Не вызывайте экзорциста

       Джоанна Константин бежала по лестнице.        Полы её плаща развевались в темноте, словно крылья: она задевала решётки пролётов и чертыхалась. Зачем она надела сегодня туфли на каблуках? Да, конечно, это была её самая удобная (единственная) пара обуви, в которой можно было вывалиться на английские улицы грустным грязноватым октябрём, но всё же. Ещё один пролёт, и Джоанна начнёт жалеть, что не купила ту пару поддельных рибоков в переулке у вокзала — если, конечно, не упадёт и не раскроит себе череп.        Это было бы закономерным концом для Джоанны Константин, в самом деле. Убита лестницей в тридцать пять. Тридцать пять ступеней, а не то что вы подумали.        Кстати, сколько их уже было? Разве есть здесь дома с таким количеством ступеней на пролёте? Это не могли быть чьи-то богатенькие причуды, потому что дом этот, Джоанна точно помнила, был одним из новеньких многоэтажек, на которых экономили. Стройматериалы закупали такие дешёвые, что за последние несколько лет пара таких свечек превращались в буквальные свечки, из которых невозможно выбраться.        Джоанне показалось, или откуда-то сверху потянуло дымом?        Она подняла голову — стянутые в хвостик волосы стукнули её по спине — и тут же споткнулась.        Джоанна приготовилась к боли, к сломанной коленной чашечке, растянутой лодыжке, свёрнутой шее... но вместо этого лестница вдруг зарябила и из заплёванного и заблёванного бетона превратилась в мрамор.        — Джоанна Константин.        Джоанне не нужно было открывать глаза, чтобы понять, кому принадлежит этот голос, но она всё равно это сделала.        — Я надеялась не встречать тебя ещё как минимум несколько столетий.        Морфей — во всём своём затянутом снобском великолепии — дёрнулся, и Джоанна прищурилась.        Что она такого сказала?        — Надеюсь, ты подпрыгнул не потому, что тебе что-то известно, и я в самом деле умудрюсь прожить на этом грёбаном острове несколько столетий. Чёрт подери, надеюсь, я скопычусь гораздо скорее.        Морфей заложил руки за спину, расправил плечи, приподнял подбородок и произнёс:        — Я не подпрыгиваю.        — А я не сижу на мраморной лестнице и не разговариваю с тобой.        — Именно так. Ты спишь.        Джоанна поняла, от чего погибнет. От осколков сарказма, отлетевших от стен, возведённых вокруг Сна.        — Благодарю, о, капитан, мой капитан. А то, — Джоанна провела пальцами по куче песка, в которой сидела и которая покрывала собой чуть ли не все окружающие её поверхности. — Я бы не поняла.        Строго говоря, учитывая её профессиональную деятельность, Джоанна могла бы ожидать и не такого. Песок облюбовала не только буквальная персонификация Сна — и разве это не забавно? Сон, похожий на хориста из студенческой постановки «Иисуса-суперзвезды»? (Его ведь всё ещё где-то наверняка ставили).        Морфей промолчал — продолжил стоять так, словно позировал для постера с примерами правильной осанки. Джоанна начала пересыпать песок из ладони в ладонь — интересно, что будет, если взять щепотку с собой? Самую малость, конечно, чтобы запереть подальше от смертных и использовать лишь в крайних случаях? Или этот песок исчезнет, стоит ей только проснуться? Или...        — Так чем обязана? — Джоанна поднялась с лестницы, отряхнула руки об пальто — скорее по привычке, а не потому, что знала, что здесь можно не беспокоиться о его сохранности. — На поиски какой опасной штуковины, которую ты по неосторожности оставил в мире смертных, ты потащишь меня на этот раз? У меня, знаешь ли, нет столько времени. Я планировала... выспаться.        Лицо Морфея ясно давало понять, что он думает о хаотичном расписании сна мисс Константин. Но сегодня она в самом деле в кои-то веки собралась как следует выспаться. Выспаться, а потом отправиться на пирс, подальше от любопытных глаз, и поговорить с Нанауэ. Она задолжала ему пачку объяснений. Джоанна много кому задолжала пачку объяснений, но Нанауэ оказался в числе тех несчастных, кому придётся её выслушать. Может, она не боялась возвращаться к нему в том числе потому, что Нанауэ был шестифутовой гуманоидной акулой с очень прочной шкурой и очень крепкими челюстями. Хотя ада стоило бояться даже шестифутовым акулам.        — Здесь, в моём царстве, у тебя есть всё время мира, Джоанна Константин.        Джоанна секунду посмотрела на него, а потом развернулась.        — Где тут у вас выход?        