земля и крылья

Циклы омег, долгое время живущих вместе, рано или поздно синхронизируются. Чонгук знает, что этому есть научное объяснение, но ему больше нравится верить, что дело в их любви, а не в математических расчётах. Их течки сошлись не так давно, год назад, именно тогда, когда Чонгук признался себе: ко второму омеге в стае он чувствует совершенно не дружескую любовь. Она не похожа на остальные, каждое чувство отличается, но влечение между ними замечают даже их альфы. И если за несколько лет влюблëнность в альф затихла и превратилась в спокойную любовь, то Юнги вызывает внутри бурю эмоций. Чонгук иногда не знает, как с ними справляться. Пройдёт время, и всё успокоится, и Юнги станет для него таким же убежищем, каким являются альфы. Сейчас его близость разжигает в Чонгуке огонь и поглощает всё вокруг. Как было с каждым. Несколько лет назад, и Чонгук уже успел забыть, каким было то чувство. Стая начала собираться задолго до его прихода. Ему едва исполнилось шестнадцать, а Юнги и Сокджин, первый альфа Юнги, уже решили расширить границы и принять в семью Хосока. Они бы не сделали этого, если бы Хосок не оказался истинным Юнги, однако истинность среди оборотней ценилась. Союзы, благословенные небом, встречались редко. Если оборотень, состоящий в отношениях, не хотел их разрушать, как не смел отказываться от предназначенного, выход находился быстро. Романтические стаи не были распространены, но уж точно никогда не порицались. Наоборот, детям, рождëнным в семье, рассказывали, что любовь можно построить не только в паре и присутствие ещё одного партнёра не уменьшает чувств. Часто стая так и оставалась из трëх человек, а Хосок решил привести Намджуна, Юнги — Чимина и Тэхëна. Сокджин, в свою очередь, подружился с Чонгуком и не собирался приглашать его, просто встреча с Тэхëном изменила многое. Они не оказались истинными, но Тэхëн влюбился. На его чувства Чонгук ответил взаимностью. Согласившись вступить в стаю, поначалу он поддерживал романтические отношения лишь с Тэхёном и постепенно влюблялся в остальных. За годы вместе дружба переросла в любовь. В чëм Чонгук был уверен, так это в дружбе с Юнги — сердце его, как оказалось, с планами не согласилось. Теперь Чонгук не может сказать, что он делит пятерых альф с ещё одним омегой. Теперь у Чонгука омега и пять альф. Именно в таком порядке, потому что влюблëнность в Юнги — то чувство, по которому он скучал. Любить прекрасно, любовь дарит ощущение опоры под ногами и каменной стены, защищающей от напастей. Чонгук никогда и ни за что не променяет её на что бы то ни было. Он только давно не чувствовал того взрыва внутри, когда слышишь его смех, видишь его улыбку, просто смотришь на него. Целуешь. О, если бы два года назад Чонгуку сказали, что его губы будут болеть от поцелуев с Юнги, он бы, вероятно, не поверил ни единому слову и объяснил, почему этого не может быть. Но это происходит. И когда Чонгук встречает Юнги в коридоре, он не в силах пройти мимо — прижимает Юнги к стене, не обращая внимания ни на кого. Губы у Юнги не такие мягкие, как у Сокджина, не такие горячие, как у Чимина, зато такие сладкие и вкусные, что оторваться от них видится ему невыносимой мукой. Юнги всегда выпускает клыки, кусает и меняет их местами, и Чонгук обнажает шею, не унимает дрожь в теле, хрипло стонет и теряет связь с реальностью. Перед зажмуренными глазами мерцают звëзды, горят планеты и проносятся ракеты. Сердце бьётся так быстро. Укусы Юнги заставляют разрываться между желанием опуститься на колени и возвыситься. — Господи, зайдите в комнату! — прерывает их крик из зала — почему-то всегда Сокджина. Юнги коротко лижет метку и отрывается, прежде чем, усмехнувшись, что ноги отказывают держать, отправиться туда, куда шëл. Чонгуку требуется несколько минут, чтобы вспомнить, а зачем он сам вышел из комнаты. Хосок, к которому он приходит после, чтобы залезть в объятия, перекинуть ноги через бëдра и прижаться всем телом, даже не отвлекается от дел. — Опять Юнги? — только спрашивает и хмыкает после тяжëлого вздоха в шею. — Он слишком... — Чонгук затихает, подбирая слова. — Слишком, понимаешь... — Понимаю. Хосоку не нужны объяснения. Они истинные, он чувствует это каждый день, и поэтому Чонгук приходит к нему. Их с Юнги пробежки по утрам отныне не про дистанцию, а про охоту, в которой жертва — Чонгук. Итог — укусы по всей шее, громкое рычание, на которое иногда могут сбежаться альфы, и напряжение в животе, не пропадающее ни после обращения в человека, ни после агрессивных поцелуев с Тэхëном и Чимином. Приближение течки это ощущение усиливает. Год назад, когда их циклы сошлись, альфам пришлось разделиться и меняться, чтобы они оба остались удовлетворены, сейчас же Чонгук полон намерений провести течку вместе с Юнги. — Значит, надо подготовить комнату для нас семерых, — возгорается идеей Намджун после слов Чонгука. Чонгук не знает, как объяснить, что первое время его зверь хочет быть только с Юнги. — Вдвоëм, — тихо добавляет он и вздрагивает, когда Хосок, к которому он прижимается, отстраняет от себя, чтобы повернуть его голову и заглянуть в глаза. — Не всю течку! — поспешно добавляет Чонгук. — День, когда мы ещё люди, а потом животными, конечно, с вами всеми. Если вы согласны... — Никогда не видел двух омег в течку, — звучит от Чимина тоном, вызывающим мурашки. Тэхëн, у которого он сидит на коленях, фыркает и бьёт его по плечу с возмущением, спасибо, не скидывает на ковëр. Чонгук перед течкой слишком о них волнуется: и маленький синяк способен разбить его сердце. И пусть для Чимина и Тэхëна такое в порядке вещей, раз в год им следует вести себя, словно их отношения состоят исключительно из нежности и признаний под луной. — Они хотят остаться наедине, а не устраивать представление для нас, — поучительно говорит Тэхëн, и Чонгук с уверенностью кивает, радостный, что его понимают. Остаëтся только принимать, и с этим сложнее. Если Юнги в течку иногда может выставить всех из дома, потому что его зверь требует уединения, даже рычать на каждого осмелившегося приблизиться, то с Чонгуком сложнее. Чонгук никогда не проводит течки один. Его первая, случившаяся в девятнадцать, началась в стае, и с тех пор хоть один альфа должен быть рядом. Лучше — все вместе. Предпочесть Юнги альфам — его эксперимент и желание испытать себя. И уверенность зверя, что эта течка должна пройти так. Альфы соглашаются, но Чонгук и видит, и чувствует, что им его идея по вкусу не приходится. Фильм, который они должны смотреть, никто, похоже, и не смотрит. Чонгук старается не обращать внимания на взгляды, которыми его прожигают, и ему почти удаётся. Он вновь ищет поддержку у Хосока, напряжëнного сейчас и задумчивого, прячется в объятиях, боится, куда всё зайдёт и к каким последствиям приведёт. Выяснение отношений никогда не было его коньком, все годы получалось так, что желания Чонгука совпадали с желаниями стаи. Он знает, что отношения не обходятся без этого, как знает, что преувеличивает ситуацию, и знание ничем не может помочь. Не тогда, когда зверь вот-вот готовится взять контроль над разумом. Особенно, когда они, наобнимавшись перед сном, расходятся по комнатам. — Нам нужно время, волчонок, — с поцелуем в волосы шепчет Тэхён. — Поговорим утром, да? — Хорошо, хëн. — Если что, двери открыты, приходи. Чонгук качает головой, и Тэхëн, успокаивающе обменявшись с ним запахами, уходит. В опустевшем зале Чонгук падает обратно на диван. Им сложно, он их понимает. Не может не понимать, почему они так реагируют после стольких лет, когда он требовал близости и всех рядом, когда говорил, что в течку рядом с ним должны быть его альфы, что без них не продержится и дня. Конечно, они обеспокоены, и он хочет поделиться с ними причинами, объяснить, что он в порядке. И они — тоже в порядке. Вот только как сказать любимым, что влюблённость в одного ослепляет и по влиянию перекрывает любовь к ним? Нет ничего сильнее любви, как нет ничего ярче влюблëнности, и в этом проблема. Чонгук не делит сердце на шесть частей, он чувствует себя так, словно у него шесть сердец для каждого. Если попросить его выбрать одного, он никогда не сможет этого сделать. Но Юнги... Новое, только зарождающееся чувство ошеломляет. Чонгук хочет погрузиться в него полностью, прочувствовать, потому что принятие именно его было трудным. Потому что Юнги — не просто его партнёр, а омега. Первый и единственный омега, к которому он испытывает то, что за жизнь испытывал лишь к альфам. Думал, что не способен ни к кому иному. Всего лишь нужно объяснить — это должно было оказаться лëгким и простым. Чонгук формирует из одеял, которыми этим вечером укрывались альфы, небольшое гнездо и сворачивается под тяжестью, подтянув к груди колени. Утром они поймут и примут. Нет ни единой возможности, что они его осудят, — это же его стая, его альфы, волки, которым он доверил сердце и всего себя. До утра лишь нужно дожить. Сон, отогнанный беспокойством, не идёт, и Чонгук, сдавшись, тянется к телефону. Кажется, это телефон Чимина, и он опять забыл поставить его на зарядку, из-за чего утром будет ворчать на всех вокруг. Картина неизбежного будущего заставляет тихо хихикнуть в подушку. Чонгук убавляет громкость и включает вторую часть Стартрека в надежде, что, убаюканный фильмом, уснёт, а разряженный телефон выключится сам. Всё равно никто не докажет, что заряд потратил именно он. Вероятно, никто даже не подумает, ведь Чимин всегда бросает телефон с нулём процентов там, где сидит, а потом час ищет. Чужое приближение нельзя не почувствовать. Чонгук не знает, на что надеется: что гость в его ночи уйдëт в свою комнату или же останется рядом. Он напряжённо замирает и — вздрагивает, когда одеяло, под которым он прячется, сгребают в объятия. — Не помешаю, заяц? — звучит приглушëнно. Чонгук разворачивается, чтобы щекой прижаться к груди. Да, именно этого он хотел. — Не спишь, хëн? — шëпотом спрашивает он, неуверенный, что его слышно, не желающий говорить громче или выпутываться из одеяла. — Трудно уснуть, когда в стае волнения. — Прости, я не хотел... — Так, тихо, тихо. — Сокджин прерывает его и помогает аккуратно стянуть одеяло вниз, чтобы взглянуть в глаза. Нахмуренные брови разглаживает нежным