Яркая птичка

Карпы судорожно, жадно открывают рты в надежде получить побольше корма. Один из них — белый с красными пятнами на хвосте и на голове нравится Танкхуну особенно сильно. Рыбку зовут Кей. Это из новых. Почти все предыдущие его питомцы передохли во время перепалки между семьями, и пришлось спешно покупать новых. Танкхун теребит губу, отрывая корочку. Карп таращится на него из пруда. Что-то в его большом, бешенно выпученном глазу беспокоит Танкхуна так сильно, что он не в силах сдерживать лёгкую дрожь в руках. Рыба ударяет хвостом по воде, и банка с кормом сама собой вырывается из рук, орошая бортики бассейна и траву разноцветными чешуйками. — Аааарм! — тут же заводит Танкхун, чуть ли не топая ногой, облаченной в сверкающий стразами ботинок, — Ааарм, как же теперь быть? Ааа! Проклятье! — Я соберу, Кхун Танкхун, — торопливо заявляет тот, опускаясь коленями на траву и пытаясь собрать корм голыми руками. Танкхун молча глядит на него, дуя губы и ощущая, как накатывает внутри раздражение. Он скашивает глаза. Кей пялится на него всё так же, но, кажется, даже более голодно. Как же Танкхун скучает по Себастьяну! И Элизабет… Он сдерживает горестный вздох. — Оставь, где лежит! — командует Танкхун, хватая Арма за ворот пиджака и утягивая вверх, — иди и закажи новый! Ну?! — Господин, Пол сейчас в отъезде. Я не могу вас оставить в одиночестве… почти все уехали на деловой обед… Танкхун раздражённо выдыхает и всё-таки топает ногой: — Моим рыбам тоже нужно обедать! Ну же, Арм! Можешь проводить меня до комнаты и отправиться уже а магазин, а?! Я хочу спать! Арм покладисто склоняет голову. Ему предлагают простой выход и отдохнуть. Кто он такой, чтобы отказываться? Они вместе минуют холл, поднимаются на лифте, проходят коридоры. Танкхун ведёт себя, как усталый, капризный ребёнок и дуется молча, сам даже не совсем понимая на что. Ему не хочется рассказывать Арму про очередной сериал, который задумано посмотреть дважды. Не хочется вертеться в центре шумной комнаты и сверкать всеми красками радуги. Танкхун хочет одного, — спать. Он чувствует в своей голове набухающую усталость и всё чаще хлопает ресницами, тяжелее переставляет ноги. Откуда что взялось. — Господин, Вам что-то нужно? — Арм мнётся у двери в ожидании распоряжений, но Танкхун лишь машет рукой, не оборачиваясь: — Купи корма, только хорошего! Давай, Арм, иди! Пока! — Хорошо, господин, тогда я… — Стой! — внезапно останавливает Танкхун, у которого снова переменился ветер, — почитай мне! А потом уже иди. Он сует в руки телохранителя потрепанный сборник народных страшилок и заваливается на кровать. Арм поправляет очки. Под его знакомый, монотонный голос Танкхун медленно уплывает куда-то далеко-далеко, где ручные добрые слоны и огромные улыбающиеся карпы пьют на завтрак небесный анчан*, помахивая хвостами. Тепло. Где-то на границе сознания что-то движется, щёлкает, однако, сон так крепок, что даже не хочется думать о каких-то посторонних звуках. Они все в безопасности… да. Всё закончилось. Золото-красный карп отпивает чаю и улыбается Танкхуну, растягивая мягкие губы в улыбке. Танкхун уже хочет улыбнуться в ответ, но вдруг рыбий глаз странно вертится, будто прикрученный на шарнире… дикое, стеклянное выражение в маленьком черном зрачке среди огромного глазного яблока внезапно кажется таким знакомым, что тело охватывает непонятная, липкая дрожь. Улыбка замирает на губах. А рыба открывает свой огромный рот, но вместо того, чтобы спеть Сон Чанг**, она распахивает рот, так что её тёмная пасть надвигается вплотную и кажется совсем бездонной. «Оно проглотит меня!» — в ужасе понимает Танкхун, однако, всё тело его сковывает какая-то стылая немота, так что пошевелиться кажется невозможным. Он в оцепенении, будто со стороны, глядит, как карп изгибается мостом, словно детская игрушка-гармонь, и её необъятный рот смыкается, погружая Танкхуна в темноту. Он дёргается, — безрезультатно, но вдруг — свобода! Будто скинули верёвки? Сделав осторожный шаг в темноту, Танкхун боязливо озирается по сторонам, тараща глаза. Из мрака на него выползают очертания обшарпанных синих стен, ноги касаются холодного бетонного пола. Мокрого. Куда подевались ботинки? Их забрали? Зачем? Он переступает с одной ноги на другую, поджимая пальцы, и замечает в углу большой полосатый матрас, кое-где тронутый сыростью. Больше в комнате ничего нет. Даже двери не видно. Танкхун ощущает, как холодно становится, и аккуратно забравшись на тюфяк, сжимается в комок. Он кажется себе странно маленьким, будто его долговязые ноги втянулись в тело, испугавшись этой стылости вокруг. Тихо. Одинокий звук падающей капли, разбившейся об пол. А потом снова, — ничего. — Эй? — негромко зовёт Танкхун, просто чтобы разбить эту пугающую тишину. Однако, ему тут же почему-то становится лишь страшнее, и он прикусывает губу, ёжась. Ему вдруг начинает казаться, что он не один… Тёмные углы комнаты