***
Юля падает на колени возле сына, стоит ему только поднять голову вверх. Её маленький мальчик, совсем недавно бегающий по двору с футбольным мячом, едва держит глаза открытыми. Ей страшно на него смотреть, но Санина прижимает ребёнка к себе, целует в лоб и говорит, что всё будет хорошо. Успокоить Александра — единственное, что она может сделать в данной ситуации, остальное уже не подчиняется её контролю. Вал же нависает над ними угрюмой тучей, крутит в руках ключи, словно это чем-то поможет, растягивает во рту приторный вкус алкоголя, но к ребёнку не приближается. Это нечто в объятиях его жены больше не похоже на их мальчика. Это что-то чужое, неизвестное, непередаваемо бледное с настолько набухшими на шее венами, что складывается ощущение, будто они сейчас лопнут. Сильнее сжимает ключи в руках. Зубцы упираются в кожу, доставляя неудобства, но не боль. Последнего он уже очень давно не чувствовал. Юля поднимает на мужа заплаканные глаза. Последняя надежда на то, что он поест самостоятельно расстворилась в мерзкой рвоте, растекающейся по полу. Женщина не может смотреть на то, как её сын высыхает с каждым днём, будучи не в силах даже сделать глоток воды. Они обязаны сделать хоть что-то. Санина поправляет сыну одеяло и целует его в мокрый лоб. Пот противной солью оседает на сухих искусанных губах, но Юля совсем не обращает на это внимания. Она идёт к мужу, путаясь ногами в ткани длинного платья, хватает его за руку и шепчет мольбы. Она почему-то верит, что её муж достаточно любит их ребёнка, чтобы хотя бы сейчас услышать. Впивается ногтями в смуглую кожу на грубых руках, практически не видит мужского лица из-за влаги, застелившей глаза, чувствует лишь его тяжелое дыхание и нервно приподнимает уголок губ в усмешке. — Родной, — хочет закричать, но голос срывается на всхлипы, и Валера неожиданно резко хватает её за ладонь и вышвыривает из комнаты: умирающему мальчику не стоит видеть её истерики. Для них изначально всё предначертано. Юля больно ударяется головой о стену, хватается ладонью за ушибленное место, будто это может заглушить боль, после подносит руку к глазам, чтобы убедиться, что крови нет. Она поджимает под себя колени, хватается за них пальцами и плачет. Множество вопросов вертится на языке вперемешку со словами обиды, но Санина не позволяет выразить себе даже одно. Светлые стены в коридоре слишком сильно контрастируют с их потемневшими душами, и Юля становится на колени, собирая ладони у груди в молитвенном жесте. — Пожалуйста, — она склоняет перед ним голову, хватается рукой за ткань синих джинс в районе колена. — Пожалуйста, — повторяет снова, не зная зачем. Может, думает, что он не услышал её в первый раз. — Давай отвезём его в больницу, — слёзы капают на паркет, собираясь в маленькие солёные лужицы. Даже мёртвые капли желают держаться вместе, пока они с каждым днём только отдаляются. — Я знаю, что ему там помогут, — она поднимается, опираясь на ладони. После месяца бессонных ночей сил практически не остаётся, но она — мать. И она слишком сильно любит своего сына. — Чем? — холодный голос оседает на её плечи тяжелой пылью. Она горбится, опуская взгляд, но затем снова заставляем себя посмотреть в глаза Вала. Думает, что так сможет его убедить. — Они не дадут ему умереть! — бьёт ладонью по стене возле мужа, и он усмехается, качая головой. Мысль о том, что это было очевидно лишним приходит после, и Юля неуверенно отступает назад, забывая, что за спиной стена. Деваться некуда. Этот раунд проигран, но если она победит в борьбе за жизнь своего сына, то обидно не будет вообще. Его пальцы очень больно и жёстко впиваются в щёки жены, когда он поднимает её на ноги, чтобы через секунду больно ударить спиной об стенку, выбивая из лёгких Юли весь воздух. Санина задыхается, пытаясь скинуть ладонь мужа со своего