поцелуем. — Никаких извинений, слышишь? Наши желания и ожидания имеют значение, пока совпадают с вашими. Мир, поверь мне, не схлопнется от того, что один день течки вы посвятите друг другу. Иначе он бы уже схлопнулся из-за Чимина и Тэхëна... Так или иначе, мы... Эй, будешь стоять и смотреть или подойдëшь? Чонгук собирается переспросить. К счастью, понимает раньше, что обращаются не к нему. Намджун. Конечно, это Намджун, если Сокджин рядом. Они оба всегда слишком хорошо чувствуют и его, и друг друга, приходят, когда нужны ему. За спиной раздаются тяжëлые шаги. Чонгук только, когда чувствует невесомое прикосновение ладони к спине, прижимается ещё ближе, освобождая побольше места на слишком узком диване, и довольно вздыхает, почувствовав выдох на шее. — Привет, — тихо, глуша приветствие в коже. — Привет, — ни на долю громче. — Не стоило оставлять тебя на ночь, да? Чонгук угукает, разнеженный ласковыми прикосновениями холодных пальцев к маленькой и едва ли заметной метке на шее. В объятиях двух альф он чувствует себя намного лучше, пусть и они, на самом деле, особо ничего не делают. Намджун прав, ему не следовало оставаться в одиночестве. Не сегодня. — Чего не спишь, м? — бормочет на ухо. Чонгуку остаётся лишь захныкать, когда следом прикусывает мочку. Без клыков, всё равно реагирует он именно так, как Намджун добивается. По-другому и не может. — Ищу выход из ситуации, куда сам нас загнал. — Он всë-таки находит в себе достаточно сил, чтобы собраться, осмыслить и ответить на вопрос. — Расскажи, почему Юнги, — просит Сокджин. — Я понимаю, почему согласен он, ему, в целом, в течки полегче, но ты в этой ситуации для нас закрыт. Мы волнуемся за тебя. Одно дело, если бы Юнги был во вменяемом состоянии, совсем другое... То, что вас ждëт. Сможете ли вы позаботиться друг о друге в самый уязвимый момент? — Вы же рядом будете. Намджун за спиной фыркает, Сокджин выглядит так, словно много хочет сказать и с трудом сдерживается. Чонгук прикрывает глаза. Ладно, теперь это всё больше похоже на пытку для альф, потому что, даже когда течка у одного, им едва ли возможно не вмешиваться. Когда Юнги говорит, что хочет провести течку один, всем приходится уйти из дома, оставив одного с Чонгуком на страже. Благо, было такое всего два раза. И если оставленный альфа имел возможность вымещать потребность окружить заботой и покровительством течного омегу на Чонгуке, то теперь они вынуждены будут справляться в своём альфьем кругу. — Ладно, — с тихим вздохом соглашается Намджун. — Один день переживëм. — Чимин и Тэхëн либо подерутся, либо... — Предпочту драку. — Намджун прерывает фразу смешком. Чонгук хихикает в плечо Сокджина, представляя «либо», потому что такой исход, честно говоря, вероятнее драки. Атмосфера разряжается. Его вновь просят ответить, почему он выбрал Юнги, и Чонгук, удобно устроившись в объятиях двух альф, делится чувствами внутри, давно желавшими вырваться. Сокджин и Намджун — те, с кем он всегда может открыться, чтобы рассказать о переживаниях и обсудить мысли. Чонгук не может сказать, когда они засыпают, расслабленные разговором, сколько проходит времени и сколько остаётся до пробуждения. Ему хорошо рядом с Сокджином и Намджуном, беспокойство медленно отступает и сменяется привычным спокойствием и уверенностью и в себе, и в стае. Просыпаются они днëм. На самом деле, просыпается только он, а оба альфы не смеют тревожить раньше и смотрят на включённом телевизоре какое-то неизвестное шоу, шëпотом переговариваясь с Чимином. Они бы при всëм желании не встали, не разбудив его: диван слишком узкий, поэтому во сне Чонгук просто забрался на них двоих и расположился так, чтобы голова покоилась на груди одного, а ноги обвивали бëдра другого. Не самая удобная поза. Стоит Чонгуку попытаться подняться, позвоночник издаёт возмущённый стон. — Иди сюда. Чимин призывно хлопает по коленям. — Я зубы не чистил, хëн. — Обменяемся запахами и пойдëшь. Чонгук идëт у Чимина на поводу, приближается, наклоняется, чтобы прикоснуться губами к оголëнной ключице. Только улыбается, когда его хватают за талию и усаживают на колени. Чимин зарывается в волосы, чуть оттягивает, давит пальцами и спускается к шее, и Чонгук теряет связь с реальностью, когда вместо быстрого поцелуя чувствует клыки. — Всё, иди, — рычаще бормочет Чимин и ослабляет руки. Чонгук, только проснувшийся, но уже доведëнный, поднимается на дрожащие ноги и пытается уйти в ванную, не запнувшись по дороге. Он напряжëнно ждëт, что встретит в коридоре Юнги, как часто бывает, и не сможет сдержаться. К счастью, Юнги отсутствует в доме — по ощущениям, уже в течение часов трëх точно. Носится по лесу. Перед течкой он всегда так делает. До двери Чонгук добирается без происшествий, уже успокоившимся, и медленно входит. Картина в ванне, полной горячей розовой воды, настолько привычная, что он даже не удивляется. — Когда вы научитесь закрываться? — риторический вопрос. Хосок, разнеженный лаской, поднимает ладонь в пене и машет, прежде чем позволить ей упасть обратно в воду с громким всплеском. Тэхëн, в такой же салатовой маске на лице, что и у Хосока, от массажа не отрывается. — Ты сегодня плохо спал, ага? — немного путанно звучит от Хосока. — Боже, Тэхëн-и, вот здесь... — Чонгук, бросив на них взгляд, вздыхает. Он начинает чувствовать себя третьим лишним. — Нет-нет, пониже. Идеально, да, давай, дави сильнее. Я хотел забраться к вам и выяснил, что наш диван слишком маленький для этого. Чëрт возьми, Тэхëн-а, клянусь, ты мой ангел, моя любовь, моë... Да, Чонгук-и, ты с нами. Нам срочно нужно купить диван побольше. — Нам нужно научиться расправлять его перед сном, он и так огромный. — Верное замечание, ничего не скажешь. Чонгук, закатив глаза, возвращается к раковине. Когда возникшую тишину прерывает громкий стон, зубная щëтка чудом не оказывается в его горле. Он резко оборачивается. Хосок уже не сидит в ванной — лежит, что вода доходит до подбородка, держит опору закинутыми на бортик ногами и дыханием колышет воду. Тэхëн на взгляд Чонгука улыбается и, господи, вновь сдавливает мочки ушей, вырывая из чужой груди хриплый стон. — Хочешь с нами? — издевательски предлагает он. — Есть ещё маска. Чонгук стремительно заканчивает утренние процедуры и оставляет их наедине. Почему-то перед течкой всем безумно нравится испытывать его на прочность. Он вполне может понять Юнги, сбежавшего от их альф в лес. Не тянет больше, обращается сам и срывается в сторону, где его уже ждут. Юнги не позволяет ему добежать: выпрыгивает первым из кустов, валит к земле и, рыча, прижимается мордой к подставленной со скулением шее. Чонгук выдыхает сквозь сжатые клыки. Все. Определённо, все шесть его волков невыносимы. Почувствовав подчинение, Юнги умиротворëнно укладывается рядом и тычется мокрым носом во вздымающуюся грудь, показывая, что Чонгуку следует расслабиться и ничего из того, что нужно альфам, не нужно ему. Чонгук переворачивается, чтобы переплести их лапы и хвосты. Нежное спокойствие делится на двоих, Чонгук и не замечает, как начинает урчать в унисон с Юнги. Хорошо, что альфы не слышат, иначе со скулением принялись бы их вылизывать. Чонгук любит вот так валяться с Юнги: с альфами долго не полежать, потому что они слишком активны. Они не могут просто наслаждаться спокойствием, им необходимо, чтобы хоть что-то происходило. Обычно это касается омег, когда, устав от безделья, альфы решают пустить в ход заигрывания. Чонгук уже умеет игнорировать их лëгкие покусывания, но Юнги показал, что то, о чëм он тайно иногда мечтал, возможно. Они принимают положение, чтобы ничего не сдавить друг у друга, и затихают. Чонгук прислушивается к звукам леса, Юнги, он думает, тоже. И это хорошо. Быть с Юнги хорошо. Юнги всегда чувствует, чего он хочет. Альфы называют это омежьим чутьëм. Юнги понимает, о чëм он думает, поэтому, стоит Чонгуку только устать, он нежно цепляет клыками ухо, тут же прижатое к голове, лижет и ведëт ниже. Кусает и зализывает место укуса, снова и снова, шея, холка, грудь. Чонгук подставляется, пытается усмирить вспыхнувший, словно по щелчку, огонь внутри и глубоко дышит. Теперь Юнги на него действительно давит феромонами. Сквозь сжатые челюсти вырывается умоляющий скулëж, когда Юнги, не жалея, усиливает хватку и ощутимо прокусывает кожу. Чонгук готов поспорить, после обращения увидит новую метку под сердцем и засохшую кровь. Пусть после этого Юнги только лижет, довольный оставленной меткой, Чонгук не может унять дрожь в теле, не может собрать мысли, хотя бы ответить на ласку. Юнги, добившись своего, старается успокоить, но не понимает, что каждый раз только делает хуже. Или лучше. Или понимает и ждëт взрыва. Чонгук слишком не в себе, чтобы решить, какой из вариантов подходит ситуации. До течки остаëтся несколько дней, но Чонгуку кажется, что он до неё точно не доживëт. Тем более, рядом с Юнги, который не видит смысла сдерживаться. Если раньше Чонгук был тем, кто ловит его в коридорах, теперь Чонгуку приходится сбегать от него. Губы горят, метки, которые Юнги оставляет, заживают быстро, но недостаточно, ведь на теле успевает появиться ещё несколько, прежде чем одна заживает. Чонгук знает, почему Юнги теряет терпение, Чонгук сам подвержен влиянию течки, сам чувствует невыносимое и едва сдерживаемое желание сблизиться с Юнги, и именно поэтому прячет его под замок. Всякий раз, стоит им с Юнги столкнуться, они влияют на альф, в насколько бы далëкой комнате ни находились. Чонгук, извиняясь после и словами, и поцелуями, сгорает от смущения. — Тебе нужно беречь силы, — повторяет, как мантру, Намджун. Единственный, кто не позволяет Чонгуку зайти дальше поцелуев и справляться с возбуждением внутренним спокойствием и подчинением зверя. Чонгука это поначалу раздражает. Когда наступает третий день и до течки остаётся два, он просыпается утром с болью во всём теле и усталостью, будто в гору за ночь забрался, понимание настигает. Юнги творит с его состоянием невозможное, и он вымещать на альфах больше не может. Альфы, научившись у Намджуна, заботятся о его состоянии так, что даже укусы остаются под запретом. И почему-то Юнги это не касается. Чонгук в поисках Хосока или Юнги заглядывает на крышу, пока Сокджин и Чимин в городе, а