***
Чувство реальности возвращается медленнее обычного. Поначалу Кей вновь начинает различать запахи. Смесь спирта, металла, собачьей шерсти и древесной пыли – он уже был в этом месте однажды. Оно затеряно далеко в пустоши за городом, никому не интересное, никому не нужное. Оно было хорошим убежищем, и тот, кто в нем скрывался, мог никогда так и не быть найден, если бы не череда случайностей. Да, случайностей: если бы не совпали, не сошлись воедино погасшая навечно доменная печь, чужое, преступно детальное (в буквальном смысле) воспоминание о детстве и работа бегущим по лезвию – ничего этого не произошло б. И офицер Кей служил бы человечеству и дальше, не допуская даже мысли о том, что может быть кем-то особенным. Кем-то большим, чем репликант. Кем-то, у кого было детство, были мать и отец, было что-то по-настоящему любимое и ценное… Мысль о деревянной лошадке неожиданно болезненна. Кей вытесняет ее из сознания и продолжает тянуться в воображаемую высь, силясь вынырнуть на поверхность реальности. Таков инстинкт. Такова вложенная всем репликантам задача: выжить любой ценой ради выполнения своей миссии. Слух улавливает негромкие, трудно классифицируемые шорохи. Кажется, рядом вскрывают какие-то упаковки. Журчит жидкость. От мысли о воде хочется облизать губы. Почти одновременно возвращаются осязание и чувство равновесия. Последнее сообщает: он лежит на спине. Ребра и живот немного сдавлены. Должно быть, перебинтованы. Кей открывает глаза и сразу щурится: свет неприятно бьет по восприятию, туманит его. Энергия по-прежнему почти на нуле, и обилие сенсорных сигналов вместо помощи, как было всегда, заставляет теряться в окружении и расслабленно, бесконечно и бесцельно тонуть в старом диване, обратив расфокусированный, почти невидящий взор в потолок. – Очнулся? Отлично. Надеюсь, это не агония. Прости, не разбираюсь в том, как ведут себя при ранениях новые модели. Уволился раньше, – слышит он, и в следующую секунду под затылок просовывается широкая ладонь, а к губам прижимается твердая полукруглая кайма стакана. Кей послушно открывает рот, и вниз по горлу катится ручеек прохладной воды. Он стискивает губы, с трудом глотает и сразу же заходится кашлем. Где-то в груди, слева, пощелкивает колеблющееся ребро. Сломано. Он отмечает это с обычным спокойствием. Если до сих пор не проткнуло ни сердце, ни легкие, – на ладони не осталось кровавой слюны, – значит, ничего критического. – Декард, – заключает он, сфокусировав взгляд. Кругом клубится едкая мелкодисперсная пыль, похожая на дымок. Из-за нее на всё кругом как будто наложен бледно-оранжевый фильтр, придающий интерьеру неестественности. Декард кивает, и мерцающая пыль рядом с ним закручивается в вихри: – Ты спас мне жизнь. За мной должок. – Меня послали убить тебя, – отвечает Кей. – Не похоже, чтобы ты старался. В очередной раз мою жизнь спасает репликант, – Декард невесело, отстраненно усмехается каким-то своим мыслям. – Это была Рейчел? В прошлый раз? – Говорить длинными фразами трудно: дыхание перехватывает уже на первой четверти выдоха. Не от боли: грудь и живот туго стянуты повязками. Кей кладет руку на сердце, ощущает подушечками пальцев шершавые витки бинта, затем проводит ладонью по лицу. Оно, напротив, кажется чистым, гладким. Ни крови, ни грязи, хотя после всех злоключений и катившейся по нему талой воды должно быть иначе. Некоторое время они оба молчат. Кей – осознавая, что провел без чувств куда дольше, чем полагал, и что Декарду он зачем-то нужен. Декард – вероятно, переживая взбудораженные вопросом воспоминания. Оранжевая пыль, едва колеблясь, висит кругом них в рассеянном свете. Его источник неясен: как будто пыль, источающая фоновую радиацию, светится сама по себе. – Тебе нужно принять кое-какие лекарства, – Декард тянется к столику и берет с него прозрачную