностью. Но сейчас все эти «преграды» померкли, а вера в счастливый конец — финал трагичной первой главы их истории любви — переливается всеми цветами радуги. Если понадобится, он выкрадет Курильщика из этого мира, утащит в Лес, сам или с помощью Слепого, до или после выпускного, будет биться за него до последнего. И не позволит никому разлучить их впредь.       — Тебе не придётся драться за меня, — смеётся художник. Золотоволосый недоумённо на него таращится. Как он узнал? — И красть, скорее всего, тебя буду я. Извини, любимый. Но, если хочешь, мы сделаем вид, что было наоборот.       Колясник не хочет оставлять тело Лорда в Доме, наслушавшийся рассказов Сфинкса о Прыгунах, что ныряют на ту сторону одной лишь душой. Он знает, какую цену придётся заплатить за переход целиком, но ради возлюбленного готов рискнуть. Пускай беспомощность, изгнание и ужас, от которого кровь стынет в жилах, будут преследовать его повсюду. Может быть, он потеряет всё или умрёт за подобную наглость, но определённо заберёт эльфийского принца отсюда, из мира, обошедшегося с ними слишком жестоко. Наружность не приняла и не примет их, насквозь пропитанных бесконечной любовью, лордовским табаком и курильщиковыми красками, сумасшедших и глупых, пахнущих Лесом и оставляющих повсюду алые пятна — жалкие ошмётки своих чувств. Это их не волнует. Они найдут пристанище в другом месте, которое ждёт их уже очень давно. Осталось совсем немного.       — Мне стоит удивляться твоим телепатическим способностям? Магия Изнанки?       — Это моя магия, — Курильщик заливается краской от того, насколько пафосно и самоуверенно звучит, что не ускользает от любимого дракона.       — Всё такой же очаровательный, как раньше, — мурлычет он. — Мне тебя так не хватало, малыш…       — Я знаю. Мне тоже.       Они трутся носами, напоминая маленьких котят. У Сфинкса, сидящего рядом, полыхают щёки, словно он подглядывает за чем-то постыдным. На деле же постыдного ничего нет, но подглядывания, пускай и невольные, имеют место быть, что не есть хорошо. Судя по довольному лицу Табаки, о сцене встречи двух влюблённых сердец, пробирающей до слёз любого, даже самого бездушного, будет сложена песня, может, даже не одна. Смотрят и остальные. В основном безмолвно, только Горбач с Лэри умилённо ревут в обнимку. Пора с этим заканчивать. Конечно, стае хочется поговорить с Лордом, потрогать, пощупать и понюхать, но эта парочка в ближайший час не отлипнет друг от друга и будет пресекать любые попытки нарушить их воссоединение. Поэтому лучший вариант — оставить их наедине.       — Насмотрелись? — сварливо спрашивает Сфинкс.       — Нет! — радостно восклицает Шакал.       — Да, — золотоволосый переводит на него убийственный взгляд. Столько эмоций в одном выстреле глазами получается передать только у него, чему Табаки завидует и тайком у зеркала пытается повторить, к его величайшему сожалению, пока безуспешно.       — Так я и думал, — заключает безрукий. — Бегом ужинать!       Вместе со Слепым он выталкивает весь состав четвёртой из спальни, сопровождаемый возмущёнными возгласами Шакала о его инвалидности и, как следствие, невозможности выполнить указанное действие. Его любовь цепляться к словам порой изрядно выводит из себя. Река недовольств колясника выплёскивается в коридор и разливается в целое озеро, которое утягивает в себя всех встречных. Стая удаляется всё дальше, голос его стихает, и в комнате становится тихо.       — Поверить не могу, что всё закончилось, — шепчет Курильщик.       — Ну, ещё не совсем.       — Что ты имеешь в виду?       — Мы здесь, а не там, где должны быть.       — Потерпи полгода. Всего лишь каких-то шесть месяцев. Справишься? — он целует эльфийского принца в щёку.       — А что, если я не хочу ждать? — тот капризно дует губы.       — Но мы не можем бросить всех сейчас.       — Мы ненадолго, — Лорд хитро скалится и, взяв юношу на руки, встаёт. Стен, пола и потолка уже не существует. Вокруг многовековые деревья и лесные травы. Пахнет хвоей и приближающимся дождём. Лес улыбается им, и они это чувствуют.       Вернувшаяся с ужина стая обнаруживает пустую комнату и одинокую незабудку на коляске Курильщика.

***

      После выпуска Дом, ныне никому не нужный и опустевший, превращается в руины. Его дети разбредаются по мирам. Одни устремляются в Наружность, к серой жизни и бытовым проблемам. Другие — на Изнанку, к жизни порой даже более серой, но с яркими вкраплениями чудесной сказки. Третьи — на следующий круг, навстречу старым друзьям и новым приключениям.       На той стороне появляются двое: изумительной красоты эльф и волшебник с полупрозрачной серебристой кожей и разноцветными пальцами. Они живут скромно, не спеша заводить знакомства и подолгу нигде не останавливаясь. Людские перешёптывания бегут вперёд них, и в каждом городе их встречают. Девушки мечтают одним глазком взглянуть на золотоволосого юношу эльфийских кровей и, если посчастливится, привлечь его внимание. Говорят, завладевшего его сердцем он будет любить больше жизни и заберёт с собой в удивительное место — сказочный лес, где восхитительные цветы и пение райских птиц, где нет места мраку и печалям, где нет никаких забот. И молодые, и старые — все желают побеседовать с обладателем магических сил, его спутником. У него глаза горят васильковым огнём, который насквозь прожигает души людей, обнажая сокрытые в глубине тайны. Он и сам светится, оттого кажется, что он в любой момент может исчезнуть, но это только придаёт его образу таинственности. Любой знает, у волшебника можно попросить подарок, и, если он сочтёт тебя достойным, нарисует на холсте то, что тебе нужно. Он творит без красок и кистей, одними пальцами, окрашенными в разные цвета, а потом достаёт свой дар прямо из бумаги. А если ты вдруг прогневаешь юного мага, он посмотрит на тебя с грустной и обречённой улыбкой, а ты почувствуешь, как чья-то стрела пронзает грудь. То прекрасный эльф мстит за своего компаньона.       Нелюдимые юноши невероятно разные, но такие подходящие друг другу. Простой народ называет их друзьями и даже не догадывается, что эльфийское сердце уже давно хранится в руках с цветными пальцами. Слухи не врут, он действительно любит волшебника больше жизни, ведь тот для него и есть вся жизнь. Именно он наполняет её красками и солнечными улыбками, тёплыми объятиями и обжигающими поцелуями. Везде, где они проходят, остаются причудливые цветы, сверкающие искры и ощущение упущенной сказки. Лес преследует их, иногда они — Его, и они довольны этой идиллией. Они есть друг у друга, а это главное.