Тэхëн и Намджун разбираются со сломавшейся посудомоечной машиной. Чудом удаётся удержаться от падения вниз, когда он видит Юнги, перекрывающего, к счастью, Хосока, в одной рубашке, закрученной у шеи. Они стараются держать феромоны под контролем, чтобы не тревожить ни его, ни остальных двух в доме, и этим выводят сильнее. Чонгук сбегает и угрюмо садится на подоконник в коридоре первого этажа, обняв колени руками. — Чего ты, пташка? — первым его находит Намджун. Поверх его сжатых в кулак ладоней ложатся чужие. Чонгук обиженно фыркает. — Эй, я чувствую тоску, — следом появляется Тэхëн. Чтобы их не видеть, Чонгук отворачивает голову к окну. Никого это не останавливает: Тэхëн обнимает за плечи, зарывшись носом в волосы, Намджун подносит пальцы к губам и мягко целует. Расслабляют лаской, как бы ни хотелось ему продолжать греть горечь в груди. — Дождя нет, чтобы грустить, — игриво шепчет Тэхëн на ухо. — Расскажи, что случилось. Отрицательное мычание заставляет их действовать. Чонгуку остаëтся лишь обхватить шею Тэхëна, чтобы не упасть, и покорно сесть на колени уже готового Намджуна. Нахмуренный Тэхëн опускается перед креслом — Чонгук вытягивает ладонь, чтобы разгладить складку меж бровей. Зверь внутри довольно расплывается, словно получает всё, чего желал. Чонгука накрывает осознанием. Внимание. Конечно, дело во внимании, потому что течки не столько про физическую близость, сколько про духовную и эмоциональную, про признание и защиту, и Чонгук за несколько лет с пятью альфами совершенно забыл об этом. Способов достичь необходимого омеге огромное множество, просто обычно прибегают к самому простому и действенному, который у Чонгука забрали, а компенсировать хоть чем-то забыли. Они не виноваты в загруженных буднях, он понимает, прислоняется спиной к Намджуну и тихим голосом рассказывает Тэхëну в губы, что его тревожит и чего — кого — ему сейчас не хватает. Его слушают внимательно. Тэхëн играет с серьгой в ухе, Намджун под футболкой мягко гладит живот, чуть надавливая кончиками пальцев. Чонгук кусает губы выступившими клыками и принимает всё, что ему дают, с зажмуренными глазами, громкими выдохами и звериной благодарностью. Идеально настолько, что Тэхëн собирает губами слëзы. Чонгук удивлённо распахивает глаза. О, он и не заметил. — Я говорил, что люблю, каким чувствительным ты становишься перед течкой? — с нежностью интересуется он у смутившегося Чонгука и прислоняется щекой к щеке. — Не отпущу ни на шаг, раз сам просишь. Даже не возмущайся. — Мы думали, ты выбрал Юнги и захочешь проводить больше времени с ним, — добавляет Намджун. Чонгук качает головой. Он хочет проводить больше времени с Юнги, как и со всеми в стае. — Ты чувствовал себя когда-нибудь на вершине? — опять задаёт вопрос Тэхëн. Чонгук в ответ, наконец, кивает. С ними трудно не почувствовать. — Мы поднимем тебя ещё выше, — на выдохе, хрипло и слишком интимно. Мысль, что Тэхëн не имеет в виду ничего сексуального, совсем не помогает. Чонгук безбожно краснеет, как в первые месяцы, когда всё только начиналось, а Тэхëн, боже, не прекращает шептать на ухо, как важен ему Чонгук, как прекрасен таким, цепляющимся за него и откинувшим голову на плечо Намджуна, открывающим вид на прекрасные ключицы. Если и есть особенность Тэхëна, в которую Чонгук влюблëн всей душой, то именно его тихие комплименты. Ему не нужно долго думать, он ни на секунду не замолкает. Может повторяться, но Чонгук этого даже не замечает. Чонгук, на самом деле, ничего не замечает — растворяется в словах, в невесомых прикосновениях губ к коже и тяжëлом дыхании Намджуна позади. Каждая фраза Тэхëна действует и на него, он сам признался, что на феромоны альф и комплименты реагирует, как омеги. Эту маленькую особенность Намджуна Чонгук любит тоже. Особенно, когда при нём ей пользуются альфы или когда Намджун, прижимаясь к Чонгуку, хрипло выдыхает мольбу не молчать. Чонгук настолько пропадает в себе, что не сразу осознаëт, кто ласково касается щеки и зарывается в волосы, оттягивает назад. Руки Намджуна на талии, Тэхëн играет с ушами. Из двух людей шесть рук получить довольно затруднительно. Правда, волновать его это начинает, только когда после молчания Тэхëна следует едва слышимый стон Хосока. — У вас прелюдия или вы уже закончили? — голосом Юнги. Чонгук поднимается с колен Намджуна, стараясь не обращать внимания на огонь внутри, разожжëнный поцелуем Тэхëна с Хосоком и видом Юнги после душа, в одной рубашке, едва прикрывающей бëдра. Перед течкой он избегает любой лишней одежды. Будь его воля, ходил бы совершенно голым. — Мы просто нежились, — отвечает за него Намджун. Юнги хмыкает и, качнув головой, приближается к Чонгуку, чтобы позволить себя обнять. С выражением на лице, словно делает одолжение, а не сам добивается близости. — Приготовить вам что-нибудь? Чонгук только вспоминает, зачем искал хоть кого-то, и кивает. — Я не готовлю, — оторвавшись, наконец, от Хосока, предупреждает Тэхëн. — Я займусь обедом, — берëт на себя ответственность Намджун. Чонгук готов поспорить, что слышит ещё три облегчëнных выдоха, помимо собственного. Хосок зовëт его к себе на колени и показывает видео, присланное Чимином, с птенчиком воробья. Юнги и Тэхëн обсуждают недавно вышедшую игру, которую обязаны купить и попробовать, Намджун обжаривает кусочки говядины в соусе, и Чонгук, уложив подбородок на острое плечо, улыбается. Моменты, вроде этого, действительно доказывают, что он не ошибся, когда согласился стать частью стаи. Сокджину и Чимину везëт вернуться раньше, чем они съедают всю говядину. Чонгук, когда его утягивают в объятия, и не возмущается. Прислоняется только к Сокджину и послушно открывает рот, чтобы откусить мясо под возмущëнное мычание Юнги, пытающегося увернуться и доесть. Чимин, издеваясь над ним, копирует действия Сокджина. Чонгуку, конечно, не хочется получить от Юнги вместе с Чимином, но смешок удержать он не в силах. Следом за смешком — прищуренный взгляд. Чонгук прячется за спиной Сокджина. Избежать кары не удаётся, как бы Чонгук ни старался. Остаётся лишь страдальчески вздохнуть, когда Юнги ловит его в комнате Хосока и валит на кровать рядом с ним же, читающим электронную книгу. Пальцы пробираются под футболку, умело давят на талию, где нужно, и вынуждают начать с истерическим смехом вырываться. Чонгук слишком боится щекотки — Юнги слишком хорошо это известно. Даже Хосок, отложивший гаджет подальше, чтобы не сломали ненароком, только смотрит с улыбкой и на мольбу не реагирует. И Чонгук легко мог бы столкнуть с себя, да поглощëн яркими чувствами внутри, когда от довольного смеха Юнги, смешанного с нежными, несмотря на происходящее, прикосновениями, зверь внутри скребëт душу и скулит от умиления и привязанности к старшему омеге. Так или иначе, одно из тысячи извинений Юнги устраивает. Стон облегчения вырывается, когда на Чонгука валятся сверху устало, давят к кровати и прижимаются носом к шее, не слушая возмущений. Тяжесть на груди не позволяет отдышаться, но над ним, спасибо и за это, не издеваются, и Хосок смотрит на них, успокоившихся, с нежностью во взгляде. — Теперь я могу дочитать? — Чонгук думает, он хочет звучать язвительно. Юнги в ответ показательно расслабляется и укладывается на Чонгуке удобнее, раскинув руки и ноги, всем видом выражая, что и с места не сдвинется. У него игривое настроение — Чонгук его таким видит редко, оттого сильнее любит подобные моменты. И Хосок, конечно, тоже, иначе давно бы выставил за дверь, повесил на ручку табличку с надписью «не беспокоить» и закрылся изнутри. Сокджин, например, так временами делает, только у него аккуратным почерком выведено «не входить, злая собака». А снизу Чонгуком и Тэхëном пририсована разозлëнная собачья морда, копия волка Сокджина. Хотя особой нужды в этих табличках и нет: второе негласное правило стаи гласит, что в личные комнаты, когда дверь прикрыта, врываться не приветствуется. Исключения — течки и гоны, и Чонгук даже не может сказать, ему можно или к нему можно, потому что альфы не разделяют. Стучатся, конечно, прежде чем заявиться на пороге, но не оставляют ни на минуту после важного разговора с Намджуном и Тэхëном. — Эй, можно? — заглядывает к нему Чимин, стоит ему впервые за вечер остаться одному после пары часов с Юнги. Почему-то, несмотря на его заявление, альфы не спешат вмешиваться в их уединение. Чонгук, уже собравшийся в душ, кивает. — Хочешь со мной? — подумав, предлагает он и показывает полотенце в руках с намёком. — Потереть тебе спинку? — Чимин играет бровями. Чонгук, когда он подходит ближе, толкает в плечо в отместку, в противовес обхватывает руками, подтягивает ближе и довольно прижимается губами к запаховой железе. Без предупреждения. Раньше, чем успевает это сделать Чимин, ведь он, конечно, именно это и планировал. С Чимином только так — либо ты, либо тебя. А в борьбе за место не у стены побеждает Чимин, поэтому Чонгуку остаётся только подчиниться и позволить прижать себя к плитке. Выкрутиться не дают. Приходится со смирением принимать стремление Чимина вымыть ему голову и тщательно обвести мочалкой с гелем без запаха каждый сантиметр тела. Чонгука и не спрашивают, сам же пригласил. — Знаешь, что мне нравится? — начинает Чимин, сидя перед ним на коленях. Чонгук опускает взгляд и вопросительно мычит, готовый услышать самую смущающую вещь — поза к этому располагает. — Мне нравится, какими округлыми становятся твои бëдра перед течкой, — продолжает он. Чонгук прикрывает глаза. Он ожидал худшего, но уши всё равно обжигает смущение. — Просто твоё восприятие меняется, — бормочет он. Чимин показательно сжимает кожу на бедре и смотрит так, будто это всё доказывает. — А милый животик я тоже придумал? Обычно у тебя пресс, а перед течкой вот здесь, — он давит на низ живота, откуда начинается дорожка светлых волос, и Чонгук от неожиданности ярких ощущений отшатывается к стене, — мягко, ты посмотри. И кожа нежная-нежная. Следующее, что делает Чимин, становится слишком. Чонгук сразу отталкивает его, чтобы перестал прижиматься щекой к месту, что ещё от ладони горит, и чувствует, как одновременно с этим горит и всë лицо. К счастью, Чимин покорно поднимается на ноги, когда его тянут наверх, и буря, не успев начаться, медленно