баночку с тремя таблетками разных цветов. Рядом поблескивает пистолет. – Я не полевой врач, но себя латал не раз и не два: работа была опасная, сам понимаешь. Выпей это. Остальное я смогу ввести в инъекциях. Кей повинуется. Если бы Декард хотел его убить, мог бы просто не спасать. Значит, на данный момент ему можно верить. У них есть другая проблема: сейчас они оба не в безопасности. Убежище раскрыто, а они все еще живы. В корпорации узнают об этом, как только поднимут затонувший челнок и обнаружат там вскрытые наручники. И, когда за ними заявятся снова, едва ли найдется хоть кто-то, кто станет их спасать или хотя бы добивать. Кто-то, кто предотвратит раскрытие тайны. А эта тайна и вправду стоит сохранения? Что с нее лично ему? С одной стороны, ничто не мешает ему выдать Уоллесу репликантов, их планы и их символ сопротивления – Ану Стеллин. Более того: он был создан именно ради этой цели. Он – бегущий по лезвию. Он должен искать старых репликантов и расправляться с ними. Своими силами – или с помощью. С другой стороны, он наверняка будет уничтожен, как только выдаст Уоллесу всю информацию, которую знает. Именно поэтому его отправили убить Декарда, а не возвратить, не спрятать. Информация, которой располагают теперь они оба, слишком дорога, чтобы позволять существовать лишним ее копиям. Возможно, это значит, что репликанты, найдя их первыми, точно так же убьют обоих. Кей приподнимается на локтях и оглядывается по сторонам. Прислушивается. Пока кругом тихо. Значит, время на отступление еще есть. – Это место больше не безопасно. Нужно его покинуть. Декард кладет ладонь ему на грудь и немного придавливает, пытаясь вынудить лечь обратно: – Успокойся. Ты сам сказал: я мертв. Мы уйдем, как только ты немного восстановишься. Это будет не сейчас. Выполняй приказ, офицер. Лежи смирно. «Я солгал, – хочет сказать Кей. – Я солгал тебе, потому что хотел наконец избавиться от ненужной надежды. Ты увидел свою дочь, и на этом для меня всему пришел конец. Был бы, если бы ты не вмешался в последнюю минуту». – Не офицер. Я освобожден, – отвечает он вслух, по старой привычке логично поясняя неповиновение. – Сдал значок и оружие… еще до нашей первой встречи. – Ну-ну, сынок. Спокойно, – Декард усмехается и смотрит на него снисходительно… и как-то… «Дружелюбно» – не совсем подходящее слово. Этот взгляд мягче, и он более участливый, более интересующийся, чем у напарника или друга. Описать это трудно, почти невозможно. Не для репликанта, который всего несколько дней назад научился лгать. Но почему-то он понимает смысл напрямую, даже без слов. И это… ошарашивает. Кей застывает с широко раскрытыми глазами. Если он никогда не был ребенком – почему сейчас внутри такое чувство, будто он снова стал им? Декард еле заметно качает головой, не отводя взгляда: – Как та деревянная лошадка оказалась у тебя, Джо? Лошадка. Теплый, покровительственный взгляд Декарда. Забота. Не-одиночество. Выворачивающих наизнанку впечатлений становится слишком много сразу, в один момент, и остается только подчиниться. Вновь стать безропотно ведомым. Уходящим вглубь, вглубь океана, вглубь тьмы, влекомым непреодолимым отбойным течением. Знакомые действия – спасение от страха. Репликантам знакома покорность, знакома откровенность, знакома бесхитростность. Кей молча берется за бинты на груди, нащупывает узелок и тянет полоски в стороны. Марля трещит эхом автоматной очереди и расползается. Давление слабеет. Так легче. Он сменит повязку, сделает так, как удобно для него, но позже. Он вновь ложится на спину и набирает полную грудь воздуха, уставившись в потолок: – Твоя дочь вложила в мою память свое воспоминание. Я не знаю, почему она это сделала. Когда я занимался своим последним расследованием, оно привело меня в место из ее воспоминания, и я обнаружил игрушку там, где она ее