Amor tussisque non celantur

      Сладкий запах цветов, звонкий переклич птиц и заглушенные под тяжелой дубовой дверью разговоры гостей и хозяев. Подступает завершение званного ужина в доме Мориарти. Шерлок Холмс курит на крыльце под медово-красными лучами заката, утопая в воспоминаниях о счастливых в минувшем днях с Уильямом.       Прохладный шёлк далёкого времени, полного чувством тем, что он до сих пор не сумел точно описать, но в мыслях своих всегда судил: между ними никогда не было страсти или опошлённого слова «любовь», в которое всегда кладут животное удовольствие обладать или, быть может, стать обладаемым миловидным сердцу существом. Не было там крепкой дружбы, что держалась бы на доброй товарищеской вере в общее благо, как связала та когда-то их с Джоном. Но то есть нечто совсем другое: неописуемое грязным и примитивным человеческим лексиконом. Слишком высокое. Почти непостижимое и болезненно стонущее где-то на подкорках сознания между вселенским и до омерзения простым. Глубокая нежность без слов. Тёплые прикосновениях рук и тот, его, Лиама, светлый взгляд при встрече. Без желания, без покорности грехопадшего перед Богом и, без сомнения, с отблеском запредельного к тебе доверия… Но отчего человек начинает ТАК доверять другому? Не самое ли исконно отчаянное — в мёртвом отчаянии, возложить на другого веру в своё спасение и почти наверняка убить в себе последнюю надежду на искупление, вверив её не тому? А «тем» ли человеком ты стал для него, дорогой Шерлок?

***

«Уже не имеет значения. Всё закончилось. Всё предрешено».       Сигарета падает на холодные плиты и тухнет под подошвой детектива. Не без помощи старшего брата, завтра он отбудет на специальную службу в Азию, лишь бы хоть немного заглушить блядское чувство, что колит опалённым терновником в лёгких, от которого ночами кажется, что кашляешь остывшей кровью с шипами... «Но то пройдёт. Наверняка пройдёт».       И разве знал ли тот в последний их тёплый вечер, когда поклялся навеки запомнить цвета льна волосы и робкую улыбку, в которой, как казалось, запряталось всё счастье мира, о том, что той же самой ночью тело Уильяма Джеймса Мориарти найдут бездыханным, с алебастровым, напитанным кровью бутоном в горле и последней запиской: «Amor tussisque non celantur» — «Любовь и кашель не скроешь».