Скрипка

Я должно быть сумасшедший. Я рискую всем! Моей репутацией, моей карьерой, моей жизнью! И зачем? Ради гребаного грязного еврея! Эти мысли преследовали Герра Картамна, когда он нес на спине бессознательного лихорадочного еврея. Он был в ужасе от мысли, что, во-первых его ведет обычный ребенок; и во-вторых ещё хуже, это был еврей и они шли по невидимым тропам между окопами его лагеря. Это было унизительно, это сбивало с толку, это было абсолютно нереально. Но что есть, то есть. Герр Картман, вундеркинд-нацист, написавший 80-страничное эссе о различных причинах, по которым еврейская раса должна быть уничтожена. Герр Картман, нацист, который презирал и ненавидел евреев больше всего на свете. Да, этот самый Герр Картман теперь сам спасал еврея. И почему? Он даже не знал почему. Он не мог придумать ни одной единственной причины спасти жизнь этому еврею. Все, что он знал, это то, что он должен сохранить жизнь этому проклятому рыжеволосому жиду. Какими бы ни были последствия. Герр Картман тяжело дышал. Он пыхтел,следуя за проворным ребенком, изо всех сил стараясь не отставать от скорости Айка. Кайл был довольно легким грузом, проблема была не в этом. Бег под палящим солнцем убивал его. Он не любил спорт также как спорт не любил его. Все тело болело. Мышцы его ног горели, в груди казалось что-то вот-вот взорвется, а во рту был противный металлический привкус. Вся эта беготня не шла ему на пользу. Она заставляла его потеть и сжигать калории, что было неведомо его толстому телосложению. Ощущение облегчения пробежало по его телу, когда он увидел опушку леса. Они вошли в него, и Герр Картман встретил прохладные тени высоких деревьев. Он остановился, когда убедился, что они хорошо спрятаны в лесу. Картман осторожно положил Кайла на прохладную землю, а сам глубоко вдохнул и выдохнул, наклонившись, его большие руки покоились на бёдрах. Айк присел, чтобы лучше видеть Кайла. Он почувствовал температуру и с тревогой посмотрел на измученного нациста. Герр Картман увидел выражение глаз мальчика и тоже проверил температуру рыжеволосого. «Твой брат горит. Его придется положить в ванну с ледяной водой»,— небрежно сказал он, не обращая внимания на слезы, грозившие пролиться из темных глаз ребенка. «Хорошо, парень. Ты не можешь пойти дальше. Я знаю, как уйти отсюда незамеченным.» Он снова поднял Кайла и перекинул его через плечо. «Во время переклички ответь за него. Делай это до тех пор, пока тебе не дадут другое указание»,- сказал нацист. Он должен был разобраться с некоторыми документами, чтобы объяснить отсутствие еврея. Ему придется придумать для него какую-то новую работу, чтобы оправдать перемещение, если он переживет эту болезнь. «Давай, уходи сейчас же, пока тебя не хватились! »— крикнул Герр Картман в характерной для него манере, заставив ребенка вздрогнуть от страха. Айк бросил последний отчаянный взгляд на своего бесчувственного брата, развернулся и поспешил обратно к рабочим полям. Мальчик говорил себе, что с Кайлом все будет в порядке. Но как только достиг опушки леса, вдруг остановился. Некоторое время он оставался между высокими деревьями в нерешительности. На сердце было тяжело. Он был разделен. Он боролся с дилеммой: тайно следовать за нацистом или вернуться в лагерь. Как бы он ни хотел сделать первое, он в итоге сделал второе и подчинился Герру Картману. Больше он ничего не мог сделать для своего брата. Он молился и надеялся, что судьба будет благосклонна к Кайлу. Айк побежал обратно к рабочим полям, таким же невидимым и незамеченным, как и раньше. Когда он прибыл, его отец выжидающе посмотрел на него, на его лице было беспокойство. Айк кивнул, показывая, что с его братом все в порядке. У него будет адская история, которую он расскажет своему отцу. Он только хотел, чтобы его снова не ругали за то, что он во второй раз доставил Кайла толстому нацисту. «Здравствуй, дитя…» — приветствовал Герра Картмана крепкий, сложенный, низкий голос, когда он вошел на кухню через заднюю дверь. Мужчина стоял спиной к нацисту и резал овощи. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что это его работодатель, потому что он привык к внезапным вторжениям Герра Картмана на его кухню. Но на этот раз было что-то другое. Послышалось громкое и тяжелое дыхание, которое повар не привык слышать. Поэтому он обернулся. «Эрик Картман, какого черта ты делаешь?!» – потрясенно спросил повар, когда увидел бессознательное тело парня в арестантской одежде, висевшее на плече нациста. «Ш-ш-ш-ш-ш!» — настойчиво сказал Герр Картман, прижав указательный палец к губам. Он боялся, что кто-нибудь услышит громкий голос повара. «Этот еврей… ээ… А! Это музыкант с последнего вечера! Он болен какой-то болезнью… и мне нужно сохранить ему жизнь, чтобы он снова мог играть на следующем вечере!» — поспешно бросил нацист. Темнокожий смотрел на него явно потрясенный, растерянный, озадаченный и, прежде всего, смущенный. Этот еврей должен был обладать большим музыкальным талантом, иначе с нацистом что-то неладное. Но одно он знал точно. Это было опасно. «О, Эрик, то, что ты делаешь, очень, очень рискованно»,— обеспокоенно заметил он, находя всю эту ситуацию довольно странной и нехарактерной для Герра Картмана. «Не более рискованно, чем держать твою черную задницу в безопасности на моей кухне, Шеф!» — сердито ответил Герр Картман. «А теперь помоги мне принести его в северную гостиную. Я не хочу, чтобы кто-либо из других сотрудников видел его». Шеф быстро подчинился своему боссу, бросил готовить и снял груз со спины Герра Картмана. Нацист шел впереди, всегда сначала проверяя, свободен ли горизонт, а затем жестом показывая повару следовать за ним. Шеф бросился за толстым нацистом с Кайлом на руках, из-за чего тот выглядел меньше и хилее, чем был на самом деле. Они поднялись по лестнице и незаметно добрались до самой маленькой и самой замечательной комнаты для гостей. Шеф смотрел, как Герр Картман спешит в маленькую отдельную уборную и наполняет ванну холодной водой. «Шеф, еврей»,— настойчиво сказал гернр Картман, и смуглый мужчина поспешил осторожно опустить мальчика в холодную воду вместе с одеждой и всем остальным. В тот момент, когда тело Кайла погрузилось в воду и холод болезненно коснулся его лихорадочной кожи, ужасный мучительный крик наполнил ванную. Кайл сразу же пришел в сознание и теперь изо всех сил пытался выбраться из ванны. Он понятия не имел, где находится, что происходит и какая сила удерживает его от того, чтобы встать, заставляя его поскользнуться и утопать в ледяной воде. Все, что он знал, все, что он ощущал, было это ужасное ощущение тысячи ножей, вонзающихся в его тело. Было очень больно. Чертовски больно. «Арг!!! В чем дело?!!Помогите!!!" Кайл в панике закричал, отбрасывая темные сильные руки и беспомощно сражаясь с ними. «Успокойся!! Черт возьми, Кахл! Тебе нужно успокоиться!!!» — крикнул Герр Картман, сжимая своими толстыми пальцами маленькие плечи Кайла, помогая Шефу удерживать его. Кайл несколько раз моргнул. Его горящие глаза были затуманены лихорадкой и слезами. Он в замешательстве уставился на мягкую желтую плитку, покрывавшую стену перед ним. Его зрение несколько раз сфокусировалось и расфокусировалось. Он чувствовал две пары сильных рук, прижимающих его тело и удерживающих его. Только тогда он понял, что попал под воду. Его вялому сознанию наконец удалось понять, что он лежит в ванне, но он не мог понять, где и почему. Где-то в тумане своих смутных мыслей Кайл знал, что он должен быть не здесь, а где-то еще, делать что-то другое, но он не мог вспомнить, где и что. Его горящие глаза различали два расфокусированных лица. Одно выглядело странно знакомым, как и его голос, который, казалось, хотел утешить его, но вместо этого только еще больше напугал. Другое лицо было темным как