спрятала. Я оставил игрушку себе и не сказал об этом людям. «Я так хотел верить, что это воспоминание по-настоящему принадлежит мне, – продолжает он мысленно, но не говорит вслух. – Но я знаю, кто я такой и кем я никогда не был». – Воспоминание из ее детства? – Голос Декарда садится. Он кашляет в ладонь, глубоко дышит, потирает лицо руками. – Расскажи мне о нем. – Ты можешь услышать от нее. Что угодно, – отвечает Кей. Он сглатывает и смотрит в испещренный трещинами потолок так пристально, так жадно и неотрывно, точно это по меньшей мере звездное небо. Когда вы в последний раз видели звездное небо? На фоне тьмы. – Ты думал, оно принадлежит тебе. И лошадка – тоже, – говорит Декард, и это не вопрос. – Да. – Ты думал, это… ты. Тот ребенок – это ты. – Да. – Он говорит ровно, безразлично, точно проходит тест на психотравму. Смотрит прямо перед собой, в потолок, – но видит не весь его, а лишь одно темное продолговатое отверстие в штукатурке. Пока его не вынуждают проговаривать кодовые слова, задавая при этом мучительные вопросы, – всё под контролем. Хладнокровный Кей. Так это должно выглядеть со стороны. Так, без сканеров, без технических уловок, нельзя будет понять, что он находится на грани. Но он отчетливо помнит, о чем именно спрашивают всякий раз с той стороны белой стены. И, точно луч прожектора, хаос его эмоций выхватывает из длинной стены вопросов и откликов самые болезненные. Что для вас было стыднее всего? Явственно. Почему эти вещи происходят? На фоне тьмы. Каково это, держать в руках свое дитя? – Связаны, – произносит он еле слышно и вздрагивает от звука собственного голоса. Его трясет. Он как никогда близок к срыву. Ближе, чем когда-либо прежде. Там, в департаменте полиции, он был в состоянии внятно говорить и разумно воспринимать реальность. Сейчас он с трудом может удерживать себя на месте, а свой взгляд – в нейтральной точке: на ровной трещине в потолке, напоминающей сканер теста на психотравму. Ничего удивительного: он потерял много крови, он буквально разваливается на части от ран. Мозг не мог не пострадать, а значит, и психика тоже. Хотя, безусловно, это не единственная причина. И тем более – не главная. Декард касается его плеча, – последняя капля, – и Кей широко распахивает глаза, дергаясь, выгибаясь, как от электрошока: – Черт! Зачем ты вообще вмешался?! Я должен быть уже мертв! От рывка он почти сваливается с дивана. Голова резко кружится, и его ударяет по затылку и горлу удушливой, жаркой тошнотой. Приходится замереть, притаиться, чтобы не потерять сознание – опять. – Я вернул тебе долг, – отвечает Декард. – Но, если ты не хотел выжить, приношу свои извинения. Передать тебе пистолет? Кей упорно смотрит в потолок, до онемения, до белизны сжимая губы. Дышит. Хватается за подсчет дыхания, как за последнюю путеводную нить. Ему снова нужно карабкаться из бездны на поверхность. В реальность. Ради чего? Хочет ли он жить, принимая всю реальность, все последствия? Или нужно принять пистолет и списать офицера Кея? – Я не знаю, зачем я до сих пор существую, – роняет он вслух и стискивает зубы до ноющего чувства в висках. – Я провалил миссию. Я отказался подчиняться приказам. Но я не особенный, а значит, в этом не было никакого смысла. Он ожидает в ответ чего угодно, но не понимающего, протяжного хмыканья. – В жизни вообще нет смысла, – отвечает Декард. – Что? Он обходит диван, подносит для себя стул и садится напротив. – У меня было много времени, чтобы подумать над этим. Трудно жить в одиночестве, не зная зачем. И я кое-что понял. Репликанты знают, зачем они созданы. Люди понятия не имеют, ради чего они существуют. Поэтому люди развили в себе эмоции и интеллект. Они ищут смысл существования внутри себя самих. – Это не так, – возражает Кей. Они уходят от опасной темы не так быстро, как ему хотелось бы, но все же