затихает с обещанием уже через пару дней вернуться с удвоенной силой. — Эй, развернись, — больше приказывает, чем просит. Идея повернуться к Чимину спиной после устроенного им же не кажется лучшей. Чимин его разворачивает сам — теперь не делает ничего, что могло бы выйти за рамки обычного принятия душа. Пусть напряжение в животе не уходит, Чонгук расслабленно прислоняется грудью к холодной плитке и принимает. Как бы то ни было, это приятно. Не потому что является прелюдией, а потому что Чимин о нём таким образом заботится. — А можно сказать про?.. — портит атмосферу. — Нет, — безжалостно выдыхает Чонгук. — Тогда поворачивайся обратно, — тяжело вздохнув и смирившись, Чимин едва ощутимо хлопает мочалкой по бедру, скорее поощряя, чем получая от этого удовольствие. — Какой шампунь хочешь? — ради приличия спрашивает он, уже потянувшись к полке. Чонгук даже не отвечает и не смотрит. Прижимается, чтобы было удобнее стоять, а Чимину — мылить волосы, тихо урчит, пока с каждым чересчур ласковым прикосновением уходит всё напряжение, какое набралось. Чонгук поэтому любит приглашать в душ альфу. Любого, у каждого из них в такие моменты преобладает стремление окружить заботой любимого омегу. С Чимином главное — успеть среагировать после. — Слишком холодная. — Чонгук недовольно вздыхает и хмурится. — Настрой сам, — предлагает Чимин, привыкший, что Юнги и Чонгуку по непонятной причине нужно, чтобы вода была горячей, и только они могут угадать температуру. Чимин направляет ладонь Чонгука, не открывающего глаз, к крану и отдаёт в руки душ, и это, на самом деле, именно то, чего Чонгук добивался. Вместо того, чтобы прибавить несколько градусов, Чонгук выкручивает рычаг в противоположную сторону и направляет на Чимина. Забывает, что Чимин его хорошо знает. Вскрикивает, когда руку перехватывают и разворачивают, отшатывается и из-за закрытых глаз не видит, куда, поэтому запинается о шланг. Чимин его заботливо придерживает за талию — сам, чëрт возьми, трясëтся от беззвучного смеха. — Один-ноль в мою пользу, — бормочет на ухо. Чонгук фыркает. — Не мешай, — прежде чем начать действительно смывать с головы пену. Чонгук фыркает во второй раз. В голове рождаются планы, как можно будет отомстить, но зверь, что с приближением течки становится сильнее, любые идеи отвергает. С Чимином сейчас хочется только наслаждаться уютом, им подаренным. Потом, после течки — улыбка расцветает на лице — Чимину от него никуда не деться. Вытирается Чонгук самостоятельно, пока Чимин быстро принимает душ. Вытеревшись, вяжет полотенце на бëдра и прислоняется к стене. Ленивый взгляд скользит по сильному, но не теряющему стройность и грациозность телу. О, Чимин чувствует — разворачивается боком, открывая больше, и Чонгук не упускает. Не любоваться Чимином невозможно. Не сделать комплимент, когда он выключает воду, — тем более. Из ванны они выходят, игриво толкаясь и не обращая внимания на происходящее вокруг. Чонгук, когда его неожиданно обхватывают руками, вздрагивает. Запах подсказывает: Намджун. Не будь запаха, Чонгук бы всё равно узнал: мощные руки, крепкую грудь и высокий рост ни с чем не перепутать. Чимина точно так же хватает Тэхëн, только без предупреждения цепляет клыками голую кожу и рычит, стоит Чимину дëрнуться. Чимин в ответ рычит тоже. Чонгук, устроившись в объятиях Намджуна, следит за дракой обернувшихся волков с любопытством и без страха. Всё равно они, как и всегда, разнеся половину этажа, улягутся в углу и примутся друг друга с особой тщательностью вылизывать, теперь рыча на каждого, кто попробует приблизиться. Щеку обжигает дыхание. Намджун мягко касается поцелуем и отпускает. Чонгук вновь остаётся в одиночестве. Надолго ли, делает ставки и легко проигрывает всё, ведь через один маленький шаг из-за угла появляется сонный Хосок, спавший до этого, и, сам того не осознавая, цепляется пальцами за его плечи. Прижимается на мгновение к мокрым волосам, спускается ниже, оставляет мимолётно запах и уходит в сторону кухни. После Хосока — Сокджин. Намджун, опять Хосок, возвращающийся в кровать, Чимин и Тэхëн, пытающиеся украсть как можно больше поцелуев, прежде чем их прерывает Юнги. — Есть хотите? — спрашивает он, и бровью не ведя. — Я приготовлю, — фраза срабатывает не так, как Чонгук ждëт. Чимин и Тэхëн отрываются от него, поворачиваются к Юнги и в унисон заявляют, что приготовят сами, а их драгоценным омегам нужно лишь подождать. Юнги довольно скалится. Пока ужин готовится, все остальные по запаху так или иначе заглядывают на кухню и, оставшись, усаживаются за стол. Двух омег, занятых друг другом, разделяют — они не особо возмущаются, иначе их бы и тронуть не посмели. Моменты, когда они вот так собираются вместе, — причина абсолютного счастья, наполняющего сердце до краëв. Чонгук боялся, что пожалеет о согласии попробовать, но каждый день ему доказывают и показывают, что то неуверенное и смущëнное «я всё равно хочу быть с тобой», сказанное Тэхëну после знакомства со стаей, никогда не было и не будет ошибкой. Моменты, когда Чонгук окружëн теми, кому отдал сердце, дарят понимание, как же сильно влюблённость отличается от любви. За столом их семь, и пятерых из них Чонгук искренне любит, но шестой... Юнги. Юнги спокойно ест, обсуждает с Сокджином планы на течку, ворчит на Чимина и Тэхëна, не дающих ему покоя, и сжимает ладонь Чонгука, ни на секунду не отпуская, даже если с одной рукой ему неудобно. Чонгук ловит каждое его движение глазами, пусть сам и занят Хосоком. Он едва ли отвлекается, не теряет нить разговора, отвечает и поддерживает диалог, ему комфортно с Хосоком, и его зверь доволен. Просто, когда Хосок начинает отвечать на его фразу, Чонгук вдруг понимает, что смотрит исключительно на Юнги. Не только смотрит — чувствует волнение внутри, словно подросток, переживающий первые чувства. Он хочет бросить к ногам Юнги весь мир, хочет прижаться и целовать, пока не онемеют губы. Самое удивительное: он нуждается во внимании Юнги. Это сложно назвать ревностью, едва ли возможно ревновать, когда вы несколько лет делите на двоих пятерых альф, однако — когда Юнги смеётся после шутки Сокджина, Чонгук хочет тоже сказать что-нибудь смешное. Когда Юнги, закатив глаза, подхватывает палочками и кормит нагло выпрашивающего мясо из его тарелки Тэхëна, Чонгук едва сдерживается, чтобы не скопировать позу и попросить накормить и его. Когда Чимин добивается своего и Юнги с тяжëлым вздохом бросает «господи, да поцелую я тебя», прежде чем притянуть и поцеловать, губы Чонгука начинают гореть. Чонгук и забыл, какой собственнической может быть привязанность. Юнги поднимается, чтобы отлучиться в туалет, и Чонгук понимает, что с его уходом меняется всё. Никто из альф не притягивает взгляд, он может сконцентрироваться на Хосоке, с которым общался до этого, или Сокджине, подкладывающим в его тарелку мясо из своей, или Намджуне, смотрящим таким пронзительным взглядом, опять читающим Чонгука, как открытую книгу. Он сам может выбрать, с кем взаимодействовать, он погружается в тепло в сердце, спокойное, нежное, трепетное и глубокое. Такое чувство живëт долго, а влечение к Юнги мимолëтно. Чтобы оно выросло и укрепилось, нужно прикладывать усилия, нужно разговаривать, сглаживать углы, узнавать отрицательные стороны друг друга и учиться чувствовать, независимо от того, соответствует ли Юнги его ожиданиям и идеальной картинке в голове. Всё, что касается Юнги, из-за яркости и новизны кажется сильным и мощным, но Чонгук, прошедший через становление любви пять раз, прекрасно знает, насколько возносить влюблённость неверно. Она неустойчива, потому что вызвана гормонами. Она не обещает будущего, потому что, когда организм привыкнет к человеку рядом, он перестанет реагировать вот так. Она эгоистична, потому что Чонгук не считается со мнением Юнги и просто хочет видеть его рядом каждую минуту, чтобы всё внимание принадлежало только ему. Но ей, конечно, можно и нужно наслаждаться, а не бежать вперёд, искусственно взращивая что-то большее. Им некуда торопиться. Чонгук не думает, что они примут в стаю восьмого: всемером они живут больше пяти лет, а уделять время каждому и без того бывает утомительно. Замки на дверях в их личные комнаты установлены именно поэтому. Насколько бы ни был экстравертен человек, его ресурсы ограничены, сам он подвержен сомнениям и страхам. Одиночество и возможность побыть наедине с собой — важнейшая составляющая, на которой и держится стая. Если появится восьмой, Чонгук думает, что физически разорвётся. За годы вместе они пришли к тому, что могут не уделять внимание кому-то несколько дней и это не станет проблемой. Это не может быть проблемой, пока они умеют разговаривать, высказывать чувства и получать отдачу. И если они не примут в стаю восьмого, Юнги — последний, влюблённость в кого Чонгук будет беречь, чтобы она превратилась в любовь. Чонгук не может знать, влюбится ли когда-нибудь в чужого. Скорее всего, да, ведь знакомство с новым человеком, которого организм сочтёт подходящим, возможно и неизбежно. Нельзя приказать процессам внутри замереть. Позволит ли Чонгук этому развиваться? Нет. Он будет выбирать стаю, и в этом и заключается суть продолжительных романтических отношений, которые могут казаться скучными или заставлять хотеть сбежать во время кризиса туда, где всё ярко, ново и свежо. И поэтому Чонгук хочет погрузиться в их с Юнги отношения: быть с ним, чувствовать его, уделять время только ему. Пока есть возможность. И, конечно, если он не будет этого делать, едва ли они с Юнги станут так же близки, как с альфами, а это — последнее, чего Чонгук желает. — Эй? — Намджун перехватывает его, когда он, попрощавшись с Сокджином и Чимином, не желающими расходиться, идёт в сторону комнаты. — Мы давно не были вдвоём, — без укора или давления, только приглашение. Направление приходится сменить, Чонгук ведёт Намджуна к его же комнате, чтобы после устроиться на кровати в крепких объятиях. Они едва ли говорят: в вечера, разделённые на двоих, Чонгук отдыхает от всего мира, а Намджун читает книгу в мягкой обложке, сшитой для него Юнги, и ласково перебирает волосы. — Хëн спрашивает, в какой комнате мы проведëм течку, — звучит в установившейся тишине необычайно