***
Они сжигают артефакты, все до одного. Они смотрят, как они сгорают, все до одного, и на этом же костре жарят маршмэллоу. Они, все до одного, смеются, и это самый лучший вечер Стэнфорда за последние… (типа, тридцать лет, шепчет злобный голос в голове). Вечность. Самый лучший вечер, который когда-либо был у него, за целую вечность. Самый лучший вечер. За целую вечность. С его семьёй. И Стэнфорд смеётся, и он вхож сюда, туда, где Стэн и Диппер, и Мэйбл, даже Сус и Венди. Здесь ему место, он знает это. Всевидящее Око Билла ярко горит в ночи, пока не остаётся ничего, лишь пепелище. И Стэнфорд осведомлён, что после него Диппер провёл повторную проверку, чтобы убедиться, что Форд не припрятал одну из многих (слишком много, недостаточно) вещей, связанных с Биллом. Недоверие должно бы обеспокоить Форда, но нет. Диппер имеет на это право. Диппер в своём праве и доходит аж до того, что он стирает каждого крошечного Билла, выгравированного Фордом на стенах, вырезанного на полу. В глазах мальчика пылает зарево паники, пока он выполняет свою задачу. Диппер лучше кого бы то ни было знает, какой вред может причинить Билл, насколько Билл может быть опасен. (Враньё. Это всё л о ж ь. Стэнфорд знает ещё лучше.) И вот, они сожгли артефакты, все до одного, и Диппер тихонько спрашивает Форда, не утаил ли он ещё какой-то из них. Форд отвечает: нет. Лгать легко. Легче, чем признаться своему праплемяннику, чей самый большой страх это демон разума, навсегда поселившийся в его кошмарах, что да, есть ещё. Их гораздо больше, ты заклемил себя ими, вырезал на собственной коже с тихой преданностью, и они прожигают твоё сердце, горят под покровом ночи. Форд улыбается и взъерошивает волосы Диппера. Его племянник смотрит на него с восхищением, и Форд чувствует, как по телу проходит дрожь, потому что он знает этот взгляд, он знает. В прошлом он тоже смотрел на Билла с таким же обожанием в глазах.***
Умный малый, говорит Билл. (умныймалыйгенийумникайкьюблестящий р а з у м…) Форд просыпается от ощущения, что чёрные руки, похожие на шёлк, касаются его. Во рту пересохло, в горле стянуло. Медленно, он кладёт шестипалую ладонь поверх своего рта, слегка царапая ногтями щетину. Его рука мозолиста и, по ощущениям, груба, совсем ничего общего с тем чувством, когда нечеловечески мягкие пальцы Билла касались его разгорячённой кожи столько лет назад. Форд закрывает глаза, пытаясь отогнать воспоминания о Билле, что окружают со всех сторон. Он помнит, как Билл вселялся в него, как они научились делить его тело, как Форд наслаждался тем, что у него отняли контроль. Бессознательно, его губы двигаются против пальцев. (Он помнит, как целовал собственную руку, ту самую, которую контролировал Билл. Он помнит, как приятно было находиться настолько близко к богу, его богу. Как он чувствовал, что дыхание сбилось, стало горячее, чем прежде.) Затем Форд кусает себя, сильно, и кровь капает на рубашку. Всё было ложью, и ему не стоит дальше обманывать себя. Разве он уже не достаточно выставил себя дураком? На следующий день он поведает Стэну, что отбивался от монстра (это же Гравити Фоллс, верно?!). Стэн прищурится, но ничего не скажет. Ну а сейчас, пытаясь снова заснуть, он сминает покалеченной рукой ткань рубашки, прямо над собственным сердцем. Форд знает, что проиграл. Вскоре после этого он проваливается в сон с застенчивой улыбкой на окровавленных губах, и пустые восхваления эхом отдаются в его голове.***
Двое братьев проводят всё больше времени вместе. Теперь они не ссорятся, да и горечь обиды прошла. (Ну, по большей части. По крайней мере, это не так заметно.) (Стэн всё ещё просыпается в ознобе посреди ночи, убеждённый, что Форд всё ещё обижен, что Форд никогда его не любил. Это просто мысли, говорит он себе. Кошмары.) Стэн рад, что его брат вернулся. Форд рад, что к его брату вернулись воспоминания. Большую часть времени между ними всё в порядке. Но изредка кто-то из них возьмёт да оступится. Воспоминания из ушедших времён преследуют их. Стэн даже не уверен, что они реальны. Форд знает, что они слишком реальны, и что на вкус они как