лица. И первое время даже не плачет от боли, зная, что яркие следы-полумесяцы от ногтей её мужа останутся на щеках как минимум на неделю. Вал сам отталкивает лицо своенравной жены от себя, а после крепко хватает Юлю за шею левой рукой, удерживая на месте. Её пальцы безнадёжно царапают стенку, когда она предпринимает свои жалкие попытки вырваться из его хватки и просто убежать. Убежать, чтобы не видеть в лице любимого мужа полное отсутствие жалости к ней. Она хочет крикнуть Валере — «Милый, я ни в чём не виновата!», но холод его голубых глаза заставляет Юлю молчать, примирясь со своей участью. — Господи, прости его, ибо не ведает, что творит, — шепчет девушка одними губами едва слышно, а после закрывает глаза. Она не видит, как Вал сильно размахивается и, не сдерживая силу, бьёт её по щеке правой, свободной рукой. Яркая вспышка боли расцветает на её лице, но Юле всё равно. В душе она готова к этой пощёчине. И готова простить Валу даже больше, чем одну пощёчина. Но вовсе не первую… Но мужу этого мало. Он снова замахивается, сжимая кулак, намереваясь показать жене, кто всё ещё главный в их умирающем доме. И Юле становится страшно. На свой страх и риск она поднимает руку, выставляя локоть, когда пытается защититься от пьяного мужа. Валера неожиданно трезвеет, опуская кулак, а после смотрит Юле в глаза долгие несколько минут тишины. — Никогда не смей так делать, девочка моя, — грозит Саниной он, зло рассматривая её заплаканное лицо. — Никогда, слышишь меня? Юля надломанно кивает, опуская глаза в пол, как послушная жена. Она сама не понимает, в какой момент издевательств слёзы всё-таки потекли из её глаз по горящим щекам. Но самое страшное то, что когда муж притворно ласково гладит её по лицу раскрытой ладонью, она ластится к нему, прижимаясь своей израненной кожей ко грубой его. Вал не выдерживает такого от любимой когда-то женщины, и снова яреет. Он с силой отталкивает её от себя, отправляя Юлю на пол, а сам уходит из дома, даже не оглянувшись. Санина с болью смотрит, как равнодушно муж переступает через неё и даже не произносит ей долгожданное «мне жаль, милая».***
Дверь в приёмный покой с грохотом влетает в стену (Вал не церемонится, открывая её ногой). Он оглядывается в поисках необходимого врача, бесцельно читая бейджики на халатах. — Молодой человек, можно аккуратнее? — старенькая уборщица, напуганная звуком, решается сделать ему замечание. — Здесь же больница. Здесь людям нужен, — не заканчивает. Он прерывает её ледяным взглядом, немного меняет положение рук, удобнее перехватывая невесомого сына, пока Юля рядом сжимает губы в тонкую полоску. Ей хочется возразить, заступиться, но он может передумать, поэтому Санина не решается. — К нам кто-то хоть подойдёт?! — объявляет на всё помещение, привлекая к себе сильно много взглядов, и единственная свободная медсестра бежит к ним навстречу, поправляя халат по пути. — Что вы хотите? — она с жалостью смотрит на мальчика и его родителей. Больше — на мать. Не запомнить их в прошлый раз было очень сложно. — Он умирает, — кивает головой на ребёнка, пока тот отчаянно смотрит на своего отца, стараясь держать веки открытыми. Мама учила до последнего не закрывать глаза. Он не хочет огорчать маму. Слова папы его пугают. — Вал, — Юля хочет напомнить, что ребёнок рядом, но муж шипит на неё в ответ, усаживая сына в инвалидную коляску, предложенную медсестрой. — Только, боюсь, мы ничего не сможем сделать, — девушка боится смотреть в глаза мужчине. Она закрепляет ребёнка в коляске ремнями и разворачивает его в сторону свободной палаты. — Он совсем не ел практически 4 дня. У него лимфосаркома, — Юлия врывается в разговор, перехватывая у медсестры коляску. На её щеках снова слёзы, а глаза, кажется, выглядят бледнее чем обычно. — Но с этим заболеванием, — девушка хочет достучаться. Она