громко. Намджун отводит книгу в сторону и заглядывает в экран телефона Чонгука. — Думаю, если вы хотите видеть нас рядом после обращения, лучше взять зал, — задумчиво тянет он. Чонгук согласно хмыкает. Место имеет значение для Юнги, Чонгуку же важно, чтобы рядом была стая, поэтому он и не вмешивается, готовый согласиться на всё. Но раз сам спрашивает, Чонгук передаёт слова Намджуна, решив, что и Юнги одобрит, и блокирует телефон. — Знаешь, — с удивлением в голосе начинает Намджун, и Чонгук задирает голову, встречаясь взглядами. Что он должен знать? — Фотографии. Если хëн пишет нам, то только по делу и раз в месяц. А вы обмениваетесь фотографиями... Не знаю, часто или нет, но... Вновь разблокированный телефон с открытым диалогом служит ответом — Намджун, не скрывая удивления, забирает и листает вверх. Чонгук прислоняется к плечу: тоже смотрит, улыбается, вспоминает. Наслаждается. Они с Юнги переписываются редко, а вот обмен фотографиями стал их маленькой традицией, и каждая из них отзывается в сердце огнëм и волнующим трепетом в животе. Тем более, когда Намджун доходит до откровенных фотографий. Он сразу же отдаёт, чем вызывает изумление и непонимание, потому что Юнги без одежды не должен его смутить. Никого из них. Он и смущëнным не выглядит — полностью уверенным и осознающим, что делает. — Он отправлял тебе, пусть так и будет, — поясняет. Огонь в груди сменяется теплом догоревшего костра. — Как ты его уговорил? — Сказал, что для меня это важно, — пожав плечами, делится секретом Чонгук. Следующую минуту Намджун, поглощëнный мыслями, смотрит сквозь него и изредка моргает. Чонгук тревожить его, глубоко задумавшегося, не смеет и не хочет, укладывается обратно и закрывает глаза, успокаиваясь. — Похоже на Юнги, — выдыхает, наконец, Намджун. После — вновь затягивает в объятия и возвращается к книге. — Завтра всё начнëтся, — Чонгук не знает, почему и зачем говорит. Намджун не отвечает. Закрывает книгу, убирает в тумбу рядом с кроватью, выключает настенную лампу и устраивается под одеялом. Вместе с Чонгуком. У них есть любимая поза, в которой они предпочитают спать, но никто не разрывает объятий. Если Чонгук уснëт так, ночью им станет слишком жарко. Кажется, если он сейчас сдвинется, то хрупкое, что между ними выросло, разлетится на осколки. Не завтра всё начнётся, а уже начинается, верно? Осознание, конечно, не пугает, он привык ведь, как и вся стая. Чонгук глубоко вздыхает, готовый начать убеждать себя, что от небольшого расстояния между ними Намджун не исчезнет, а со вдохом чувствует. Его успокаивают. Его окружают феромонами, дают понять, что рядом, что обеспечат безопасность, что он, доверившись, не пожалеет. Ощущение настолько знакомо, что Чонгук, уткнувшись в шею, расслабляется. Последний день перед течкой, наверное, самый тяжёлый даже в сравнении с самой течкой. Контроль в руках человека, зверь проявляет себя в мелочах и не стремится вырваться, пока его всё устраивает. С другой стороны, состояние и покой зависит от того, насколько именно омега удовлетворëн, и в этом заключается сложность. И Чонгуку, и альфам необходимо угадывать заранее, что необходимо сделать, а любое неверное — по мнению омеги — действие рискует разрушить комфорт и воздвигнуть между ними стену недоверия. Так было, когда они ещё начинали и не знали друг друга. Сейчас такой исход невозможен: сложно оплошать спустя годы, направленные на изучение каждого члена стаи. Чонгук нуждается в прикосновениях — тот самый секретный ингредиент, о котором известно лишь узкому кругу, но без которого счастливым его не сделать. Для Юнги значение имеет близость родных людей, без касаний, без разговоров, взглядов, громких слов или тихих подарков. Он и Сокджин, благодаря которым родилась стая, заботятся о её благополучии сильнее, чем кто-либо ещё. Именно поэтому Юнги, как и Сокджину, важно, чтобы все шесть были рядом, окружëнные условиями, необходимыми для абсолютного счастья. Если Чонгук во время течки хочет, чтобы внимание было направлено на него, то Юнги, наоборот, сам окружает заботой стаю. Хоть и руководствуются они одним и тем же инстинктом — не остаться в одиночестве, — проявление его, в отличие от инстинктов диких животных, зависит от личности человека. Чонгук выплывает из сна медленно, балансирует на грани, окружëнный дарующим успокоение теплом альфы, к которому прижимается и который играет с его волосами. И уснуть вновь помогает, и проснуться. Намджун не торопит. Чонгук, устроившийся у него на груди, обнимает и перекидывает ногу, чтобы лечь полностью. В животе собирается напряжение, но вымещается ласковыми прикосновениями и ненавязчиво давящими феромонами. Совершенно не хочется отпускать. Чонгук готов так весь день лежать. Правда, голод вынуждает подняться. Все вновь на кухне, собранные вокруг Юнги, увлечëнного приготовлением завтрака, и Чонгук с трудом пробирается к столу. Юнги не любит, когда ему мешают, потому альфы появлению Чонгука неприкрыто радуются — могут, наконец, выплеснуть всë накопившееся. Только Хосок, для которого не существует запретов Юнги, прижимается к нему со спины и Чонгуку приветственно кивает, не предпринимая попыток украсть поцелуй, затянуть в объятия, обменяться запахами, укусить или засыпать вопросами. Юнги подзывает его ближе. Альфам приходится разочарованно отступить, потому что на них он смотрит взглядом, не оставляющим ни тени сомнений, что, если они приблизятся, им не поздоровится. В голове всплывает признание Юнги, что он не особо любит время, когда течка только начинает набирать силу. Ему, в отличие от Чонгука, некомфортно быть под властью зверя и одновременно с этим осознавать происходящее с точки зрения человека. — Попробуй, — шëпотом просит Юнги, протягивая кусочек скумбрии, а спина Чонгука начинает гореть от четырёх взглядов, направленных на них. С пятым — Хосока — он сталкивается, когда послушно открывает рот и аккуратно обхватывает губами палочки, стараясь не выронить рыбу, что на языке тает. Юнги его реакцию впитывает и довольно кивает после удовлетворённого стона, вновь цепляя скумбрию. — Очень вкусно, хëн, — едва успевает договорить, потому что следующее, чем делится Юнги, — поцелуй. — Я надеюсь, кто-нибудь снимает, — доносится из-за спины от Чимина. Шипение остальных заставляет и Юнги, и Чонгука улыбнуться. — Завтрак готов, — громко сообщает Юнги тоном, прекращающим любые разговоры и разрушающим мимолëтно возникшую атмосферу. — Приятного аппетита. Стоит Чонгуку вернуться к столу, его вновь затягивают в объятия и едва не дерутся за право быть тем, к кому он прижмëтся и кто его накормит. Юнги на любовные споры закатывает глаза, а на попытку накормить его перехватывает палочки и сам кормит. Чонгук даже жалеет, что у них на кухне не установлены камеры. Столько всего упускают. Зверь внутри растекается от любви и внимания, довольный и счастливый. Они не изменяют старой традиции и всемером заваливаются на расправленный диван. Открытым голосованием принимают решение включить фильм, но пульт забирает Юнги и включает мультфильм про крысиного повара. Никто не решается спорить. Хотя бы потому, что проявляет он себя редко и, если показывает желания, они действительно имеют для него вес. Да и Рататуй — не худшее, что они могли включить. Может быть, он в числе лучших. Потому что не Юнги любит этот мультфильм, а Чонгук. И всем это очень хорошо известно. Чонгуку одновременно и везёт, и не везёт в первые минуты лечь рядом с Чимином и Сокджином. Ему быстро становится жарко, и он снимает футболку. Почему-то принимается это за призыв к действиям. Чонгук не может следить за происходящим на экране, каждую секунду отвлекается то на новые укусы, то на язык, зализывающий отметины. И если Чимина можно отталкивать, чтобы не мешал, Сокджин действует из-за спины. На его шее, груди и лопатках из-за укусов не остаётся места, не горящего огнëм, уходящим напряжением ниже, и Чонгук, недовольно фыркнув, переползает к Хосоку и Тэхëну. Хосок не станет кусаться — слишком увлечëн мультфильмом. Тэхëн не станет кусаться — увлечён он Хосоком и его отросшими волосами. Чимину и Сокджину отсутствие между ними Чонгука не мешает, им и друг друга хватает. Намджун и Юнги, нашедший покой в его объятиях, спокойно сидят в углу и никак не реагируют на хаос рядом. Чонгук и сказать не сможет, смотрят они мультфильм или погружены в мысли, но за два часа от них не доносится ни шума. Интерстеллар после Рататуя всë-таки включают. К тому времени они вновь голодны, и Сокджин предлагает заказать доставку: всё равно продукты на ближайшие три дня нужны. Тем же открытым голосованием они приходят к решению заказать три разных пиццы. Везут, правда, долго, Чонгук к тому времени думает, что съедят его самого за неимением других вариантов. Юнги не считается, он на предложение обменяться запахами от Сокджина показывает клыки и предупреждает, что будет безжалостно отбиваться. Стоит сказать, когда приезжает курьер, Сокджин отрывается именно от Юнги. — Кто какую хочет? С пиццей смотреть фильм намного увлекательнее. Пока она не заканчивается, что случается довольно быстро, ведь их семь, все семеро голодны, а математические рассчёты обещают каждому не больше четырёх кусков, а кому-то приходится ограничиться и трëмя. Не особо их это и волнует: сами отдают Чонгуку и Юнги, а потом внимательно следят, чтобы ни крошки не упало. День перед течкой всегда так проходит. Ничем особенным не занимаются — набираются сил. Друг от друга ни на шаг не отходят, смешивают фильм с разговорами обо всëм, нежатся и делят на семерых ласку и любовь. Чонгук смеётся от прикосновений и растекается под поцелуями, подставляясь под ладони и губы. Близость течки делает альф настойчивее и нежнее, и Чонгук, когда небо окрашивает закат, уже не разбирает, кто и где. Он едва может собрать себя по кусочкам и понять, что происходит, стоит вернуть самообладание, к нему вновь возвращаются. Гладят, шепчут, давят, царапают кожу и балуют. Без сексуального подтекста, просто хорошо знают, что нужно Чонгуку. Вторая их традиция корнями уходит глубоко в древность, во времена, когда власть над оборотнем была у зверя, а человек был нужен, чтобы пробираться в людские поселения и, разобщив изнутри, нападать. Она не обязательна. В