Колыбельная для кошмара

Кошмар на верхней ступени у самого трона, у ног своего господина ластится к сухой холодной ладони, как капризный требующий внимания кот. Он слышит тихий шелест песка; песок скрипит на его зубах и оседает на ехидном языке, песок кутает его в обрывки несозданных снов и колюче лижет кончики пальцев. Лорд Морфей не гонит его, позволяя оставаться подле себя, но и не дарует прощения, и эта близость его дар и его наказание. Кошмар в смятении и слепом обожании от голени до колена ведёт умелой рукой с нажимом, выпрашивая дозволения прикоснуться интимнее, откровеннее, запустить ловкие пальцы под тёмные одежды. Его лорд не отрывается даже от книги непрожитой жизни, не удостаивает его ни одобрительным кивком, ни словом, только ладонь с подлокотника перемещая, перебирает пальцами гладкие светлые волосы у него на затылке. Кошмар тянется ближе, руками колени господина разводит, лицом вжимается в пах через слои эфемерной ткани, из первородной тьмы созданной. Лицо же Морфея остаётся холодно и бесстрастно, ни единым мускулом не дрогнет, подстёгивая кошмар продолжать. Плоть его лорда под шершавым языком шелковистая и твёрдая, взгляд его лорда тяжёлый и острый, препарирующий без всякого ножа, кожа на бёдрах его лорда бледная до прозрачного, и так приятно оставлять на ней багровые следы от зубов. — Кошмар мой, — зовёт господин повелительно, и голос его бархатный шёпот и сталь, послевкусие грозы и разрешение. Кошмар с громким в тишине залы, влажным звуком головку изо рта выпускает, губы в улыбке растягивая. Его белый костюм оседает у подножия трона, где всего лишь мгновение назад был он сам. Лорд Морфей книгу откладывает, смотрит проницательно своими бездонными глазами, и кошмар в ненависти своей к господину готов выгрызть эти прекрасные глаза. В слабости своей, в порыве нежности, в тяге безумной к поклонению он может лишь мягко ресниц своего лорда касаться, собирая губами звёздную пыль. Длинные пальцы двигаются в нём слишком медленно, и кошмар льнёт ближе, притирается обнажённой кожей к проклятым тёмным одеяниям, пачкая их своей влагой. Он чувствует, как вместе с твёрдой плотью в него проникает песок; песок царапает там, где мягко, скользко и нежно, песок забивается под рёбра и щекочет его лёгкие, песок вылетает из его горла с протяжными стонами. Лорд Морфей чужого тела больше необходимого не касается, и кошмар цепляется отчаянно за его хрупкие на вид, но такие крепкие плечи, собирая языком дыхание сна, из которого сам был соткан тысячелетия назад, припадает губами к яремной вене, где под кожей чувствуется биение целой вселенной. Его лорд выплёскивается в него сладкой мучительной тьмой и нерождёнными грёзами, и мир вокруг вздрагивает и идёт трещинами, витражи осыпаются грудами зачарованного цветного стекла, а песок рассыпается безжизненно по ступеням у трона. Пальцы господина скулу кошмара осязают в ласке, щекотно и легко вниз соскальзывают, обхватывают крепко до мурашек на обнажённой коже. И под этими касаниями он трепещет и мечется, как в лихорадке, оставляя белёсые потёки на тёмных одеждах. И всё возвращается к началу, кошмар у ног своего лорда, первозданный, непримиримый, покорный.