skillful

Умение лгать - это навык, требующий много практики и быстрого мышления, дабы развить его до совершенства. Безусловно это не то, что может небрежно использовать кто угодно, особенно простой и прямолинейный коротышка, который носит своё сердце в ярких цветах поверх рукавов. Различные типы и методы лжи действуют на разные типы людей, и выбор соответствующего ситуации является частью процесса. Другое дело - преподнести это так, чтобы окружающие поверили. В этот самый момент ему не нужно лгать. «Что произойдёт быстрее? Моё аннулирование разбудит тебя? Или ты высосешь мою кровь?». Он улыбается с неподдельным интересом. «Не могу дождаться, чтобы выяснить». Как и следовало ожидать от собаки, первый сработавший инстинкт Чуи, только выбравшегося из лужи с тяжёлой водой - это встряхнуться всем телом, разбрызгивая воду повсюду. Поскольку он такой непослушный пёс, его действия также включают в себя разбрасывание повсюду мусора и осколок стекла, ибо он инстинктивно даже разрушил часть тюрьмы, чтобы избежать утопления. Он вибрирует в подавленной ярости и нацеливается на него, как самонаводящаяся ракета. …Ну, это было в пределах ожиданий. Единственными другими вариантами поблизости являются Достоевский и Сигма, но оба не жизнеспособны. Один находится на той же "стороне", что и контроль вампира, а другой - не совсем нормальный человек. И поэтому вполне ожидаемо принять на себя основную тяжесть гнева Чуи, тёмные и горящие глаза, будто готовые испепелить его на месте, просто чтобы он смог плюнуть на пепел. Неразборчивое рычание кипит в его горле, словно бурлящая магма, а удлинённые клыки сверкают при свете ламп, когда его рот открывается, приближаясь к нему. Дазай разводит руки настолько широко, насколько позволяет тюремная форма. Он радостно приветствует, когда его теперь уже бешеная собака пускает слюни, просто потому что видит все шутки, которые сможет отпустить после этого. Учитывая насколько бледна его одежда, он, вероятно, выглядит как очень аппетитная косточка для своего голодного пса. Учитывая, насколько знакомым должен быть его запах как хозяина другого, это похоже на те истории о щенках, которые знают, что нужно вернуться в свой настоящий дом. Кругом осколки стекла и шрапнель, но даже ни один из них не выглядит и вполовину таким же опасным, как вешалка, собирающаяся полакомиться им. Даже чисто инстинктивно пальцы Чуи впиваются по обе стороны его бёдер, будто управляя им самым свирепым из всех возможных способов. Вероятнее всего, это его собачий способ запечатлеть себя на нём. Он плохо помнит случай, произошедший в их семнадцать. Душная жара цепляется даже на исходе лета, одним августовским вечером. Миссия, которой он руководит от имени другого командира отделения достаточно банальная, чтобы не требовать мощи соукоку. Настолько просто, что ранний и скучный финиш заставляет его свернуть к холодной реке. Каким-то образом его щенок пронюхал о его действиях, проносясь через реку в красном потоке, пять пальцев в синяках на его предплечье, когда он поднялся для удара. Контраст искреннего беспокойства и ярости, две равные силы, борющиеся внутри крошечного тела. Наблюдать это в упор - всё равно что наблюдать, как фейерверк взрывается внутри его кишечника, захлёбываясь невидимой водой, которая растекается по венам. Сейчас такая же невыносимая жара. Чуя швыряет его о ближайшую стену, разрушая при этом одну колонну, поддерживающую этот этаж. Она разлетается вдребезги прежде чем его спина успевает прилететь по ней, что является отличной новостью для сохранения целостности его позвоночника. Это не такое уж большое благо для его плана, чтобы не быть сметённым моментом, но на самом деле нет такого сложного мышления, пережившего, пока дикая псина грызёт его шею. "Благодаря" тому, что он такая коротышка, Чуя должен фактически взобраться на него, чтобы иметь хороший угол для укуса в шею. Слизняк, который всегда кричит ему, чтобы он держался подальше и перестал тыкать его в щеки или