понимает материнскую боль, но боится сделать хуже. — Вколите ему глюкозу. Капельницу. Хоть что-то! — Но! — Заткнитесь и делайте то, что она сказала, — Вал придавливает виски пальцами. Голова начинает раскалываться от женского крика. — Мы подпишем любые бумаги. Под нашу ответственность, но делайте! — рявкает в последний раз и покидает кабинет, громко хлопнув дверью. Александр пугается. Юля ласково гладит его по голове. — Папа меня не любит? — спрашивает он уже лёжа на кровати, пока раствор глюкозы по капле попадает в его кровь. — Ты его самый любимый человек, Алек, — Санина целует сына в лоб, поглаживая его по плечу. — Тогда где он? — истощенное лицо мальчика немного наливается краской, но ненадолго. Вскоре он засыпает, а просыпается от очередного приступа. Тошнота подступает к горлу, и он едва пересиливает себя, чтобы перевернуться на бок. Юля помогает ребёнку сесть и подставляет миску, но его желудок настолько пустой, что рвота не выходит, легче не становится. Санина нажимает на кнопку вызова врача. — Юлия Александровна, я же вас предупреждал, — Виктор Андреевич, лечащий врач Александра, появляется в палате уже через несколько минут. — Легче уже не будет, — он садится возле мальчика, улыбается ему тепло, гладит по спине и колит обезбаливающее в плечо. Алек корчится от боли, но он знает, что она облегчит другую. Внутри всё печет, и он не в состоянии больше терпеть. Стонет, хоть и не желает привлекать внимание мамы. Это состояние его пугает, но слёзы матери означают лишь безысходность, поэтому он умоляюще смотрит на врача, и тот кивает, кажется, понимая слишком многое. — Давайте с вами выйдем на минутку. — Но, — женщина показывает в сторону сына. Ей невыносимо оставляет его даже на пару минут. — Юлия Александровна, — врач открывает перед ней дверь, и они оказываются в коридоре. Вал хмуро смотрит на супругу, расположившись в кресле возле дверей. — Почему ты не заходишь? — Ему без меня лучше, — Юля в очередной раз опускает глаза. Спорить с ним она не станет. — Мы попросили поставить ему глюкозу. — Я знаю, — врач поочерёдно смотрит то на время, то на часы, а потом оборачивается к мрачным родителям. — Ему не становится легче, — Санина закусывает губу. Наивная. Она действительно на что-то рассчитывала. — Он мог умереть днём, — Андрей Викторович тяжело вздыхает. — Но, вы только продлили ему мучения, — эта фраза как приговор. Она слишком любит сына, чтобы так просто отпустить, чтобы перестать доставлять ему боль. Заходит в палату, когда Алек в последний раз закрывает глаза. В первое мгновение Юля даже не может поверить, что для её сына всё кончено. И хуже этого только запоздалое осознание, что в тот момент, когда для Алека всё кончалось на земле, он был один. Его мать была слишком занята перепалкой с отцом своего сына, чтобы быть рядом со своим мягким мальчиком до самого конца… На руины своей семьи она внимания уже даже не обращает. Эта, казвашаяся ей счастливой, авантюра когда-то всё равно должна была превратиться в прах. Юле становится так отвратительно на душе, что хочется умереть, только уже физически. Сердце нервно колотиться в груди, безапеляционно заявляя о своём существовании, но этот орган выглядит абсолютно бесполезно, когда душа рвётся на лоскуты. Ей больше не кажется, что Вал бил её от отчаянния — она думает, что муж был прав. Она — хуёвая мать. И этим всё сказанно. Сейчас Саниной просто необходимо проявить очередную слабость и вновь сползти на пол по стене, рассыпаясь на кусочки от страданий и горя, ломающего кости. Но она не позволяет себе этого, заставляя шагать к телу сына, как на эшафот. Последние шаги в сторону ребёнка оказываются слишком тяжелыми. У неё практически не гнуться ноги, когда она еле-еле подбирается к больничной койке, хватая сына за его пока ещё тёплую, но мёртвую ладонь. И