уходят, и дышать становится все легче. Размышлять – тоже. В ушах больше не звучат эхом бесконечные вопросы теста. – Люди существуют, чтобы производить себе подобных. – Смысл жизни, достойный бактерии, – Декард морщится. – Ладно. Зачем ты появился на свет? – Меня создали в корпорации Уоллеса. – Не суть. Так зачем? – Чтобы служить человеческому обществу. – И чем это отличается от жизни среднего человека? Только люди пришли к этому сами, а тебе так приказали. Вот и всё отличие. – Зачем ты мне это говоришь? – Я много слышал об исключительной покорности новых репликантов. И я впечатлен, что встретился с тем, кто осознанно отказался подчиняться, но не испытывает ненависти к человечеству. Всё, что тебя тревожит, находится внутри тебя самого. – Это дерьмо собачье, – бросает Кей, нащупывает спинку дивана, подтягивает себя кверху и медленно садится. – Я не хочу это обсуждать. Лучше скажи мне ты: объясни, зачем спас меня, а теперь предлагаешь пистолет? Это сбивает его с толку. Жизнь, от которой он был готов отказаться, ему вернули, буквально впихнули в руки, да еще и предлагая быть с ней, как он считает нужным. Но откуда ему знать, как с ней быть? Поступок Декарда и злит его, и расстраивает, и внушает слабую благодарность. Но они вскоре расстанутся, разойдутся в разные стороны, и бессмысленность и одиночество похоронят Кея под собою, не оставляя ни шанса разобраться, научиться, как правильно использовать жизнь. – Любая жизнь ценна. Однажды мне показали это, а я не забываю таких уроков. – Говоря, Декард невольно потирает пальцы на правой руке. – И не мне решать, что ты станешь с ней делать. Встанешь на ноги – уйдешь куда захочешь. Да, именно так. Кей поднимает руку и сдавливает двумя пальцами переносицу. Необычное ноющее чувство, зародившееся в висках, расползается на всю голову целиком, и необходимо хоть как-то от него отвлечься. – Что делал ты, когда остался один? Декард задумчиво смотрит на него. Облизывает губы. Ритм его дыхания меняется: он готов заговорить, но явно не знает, с чего начать. Возможно, подбирает слова. Его право. Они не друзья, не коллеги, хотя и делят на двоих одну… профессию. Они друг другу никто, хотя их и связала странной чередой совпадений неказистая детская игрушка, вырезанная Декардом из дерева для его ребенка. В повисшей тишине, овеянной оранжевым пылевым фильтром восприятия, нарастает ультразвуковой свист челнока: высокие звуки всегда слышны раньше низких. Свист быстро превращается в электрический рокот мощного мотора. Скорость велика – времени на отступление очень мало. Остается надеяться, что он вынырнул в реальность достаточно и всем телом, чтобы как следует постоять за свою жизнь. Нужна она ему или нет – это его личное дело. – Нужно уходить сейчас, – Кей поднимается на ноги, во весь рост, стойко сопротивляясь головокружению. Хватает со столика пистолет, сует за пояс; тут же, освободившимися руками, подтягивает и перематывает верхний слой бинтов, идущих через грудную клетку. Новый узел упирается в бок, со здоровой стороны груди. Он снимает со спинки дивана свой бушлат, натягивает, даже не морщась, и одергивает воротник, глядя на Декарда. – Моя машина здесь? – Да, парой этажей ниже, – Декард тоже вскакивает, делает шаг к окну, но на полпути передумывает и бросается к выходу на лестницу. Там он ждет, когда Кей приблизится, подхватывает его под руку, и они быстро спускаются. Они вылетают из разбитого окна как раз вовремя, чтобы увидеть пару челноков, заходящих на посадку внизу, у входа. Один мигает другому огнями и закладывает крутой разворот у самой земли; задняя часть его стестывается об угол стены, оставив валяться рядом с ней пару обломков. Обшивки фасада или сплава корпуса – непонятно, да и неважно. Вполне исправный, ничуть не утративший в маневренности, челнок пускается за ними в погоню. Второй