Покорность

Эрен соглашается. Несколько секунд непонимающе смотрит на Бертольда слегка расфокусированным взглядом — и наконец кивает. Это всё упрощает: проблематично было бы против воли вколоть ему героин, только если не накачать перед этим чем-то полегче так, чтобы никто не заметил. Но Эрен справился сам: Бертольд понятия не имеет, что он принял, но это что-то сделало его весёлым и беспечным, и на тихий вопрос он отвечает глупым смехом. — Покажи мне, как это делается, — шепчет он, почти прижавшись губами к губам, и, прежде чем Бертольд успевает отстраниться, ложится на спину. Обнажённый, но не откровенно предлагающий себя — непривычно видеть его ноги сведёнными вместе. Бертольду нравится такое отличие. На самом деле Эрен даёт ему намного большее, чем просто секс. Он с любопытством следит за тем, как Бертольд перетягивает его руку жгутом и разводит в столовой ложке коричневый порошок. Сжимает и разжимает кулак, послушавшись просьбы, — у него хорошие, крупные вены, не нужно стараться, чтобы их отыскать. Морщится, когда игла входит под кожу, но не пытается остановить. — Ненавижу уколы, — бормочет Эрен, пока Бертольд, увидев попавшую в шприц кровь и размотав жгут, давит на поршень. Пальцы немного подрагивают, хочется закончить поскорее, но Бертольд заставляет себя успокоиться и сделать всё так, как нужно. На внутренней стороне локтя остаётся маленькая красная точка — незаметная, если не знать, куда смотреть. Он изучал действие героина, но реальность всё равно шокирует. Всего через несколько секунд Эрен выгибается, широко распахнув глаза, и протяжно стонет — как во время секса. Обычно Бертольда бесит то, насколько он шумный, но сейчас его голос приятно отзывается внутри. Эрен улыбается. Всё идёт так, как Бертольд и хотел. Пустой взгляд направлен в потолок, зрачки сужаются настолько, что их почти не видно на фоне радужки. Впервые Бертольд любуется цветом его глаз: раньше он даже не замечал, насколько они яркие, как красиво бликует свет от плафона на этом насыщенном зелёном. Эрен моргает, и слёзы стекают по вискам, скрываются в волосах. Выражение его лица такое благоговейное, что с него можно писать иконы. — Я так счастлив, — шёпот едва различим. Очень скоро тело Эрена обмякает: мышцы расслабляются, ладони перестают сжимать простыни. Рот остаётся приоткрытым, но из него больше не доносится ни единого звука. На пробу Бертольд касается плеча, затем шеи. Эрен не любит, когда её трогают — боится щекотки, — если только не сжимают, чтобы придушить, но сейчас он не вздрагивает, пытаясь уйти от прикосновения. Нервная дрожь пробегает по телу. Так долго это было далёкой мечтой, Бертольд даже во время подготовки до конца не верил, что всё получится. Не верит до сих пор: в любой момент в комнату может войти Зик, и тогда… Он изначально не хотел разрешать уводить Эрена из гостиной, его не убедили заверения о том, что при всех Бертольд просто не может, — только сам Эрен, огрызнувшийся со словами, что сам может за себя постоять. Зику стоило получше за ним следить, но два месяца, на протяжении которых Бертольд исправно ебал его братишку, не переступая границ, притупили его бдительность. Было скучно, Бертольд даже кончал не каждый раз, но Эрена это, кажется, ничуть не волновало, и Зику он не жаловался. — У тебя классный член, — иногда говорил он, сыто улыбаясь. Бертольд не Порко и плевать хотел на его комплименты, но улыбался в ответ и неловко кивал. И вот наконец Эрен в его руках. Тихий, неподвижный: совсем не такой, как в жизни. Бертольд несмело касается его линии челюсти, щёк, трепещущих век. Никогда раньше Эрен не казался ему таким внеземным существом. Черты лица, не искаженные ни гротескной радостью, ни злобой, кажутся трогательно нежными. Желание поцеловать эти мягкие, безвольные губы просыпается в одно мгновение, и