Долгий вечер

Когда дверь открылась, я невольно вздрогнул и отшатнулся. На пороге стоял рослый детина, коротко стриженый и с ярким трупным пятном на левой скуле. И с кошачьими глазами. И с замотанным грязноватой тряпицей горлом. Чёрт… Чёрт! Нет на свете ничего менее приятного, чем встреча с ревенантом. И уж тем более, если один из НИХ идёт за тобой… - Что? – машинально переспросил я, пытаясь придти в себя. - Ты видел Хромого Буга? – бесцветно повторил детина свой вопрос. - Нет, – буркнул я в ответ. «А и видел бы – не сказал» - пронеслось в голове. Пусть сам ищет. Чёрт! Он отступил, и я протиснулся мимо, нервно срывая краги и обшаривая глазами полутёмный трактирный зал с несколькими столами и множеством скамей. - Эй, хозяин! Позаботься о моей лошади! Грузный человек, сидевший привалившись к стене, повернул голову и хрипло сказал: - Думаю, тебе самому придётся это сделать. Мне ноги не позволяют, а больше здесь никого нет, – он обвёл руками пустой трактир и, кивнув на парня, добавил, – Не ему же… Да уж… Можно представить, в какой «восторг» придёт мой Жонглёр от этого мертвяка. Хотя, при чём тут он? Я окинул взглядом широкоплечую фигуру, застывшую у входной двери. Как будто что-то не так… Впрочем, может ли быть иначе, если речь идёт о восставшем из мёртвых? Постояв немного, я развернулся к выходу – самому, так самому. А молодчина Хромой! Чёрт побери! Молодчина, кем бы он ни был, хоть трижды каторжником!.. Встречу – руку пожму и напою до беспамятства! Так и знай, Хромой! С меня выпивка и рассказ о встрече с этим недобитком. Может и я про своего когда услышу – в уютном кабачке, да за кружкой молодого вина… Вот только уберусь отсюда. А в том, что «уберусь», я не сомневался. Слава Творцам (уж за что, а за ЭТО их надо поблагодарить) преследователи из ревенантов никакие. Упорные, обладающие нечеловеческой силой, не испытывающие боли, не нуждающиеся в отдыхе, еде и сне, но совершенно беспомощные. Многого ли можно добиться, шляясь пешком по дорогам, и тупо выспрашивая у невменяемых от ужаса батраков, не видали ли они некоего Пархатого Верега?! Иногда, конечно, можно. И большинство родителей на таких нравоучительных историях воспитывает своих детей. Ну а я всегда любил слушать рассказы подвыпивших путешественников о безуспешно охотящейся за ними вот уже половину их жизни своре «восставших». И всегда верил каждому их слову. Выходит, верил не напрасно. И только что на этом постоялом дворе нашёл живое (вернее НЕживое, но и не совсем мёртвое) тому свидетельство. Вон за той самой двер… Идиот! Все черти Тартара, какой же я идиот! Едва не взвыв, я застыл на полпути от сарая, исполнявшего здесь обязанности конюшни. Мне немедленно и удивительно чётко представилось, как в эту же самую минуту не слишком далеко отсюда бредёт по дороге человек. Из последних сил, всхлипывая, шатаясь, подволакивая одну ногу, и в отчаянии пряча лицо даже от луны. Ну, Хромой, ну подлюка! Какого дьявола делает твой ревенант ЗДЕСЬ?! Почему не ковыляет где-нибудь в пыли, а именно здесь встречает приезжих? Ждёт? Поджидает?.. От нелепой обиды на весь мир за собственную же глупость хотелось расплакаться. Я несколько раз повторил себе, что мой мститель отстал на несколько суток пути, а в ближайшие дни этот разрыв может увеличиться в разы. И это в самом худшем случае – если всякий раз ему попадались «доброжелатели», угадывавшие кого он ищет и безошибочно направлявшие по моему следу. Но что-то нехорошее уже заворочалось внутри: «А вдруг?!». Возникло почти непреодолимое желание бежать отсюда немедленно – выпучив глаза и хватая ртом воздух… Панику удалось унять только через несколько минут. Глубоко вдохнув напоследок и прогнав из глаз успевшую изготовиться к вылазке слезу, я вернулся в трактир. Жонглёру нужен отдых. Мне тоже. - Хозяин, мне нужна комната на ночь. За всё время моего отсутствия трактирщик остался на прежнем месте, только положил одну ногу