мире, где есть магазины и доставка, она ещё и бессмысленна. И оттого, на самом деле, ценна для тех оборотней, кто продолжает ей следовать. Не так уж их и мало, хотя, конечно, есть оборотни, решившие от неё отойти и иногда даже осуждающие. В семье Чимина о таком, например, никогда не говорили. Юнги рассказывал, что в первый раз Чимин был довольно шокирован, когда понял, куда и зачем альфы собираются и почему уточняют, побежит ли он. Даже не сам понял, а выслушал объяснения, переспросил и попытался осознать. Раньше традиция служила доказательством, что альфа достоин. Сейчас для зверей мало что изменилось, поэтому они всё так же рвутся принести самую большую, упитанную и здоровую добычу омеге, к которому желают приблизиться в течку. Среди альф царило соперничество — и царит по сей день, и Чонгук, когда впервые провожал взглядом пятерых волков, опасался именно их нешуточной борьбы. Удивительно, но именно его альфы во время охоты не передрались за добычу, а объединили силы и сработались, будучи под властью зверей. К сожалению, помнили они мало и ничего рассказать не могли. С тех пор охота никогда не является борьбой за право быть с омегой — Юнги говорит, что в таком случае и близко бы их к себе не подпустил. Потому что стая важнее. Потому что Юнги выбирает не одного и не всех, а каждого. Во время охоты альфы оставляют их дома. В ином случае Чонгук бы оказался задавлен негативными мыслями, но, следя за удаляющимися волками, он чувствует внутри лишь трепет и предвкушение. Зверь знает, что это для него и за него. Юнги, подойдя к подоконнику, на котором Чонгук сидит, опирается рядом. — У нас не больше часа, — говорит, что и без того известно. Чонгук прислоняется головой к его груди и устало вздыхает. Горячие ладони обхватывают плечи. Успокаивают, конечно. Юнги и сам безумно горячий. Чонгук, наверное, тоже. Отсутствие футболки совсем не помогает. Организм готовится и перестраивается, и высокая температура тела — первый предвестник течки. За час им точно легко управиться. Омеге во время течки необходимо быть уверенным, что он в безопасности. Чонгук не может сказать, почему потребность в гнезде настолько сильна: с объективной точки зрения куча из одежды, одеял и мягких игрушек не поможет, если на них вдруг нападут. Другое дело, если бы гнездо строили из ножей или, может быть, мечей, но чем плюшевая коала поможет? Не будет же он кидаться в вора ею? А пройти мимо и не схватить не может. Юнги игрушки не нужны. Он, когда Чонгук скидывает на пол гору вещей из комнаты Намджуна, аккуратно складывает свитер, вязаную кофту и тëплое одеяло Хосока. — Почему так мало? — не может удержаться от вопроса и, прислонившись щекой к свитеру с оленями, глубоко вдыхает. — Ты всё равно ещё наберëшь, зачем мне? — Юнги пожимает плечами. — Я взял нужное. Некоторые омеги для гнезда выбирают недавно ношенную одежду, но ни Чонгуку, ни Юнги это не по душе. В чистой приятнее, гнездо выглядит лучше и ощущается мягче. Та одежда, что надевается перед гоном или во время гона, и после стирки оставляет след феромонов, а большего им не нужно. Главное, чтобы не альфы её предлагали, а они сами находили, иначе — так было в один год — запал пропадёт, останется лишь неудовлетворëнность и раздражение. Альфы не должны участвовать в формировании гнезда. Им не следует и знать о нём, пока их не пригласят. Это, честно говоря, самый странный и нелогичный инстинкт. Чонгук уверен, совместная организация условий для комфортной течки могла бы сильнее сблизить. Зверь с его мнением не считается. Зверь диктует: пока альф нет, надо быстро собрать одежду, замести следы и не пускать в комнату до начала течки. — Иди сюда, — зовëт его Юнги, отвлекая от разглядывания семи не особо аккуратных кучек и одной огромной. Чонгук подходит ближе и — успевает только охнуть, когда его обнимают за плечи и валят в ворох вещей, вероятно, Чимина. Лапа большого плюшевого волка неудобно тычется в спину, но Юнги вымещает навязчивые мысли об этом настойчивыми поцелуями. — Это ещё не гнездо, — шепчет, отстранившись, — но смотришься ты великолепно. От комплимента уши начинают гореть. Чонгук отвлекается на размышления, почему комплимент его вообще смущает, ведь за годы он должен был привыкнуть к ним. Альфы знают, что он любит слова. Не бывает ни дня, когда его не хвалят, они и Юнги научили. — Скоро хëны вернутся, — бормочет он. — Альфы не войдут сюда, пока мы не позволим, — чуть рычаще. Рычащий Юнги творит невообразимое — огонь внутри подавлять становится невозможно. Не то чтобы Юнги собирается его испытывать. Они оба уставшие, лишëнные сил, опустошëнные течкой и изменениями в организме. Чонгук с мягкой улыбкой обводит ладонями лопатки на спине и прижимает Юнги к себе. Так лучше. Близость Юнги почти не успокаивает, Чонгук слишком возбуждён ожиданием и предвкушением, но обнимать Юнги хорошо. Комфортно. Всё, что нужно Чонгуку. — Хëн? — Что такое? — расслабленно отзывается Юнги, спрятав нос во впадинке ключицы. — Почему ты согласился на течку со мной? — всë-таки решается на вопрос. Когда идея возникла в голове, Чонгук просто поделился и не рассчитывал на согласие, но Юнги не попросил даже времени на раздумья и, пожав плечами, ответил: «Если хочешь, давай попробуем». Словно сам об этом думал. Однако он не мог думать — кто вообще предпочтёт пяти альфам одного омегу? Кроме Чонгука, конечно. И Юнги. — Мне интересно, — задумчиво тянет он. — Интересно? — Да, — с быстрым кивком, который Чонгук чувствует кожей. — Интересно, сможем ли мы позаботиться друг о друге. Найдëм ли связь и услышим ли друг друга. Я знаю, что нужно мне, ты знаешь, что нужно тебе, и это будет хороший опыт, даже если у нас не получится. Объяснение устраивает, и Чонгук, прикрыв глаза, сплетает руки на талии Юнги и отпускает напряжение. Вой под окном вынуждает подняться, едва они с комфортом устраиваются. Юнги бурчит под нос возмущения, что его отрывают, не дав насладиться, и протягивает руку, чтобы помочь выбраться из кучи. Чонгук, прежде чем отправиться следом, опускает взгляд и улыбается — действительно кучка Чимина. И волк его, одноглазый, в семи местах зашитый, старше Чонгука, но любимый и драгоценный. Его касаются бережно, на руки поднимают аккуратно, если обнимают, то исключительно кончиками пальцев. Чимин его очень любит, пусть и не объясняет причин. Охота имела смысл, потому что таким образом альфы давали понять, что могут позаботиться об омеге и будущем потомстве. Сейчас на уровне инстинктов мало что изменилось, просто важнее не та большая туша оленя, которую альфы раскладывают на кухне, а чувства, что Чонгук, прислонившись к косяку и уложив подбородок на плечо Юнги, испытывает. В иной ситуации он бы, привыкший к магазинам, не оценил, но не перед течкой. Течка удивительным образом меняет восприятие. Чонгук снимает спортивные штаны и оборачивается волком — благосклонно принимает и альф, и оленя, из которого альфам придётся сделать заготовки, чтобы не пропал зря. Юнги задерживается лишь на несколько секунд, после присоединяется. Семерым волкам и одному оленю на кухне довольно тесно, насколько бы большой она ни была. Они большой кучкой вываливаются в коридор, и Чонгук перестаёт понимать, кто вылизывает его, кого вылизывает он и на чей хвост случайно наступает его лапа. По писку — Хосок. По фырчанию Юнги в ухо — тоже он. Валит на спину Чимин, нависает, перекрывая вид, Тэхëн. Цепляет клыками кончик уха Сокджин, Чонгук узнает его по белому пятнышку на хвосте, что мелькает перед глазами. Игривое настроение стремительно сменяется страстью. Чонгук млеет, отвечает на всë, что бы ему ни дали, реагирует ярче, вертится, подставляется, принимает. Угрожающее ворчание Юнги после заставляет альф отстраниться. Чонгук потерянно хмурится и скулит. Всё пропадает слишком резко. Его теперь касается только Юнги, а пять волков, окружив и склонившись к полу, смотрят и не предпринимают никаких действий. Ни один из них, словно не могут ослушаться приказа. Юнги осторожно бодает — зовëт — и, убедившись, что Чонгук идёт следом, пусть и пошатывается, скрывается в зале. Чонгук понимает причины, но всё равно тоскливо оглядывается, пока дверь за спиной не закрывается. — Если хочешь с ними, скажи прямо, — строго говорит он. И улыбается, когда Чонгук виновато трëтся носом о протянутую руку. — Из-за них ты взбудоражен, — с громким цоканьем и нежным прикосновением к уху. — Я скажу набрать ванну, чтобы успокоился, но пойдёт с тобой только один, а не все разом, — давит, и Чонгук укладывается на лапы и тихо скулит. Такой Юнги для него сейчас — слишком. — Выбирай. Не остаётся ни капли сомнения, что Чонгук всё делает правильно, когда продолжает лежать и показывает, что выбирает Юнги. — Какой хороший волчонок, м? Чонгук прячет нос между лап. Наивно было полагать, что Юнги он сможет выдержать. Юнги набирает им горячую ванну с пеной, помогает устроиться и сам устраивается напротив, чтобы переплести ноги, откинуться на мягкие спинки и отдыхать под тихую музыку. Чонгук лежит и глаз не открывает, когда чувствует движение воды и ладони на груди. Юнги касается аккуратно, точно изучает в первый раз, и в его прикосновениях Чонгук не встречает ничего, что могло бы вернуть напряжение. Его, наоборот, успокаивают. Песня заканчивается, а Юнги убирает руки и разворачивается, спиной прижавшись к груди. Чонгук от удивления и не реагирует первые минуты: никогда раньше в ванне он не был тем, кто обнимает. Ни они, ни альфы и не задумывались об этом, никто не интересовался, действительно ли такое устраивает всех, но Юнги первым поддался привычке. Чонгук вдруг осознаёт то, что всегда было перед глазами, но упорно оставалось незаметным, точно нос, которого не увидеть, пока не задумаешься о его наличии. Но если задуматься — продолжать не видеть невозможно. Чонгук осторожно перехватывает, как держат альфы, и прислушивается к ощущениям внутри. Это непривычно, однако не плохо. Это необычно. Это тот аспект отношений альфы и омеги, о котором не говорят и которого не видят, пока не указать, и Чонгук думает, что мог бы попробовать обнимать так не только Юнги, но и, возможно, того же Хосока, что с Тэхëном всегда занимает ванную. Может быть, ему не понравится. Или они полюбят. Как бы то ни