Бертольд не отказывает себе. Сперва он трогает осторожно, надавив лишь слегка, но, не получив ответа, сжимает подбородок и раскрывает рот Эрена рукой. Язык легко скользит внутрь и не встречает привычного сопротивления: этой глупой игры в борьбу или поддавки. Бертольд отодвигается и смотрит на Эрена — рот блестит от слюны. Помедлив, он тянет к нему ладонь, мнёт губы и проталкивает внутрь три пальца, давит на язык. Эрен не сопротивляется. Возбуждение стреляет в пах, и Бертольд заводит пальцы глубже. Горло на ощупь твёрдое, не очень приятное: странной, непривычной формы. Ему быстро надоедает. Вынув руку изо рта Эрена, он вытирает её о простынь и поднимается. Снимает с себя одежду и бросает в кресло, стоящее рядом с кроватью. Одежды Эрена в комнате нет — он пришёл сюда обнажённым. Раздевшись, Бертольд вновь набрасывается на рот Эрена: лижет верхнюю губу, затем нижнюю — и, не удержавшись, прикусывает, продавливает зубами. Эрен молчит и не двигается — впервые у Бертольда встаёт без помощи рук, от одного его вида. Он даёт Эрену пощёчину: звук выходит звонкий и громкий. Голова падает набок, склоняется к плечу; взгляд даже не пытается уцепиться за что-то, так и остаётся направлен вперёд. Бертольд любуется красным отпечатком на смуглой коже. За волосы подтащив Эрена ближе, Бертольд кладёт его голову на своё колено. Он ожидал, что будет неудобно, даже тяжело, но всё оказывается очень просто. Направив рукой член, он легко вводит его внутрь, сперва одной головкой: проходится по бархатистому нёбу, задевает зубы и внутреннюю сторону щеки. Тычется в упругий язык. Но Эрен, конечно, ничего не делает: не обхватывает губами, не втягивает воздух, его рот всё так же безвольно открыт. Ощущений мало, не чувствуется никакого давления, так что Бертольд, пару раз качнувшись, скользит глубже. Горло не сжимается, как обычно, и Эрен не издаёт довольного задушенного стона. В полной тишине, прерываемой только приглушённым смехом и голосами из-за стены, Бертольд давит, пока не входит до конца. Губы не смыкаются и вокруг ствола, слюна течёт по щеке Эрена, собирается на бедре Бертольда, но он восторженно выдыхает, любуясь этой картиной. Это очень красиво. Намного красивее того блядского взгляда, которым Эрен награждает его во время отсосов. Сейчас его даже не хочется отдёрнуть за волосы и ударить коленом по лицу. Одной рукой Бертольд направляет его голову, заставляя скользить вдоль члена, второй гладит щёку, мягкую нижнюю губу. Внутри всё сжимается от удовольствия, оно расходится по телу равномерно, не концентрируется только в члене или голове. Всё до кончиков пальцев словно охвачено плотным коконом, он сжимается и пульсирует — или это пульсирует кровь в его венах, отдаваясь стуком в висках. Бертольд не замечает, в какой момент начинает подаваться навстречу, грубее, вставляя до основания при каждом толчке, ничем не скованный, опьяняюще свободный делать всё что угодно. Жмурясь от восторга, он коротко стонет, сильнее тянет Эрена за волосы и прижимает к паху, мелко покачивая бёдрами. Опускает взгляд, жадно всматриваясь в его бесстрастное лицо, — и в секунду леденеет. Мгновение он не понимает, что делать, глядя на побледневшую кожу и синие губы. Ненормальное, отупляющее возбуждение выстреливает в голову одновременно с испугом: что будет с ним, если Эрен умрёт? Мысли о вялых полицейских, рассматривающих квартиру с таким видом, будто это грязный притон, и о Зике — его пугающе пустом выражении лица при виде трупа, — возникают у Бертольда в голове вместе с чётким осознанием: первых ему бояться нечего. Никто не будет расследовать смерть очередного элдийского наркомана: все решат, что он передознулся и даже почти не ошибутся — Бертольд вколол больше героина, чем стоило для первого раза. Но Зик… Бертольд отшатывается от Эрена, слюна пачкает тому