спустя секунду Юля отчаянно кричит, заставляя стеклянный стакан с водой на тумбочке задрожжать. Ей настолько больно, что она не в силах совладать с собой. Колени предательски подгибаются, вынуждая Санину пасть перед тем, что осталось от её мальчика. Размазывая по лицу остатки макияжа, слёз, слюней и соли, девушка уже не кричит. Она просто воет, оплакивая Алека. Её ослабевшие руки безсознательно трясут труп мальчика, умоляя его проснуться. Но всё тщетно. Александр больше не откроет глаз. На дикий крик жены в палату влетает Вал, столбенея от материнского горя перед своими глазами. У сына не было шансов, он это знал. Однако больно ему становится только сейчас. Валера хочет схватить Юлю за плечи и оттащить от синеющего тела сына, чтобы не осквернять память Алека жестоким обращением с его матерью, а после стереть жену в порошок. За то, что та не уберегла его первенца. Здравый смысл побеждает, и Валера просто подхватывают Юлю с пола, прижимая рыдающее тело жены к груди. Она дрожит, всхлипывает и пытается вывернуться из своих рук, чтобы вернуться к мёртвому сыну. — Я говорил тебе, что у нас нет шансов! — Перекрикивает Юлю Вал, цепко хватая её за лицо. Совсем, как вчера вечером. — Успокойся! В глазах жены сейчас его пугает безумие. Она не слышит его. Ей настолько страшно жить дальше, что Юля готова умереть прямо сейчас. — Убей меня… — срывающимся шёпотом молит мужа она, обхватывая своей ладонью его запястье. — Прошу, родной, убей. И эти её слова заставляют Валеру снова озвереть. Забывая, где они. Прямо у тела своего мальчика. Он снова бьёт жену по щеке, пытаясь привести в чувство. Он трясёт её, удерживая за хрупкие плечи, и пытается выдавить из себя слова обвинений, но совесть не позволяет ему этого. Вместо этого он отшвыривает Юлю в сторону, поднимаясь на ноги, наблюдая, как та сжимается на полу, на этот раз безвучно рыдая, и подходит к сыну. С минуту рассматривает его лицо, плотно закрытые веки. Стирает мужскую слезу с лица, целует Александра в его остывающий лоб. А после самолично накидывает кристально-белую простынь на фигурку ребёнка, закрывая его полностью от любопытных глаз. — Я ненавижу тебя… — стонет Юля, цепляясь взглядом за широкую спину мужа. — Ты принимаешь любовь за ненависть, девочка моя, — хмуро отвечает жене Вал, покидая палату. Он уходит, чтобы попросить медсестру вколоть его благоверной какого-нибудь успокоительного, и побыстрее. Потому что Юля выглядит сейчас так, словно вскроет себе вены, если останется одна. Однако Вала у палаты встречает глав врач в компании участкового, и он понимает, что проиграл.***
Юля даже не дёргается, когда приветливая медсестра быстро делает ей укол успокоительного в вену, а после ободряюще улыбается, протягивая Саниной горсть салфеток. — Девушка, присядьте вот сюда, — ласково просит она Юлю, пододвигая к ней стул. И от такой доброты, Санину мурашит. Она вновь всхилипывает, но остаётся в сознании. Успокоительное действует быстро, заставляя голову слегка кружиться, а горе временно отступить, но скребущуюся в двери депрессию уже не отогнать. Юля понимает, что полностью отдаёт отчёт своим действиям, когда усаживается на стул в кабинете глав врача, а напротив неё уже удобно устроился молодой парень в форме. — Юлия Александровна, откуда у вас на лице следы, которые вы так стрательной прячете под тональным кремом? — Слегка насмешливо спрашивает он, указывая пальцем на синяки-полумесяцы от ногтей мужа на её щеках. Юля понимает, что у полицейского она далеко не первая такая… Но, возможно, единственная, которая только что потеряла ребёнка. И допрашивать её сейчас слишком жестко. Она нервно теребит рукав своей толстовки и молчит. Она не готова посадить мужа в тюрьму. Она не готова говорить кому-либо правду о своей семье. Она не готова жить дальше. Она не готова ни к чему. По крайней