было, они попробуют. Эксперименты — часть их жизни, и даже если этот эксперимент настолько странный и касающийся лишь приëма ванны, на него точно согласятся все. Кроме, наверное, Сокджина. Он не доверит Чонгуку свою грудь ещё месяца три. — Всё хорошо? Чонгук сразу кивает, не давая усомниться. И, обняв за плечи Юнги, что без долгих раздумий и глубокого анализа жмëтся спиной, возвращается в прежнее положение, чтобы с откинутой назад головой, пустым взглядом и тихой морской гладью внутри. С Юнги хорошо. С Юнги всегда было так — спокойно и легко. И, наверное, в этом не последнюю роль играет то, что они оба являются омегами, и Чонгук видит в Юнги безопасное место, куда можно прийти и где его услышат и поймут. Не все проблемы могут понять альфы, особенно, когда касаются они глубинных инстинктов, но Юнги — всегда подсказывает или выход, или способ смириться, или хотя бы обозначение чувства. Юнги-то с альфами был с их присоединения к стае, а Чонгук заметно задержался, что поначалу ощущалось слишком явно. Тогда, когда к Юнги он заранее относился чуть настороженно, потому что понятия не имел, как старший омега отреагирует на появление второго, у Чонгука не было никого, с кем он мог бы разделить страхи. Четырëх альф, помимо Тэхëна, он не знал совершенно и не представлял, как найти с каждым общий язык. И посоветоваться было не с кем. Избегать Юнги вошло в привычку, как и по ночам грузиться страхами, что в стае ему не место. Тэхëн, конечно, пытался помочь, но отношения альфы с альфами при всей схожести романтического чувства отличались от отношений омеги и альф. Тем более, отношений омеги, до этого не знавшего ни одних, не считая тех наивных и едва ли имевших надежду на будущее, и альф с, как минимум, одним устоявшимся партнëром. Как бы ни хотелось посоветоваться с Юнги, Чонгук в его присутствии, если не мог сбежать, становился тенью и сливался со стеной, едва ли реагируя на кого бы то ни было. Юнги имел полное право получать от альф столько внимания, сколько они вообще могли дать. Чонгук — нет. И сомнения разрушили бы всё, если бы не Юнги, что зимним утром, приготовив на семерых завтрак с вертящимся под боком Чимином, не сел ожидаемо на остановленное местечко, а вдруг грозно взглянул на Тэхëна, чуть приобнимающего напряжëнного и сильнее напрягшегося Чонгука. Взгляд не предвещал ничего хорошего. Тэхëн предпочёл отодвинуться, и Чонгук прекрасно понимал, почему — такому Юнги никто не решался противостоять. Тем более, ради Чонгука. Чонгук совсем сник, оглушëнный мыслью, что Юнги он не нравился и не смог бы понравиться. Когда к тарелке с рыбными палочками потянулась рука Чимина, Юнги и вовсе рыкнул. После «подними голову, я не ем волчат», обращëнного к Чонгуку, пришлось действительно оторваться от рассматривания пятна на ковре под столом. И осторожно откусить протянутую палочку под настойчивым взглядом. И раскрыть душу позже, в комнате Юнги, куда Чонгука пригласили впервые. И услышать, как сильно его мысли отличаются от реальности, в которой Юнги не хотел давить и ждал, а Чонгук с каждым днём только отдалялся. И что Юнги, на самом деле, рад, что парни привели его, Чонгука, потому что одному омеге с пятью альфами чуть-чуть невыносимо. Чонгук тогда нежился в его объятиях, как сейчас нежит в своих Юнги, и позволял надежде в груди цвести. Он не думал, что зарождавшиеся в сердце тëплые чувства к старшему омеге станут кое-чем таким, о чëм он и помыслить не мог. Но Юнги, уставший бесцельно валяться в остывшей воде, поворачивает голову и притягивает, чтобы нежно коснуться губ Чонгука собственными. Не самая удобная поза. — Пойдём в кровать, пока я не уснул здесь. Чонгук согласно кивает — тоже едва держится в сознании, потому что организм перед течкой требует как можно больше отдыха, а часы уже показывают час ночи. Им давно пора спать. Альфы, наверное, под дверью изводятся и разрываются между необходимостью позаботиться об омегах и прямым запретом входить, пока не позовут. Юнги они до сих пор не смеют ослушаться. Чонгук вытирается полотенцем и успевает даже вытереть Юнги и получить награду в виде покрасневших кончиков ушей. Юнги редко показывает смущение, но Чонгук, наученный, стоит признать, альфами, всегда замечает его крохотные и милые реакции. Очередь Чонгука краснеть наступает следом. Чонгук ждëт, что Юнги наденет любимый свитер, потому что именно так и должно быть, однако Юнги, взяв его в руки, на мгновение в раздумьях замирает и тут же отдаëт его Чонгуку. Возражений никаких не принимает. Их, говоря честно, и не следует: Чонгук точно не откажется от свитера, который Юнги не давал никому, никогда и ни при каких условиях. Юнги не сомневался. Юнги просто взял, развернулся и отдал, как будто это обычная вещь из его гардероба, а не самая важная часть, связанная им самим и охраняемая, словно от её целостности зависит весь мир. — Носки не забудь, — останавливает Юнги на выходе. — Хëн, дом отапливается, — хнычет Чонгук. Не то чтобы Юнги в действительности волновало, отапливается дом или нет. Чонгук, вывалившись из ванной, совсем не удивляется, когда чувствует на талии чьи-то руки — Тэхëна и Чимина. Юнги в проходе ворчит, что с ними и шага сделать невозможно, и Чонгука оттаскивают чуть в сторону. Они обмениваются запахами, в стороне Хосок прижимает плывущего от ощущений Юнги к себе и оставляет быстрые поцелуи на плече, оголëнном сползшей толстовкой Чонгука. — Так, всë, я его забираю, — быстро приходит в себя Юнги после первого громкого вздоха. Никто не спорит, все только ждут, что Чонгук сдастся и скажет, что идея проводить течку с Юнги нравится ему меньше, чем идея разделить её на семерых. А Чонгук не говорит и не сдаётся. Он знает, что каждый может удовлетворить его в полной мере, тем более, вместе, но не чувствует внутри неуверенности в принятом решении. Всего один день лишь с Юнги. День, когда их звери вырвутся наружу и каждое действие будет иметь под собой основу в виде инстинктов. Чонгук знает, каково быть в таком уязвимом состоянии с альфами. А вот с омегой — ещё нет, и предвкушение затапливает. Его зверю придётся перестроиться. Никто не может предугадать, как именно изменится их поведение. Об отношениях двух омег говорят ещё меньше, чем об альфах. Об отношениях стайных омег Чонгук не нашёл ни одного сайта, что значит: он не всегда будет отдавать отчëт своим действиям и понимать, чем руководствуется зверь. И это, на удивление, вызывает предвкушение, а не страх неизвестности. Чонгук в последний раз целует Чимина под тяжëлым взглядом и уносится за Юнги, не желающим больше ждать. Почему Юнги так себя ведёт, объяснить пока трудно — очень похоже на ревность, однако какая ревность в стае? Или беспокойство о состоянии Чонгука. Чтобы уснуть, ему нужно быть спокойным, а альфы распаляют. — Гнездо утром? Они решают сложить несколько вещей у подушки. Достаточно, пока не началась течка. Юнги устало устраивается под самым тëплым и тяжëлым одеялом в их доме, Чонгук лезет рядом, под бок, уже представляя, как жарко и душно ему будет утром. В отличие от Юнги, он спит под лëгкими одеялами, с приоткрытым окном, без носков, иногда и без одежды. — Я не усну, зная, что ты можешь замëрзнуть, — аргумент. Чонгук кивает и стойко принимает необходимость Юнги окружить его теплом. В благодарность Юнги притирается ближе и — Чонгук понимает, что сделает всё, что угодно, — шепчет, что любит. Юнги редко говорит признания вслух. Услышать подобное от Юнги — привилегия одного лишь Чимина, что не успокоится, пока не добьётся своего. Чонгук не Чимин, Чонгуку во взаимодействиях с Юнги достаточно и поступков без слов, но когда он слышит первое признание, обращëнное непосредственно к нему, Чонгуку, начинает осознавать Чимина. После просьбы повторить Юнги лишь фыркает и, похоже, выбирает сон. Чонгук прежде тихо освобождает хотя бы правую ногу, чтобы через неё получать необходимую прохладу, прячет нос в мягких волосах и тоже решает заснуть. Организму необходимо набраться сил. Несмотря на то, что примерно через три минуты под одеялом становится невозможно находиться, спит Чонгук хорошо. Во сне мелькают картины прошедшего дня, смешиваются со странностями разыгравшегося воображения, Юнги сопит в ухо и крепко сжимает руки, а альфы, пусть и не имеют возможности войти, передают спокойствие и умиротворение. Чонгук изредка просыпается и быстро засыпает обратно. Течка набирает обороты только к утру, тогда Чонгук, вынырнув из сна, не хочет — и не уверен, что сможет, — ложиться обратно. В целом, первый день не самый загруженный чувствами, эмоциями и инстинктами. Немного болезненное, ставшее привычным напряжение внутри волнами то нарастает, то стихает. Тело горит настолько, что хочется голым завалиться в снег, но Чонгук не может даже дойти до окна. Необычная мысль, что гнезда у них нет, а без гнезда Юнги не защищëн. Даже не Чонгук. Если отвлечься и отойти от Юнги, ему могут навредить. Чонгук потерянно садится на край. Ощущения странные. Больше похожи на инстинкты альф — омеги заботятся о безопасности в случае с собственными детьми, а Юнги, мирно уткнувшийся в подушку Чонгука, ребёнка вовсе не напоминает. Чонгук касается ладонью голого плеча. Горячий, оно и не удивительно. Напряжение скручивает живот сильнее. Как были бы приятны течки, если бы можно было выключить сексуальное влечение. Слух улавливает шаги — Чонгук едва успевает сдержать зверя. Защитить Юнги видится ему основной целью, приходится сдаться и согласиться на гнездо. Новое ощущение: встать и отойти за одеждой нельзя, ведь Юнги останется один. Чонгук упрямо делает шаг, инстинкты заставляют на два шагнуть назад. К счастью, в первый день зверь подчиняется разуму, поэтому удаëтся всë-таки прихватить гору и быстро вернуться обратно. До сих пор не хватает чëткого руководства. Омеги никогда не строят гнездо для кого-то другого, будь он партнёром, ребёнком и глубоко нуждающимся. И никогда не позволяют другому строить гнездо для них. Невозможно предугадать, как отреагирует Юнги и оценит ли он старания или будет недоволен. Чонгук с поджатыми губами сворачивает худи Намджуна, укладывая возле подушки. Лучше злиться, чем быть в опасности. И на диване медленно рождается маленькая крепость. Когда Юнги просыпается, вертится и натыкается