на скамью и теперь медленно растирал колено. Ревенант куда-то исчез. Может, ушёл, как и должен был. Ну и чёрт-то с ним… - Утром уезжаешь? - Да. Утром уезжаю. Сказав это, я остановился возле хозяина. Он отвлёкся от своего занятия, и мы долго рассматривали друг друга. Я – его заплывшие глаза и кривой пористый нос, он – моё измождённое лицо, какое только и может быть после двухнедельной непрерывной скачки… - Как тебя зовут? - Зови меня Путником, – представился я. - Ну что ж, а меня можешь и дальше называть хозяином, – и, причмокнув, предложил, – Выпьешь вина? Я угощаю… Я подумал, и опустился на скамью. - Вигги, мальчик, принеси нам кувшин, – крикнул Хозяин в темноту, повернулся ко мне и продолжил, – Вигест, красивое имя… Всегда хотел, чтобы так звали моего сына. Ах, «Вигги». Так, значит, встречают здесь постояльцев? Ну ладно. Я это запомню. И завтра же мой кошелёк «не позволит» мне расплатиться за ночлег. А пока можно язвительно поинтересоваться, откуда вдруг он взялся, этот Вигги, если только что никого… Возле стола бесшумно появился давешний детина с вином и кружками в руках. Опустил их на стол, поправил на шее платок, и так же бесшумно отправился обратно. Всего моего запала хватило только на то, чтобы молча проводить его взглядом. Думать и решать загадки уже не хотелось. - Твоё здоровье, Путник! – произнёс Хозяин, поднимая свою кружку. - И твоё здоровье, Хозяин… – угрюмо отозвался я. Проглотил, не почувствовал вкуса, и взглянул на его сиявшее от удовольствия лицо с едва скрываемой отеческой улыбкой. Он явно ожидал вопроса… А вот чёрта лысого! Сам всё выложит. Видно же – неймётся… Хозяину и в самом деле не терпелось. Увидав мою упрямую мину, он усмехнулся, покачал головой, руками опустил ногу со скамьи и устроился поудобнее. - Сыном я так и не обзавёлся. Я ждал продолжения. - Что тебе известно о ревенантах? Ты, наверно, как и все привык думать, что они – просто орудия убийства? Как нож или стилет, которые кому-то ещё нужно взять в руку? Я неопределённо мотнул головой. - Нужно подсказать и направить… - он с шумом выпустил воздух, не то усмехаясь, не то выражая неудовольствие, – А ведь они не так пустоголовы! Знаешь, я частенько играю с ним в шахматы, и раз от раза мне становится всё тяжелее, хотя когда-то он вообще не знал, что это такое. Вот так! - Да? – выдавил я, – Однако удрать от них почему-то совершенно не составляет труда… И, спохватившись, добавил: - Так мне, во всяком случае, говорили. - Ну понятно… - протянул Хозяин наполняя кружки, – Но ведь и Вигги здесь не задержался бы, задав свой вопрос и не получив утвердительного ответа, если бы я ему не предложил. И, знаешь, мне совершенно не пришлось его уговаривать. Он сам может быть ещё лучше понимал всё, что я говорил тогда: что Хромой его – уже чёрт-те где и вряд ли удастся его отыскать, а вот самого Хромого сюда в гости может ещё и занесёт каким ветром, а в ожидании этого дня можно найти какое-нибудь более полезное занятие… Конечно, не всё так гладко, как хотелось бы, и парень едва ли счастлив даже в роли грозы местной разбойничьей вольницы, но он, по крайней мере, не одинок и не презираем всеми вокруг. Мне кажется, для него это тоже важно. Не одинок и не презираем? Что-то не верится. Наверно, не только этим вечером здесь нет шумной компании, добродушно пьющей за здоровье «нашего славного Вигги»! Хотя, если он и вправду оградил окрестные деревни от грабежей, я бы на их месте был до определённой степени благодарен. Интереснее было другое: - Как он стал ревенантом? - Он не говорит. Говорит, что не помнит. Это вряд ли, но… – Хозяин шумно отхлебнул и, придвинувшись ближе к столу, вполголоса начал, – Сам я вот что думаю. Вигги очень заносчив. Несмотря на то, что вырос в деревне, а не в городе, куда нанимался на работу. Очень. Ты бы видел, как у него вспыхивают глаза, когда ему что-то не нравится! Даже теперь это не обида, не ярость – ГНЕВ. А