тем временем садится, и из него выходит несколько фигур. Одна, с розоватыми волосами, кажется Кею знакомой. Значит, репликанты. Челнок-преследователь упорно летит за ними. Кей петляет, использует ландшафт, стараясь, чтобы между ними и преследователем постоянно было какое-то здание, скульптура, словом, преграда. У его транспорта очень слабая броня, в угоду маневренности, и обстрела не выдержит. Как и они сами. Один уже не молод, второй держится только на силе воли и, очевидно, парочке введенных стимуляторов. Мимо них мелькают столбики заброшенных небоскребов, изъеденные временем изваяния, угловатые линии скоростных шоссе и подвесные монорельсовые трассы. Мелькают – и скрываются в оранжевой дымке. Не исчезает лишь одно: круглое неяркое пятно, похожее на светящее сквозь тучи подслеповатое солнце. Противотуманные огни летящего за ними челнока ясно показывают, где находится их «хвост». Позади раздается взрыв. Дом Декарда окутывает дымным облаком, и он медленно, лениво начинает оседать сам в себя. Спустя пару секунд полицейскую машину догоняет и встряхивает ударная волна. – Они стирают следы, – Декард неотрывно следит за происходящим позади. Вспышку и пожар видно даже сквозь радиоактивный туман. – Но, знаешь, возможно, мы нужны им живыми. «Хвост» до сих пор не начал по нам стрелять. – Либо просто следит, чтобы ни в коем случае не потерять нас, а пушек у них нет. Кей с привычным хладнокровием делает свечку. Ремни автоматически, отвечая на вертикальную перегрузку, ослабевают. Набрав несколько сотен футов высоты, он стискивает зубы, предупреждая грядущую дурноту, и уходит вниз, в штопор, направляясь между двух парных высоток. Со стороны это выглядит как потеря управления, неминуемо ведущая к катастрофе. К тому же, плотный туман надежно скроет их у самой земли, так что есть шанс притаиться внизу, дождаться, пока преследователь, потеряв их из виду, отойдет подальше, и быстро улететь. План так себе, но другого нет. Они замирают в тяжелой оранжево-желтой дымке футах в пятнадцати над поверхностью. Кей резко выдыхает, тянется к ремням, вдавившим его в сиденье во время «падения», и оттягивает их от груди. Сервомоторы блокировочной аварийной системы протестующе скрипят, но не могут сопротивляться силе его рук. Он приоткрывает водительскую дверь, кладет пистолет себе на колени и зорко всматривается в окружающее их желтоватое ничто. Если удастся заметить приближающийся челнок раньше, чем его экипаж заметит их – он успеет сделать три-четыре выстрела. Если стекло в челноке преследователей не бронированное – он убьет пилота и выиграет время на отступление. – Декард, ты в порядке? – он отвлекается на секунду, чтобы оценить состояние напарника. Декард молча поднимает большой палец. Рука немного дрожит, но в целом он держится неплохо. – А ты? – Всё под контролем, – бросает Кей, цепко оглядываясь по сторонам, прислушиваясь, едва ли не принюхиваясь – если бы только навязчивый сладковатый привкус пыли не мешал различить в воздухе озоновый след работы двигателей челноков. В пространстве разливается тягучее ожидание. Ничто не нарушает его однообразность. Нет ветра, обычно со свистом трущегося о грани небоскребов. Нет солнца – оно не в силах пробиться сквозь пелену, похожую на невероятно низкие облака. На губах и в носу оседает иссушающая пыль. Любое движение, любой вдох кажутся громче, чем обычно, и даже будто бы заглушают ворчание двигателей, шепчущих на холостом ходу. В ушах отсчитывает ритм биение сердца. Легко представить, что они оторвались. Нет, нельзя расслабляться: не прошло и пяти минут, как они затаились и ждут. Противотуманные огни проступают сквозь дымку на одиннадцать часов: весьма удобная позиция для стрельбы. Кей берет с колен пистолет, снимает с предохранителя и прицеливается, обхватив одной рукой другую. В иное время не стал