смоль, странным и страшным. Кайл почувствовал, как головокружение быстро отключило его разум, холод проник в его слишком горячее тело, боль распространилась по каждой клеточке его кожи. Зеленые глаза на мгновение встретились с карими, и на мгновение Кайл почувствовал себя в абсолютной безопасности и в то же время в ужасе. А потом его веки сдались и закрылись, его мир стал темным. Он мог слышать, как снова и снова выкрикивают его имя, но оно исчезало вдалеке, пока он не услышал ничего, кроме тишины. … Кайл слышал поблизости низкие голоса. Это были шепотки. Он не мог разобрать, о чем они говорили, но каким-то образом знал, что говорят о нем. Он чувствовал себя истощенным. Его тело было тяжелым и онемевшим. Но он чувствовал себя комфортно. Мягко, тепло и свежо одновременно. Его разум изо всех сил пытался собраться с мыслями и попытаться понять, где он находится. Он вспомнил тяжелую тяжелую работу на каменоломнях. Разбивать камни, собирать камни, разбивать камни, собирать камни. Под жарким солнцем. Невыносимым жарким солнцем. Он вспомнил, что был болен. Он помнил, что его бездыханные легкие жалили, горло превратилось в сухую пустыню, а конечности казались желеобразными. Он вспомнил, как думал, что больше не может этого выносить. Он вспомнил, что сдался. Он вспомнил, как принял смерть с улыбкой. Кайл заставил себя открыть глаза. Они стали менее тяжелыми, но так сильно горели. Мягко, его глаза открылись и моргнули несколько раз. Мир превратился в размытое пятно, и шепот стих. Через некоторое время его зрение сфокусировалось, и он глубоко вздохнул. Зеленые глаза встретились с белым потолком, на котором висела темно-коричневая лампа. Он почувствовал какое-то движение с правой стороны и медленно повернул голову. Глаза Кайла слегка расширились, когда он узнал лица Герра Картмана и его дворецкого Альфреда. Он открыл рот, но из него не вырвалось ни звука. Он понятия не имел, что сказать. «Вот, выпей воды», — сказал Альфред, который тут же встал, помогая Кайлу сесть, и дал ему стакан холодной воды, которую Кайл жадно выпил. Ему ужасно хотелось пить, и вскоре ему в горло пролился второй стакан воды. Дворецкий осторожно помог ему лечь на кровать и обеспокоенно улыбнулся мальчику. У Кайла была тошнотворно бледная кожа, белые губы, глубокие и темные глазницы. Рыжий лег со вздохом, благодарный за мягкую подушку и матрас под ним. «Принести ему что-нибудь поесть?»— спросил Альфред, и Герр Картман молча кивнул. Вскоре мужчина вышел из комнаты, звук его шагов, спускающихся по лестнице, отдалялся, пока тишина не наполнила комнату. «Ч-что случилось?» – наконец спросил Кайл слабым и хриплым голосом. Он медленно повернул голову к нацисту, который остался сидеть и выглядел напуганным. «Твой брат. Он привел тебя ко мне… Ну, на самом деле все было наоборот,—толстый нацист промямлил последнюю часть, потирая лоб. Он глубоко вздохнул и выглядел усталым,—ты был без сознания полтора дня». Глаза Кайла расширились от шока. «У тебя была… ммм… высокая температура. Доктор сказал, что у тебя пневмония или что-то в этом роде»,— сказал Герр Картман, чувствуя себя все более и более неловко из-за шокированного и растерянного взгляда Кайла. Почему Альфред так долго возился с этой проклятой едой?! «П-почему?»—Кайл наконец озвучил единственный вопрос, который сейчас занимал его разум. Толстый нацист поднял голову и несколько мгновений выглядел потерянным. Он сам задавал этот вопрос снова и снова, но так и не нашел ответа. Он понятия не имел, почему. Или, возможно, он имел, но не мог принять это. Не принял бы правду. Он расстроенно нахмурился. «Единственная причина, по которой ты здесь жид, это мои друзья!!!»