Хромой, похоже, был жалким и злым человеком. И когда над ним посмеялись, решил отомстить. Дождался ночи и… – последовал красноречивый жест пальцем по горлу, – Впрочем, сам я поступал точно так же когда-то, с той лишь разницей, что кидался на обидчика сразу. От возмущения хотелось кричать, но я тоже перешёл почти на шёпот: - Тогда почему так получается? Почему так?! Ведь оба неправы! Каждый стоит другого! Возмездие, справедливость?! – я скривился, – А торговцев на дорогах разбойники как убивали, так и будут убивать, и наказание им – только королевские карательные отряды. - Почему одни люди становятся ревенантами, а другие нет? Ты это хочешь знать? Да, я хотел. Как и любой, живущий в этом мире, и хоть немного задумывающийся о происходящем вокруг. Только на этот вопрос не могли ответить внятно даже Свидетели Творцов. - Предначертание – холодно произнёс Хозяин. Затем заглянул в кружку и тяжело повторил: - Предначертание… Предполагается, оно накладывается при рождении на самых достойных и сильных духом, на способных совершить Подвиг. Об этом мало кто знает – обычно это тайна, но почти все ощущают собственную исключительность. И полагают для себя позволительным с Судьбой поспорить… - Или поставить себя выше других – пробормотал я, подумав о своём. - … а Судьба этого не любит, – мрачно кивнул Хозяин, – и жестоко наказывает. Мы замолчали. Я неохотно обдумывал услышанное, ворочая кружку по столешнице. Вигест – язык не поворачивался назвать его Вигги или «мальчиком» – принёс со двора дров и выложил их возле начавшего угасать очага. Хозяин с тоской наблюдал за ним. - Кто знает, что ему готовила Судьба? Может, он избавил бы мир от какого-нибудь дракона… А вот видишь как: ножичком – чик… Предначертание. Судьба. Слышал я что-то такое. Давно. Мне, правда, говорили, что цель в жизни есть у каждого человека, и Смерть не приведёт ему своего коня, пока он этой цели не достигнет. Я ещё смеялся: можно ведь всю жизнь провести на одном месте, и ничего не делая, а всё-таки умереть. Байка, одним словом, призванная потешить больное самолюбие неудачников. А со слов трактирщика всё очень правдоподобно. Если Судьба сопровождает не всякого и исполнению её воли можно помешать, «сосватав» её подопечного Смерти, то ревенанты – вполне оправданное наказание. Моё воображение услужливо нарисовало ледяной красоты госпожу, с холодным любопытством экспериментатора двигающую фигуры по шахматной доске. Вот безымянный противник делает отчаянный выпад, шахуя белого короля в надежде выиграть время. А она, в свою очередь, с выражением лёгкого раздражения на лице, отдаёт пешку, которую метила в ферзи, после чего равнодушно снимает с доски чёрного коня, имевшего глупость на эту пешку позариться… Чёрного коня. Тёмную лошадку, вроде меня, по неведению принимающую участие в этих играх. Но трактирщику-то откуда об этом знать?! Хотя, не всё ли равно? Даже будь он тысячу раз прав, моё бегство на этом не закончится. Наступит утро, за ним ещё одно, потом ещё и ещё – а я буду продолжать изводить Жонглёра, пока не перевалю через горы. Или пока он подо мной не издохнет… И всё-таки: откуда? Хозяина вопрос развеселил: - Ты думаешь, я всю жизнь просидел в этой дыре? Освободив кувшин от остатков вина, и снова окликнув Вигги, он мечтательно начал: - Все мы по молодости ищем славы и приключений. Я сам был таким и знал ещё многих, что истинным счастьем почитали преодоление себя и суровых законов нашего мира. Самые буйные, которым и покой-то нужен не был, «успокаивались» раньше остальных – от меча недруга, когтей хищников, от страсти подруг – всякое бывало. Им уже никогда не понять, что для счастья не нужны дальние страны и несметные полчища врагов. Но и я это понял не скоро… Жизнь у трактирщика оказалась на удивление длинной и яркой. Он даже был одним из тех, кто плавал к острову Нореншогге, далёкому северному острову Семи Камней! Там, в море, и застудил суставы, когда