подбородок и щёку, стекает на простыню. Глаза кажутся не просто пустыми — остекленевшими. Он не дышит. Он нечеловечески красив. Не понимая, что делает, Бертольд касается его груди, задерживает руку, ещё раз убеждаясь, что не чувствует движения. Бьёт кулаком, сильно, но без замаха, и ещё, и ещё раз, пытается вспомнить хоть что-то о первой помощи, но в голове совершенно пусто. Хочется только вставить ему вновь и исступлённо трахать, ни о чём не думая, ни о чём не беспокоясь. Мысль позвать кого-то на помощь вспыхивает, но тут же гаснет: Эрен делает вдох. Его дыхание становится шумнее и глубже, грудная клетка поднимается быстро, но размеренно, и у Бертольда перед глазами встаёт Анни в тот их единственный раз. Она билась как дикое животное, царапала руки, вырывалась; её лёгкие сокращались, пытаясь получить хоть немного кислорода, пока Бертольд сжимал горло. Она оставалась чарующе неподвижной не больше минуты, а потом задышала вновь, жадно, глубоко, разрушив момент. Эрен выглядит так, словно всё в порядке. Всё ещё бледный, но совершенно спокойный: он не бьёт Бертольда по лицу, не кричит, что он больной. Бертольд накрывает его рот рукой, зажимает пальцами нос. Единственное, что происходит — Эрен вновь перестаёт дышать. Так покорно. Бертольд склоняется к его лицу и прижимается губами к тыльной стороне своей ладони. Его трясёт, ощущение безграничного могущества накрывает как волна, и он тоже не может вздохнуть. Всё его существо пронизывает ощущение беспрекословного обладания, такой силы, которой просто не может быть у человека. Бертольду кажется, что он вырывается за границы своего тела, разрастается, занимая всё пространство, — такой огромный, что эта комната, этот дом не может его вместить. Лишь когда лёгкие начинают гореть, он отстраняется и убирает руку. Эрен снова дышит как прежде, будто ничего не случилось. Бертольд дёргает его за лодыжку, протаскивая по матрасу, укладывает перед собой. Между ног влажно поблескивает, и Бертольд больше не медлит: толкается резко, одним движением входит до конца. Эрен мог бы вскрикнуть, напрячься, отвернуть голову. Он не просил бы остановиться, не требовал быть осторожнее, но почувствовал бы боль. Он никогда не умел её скрывать. Но, конечно, он остаётся лежать, расслабленно раскинув руки, и внутри него очень мягко: мышцы не сокращаются, неплотно обхватывают член. Даже после того, как его ебали по двое, он ощущался уже — потому что сам пытался посильнее сжаться. Это неважно. Бертольд кладёт руки на его горло и снова перекрывает кислород. Кто-то до него оставил синяки на шее Эрена, пальцы ложатся ровно на них. И Бертольд двигается неистово, как безумный; шлепки кожи о кожу звучат оглушающе громко. Бесстрастное лицо перед ним расплывается, теряет чёткость, Бертольд с усилием моргает: он не может пропустить ни единой детали. Никто никогда не обладал Эреном так полно, даже во чреве матери он не принадлежал ей настолько, как Бертольду сейчас. От этой мысли внутри Бертольда звенит неуёмная, звериная жадность. Впервые он близок к тому, чтобы её утолить. Оргазм сотрясает его тело, когда лицо Эрена вновь приобретает мертвенную бледность. Бертольд не отпускает Эрена, толкаясь ещё и ещё, почти испуганный тем, насколько же ему может быть хорошо. Удовольствие захватывает, заставляет сжаться все мышцы, Бертольд стонет в голос, уткнувшись лбом в неподвижную грудь. Он лежит так, не в силах пошевелиться, лишь только с трудом разжав сведенные судорогой пальцы, пока не затекает спина, а потом лежит ещё, не обращая внимания на боль. Нужно встать, перевернуть тяжело дышащего Эрена на бок, убраться, выйти и сказать Зику, что его брат, наверное, что-то принял. И лучше уйти домой, со всеми вопросами он разберётся потом. Но в голове совершенно пусто, Бертольд не может пошевелиться. Он так счастлив.