дергать за волосы, — этот же слизняк прилипает к нему прямо сейчас, цепляется так сильно, как будто он не мог вынести разлуки. Острые зубы пронзают его кожу, и именно эта точка соприкосновения обжигает. Некоторые виды слизней содержат едкую слизь, так что это одна из возможностей. Другая заключается в том, что его способность устремляется к Чуе, очищая его от влияния другого человека, пытающегося вытеснить его как своего владельца. Это невозможно. Он тот, кто увидел его первым. Он тот, кто первым признал его своей собакой. Он единственный, кто видел его в худшем и в лучшем проявлениях, а также во всём, что было между ними. Он единственный, кто видел его на грани между верой в то, что он человек, и неуверенностью в своей человечности. Он абсолютно презирает собак, но это нормально, если это просто иметь дело с той, которой он мог бы командовать как овчаркой, дразнить и подшучивать, а также иметь в качестве козыря. Чуя кусает его и пьёт его кровь. Его клыки впрыскивают тот же яд, что превратил его в вампира, но поскольку он основан на способности, он также аннулируется на месте. Это был бы первый случай, когда кто-то попытался бы свести на нет рабство вампира, используя иную способность. Приведет ли это к сингулярности, когда бесчеловечность столкнется с тем, что уже не является человеком? Создаст ли это определенную точку в этом пространстве-времени, где она искажает реальность и законы вселенной? Его протянутые руки сжимают слизняка, удерживая его на месте, пока тот продолжает питаться им. “Ах, но мне бы так не хотелось покончить здесь с тобой двойным самоубийством”, - говорит он в волосы друга, прилипшие ко лбу. - “Так что попадание в сингулярность не входит в наш план”. Умирать вместе было неприятно с тех пор, как им исполнилось шестнадцать, и это продолжает оставаться нежелательным даже сейчас. Умереть весёлой, безболезненной смертью - его мечта, но чтобы она была испорчена присутствием Чуи, участием кого-то, кто настолько полон жизненных сил, что его даже не могли долго отягощать последствия порчи… — Каждый день думаю о том, как убить Чую, каждую ночь думаю о том, как подшутить над ним. — Эти две вещи остаются верными. Но смерть Чуи - это не то, что должно быть связано с его смертью, потому что смерть из-за пустоты не подходит парню, который так полон жизни. Кроме того, они не могут умереть прямо сейчас. В конце концов— “Мне все еще нужно увидеть твою реакцию”, - хихикает он, удерживая голову Чуи на месте, чтобы заставить его продолжать пить из него, - “после того, как ты проснёшься и поймёшь, что смущающе жуёшь меня, как собака, ценящая свою любимую кость”. У него до такой степени начинает кружиться голова от потери крови, что крики Сигмы на заднем плане, вой сирен над головой и ханжеские слова Достоевского — всё это сливается воедино. “Тем не менее, если я умру от отравления собакой, то это тоже было бы неплохо. Ты, вероятно, был бы так зол, что не смог бы осознанно убить меня. Ах, это такое подходящее наказание для собаки, которую я ненавижу.” С тем, как тесно их груди прилегают друг к другу, он мог чувствовать, как сердцебиение Чуи меняется на что-то более знакомое. Он чувствует, как тот пробуждается от долгого сна, и как раз в тот момент, когда он начинает удобно терять сознание, можно оставить следующий этап для завершения его собаке— “Я действительно так сильно тебя ненавижу, Чуя”, - как раз вовремя говорит он, чтобы это была первая фраза, которую Чуя услышит, восстановив контроль над своими чувствами и своей человечностью. И как только он теряет сознание, он слышит лучшую колыбельную, а именно грубое: “Я ненавижу тебя ещё больше, дерьмовый Дазай. Я собираюсь поколотить тебя позже за то, что ты заставил меня пройти через это дерьмо!” Умение лгать - это навык, требующий много практики и быстрого мышления, дабы развить его до совершенства. Тем не менее, есть определённая боль во лжи кому-то, кто, как вы знаете, поймёт, что вы на самом деле имеете в виду.