корабль погиб. А вскоре после этого столкнулся с одним из своих «преследователей» и, не имея возможности бежать, дрался с ним. Об этом поединке Хозяин рассказывал без тени гордости, чего я искренне не мог понять – мне никогда ещё не приходилось слышать о человеке, устоявшем против ревенанта. И не просто устоявшем, но изрубившем его на куски! Я восторженно вообразил место битвы: вращающую глазами и беззвучно разевающую рот голову; руку с мечом, судорожно дёргающуюся на примятой траве; беспомощное, безголовое и однорукое туловище, упрямо пытающееся подняться с земли и устоять на подкашивающихся ногах… Но не слишком ли я впечатлителен? Лёгкость, с какой все прежние рассказчики отделывались от преследователей, уже обманула меня. Событие, на словах обещавшее обернуться увлекательным приключением, вылилось не понятно во что, а жизнь, казавшаяся пресной ДО, теперь стала радовать ещё меньше. С другой стороны, тем, чего в действительности не совершали, людям свойственно хвалиться, любуясь на самих себя в лучах фальшивой славы, а не просто упоминать об этом. А трактирщик, даже если бы хотел, уже едва ли способен был наигрывать безразличие – путаясь в языке и повторяясь: - … что бы там ни говорили о неуязвимости ревенантов – всё это ерунда. Не меч их не берёт, и не стрелы отскакивают. Они очень осторожны. Они берегут себя. У них удивительная жажда жизни. И где-то в глубине они искренне верят, что стоит найти убийцу, и всё удастся исправить. - И что же мне теперь – поговорить с ним по душам? «Прости, но не отстал бы ты от меня?!»… Дурак. Ой, дура-ак… Зарекался же не пить до Вороньего хребта. Знал ведь. Знал, чем закончится. В голове лихорадочно заметались мысли, наскакивая одна на другую. «Двоим известно – покойнику не тайна», как говорится, да и ЭТОТ наверняка слышал. Значит, на перевал идти без толку: отсюда до него рукой подать – это и кочерга сообразит, куда я копыта навострил. Тогда – на побережье, а там вообще погрузиться на корабль? Ещё недели две пути и уйма денег. И пока с корабля не сойду – ни капли!!! Бегу, как белка – подумалось вдруг. Как белка в пёстром и быстром колесе, не давая себе усомниться в успехе, пересчитываю перекладины, полагая, что ещё через пару десятков (а хотя бы и сотен) калейдоскопических прыжков бег непременно кончится. Кончится, размотается до конца решетчатый барабан и никогда уже не заманит… Хозяин сосредоточенно глотал из кружки, как будто ничего не замечая. Я присмотрелся к нему и поймал себя на соблазнительной мысли: а не слишком ли он пьян, чтобы обращать внимание на мои неосторожные слова? Четыре объёмистых кувшина под столом весьма убедительно свидетельствовали в пользу такой возможности. Но вместо этого я почему-то заявил себе, что трактирщику и так всё прекрасно известно с самого момента моего появления в дверях, и… в конце концов – теперь моя очередь рассказывать. - Меня вызвал Воин. Я невеликий боец и в обычной-то драке, а уж тут… Я, конечно, мог (да и должен был, как простой странник, не связанный никакими обязательствами) отказаться, но посчитал это недостойным. Была у меня задумка, как его одолеть в поединке. Была. Я… - «говорить, или не стоит?.. н-нет, ни к чему», - … я и так-то едва с ним справился. Слова, слова… А стоит вспомнить – голова кругом идёт. Ведь действительно мог остаться там, если бы… Интересно, а стал бы я ревенантом? Тогда я об этом не думал. Тогда я был настолько потрясён своей удачей, что даже не запомнил, как ушёл с места поединка, и как оказался в кабаке, где методично наливался пивом, празднуя своё второе рождение, когда в дверях появился ОН. В повисшей секундой позже тишине он вытянул руки и нетвёрдым шагом двинулся в мою сторону так, будто и не удавить собирался, а поприветствовать старого приятеля. И снова мне повезло: в кабаке нашёлся второй выход. Больше на симпатию Фортуны я рассчитывать не стал. Наметил путь через весь Лорэнтик, положил