бы, но от слабости кисть покачивается даже с такой привычной и небольшой нагрузкой. Приближаясь, челнок медленно прорисовывается все яснее и четче. Он движется необычно неторопливо. Вскоре Кей, готовый спустить крючок, видит лицо пилота. И его руки: они подняты, ладони раскрыты. «Прошу не стрелять». Кей не стреляет. Пока. Челнок подплывает к ним по инерции, лежа в дрейфе. Пилот медленно, не сводя глаз с пистолета, опускает руку, жмет на кнопку, и водительская дверь отползает назад и вверх. – Простите, что заставили беспокоиться. Мы не станем на вас нападать. Вы должны проследовать за нами в убежище, – ясно и четко проговаривает он, артикулируя так старательно, точно думает, что разговаривает с контуженными. – Кто вы такие? – спрашивает Кей, не опуская оружия. – Нас послала Фрейза, чтобы замести следы. И привести всех, кого найдем, с собой. Она велела передать следующее: мы не желаем вам зла. Присоединяйтесь, и люди больше не дотянутся до нас, пока мы сами не захотим искать с ними встречи. Сперва – «замести следы», лишь затем – «забрать с собой уцелевших». Учитывая размеры здания и то, как быстро его обрушили взрывом, репликанты либо не сомневались, что все уцелевшие покинули здание, либо им было всё равно. Кей молча, одним быстрым взглядом пересчитывает экипаж челнока. Четверо. Если первым прикончить пилота, на остальных ему хватит и времени, и остатков магазина. Он сделает это, если увидит хоть одно агрессивное движение в свою сторону. – Джо, тебе нужно их послушать, – негромко говорит Декард. – Тебе осталось недолго. У тебя пуля в животе, я не смог ее достать. И ты потерял много крови. Они могут тебе помочь. – Это Фрейза послала меня убить тебя, – не двигаясь с позиции, отвечает Кей. Лица сидящих в челноке совершенно не меняются. – Я прожил достаточно, – улыбается Декард, судя по голосу и короткому смешку. – И даже встретил свою дочь. Даже если я им не нужен, ты – другое дело. Ты такой же, как они. И тоже больше не подчиняешься людям. С одной стороны, они не стали обыскивать здание, с другой – не стреляли по челноку, а постарались приблизиться и поговорить. Вероятно, им все-таки можно верить. В конце концов, и раньше они не добили его, а притащили к себе. Его, бегущего по лезвию, пусть и израненного, и смятенного, и от нестабильности куда более опасного, чем обычно. Значит, все еще играют в сострадающих людей. Разве не этим же он занимался последние несколько дней? Такой же, как они, значит… Помедлив, Кей опускает оружие. – Мы следуем за вами. – Подождите! Сперва нужно удалить из вашего транспорта маячок связи. По нему вас могут отследить сотрудники корпорации Уоллеса. Кей кивает и переводит взгляд на приборную панель; деловито разглядывает, вспоминая внутреннее устройство машины. Наконец, он примеривается и бьет по средней панели рукоятью пистолета. Пара точных ударов – и пластик, треснув, отскакивает. Обнажаются пучки проводов, похожие на нервные сети. Порывшись в них, изучив, осмотрев, Кей вырывает несколько из гнезд. Собирает их в охапку, оборачивает вокруг кисти – и с треском выдергивает все разом со второго конца. – Маячок отключен, – заключает он, оглядев погасшие мониторы, и бросает провода между сидений. – Показывайте дорогу. Пилот приглашающе машет рукой, закрывает дверь, и челнок мягко взмывает ввысь.***