—он сердито сплюнул, его голос стал громче и резче, чем он ожидал. Кайл вздрогнул и выглядел все еще потрясенным и растерянным, но также напуганным и чем-то еще, чего Герр Картман не мог распознать. «Ты понравился им! Особенно этой шлюхе Бебе!» И этому сукиному сыну Крейгу, от которого я все еще жду его гребаного ответа! Но он опустил эту часть своего ответа. Он встал и подошел к кровати Кайла, положил свои тяжелые руки на край матраса и слегка наклонился над рыжеволосым мальчиком, так что их взгляды встретились. Кайл инстинктивно прижался спиной к матрасу и сухо сглотнул. «Видишь ли, еврей… — голос Герра Картмана был на этот раз тихим, почти шепотом, но теперь он звучал еще более угрожающе, чем прежде,—…у моих придурков-друзей есть важные папочки. Я должен сделать их счастливыми, поэтому мои цели остаются в пределах моей досягаемости. Вот где ты подходишь, еврей. Ты остаёшься в живых, поэтому ты можешь развлекать их во время их визитов и делать их счастливыми. Пока они счастливы, счастлив и я. А пока я счастлив, живет твоя несчастная семья. Понял?» Кайл кивнул, выглядя еще бледнее, чем раньше, если это вообще было возможно. Герр Картман прочитал ужас в глазах еврея. Ему стало интересно, то ли рыжий слишком устал, чтобы скрывать свои эмоции, то ли потому, что он только что ударил еврея прямо в слабое место. Его семья. Толстый нацист зло ухмыльнулся. Он сделал шаг назад и вскоре снова сел на стул. Тяжелое напряжение наполнило комнату, когда снова воцарилась тишина. Но, к счастью, звук шагов, направляющихся в комнату, был слышен, и вскоре Альфред вошел внутрь, держа в руках поднос с тарелкой теплого супа. Он не заметил напряженности между двумя парнями и подумал, что бледность Кайла усилилась из-за нехватки энергии, то есть еды. Он снова помог мальчику сесть, и ему пришлось кормить его, так как руки Кайла дрожали слишком сильно, и содержимое ложки вылилось обратно в миску. Он съел больше, чем мог,но меньше, чем хотел, а потом лег, чувствуя себя совершенно измученным. «Ты будешь в порядке. Худшее уже позади, — сказал Альфред почти по-отечески,—мы думали, что ты не выживешь, но парень, в тебе есть жизненная сила?» Кайл устало, но искренне улыбнулся комплименту. Он упустил то, как Герр Картман неловко повернулся к окну и слегка возился с пуговицами. «Спасибо, Альфред»,—нацист произнес слова, которые, как знал дворецкий, означали, что его услуги в комнате больше не требуются, и он ушел, вежливо склонив голову. Комната снова наполнилась тишиной. Герр Картман остановился на словах, сказанных Альфредом. Да. Этот еврей обладал уникальной силой воли, бесконечной внутренней силой, прекрасным инстинктом выживания. Он знал, что именно эти качества заставляли его считать этого еврея интересным. Абсолютно увлекательно. И все же, он не мог понять, как это возможно. Если Кайл был евреем, если он принадлежал к самой слабой и грязной расе из всех, как он мог обладать качествами, которые должны быть присущи только арийской расе? Он повернулся к рыжеволосому, объекту его размышлений и тревожных расспросов. Он повернулся лицом к самому мирному и ангельскому зрелищу, которое он когда-либо видел. Кайл спал. Рыжие локоны нежно покоились на его кремовой коже, расписанной сотнями крошечных и почти незаметных веснушек. Лицо у него было милое, телосложение маленькое и хрупкое. И Герр Картман недоумевал, как можно было такое прекрасное существо считать неполноценным? Толстый нацист откинулся на спинку стула, его карие глаза не отрывались от еврея. Он был огорчен. Он был в замешательстве. Он был полон вопросов и сомнений. Впервые в жизни образ мира, который он считал совершенным и идеальным, ощущался как одна большая ошибка. И поэтому он проклинал и ненавидел этого еврея за то, кем он был. За то, что был таким удивительно упрямым, за то, что был таким раздражающе красивым. За то, что снова и снова заставлял его хотеть спасти свою жизнь. За то, что заставил его пойти против всех правил и нарушить собственные идеалы. Этот еврей вошел в его жизнь, он встряхнул ее и перевернул его мир вверх дном. И за это Герр Картман ненавидел его.