себе и Жонглёру в сутки шесть часов на отдых, и нигде не распространялся кто я, куда, и что случилось… Всё повествование заняло намного меньше времени, чем я ожидал. Наверно оттого, что заметных событий с начала этой истории и впрямь было не так много, чего не сказать о накопленных переживаниях. А может, вернулась осторожность, вынуждавшая до сих пор умалчивать не только о деталях. Хозяин задумчиво выкатил вперёд нижнюю губу. - Ты видел когда-нибудь человека, всю жизнь бегущего от ревенанта? Я подумал о беззубом и лысом как колено завсегдатае «Осеннего Копыта» старике Менреке, о его эмоциональном пересказе без малого вековых странствий, и почему-то ответил: - Нет. Хозяин вздохнул. Вздохнул так, будто подтвердились самые худшие его опасения, и перед ним сидел мальчишка, которому ничего не известно о жизни. Обычно это означает, что доводы «мальчишки» в ближайшие минуты услышаны не будут, а потому ему лучше помолчать. Я с сожалением приготовился к выслушиванию очередной отповеди. - И я не видел. Уж не знаю почему. Может быть, это просто утомительно. Я бы, во всяком случае, устал. Такого поворота я не ожидал. И, вообще говоря, никогда в жизни не чувствовал себя столь глупо. Но, пока Хозяин отставлял в сторону окончательно опустевшую кружку, пришла холодная уверенность – я всё понял. И уже знал, что будет сказано дальше: - Я действительно устал… Устал! Я и впрямь мальчишка. Как можно было не сообразить?! Если сейчас за ним придут, он не только не побежит (и не потому, что ноги больные), а выйдет встречать!.. Я представил себе это зрелище: надвигающаяся группа ревенантов, и трактирщик на пороге своего заведения – с распростёртыми объятиями и улыбкой от ушей… Идиотизм. Жить надоело, так залей в себя полпинты крысиного яда! Или я и теперь чего-то не понимаю? Это его трепетное отношение к «Вигги»… Я зажмурился, отчаянно пытаясь заставить голову работать. Где-то в памяти, на самом краешке, обнаружилась невидимка-заноза – фраза, небрежно брошенная над этим столом. Или не фраза? Или – вот… Хозяин снова заговорил, но я его уже не слышал. Я, наконец, отыскал мысль, мелькнувшую сначала, как укол тщеславия: «а стал бы Я ревенантом?». А если стал? Что тогда? Я попытался вообразить себе ту нечеловеческую силу, которая вынуждала Вигеста задавать каждому встречному один и тот же вопрос: «Ты видел?..». Что он при этом испытывает? Боль? Какая же это должна быть боль, чтобы так… Может, как у жевателя Поганого гриба, не положившего вовремя на гнилые зубы очередной кусок? Эти корчи, судороги, вой… никогда не думал, что человек может ТАК страдать. Или у ревенантов боль душевная, как у бедняжки Магдии, утопившей своего ребёнка, посчитав, что не сможет его прокормить, а теперь бродящей по берегу и выкрикивающей его имя? Или… Я вспоминал еженедельные публичные пытки на Королевской площади. Вспоминал, как подкрадывается к пытуемому смерть, заставляя его выгибаться коромыслом и клацать зубами так, что сунь стальной прут – перекусит. Я вспоминал многотысячное войско похотливых победителей Южной войны и маленький – полтора десятка дворов – посёлок Элленк, растоптанный этим воинством. Я вспоминал всё мерзкое, жуткое, чему выпадало быть свидетелем, или о чём приходилось только слышать. Вспоминал с жадностью, старательно, не упуская ни одной детали, потому что был уверен – всё это не идёт ни в какое сравнение… Кажется, потом мне было плохо. Смутно помню холодный ночной воздух, бесчувственные звёзды, ухмыляющуюся луну и упрямый ком в горле. Я ещё подумал, что ночь обещает быть отвратительной, и утром я не удержусь в седле. А потом… не знаю. Наверно, нашёл свою комнату, разделся и повалился в кровать… Ночь оказалась спокойной. Так хорошо, как в эту ночь, мне не спалось ещё никогда – разве что в детстве. Я вообще впервые за много лет проснулся отдохнувшим, позволив солнцу прилично меня опередить. А проснувшись, я никуда не поехал.