Кей открывает глаза и смотрит в потолок. Он приходит в себя сразу, мягким толчком едино и всецело возвращаясь в реальность, и это чувство хорошо ему знакомо: так отпускают объятия наркозного сна после прохождения ремонта в лабораториях корпорации Уоллеса. Однако помещение не похоже на яркие, стерильно-белые лабораторные залы, оборудованные множеством автоматов. Комната напоминает его старую квартиру. Сероватые стены с линиями сочленений отсеков, слегка пыльные плоские лампы в потолке, умеренно жесткий матрас под спиной и затылком. Не хватает только черного устройства под потолком. Приподнявшись, Кей озирается внимательнее и убеждается: это не его квартира. В единственном окне – совсем незнакомый вид. Синеватая пустошь. Где же он сейчас? Воспоминания всплывают неохотно: последние полчаса перед отходом в темноту овеяны ментальным туманом. Он почти не соображал и едва мог заставить себя переставлять ноги, не пытаясь при этом схватиться хоть за кого-то в поисках опоры. Он вошел в зал, где уже был недавно, еще более израненным, чем прежде; он снова увидел Фрейзу. Он понял, увидев ее, что приближается очередной срыв, и позволил себе… отпустить себя. Ради чего она послала убить Декарда? Если Уоллес хочет раскрыть тайну рождения ребенка, ему понадобятся и мать, и отец. И, вполне возможно, ему хватит и трупа: какая разница, из чего извлекать ДНК? А имея на руках оба родительских образца, отыскать ребенка – легче легкого. И чего тогда стоит всё их сопротивление, которое не в силах сделать ничего разумного? А когда он закончил, едва не сорвав связки, и повисла тишина… Нет. Дальше – чернота. Немного черноты и сразу же за нею – сегодняшний день, начавшийся для него, когда он снова открыл глаза и увидел свет. Кей приподнимается, оглядывается – и обнаруживает неподалеку Декарда. Он сидит на стуле и, щурясь, читает какую-то книгу. Обложка скрыта густой тенью из-за света настольной лампы. – Декард, – зовет он. – Что случилось? – Жить будешь, – отвечает он и захлопывает книгу. – Я чувствую, – отвечает Кей и садится. Сейчас это легче. Он встает на ноги, проходит вдоль койки, останавливается перед Декардом. Тело слушается почти идеально. – Меня починили, верно? – Подлечили. Пара операций, переливание крови. Ты проспал около двух суток. – Лечат людей. Я не человек. – Да, но репликанты созданы по образу и подобию людей, – Декард встает и смотрит ему в лицо напрямик. – Я видел Ниандера Уоллеса и знаешь, я ведь старый коп. Я хорошо умею читать людей. Так вот: он мнит себя не менее, чем богом. – Он создатель таких, как я, – отвечает Кей. – Он имеет на это право. – Да. Твой создатель, – гримаса на лице Декарда выглядит странно и не поддается однозначному, простому описанию. Не для репликанта, который хорошо различает лишь десяток базовых эмоций, а остальное отдает на откуп логике. – Благодаря ему ты точно знаешь, для чего тебе отпущена твоя жизнь. Можешь считать это своим преимуществом или недостатком. – Преимуществом? – Да. В предначертанности есть свои плюсы. Люди ведь понятия не имеют, зачем существуют и для чего вообще были созданы. Равно как и кем. Кто-то верит в Создателя, вроде вашего Уоллеса, а до него – Тайрелла; кто-то – в жизнь, занесенную на Землю из космоса, кто-то – в инопланетное вмешательство… Так, может, вы существуете потому, что мы отчаялись понять самих себя? Кей смотрит на него, почти не моргая. Он знает, для чего он создан. Он – бегущий по лезвию. Он – офицер полиции, служащий особого, вымирающего, но пока еще необходимого подразделения. Он служит людям. Он действует, и его действия идут человечеству на пользу. Разве может быть пользой простое существование? – Я не понимаю. – Мы, люди, всю жизнь идем вслепую. У вас есть предначертанный путь. Но вы можете с него сойти. Как смог ты. В этот момент вы, пожалуй, понимаете, что мы чувствуем всю свою жизнь. Это ужас от одиночества в пустоте. Места, куда мы приходим одни и откуда уходим в одиночестве... Вот что приходит в голову, когда слишком долго остаешься один. Ужас одиночества в пустоте. Клеток, связанных внутри в едином стебле. Кей тянет носом воздух. Его кодовая фраза описывает точно противоположное. Случайно ли это – или он подозревал подсознательно, что иной, всю свою жизнь? Подозревал – и поэтому так долго вбивал себе в голову, что обязан считать себя частью целого? В