Но не успела она сделать и нескольких шагов, как Морфей снова подал голос. И на этот раз ей пришлось остановиться.        Потому что из уст Сна из рода Бесконечных сорвались два слова, которые она совсем не ожидала от него услышать.        — Хоб Гэдлинг.        Джоанна Константин познакомилась с Робертом Гэдлингом в 2020-ом, когда мир в очередной раз совмещал приятное с полезным — сходил с ума и заканчивался. Джоанна тоже сходила с ума и заканчивалась, но это было, пожалуй, её дефолтным состоянием. Роберту Гэдлингу они тоже были знакомы. В каком-то смысле.        Он преподавал историю в одном из лондонским университетов, и с Джоанной они пересеклись благодаря древним текстам. Технически.        Роберт Гэдлинг утверждал, что знавал её пра-пра-сколько-то-там-раз-прабабку. Лично. Потому не стоило винить Джоанну в том, что она всадила в него при первой встрече штопор — пусть и вовсе не для того, чтобы проверить утверждение о его бессмертии.        — Нельзя же вот так сразу бросаться на людей со штопором! — ворчал он после, сидя в «Новой таверне», которая приютилась в довольно странном для паба местечке — посреди участков под застройку.        — Нельзя, чёрт побери, подкрадываться к экзорцисту на работе, — парировала Джоанна и кинула в Роберта бордовым галстуком из кармана своего пальто.        В тот вечер Джоанна узнала, что существуют бессмертные, которые не пили вампирскую кровь, не проклинали соседей и не заключали сделок с демонами. В последнем Хоб был уверен, хотя и не знал, кто именно преподнёс ему этот подарок. В этом вопросе ему и должна была помочь Джоанна.        Хоб признавался, что не знал, почему пригласил её в паб после того, как она всадила в него штопор. Возможно, всё дело было в том, что он прекрасно говорил на языке холодного оружия. Или в том, что знал её пра-пра-как-её-там-бабку. Или в том, что ему больше не с кем было поговорить о существовании демонов, таинственных неопознанных не-демонов и своём собственном тоже.        Джоанна саркастически отмечала, что «это всё моя чёртова харизма, приятель».        — И чего я с тобой нянчусь? — вопрошала Джоанна небеса всякий раз, когда Хоб притаскивал её в «Новую таверну» для обсуждения очередного варианта. Очередной зацепки. Очередного «может быть».        — Позволь предположить, — своим «профессорским», несколько уставшим тоном отвечал ей Хоб. — Что всё дело в том, что я помогаю тебе куда больше, чем ты мне.        Джоанна фырчала и отворачивалась, и кивала мистеру Грабовски, который выучил её постоянный заказ и иногда многозначительно поводил в сторону Хоба бровями.        — Бармен думает, что я собираюсь залезть в твои профессорские штаны, — шепнула в одну из пятниц Джоанна над горячей сковородкой с жареными картошкой и грибами и растянула губы в улыбке. — Хотя с учётом того, что мы только и делаем, что ищем твоего загадочного приятеля... кстати, а носит ли он штаны?        — Можем для разнообразия обсудить последний виденный тобою фильм, если тебе станет от этого легче, — не отрываясь от копии одного древнего манускрипта, который Джоанна вытащила из кармана — пришлось разглаживать — отозвался Хоб, а потом непонимающе заморгал и поднял на неё взгляд. — Штаны? Это важно?        Джоанна закатила тогда глаза и качнула головой — стянутые в хвост волосы закачались вместе с ней.        — Только если ты нацелился в них забраться. В самом деле. И не верь, что люди говорят: некоторые сверхъестественные существа очень даже стоят того, чтобы с ними связываться. Сами люди бывают похуже — посмотри на меня. Ну да ты за семьсот или сколько тебе там лет должен был это понять.        — Прошу прощения?        — Прощаю, — благодушно согласилась Джоанна. — Но ангелов и супергероев я бы лучше не трогала. А вот с акулами может и повезти. Если ты, конечно, готов к такого рода приключениям.        Хоб открыл было рот, — Джоанна не знала, чтобы возразить или чтобы задать вопрос про акул — но благоразумно решил этого не делать.        Джоанна подмигнула ему и заметила, как под его профессорский бежевый свитер забирается румянец.        Ей было бы что ему рассказать.        — Откуда ты... — Джоанна вынырнула из воспоминаний и повернулась, — под её каблуками захрустел песок — а потом поняла. — Чёрт подери, ты что — тот самый таинственный друг?        Морфею не нужно было отвечать — он неловко поводил плечами и отвёл взгляд, и Джоанна не знала, что ей сделать: рассмеяться, накричать на Морфея за то, что он заставил бедного профессора якшаться с экзорцистом, или...        — Скажи, что ты, великий и ужасный, снизошёл до того, чтобы всё-таки назвать уже своё чёртово имя, и мне не нужно будет надирать твою тощую задницу.        Джоанна была процентов на восемьдесят уверена, что у неё это получится. Даже на девяносто два — в кармане её пальто всё ещё лежала небольшая горстка вероятно волшебного песка. Впрочем, будь это обычный песок, она всё равно подняла бы проценты до девяноста. Всегда целься в глаза.        Морфей открыл рот... и закрыл его. Снова показушно расправил плечи. Снова открыл рот.        — Муха залетит, — машинально пробормотала Джоанна, а потом нахмурилась. — Погоди, так ты что, раздаёшь людям бессмертие?        — Это сделала моя старшая сестра, — почти с облегчением выдохнул Морфей вместо того, чтобы сказать что-то о Хобе Гэдлинге, которого сам и упомянул.        И Джоанне не нужно было складывать два и два, чтобы понять, кто может дарить людям бессмертие и быть старшей сестрой Сна.        — Так что...        — Мне нужен твой совет, — наконец произнёс Морфей, и слова его повисли в воздухе, словно долгие аккорды органа.        — Тебе нужен мой совет.        — Да.        — Мой совет. Джоанны Константин.        — Если бы я мог поговорить с другой Джоанной Константин, я бы это сделал.        — Но ты ведь можешь? Наверняка? Как для вас работает?... А, знаешь, и чёрт с ним, это неважно. Давай вернёмся к тому невероятному факту, что тебе понадобился мой совет.        — То, что ты продолжаешь повторять одно и то же слово, не делает тебе чести. Это какая-то болезнь?        — Я бы сказала, что да, — закивала Джоанна. — Ты же видел мои сны. Ты ведь видел меня с людьми. С друзьями. С...        Джоанна прикрыла глаза и шумно выдохнула.        — Да, и ты показала себя человеком, которому не всё равно.        Что-то кольнуло её меж рёбер — Джоанна даже опустила взгляд, чтобы проверить, что это не штопор. Или не засада, в которую заманили её какие-то коварные, проникающие во сны демоны.        — И что же за совет тебе нужен? Ты всё ещё отрицаешь, что вы друзья? Он не принял твоих извинений? Я хотя бы знаю, что на последние ты способен. Или он наконец сообщил, что ты...        — Я ему снюсь.        Джоанна моргнула.        — И что, тебе не нравится твоя версия, которая существует в голове твоего друга? Ты вообще рассказал ему, кто ты такой? Должна сообщить, что то, как нас видят другие...        — Обычно я... не снюсь людям.        Если бы это было в привычке Морфея, он бы переступил с ноги на ногу. Но такой привычкой он не обладал.        Джоанна вздохнула.        — Ты уверен, что не можешь поговорить об этом со своей... сестрой? — Джоанна старалась не думать о том, что сделала бы, встреться она со Смертью лицом к лицу. Накричала бы на неё. Разрыдалась бы на её плече. Ударила бы штопором меж рёбер. — А лучше всего — поговори об этом с Хобом.        Это был отличный совет. Джоанна это точно знала, потому что она бы ему не последовала.        — Боюсь, это будет несколько...        Где-то в сводах замка, — так вот где они всё это время были! — высоко над головой Джоанны, раскатилась эхом «Shattered dreams» от Johnny Hates Jazz.        — Блядский будильник, — пробормотала Джоанна.        И проснулась. ***        Джоанна проснулась с ужасной головной болью и таким же ужасным настроением: ей снились бесконечные лестницы и почему-то песок, который теперь фантомно скрипел на зубах. И вроде бы больше ничего важного — важное она бы запомнила.        Солнце начало клониться к закату — самое время выходить, если она не хочет опоздать. Выходить на улицу и надеяться, что она не упадёт с пирса от недосыпа. (Не то чтобы её некому было поймать).        Она вернулась домой под утро — с мокрыми волосами и без левого ботинка. И провалилась в сон, в котором никто не обвинял её в постоянном молчании, в эгоизме и в том, что она постоянно крадёт мороженое из чужой пиалки.        На следующий день ноги сами привели её в «Новую таверну». Или это был желудок, потому что картошку тут жарили просто потрясающую, да и пиво почти не разбавляли.        Роберт Гэдлинг сидел на своём обычном месте у стены: со стопкой свежих студенческих работ вместо щита, сэндвичем и чашкой кофе (который, к слову, был здесь просто ужасным). Джоанна легко пролавировала в его сторону, и он встретил её ослепительной улыбкой — которая тут же чуть притухла.        — Дай угадаю, — Джоанна опустилась на стул напротив Хоба и стащила с его тарелки кусочек ветчины. — Ты ожидал увидеть совсем не меня.        — Не то чтобы у тебя было расписание, — отозвался Хоб и улыбнулся заново — открыто и немного снисходительно. Джоанна думала, что он делал это неосознанно: как ещё относиться к людям, опыт которых настолько несравним с твоим?        — Ну да, не то что у некоторых, — произнесла Джоанна. — Так и приходит каждый месяц? Не пропустил ни разу?        Джоанна Константин соврала бы, если бы сказала, что не задумывалась о том, чтобы проследить за вернувшимся таинственным другом Хоба Гэдлинга. Вернувшимся — и решившим наверстать упущенное, судя по тому, как он упорно продолжал приходить в «Новую таверну».        Она проследила бы за ним просто на всякий случай. И если бы это оказался один из дезертиров воинства Господнего, Джоанна аккуратно напомнила бы Хобу о том, что влюблённости — даже те, о которых ты узнаешь на пару столетий позже, потому что даже бессмертному бывает сложно себя понять — имеют привычку проходить, если в них не подбрасывать дров.        — Пропустил... — Хоб запнулся, чего с ним на памяти Джоанны не происходило никогда.        Профессору Роберту Гэдлингу всегда было что сказать. За это — и не только — его и любили студенты (и ненавидела часть университетского совета).        — Что, решили вернуться к привычному столетнему расписанию? — Джоанна продолжала улыбаться, но потом посерьёзнела. — Он хоть рассказал тебе, наконец, кто он такой?        Роберт поймал её взгляд.        — Да.        — Поделишься с классом? — выдохнула Джоанна.        — В том и беда. Я хочу забраться в штаны Повелителя Снов. ***        Джоанна не гордилась тем, что подавилась ветчиной, но это было неизбежно: стоило Хобу упомянуть Морфея, и она вспомнила свой дурацкий сон с лестницами, и такой же дурацкий оборванный будильником разговор, и...        — Хобс, — выдавила из себя Джоанна, когда, наконец, откашлялась. — Скажи мне, что сны твои в последнее время не превышали рейтинга PG.        — Вот видишь, ты не начала восклицать «Повелитель Снов? Что за бред?». И мне даже не пришлось тебе звонить, чтобы спросить у тебя совета.        Джоанна схватила его ужасный кофе и сделала несколько могучих глотков. Просто чтобы из неё не вырвалось что-то невежливое. Вроде слов. Или смеха. Или...        «Я ему... снюсь».        Теперь понятно, откуда взялась эта неловкая пауза. И почему Хоб выглядит, как побитый щенок. Что бы сделала Джоанна, оказавшись в подобной ситуации? (Уж точно не стала бы разговаривать. Язык можно занять и чем-то куда более интересным).        — Помнишь, — выпалила она, явственно ощущая горечь кофе, которую теперь не отмыть и несколькими галлонами чая. — Я говорила тебе, что не стоит слушать людей, которые отговаривают тебя от связей со сверхъестественным?        Хоб приподнял брови.        Джоанна правда собиралась сказать, что это ужасная идея. Что она провела с Морфеем всего один вечер — и один сон — и уже поняла, что от него стоит бежать подальше. Но не потому, кем он был, — Сон, Смерть, да хоть персонификация той ужасной шутки про викария! — а потому, каким он был под всем этим бледным неприступным фасадом и тоннами песка. Он был грубым и резким, и надменным, и самоуверенным, и...        Джоанна с тем же успехом могла бы описывать себя. Чёрт побери.        Впрочем, тогда ей пришлось бы признать, что и она тоже — под своими слоями из плаща, сигаретного дыма и эгоизма — была, как минимум, доброй. Как минимум старалась. Как минимум...        — Ты, наверное, совсем здесь засиделся! — Джоанна подскочила и схватила со стола студенческие работы вместе с какой-то ужасно дорогой ручкой. — А сегодня такая славная погода! Пошли в парк!        Хоб выглядел озадаченным, но решил ей подыграть.        — Потому что там меньше ушей?        — Потому что там, — заявила Джоанна. — Больше птиц.        И пусть она провела следующий час, обращаясь по имени к каждому встреченному ими ворону — что ж, в двенадцатый раз Мэттью ответил ей тем же.        Она не вспомнит, врывался ли в её сны в то утро бесцеремонно Морфей, — чтобы поблагодарить, или накричать, или многозначительно проигнорировать — проснётся, как и всегда, разбитой и немного потерянной. Джоанна позавтракает половиной завалявшегося в холодильнике помидора и понадеется, что они сделают то, чего не сделала бы она, и поговорят. Как взрослые люди — насколько взрослым вообще может быть бессмертный; насколько человеком вообще может быть персонификация сна.        А Джоанна, быть может, выспится.