молчат. А потом тишину нарушает странный, тихий скрежет, перерастающий в шипение. Танкхун в оцепенении наблюдает, как на чернеющей стене пузыриться камень, стекая, будто расплавленная смола и складываясь в прямоугольные очертания… дверь! — понимает Танкхун. Это дверь! Кажется, это могло бы быть выходом на свет, однако глубоко внутри вспыхивает с новой силой страх, и Танкхун пятится в угол, не способный сдержать испуганный жалкий скулёж… Он вздрагивает, когда ног касается что-то холодное и с изумлением наблюдает, как из матраса начинает сочиться вода, которая, нарушая все законы природы, течет вверх. Её становится всё больше и больше, она уже струится по полу, не оставляя сухих островков. Танкхун вскакивает. Он топчется по матрасу в надежде спрятаться, однако мутные воды всё выше и выше, уже почти доходят до колен. Танкхуну страшно. Ему кажется, что из этой мути вот прямо сейчас появится что-то, отчего он, должно быть, потеряет рассудок… … Что-то… … Он скулит, сжимая руками голову и зажмуриваясь. Если спрятаться, — не найдут. — Попался, — шипит совсем рядом. Танкхун в ужасе распахивает глаза. Прямо напротив его лица красным маревом качается залитое кровью лицо. Мужчина. Щека его глубоко рассечена и из неё непрерывной рекой льётся красное, красное, красное… А выше — глаза. В выпученном огромном пространстве белка мечется расплывающийся надвое зрачок и это всё похоже на жуткое карнавальное шоу… … Это лицо приближается ещё, и ещё, и ещё… вертится… Нет! Нет, нет, нет, нет… Нет…! И Танкхун кричит. Кричит так громко, что вода вокруг него вскипает красной пеной и выплёвывает его со страшной силой вверх, к спасительному воздуху, в освещённую ярким солнцем спальню. Танкхун судорожно дышит через раз, трясясь на смятых простынях и силясь понять, где он … Лоб в испарине… Он в панике оглядывается, боясь пошевельнуться. В комнате никого. Однако, Танкхуну чудится, что эта пустота так же призрачна, как и та — другая… Он в страхе смотрит на дверь. Открыть её? Что за ней? Привычный коридор или же нет…? Если открыть её, — он сможет услышать человеческие голоса, знакомые, безопасные, те, что его охраняют? — Аааарм… — жалко скулит Танкхун, надеясь, что тот вот сейчас выйдет из другой комнаты. Однако, этого не происходит. Арма нет. Танкхун делает попытку встать с кровати, но ноги подводят его и падает, чудом не обо что не ударившись. Морок постепенно покидает его, однако дикий животный страх всё ещё бьётся в нём слишком громко… Дверь. Надо всё-таки её открыть. Обязательно надо, — за ней люди. За ней заканчивается одиночество. Он с силой дёргает ручку. Но дверь не поддаётся. Сердце Танкхуна пропускает удар. Заперто? Заперто? Его — заперли?! Он крупно вздрагивает. Дергает ручку ещё раз. Нет… нет, нет, нет! — Арм!!! — вопит Танкхун, то беспорядочно дёргая ручку, то колошматя в дверь, что есть силы, — Арм!!! Кто-нибудь!!! Выпустите меня!!! Эй!!! «Пожалуйста…» Он всё продолжает и продолжает кричать, пока горло его не начинает хрипеть, пока крепкие винты, на которые крепится ручка, не начинают болтаться в пазах. Где все? Где они? Что… с ними? Он замирает в испуганном оцепенении — на коленях у двери. Ждёт. Ждёт, пока наконец по меньшей мере десяток нег не шумят в коридоре, всё приближаясь и приближаясь. Ему уже даже не страшно… поэтому когда дверь распахивается, ударяя его по голове, Танкхун проваливается в беспамятство почти с благодарностью. В тишине страха нет. В следующий раз он приходит в сознание, обнаруживая себя на больничной койке. В горле засуха, а голова кружится, будто он пьян. Пахнет спиртом. Он кашляет. К нему тут же подскакивает медсестра и вокруг начинается настоящий карнавал из обеспокоенных людей. Обычно его бы это привело в восторг, — это мелькание, — но сейчас Танкхуном овладевает лишь совершенно детская, не понятная даже ему самому обида. Он упрямо пялится в потолок, поджимая губы. — Где ты был? — холодно спрашивает он у Арма, когда лицо телохранителя закрывает выжигающий свет лампы. — Кхун Танкхун…я ездил за кормом. Вы же приказали… — Зачем ты запер меня? Арм смущённо молчит, однако, в этом молчании слишком много. Танкхун закрывает глаза. — В доме почти не оставалось охраны, господин. Я думал, так будет… — Уходи, — резко обрубает Танкхун, заставив телохранителя замолчать. — Господин? — Никогда. Не смей. Запирать меня. — чеканит он, внезапно становясь по-настоящему угрожающим, — Уходи. Ты не слышишь? И скажи им всем — если кто-то закроет меня в комнате ещё хоть раз… Когда Арм тихо покидает палату, щелчка замка не слышно. Хорошо. Хорошо… — Я хочу другую охрану, — говорит он пришедшему проведать его Кинну и встречает удивлённый взгляд. Однако, это всё равно. Танкхун больше не сможет смотреть дорамы вместе с Армом. — Найди мне другого телохранителя, — твёрдо говорит он, подавляя лёгкую дрожь, пробегающую по телу при виде струящейся красной рубашки младшего брата, — Найди нового.