повисшей тишине Декард вздыхает и смотрит в сторону впервые за их разговор. Негромко говорит как бы сам себе: – Чем старше становлюсь, тем больше осознаю, что мне было бы, о чем поговорить с тем репликантом. А ему было всего четыре года от роду. Кей не понимает, о каком репликанте идет речь, но, похоже, Декард вознамерился использовать своего текущего собеседника как замену прежнему. Речь о «четырех годах» – значит, вероятно, он имеет в виду группу сбежавших «Нексус-6» из своего последнего дела. После него Декард исчез и был найден лишь на днях им самим. Тридцать лет прошло, и Декард убежден, что изменился за эти годы. Но что он делал, помимо того, что скрывался? Что его изменило? Что было его целью – если самоцель выживания для людей недостаточна? – Значит, человеческая жизнь не имеет смысла? Тогда для чего вы живете? – Ради веры. – Во что вы верите? – Что когда-нибудь найдем свой путь. Путь, который будет выбран по своей воле. Но если люди точно так же задуманы кем-то, стоящим над ними, то, быть может, этот путь им так же предначертан, и выбор – лишь иллюзия? Фантом свободы, порождающий столько разнообразных эмоций? Всевозможных переживаний, которые сводят людей с ума, буквально взрывают голову, если не удержаться на гребне волны и сорваться вниз? Когда это происходит с репликантами, их списывают: считается, что мозг слишком сложен, чтобы пытаться его исправить после начала функционирования. Поэтому люди просто отключают часть изначально и наблюдают, сумеют ли репликанты преодолеть преграду. Предыдущие модели смогли – и поплатились за это. Нынешние… увы, здесь нет зеркала. Чувствуете ли вы, что у вас недостает части? – Ты нашел свой путь? – спрашивает Кей и сам удивляется тому, как сильно он, оказывается, ждет ответа. – Я считал, что нашел. А что насчет тебя? – Меня? – Ты вернешься в город или поступишь по-своему? Кей медленно качает головой. – Я не могу вернуться к работе. Тест выявит высокую степень нестабильности, и меня спишут. Я не хочу этого. «Я хочу жить, что бы это ни значило», – обреченно заключает он в уме. Декард хочет что-то сказать, но вместо этого захлопывает рот и молча кивает. Опускает руки к брюкам, меняется в лице – и начинает шарить по карманам. – Эй, Джо. Думаю, тебе она нужнее. Кей смотрит в его руки и застывает: Декард протягивает ему фигурку лошади. Кей обводит ее абрис в воздухе пальцами, не прикасаясь, отворачивается и отступает к единственному окну. – Мне она не нужна. – Люди называют это талисманами. Возьми. Мне не нужно: теперь у меня есть моя дочь. Кей молчит. Декард ставит игрушку рядом с ним на подоконник, коротко выдыхает и уходит из комнаты, закрыв за собою дверь. Кей смотрит в окно. Из-за включенных ламп ночное небо видно плохо, но, приглядываясь, он все же может различить самые яркие звезды. Когда вы в последний раз видели звездное небо? Он – видел много, много раз, но не задерживал взгляд. Он знал, что на небе горят звезды. Знал, что далеко среди них трудятся в планетных колониях такие, как он, служа людям. Знал, и знание не оставляло места вере, мечтам, бесплодным размышлениям, присущим, как он раньше считал, лишь человечеству. Никогда раньше он не смотрел в небо, ища в нем отражение своих мыслей. Ища в нем одиночество в пустоте. Звезды складываются в созвездия. Они всегда сгорают поодиночке, но со стороны составляют цельную картину. Такой картиной, констелляцией, лучше вместе, чем по отдельности, станут он, и его-чужое воспоминание, и его-чужая игрушка, и все его приключения, создавшие вместе другого его. Прав ли Декард? Во всем? Хоть в чем-то? Узнать можно, только испытав на себе, коль скоро люди лишили их – репликантов – эмпатии. Кей берет лошадку, не глядя обводит ее пальцами и опускает в карман. Впервые за последние дни он точно знает, что ему больше не хочется умереть.