сожаление. — Эй, Шестипалый, — говорит Стэн. И иногда глаза Форда становятся шире, улыбка разбивается вдребезги, а руки сжимаются в кулаки. — Эй, бро, что-то не так? — волнуется Стэн. Форд качает головой, натягивая фальшивую улыбку, и надеется, что получается убедительно. Стэнфорд отвечает: нет. Лгать легко. Легче, чем сказать своему брату-близнецу, который принёс себя в жертву ради семьи, ради тебя, потому что любит тебя больше всех на свете, что теперь ты ненавидишь это прозвище. Ты ненавидишь его, потому что Билл запятнал его, Билл зашёл настолько далеко, что разрушил твои детские воспоминания. Форд ничего не говорит, слушая брата, слушая его хриплый голос, который совсем не похож на голос Билла. От голоса Билла, сколь бы он не раздражал на самом деле, у Форда по позвоночнику бежали мурашки удовольствия, и Билл называл его Шестипалым, и касался его, и это было прекрасно.***
Сейчас в Гравити Фоллс всё устаканилось. Конечно, иногда случаются странные происшествия — гномы крадут пироги, мультимедведь врубает «Disco Girl» так громко, что слышно на весь лес, — но на этом всё. Ничего слишком уж странного, ничего необычного. И это нормально, на самом-то деле. Впервые за тридцать лет Стэнфорду не нужно убегать, не нужно прикрывать тыл. Дни в Гравити Фоллс наполнены солнечными лучами, смехом Мэйбл и последними открытиями Диппера. А ещё мёртв Билл. Билл мёртв, и наконец-то Форд может спать, не страшась, что демон будет преледовать его во снах. Билл мёртв, и они всё сожгли. Хотя порой Форд всё ещё вздрагивает. От внезапного звука, словно отголосок смеха раздаётся в лесу, или из-за того, что дупло в дереве треугольной формы. Но Всевидящее Око Билла теперь закрылось навсегда, и Форд в безопасности. …Трудно поверить, что он действительно освободился от Билла. Трудно поверить, что всё наконец кончилось, после стольких лет. Его брат пожертвовал собой ради них, он спас их всех. И Билл мёртв, и дни светлы и тягучи, идеальны и не богаты на события. Разве такая жизнь не скучна? Он спрашивает себя об этом. Стэнфорд отвечает: нет. И его никто не слышит, теперь его мысли никогда не будут кому-то слышны. Но он отвечает нет, естественно он не скучает, он обожает всё в этой жизни. И если он произнесёт то же самое вслух достаточное количество раз, то возможно убедит себя. Однажды он убедит себя в том, что его всё устраивает. И да, лгать легко. Легче, чем признать, что тебе скучно. Билл мёртв, и даже не ты собственноручно его убил. Билл мёртв, и всё, что тебе досталось, это статуя среди деревьев. (Однажды он подумывал об её осквернении. И однажды он это сделает.) Правда в том, что Стэнфорда Пайнса одолевает скука и он желает найти хоть что-нибудь, к чему можно устремиться. (Ты проиграл, Форд. Ты и правда думаешь, что можешь вот так просто избавиться от меня? Остудись, приятель! Не хочу тебя обламывать, но уже поздновато, не считаешь? О, да ты можешь говорить что угодно. Что больше не любишь меня, что никогда и не любил, что ненавидишь, хочешь убить, бла-бла-бла. Мне плевать, Стэнфорд. Факты налицо: ты проиграл. Ибо угадай что? Больше тридцати лет я был единственным, о ком ты думал, Фордик. И не имеет значения, что думал ты обо мне потому, что хотел уничтожить. Результат всё тот же: меня не стало и ты заскучал. Но не переживай, Форд. Не всё, о чём я говорю, является ложью. Ты и правда умрёшь в девяносто два. И что, думаешь, что сможешь выдержать, прожив столько лет без меня?) Это нехорошо это нехорошо это нехорошо… Форд уже и не помнит, когда в последний раз слышал голос Билла у себя в голове. Он знает, что ему это снится, должно же сниться, потому что Билл, мать вашу, умер, и он никогда не вернётся… (Эй, Форд, уже скучаешь по мне?) Стэнфорд ничего не говорит. Прошло всего несколько дней, а он уже устал лгать. Всё его существо умоляет не отвечать, просто посмеяться над Биллом — как он и должен, потому что Билла здесь даже нет, Билл м ё р т в, и… — Да. Становится тихо. Сердце Форда стучит о грудную клетку, словно молот. Он ожидал дразнящего смеха Билла. Но всё умолкает. Ох. Ну да. Конечно. В конце концов, Билл ему ответить не может.