на одну из четырёх сторон, Чонгук замирает с пледом в руках, нависнув сверху. Теперь реакция Юнги начинает пугать. А если ему не понравится? А если он скажет, что Чонгук всё испортил? А если захочет выгнать Чонгука? — Что ты?.. — сонно шепчет Юнги, кажется, удивлëнный сменой настроения. Чонгук сжимается и внутри, и снаружи. Он готов, что Юнги на него разозлится и скажет, что лучше проведёт течку с альфами. — Прости, хëн, — поспешно пытается исправить ошибку и бросает на диван плед, — я сейчас всё уберу. Прости, мне не стоило... Не знаю, что на меня нашло... — Так, стой, стой, я же только проснулся. Чонгук замолкает в ожидании ругательств. — Что случилось? — оглядевшись вокруг и не найдя ничего примечательно, уточняет Юнги. Его взгляд следует за рукой Чонгука, обводящей диван. — Ты гнездился и построил себе гнездо? — потерянно и непонимающе спрашивает. — А извиняешься зачем? — Тебе. — Мне. Что мне? — Гнездо, — шепчет Чонгук едва слышно и зажмуривается. Юнги удивлëнно распахивает глаза — вся сонливость из них пропадает, когда он второй раз осознанно осматривает диван. И молчит. Во взгляде нет ничего осуждающего, но и положительного — тоже. Паника перекрывает все разумные мысли. Вот сейчас он скажет, что Чонгук своими действиями грубо ворвался туда, куда даже любимых омеги не пускают, и что разочарован, что разрушил всë между ними. И Юнги больше никогда не согласится быть с Чонгуком. — Ты позаботился обо мне? — вопреки ожиданиям, звучит он мягко. Нежно. И после быстрого нервного кивка улыбается и вытягивает к Чонгуку руки. — Иди сюда, волчонок. Медлить было бы глупо. Юнги устраивает его в объятиях и притирается щекой к щеке, ласково ворча, что по утрам будить нужно чуть иначе, а не затапливать паникой и страхом. Например, обычным «доброе утро». Или поцелуями. Или поцелуями ниже, чем сейчас. — Ты не злишься? — Чонгук не сдерживается. Юнги отрицательно мычит. — Наше гнездо — лучшее из всех, какие у меня были, именно благодаря тебе. Не на что злиться. Удивительно, как одним предложением Юнги возвращает то приятное напряжение и усиливает его в разы. Чонгук расслабленно прикрывает глаза, позволяет ему играть пальцами с волосами и покусывать кожу, огнëм горящую после касаний губами. Благодарность? Внутри растекается удовлетворение. Юнги не только ценит его старания, но и благодарит за них, пусть вслух и не произносит. Чонгук не уверен, что сможет объяснить причины такого поведения — никогда раньше он и не думал о гнезде для Юнги или кого бы то ни было. Максимум, что он встречал, — совместно постороенное гнездо, что они и хотели попробовать. Но сейчас это кажется верным. Так в отсутствии альф заботиться о старшем омеге в моменты его уязвимости должно быть правильно. Неужели тот страх быть отвергнутым Юнги исходит из времени, когда Чонгук только присоединился к стае? Из задумчивости вырывает тяжëлый выдох на ухо. — Мне нравится твой спокойный запах, — хрипло звучит следом. — Зато ты не спокоен, — больше приглашение, чем простая констатация факта. Возбуждение Юнги трудно не замечать, и оно усиливается после слов Чонгука, концентрируется вокруг и забивается в лёгкие вместе с воздухом. Чонгук с удивлением и удовлетворением чувствует, как сам реагирует, и сейчас, пока это не стало навязчивым, ему нравится. Особенно, когда Юнги, получивший невербальное согласие, медленно толкается бëдрами и шипит следом за Чонгуком, вовлекая в поцелуй. Целует так же лениво, точно не спешит никуда, и всё происходящее ощущается так хорошо, что Чонгук уже тает и теряется в мыслях и реакциях тела. При таком темпе уже едва успевает отвечать Юнги. Юнги совершенно не настойчив, терпелив и чуток, он тормозит Чонгука, чтобы не ускорялся, привыкший к бешеной энергии альф. Но идея быть с Юнги активнее ему не нравится. Его прикосновения всё ещё успокаивают, хоть и направлены на получение сексуального удовлетворения. Чонгук, честно говоря, и не думал, что возбуждение возможно совмещать с умиротворением и гармонией, однако Юнги с мягкой и влюблëнной улыбкой шепчет комплимент. Чонгук его, конечно же, не слышит. Не имеют значения слова, когда Юнги улыбается и касается вот так, когда Чонгук не может отвести взгляда, восхищëнный и растворяющийся в ином чувстве, какого не бывает с альфами. Не в момент сексуального взаимодействия. Чонгук ждëт, когда же возбуждение перестанет быть настолько трогательным и тактичным, и не понимает, как у Юнги получается нежить и расслаблять его. Впервые после первого оргазма в течку он чувствует, главным образом, не желание продолжить, а умиротворение, безопасность и всепоглощающее доверие. Как будто зверю достаточно. Как будто Юнги точно знает, что им двоим нужно, на какие точки и чувства стоит давить, что брать и отдавать взамен. И если Чонгук доволен и счастлив сейчас, как он будет чувствовать себя к вечеру? — Завтрак, — вспоминает Юнги. — Я принесу. — Ты не можешь оставить меня, — жалобно хнычет Чонгук, вдруг потеряв ощущение горячего тела рядом. Без Юнги ему не нравится. Идея отпустить Юнги даже на несколько секунд вызывает внутри неприрятие, отрицание, отторжение. — Серьёзно, не можешь. — Нам в любом случае нужно добраться до ванной. Идея оставить гнездо привлекает ещё меньше. Зато когда Юнги спрашивает, предпочитает ли Чонгук сам встать или всë же отпустить его меньше, чем на минуту, принять решение намного легче. Чонгук сворачивается и обнимает одеяло, тоскливо глядя, как Юнги отходит всё дальше и дальше, и это совсем не рациональное чувство, но оно есть, основано на инстинктах и останется до конца течки. Чонгук ничего не может с ним сделать. С той стороны двери Чонгук видит Намджуна с подносом. Он готов поспорить, альфы долго выбирали, кто же пойдёт, и никто не собирался уступать, потому что несколько секунд, когда дверь открыта, — единственная возможность увидеть Юнги и Чонгука. Намджун среди всех является лучшим вариантом благодаря выдержке, о чëм альфы, конечно же, знают. Намджун лишь мимолëтно целует Юнги, машет Чонгуку, говорит что-то смущающее и сам закрывает дверь с той стороны. На диван Юнги возвращается покрасневшим. Что такого Намджун ему сказал, не раскрывает. И длинную фразу про то, насколько милым Юнги сейчас выглядит, обрывает кусочком оленя, поднесëнным к губам Чонгука. Приходится аккуратно забрать. И второй. И послушно выпить тëплый чай. И в ответ накормить Юнги и узнать, почему он и альфы так любят это. Юнги осторожно обхватывает губами протянутый кусочек, жмурясь и улыбаясь так, словно ест самое божественное, что только можно. Чонгук не находит в себе сил отвести взгляд. Потом, после завтрака, они завершают гнездо. Не во всëм сходятся касательно расположения одежды альф, потому что относятся к ним по-разному. То Чонгук, то Юнги идут на уступки, когда понимают, что любое другое местоположение конкретной вещи будет приносить дискомфорт. Или ищут компромисс. Главное, результат их двоих устраивает. Юнги, удостовершись в идеальности свитого гнезда и довольстве Чонгука, затягивает под тяжëлое одеяло и включает мультфильм. Чонгук прижимается к нему со спины, располагает руку на животе и в маленькую щель следит за экраном телевизора. Слишком быстро становится жарко, но ни один не пытается вылезти из-под одеяла или увеличить расстояние между ними. Течка с Юнги по ощущениям так отличается от течек с альфами. Нет того беспокойства, доминирования, безудержного возбуждения. Да, Чонгук чувствует влечение: тихое и размеренное, что возрастает медленно и заглушается нежностью Юнги. Стоит сказать, ближе к вечеру доля нежности уступает место и яркой страсти — организм начинает требовать то, для чего и предназначена течка. Юнги больше не может успокаивать и усмирять, он сам не хочет и давит, подставляется, чередует лëгкую грубость с мягкостью. Чонгук отвечает ему тем же. Сил много, они сохранили их, поэтому постепенно увеличивают интенсивность и количество отметин, следов от укусов на телах и громких стонов. Чонгук, когда разжимает клыки и нависает над потерявшимся в себе и ощущениях Юнги, ясно осознаёт, что сейчас ему — им — не хватает альф. Пора. Однако помимо этого понимает, что следующая течка пройдёт так же, ведь день с Юнги раскрыл ту сторону зверя, что до этого была скрыта за ненадобностью. Ему нужно отдыхать, наслаждаться течением времени и никуда не спешить. Дарить и получать заботу о втором омеге в таком же уязвимом положении. Юнги, протестуя против долгой паузы, тянется навстречу и вовлекает в требовательный поцелуй. Услышав тихий скрип двери, Чонгук усмехается. Внутри рождается предвкушение, усиливая и без того сильное воздуждение. Просыпается нужда в альфах, и они с Юнги одновременно хнычут, стоит дивану прогнуться под весом, а прикосновениям окружить со всех строн. Чонгука притягивает к себе Намджун, ласково ведя большим пальцем по щеке, чтобы успокоить, и тут же прерывая умоляющий стон грубым поцелуем. Выдержке Намджуна можно позавидовать, но едва приходит время, он возвращает в разы больше. Быстрый взгляд на Юнги даёт понять, что он наслаждается вниманием Хосока, Сокджина и Тэхëна. Чонгук наклоняет голову и улыбается. Он влюблëн в Юнги, любит их, а близость шестерых вызывает тëплое чувство семейной привязанности, которое перекрывает и любовь, и влюблëнность, и кроет полностью. Чонгук переплетает пальцы с Юнги. Он отвечает совсем слабо. Так же, как Чонгук отвечает на поцелуй Чимина, для удобства оперевшегося на плечо Намджуна. — Вам нужно поужинать, — напоминает Тэхëн. — Иди к чëрту, — тут же отвечает Юнги и не сдерживает хриплое скуление, когда Тэхëн за это давит телом к кровати и метит поверх ещё не зажившей метки Чонгука. Срываются все разом. Ужин остаëтся забытым до лучших времён, а Чонгук волком смотрит на прижимающегося волка Чимина и с трудом сдерживается, чтобы не заскулить и не начать тереться. Чимин, к счастью, понимает. Чонгук прикрывает глаза и отдаёт власть над телом зверю, как то и положено. Он давно ждëт этого. Последнее, что отмечает разум, — прижавшегося сбоку Юнги, коротко лизнувшего ухо, и вспышку щенячьей любви, которую такое незначительное прикосновение вызывает. И тут же по связи проносится восторг альф, ставших свидетелями, и на этом понимание ситуации заканчивается.