мере сейчас. — Почему вас интересует моя личная жизнь? — Санина находит в себе силы, чтобы перейти в наступление. Юля знает — никто не имеет право заставить её написать заявление на Валеру, если она сама этого не хочет. Она отчетливо помнит 63 статью Конституции, которой её научил муж, и сейчас ею воспользуется. «Если тебя когда-то положат лицом в землю, кто бы это ни был, слышишь меня? Статья 63 — ты имеешь право не свидетельствовать против себя и членов своей семьи, и тебе ничего за это не будет.» — Потому что ваш муж ударил Вас на глазах у врача? — молодой полицейский словно на самом деле насмехается над её горем. — Вал приводил меня в чувства, — Юля опускает глаза на свои запястья, скрывая длинными рукавами кофты яркие синяки. — Здесь для этого есть врачи. — Они бездействовали! И это правда. Врачи не спасли её сына. Врачи не помогли ей. Никто из них не сделал ничего для спасения их жизней в этой больнице. А сейчас полицейский хочет забрать себе ещё одну. Подавится. — Юлия Александровна, будьте умнее, чем остальные женщины, — елейно просит глав врач, помогая уполномоченному гражданину в форме добиться от Саниной хоть чего-нибудь. — Уже давно не модно быть жертвой. Мы хотим вам помочь. — С чего Вы взяли, что я следую моде? — Юле больно. Ей слишком больно. И от этого разговора ей становится только хуже. Успокоительное медленно уменьшает своё действие на её рассудок, и горе снова падает на неё монолитной плитой. — Я только что потеряла ребёнка, а вы хотите лишить меня ещё и любимого мужа?! Полицейский только морщится на её крик, улыбаясь, как коршун. Он устал от женщин, которые бояться признаться в насилии над собой, но почему-то их попытки соврать до сих пор его забавляют. — Нет, что Вы?! — восклицает врач. — Господь с вами! — Тогда позвольте, я пойду… — Заметно тише умоляет Санина, поднимаясь на ноги. В принципе, ей не нужен ответ или чьё-то разрешение, но Юля его спрашивает. — Да, к-конечно, — лепечет обескураженный глав врач, рассеяно смотря на полицейского. Парень на всякий случай уточняет, усмехаясь в спину Саниной: — Вы заявление точно писать не будете? Ответом ему служит тихий хлопок двери кабинета. Нет, она не напишет это чёртово заявление. Юля понимает это ещё отчётливее, когда видит фигуру мужа, напряжённо сидяющую в коридоре в ожидании её, и решает идти к нему. По тому, как несмело жена в одиночестве шагает ему навстречу, Вал понимает, что она промолчала. И почему-то ему совсем её больше не жаль.***
До приезда батюшки Юля сидит на окне в спальне и просто смотрит в окно. Всё утро она ждёт, что пойдёт дождь, как в тех фильмах, которые они с Валом смотрели еще в самом начале своих отношений: человек умирает, идёт дождь, и он скрывает за собой слёзы главной героини, — но солнце на небе слепит ослепительно ярко, будто насмехается над её горем. Она даже не думает об их общей потери. Ей сложно представить, что она лишила мужа единственного, что когда-то смогла ему дать в благодарность за… За что? Опускает ноги на пол и бредёт к двери, посильнее натягивая рукава прямого черного платья. На юбке слишком много пыли, но она не обращает на это никакого внимания. Может, эти незначительные пятна снаружи хоть как-то смогут перекрыть огромную пустоту внутри. Святой отец стоит в дверях, одетый в белоснежную рясу, и она сгибается пополам от смеха, встречаясь с ним взглядом. Его белые одежды в их ситуации выглядят абсурдно, хоть Юля и уверена в том, что они следуют всем возможным канонам. Вал выходит из кабинета, услышав надрывный, практически истерический смех. Он в спортивных штанах и черной футболке выглядит так неправильно в этой ситуации, но настолько по-домашнему, что Санина возражать не может. Она продолжает смеяться, прикрывая рот рукой, пока муж пожимает плечами, пропуская батюшку в комнату, где стоит гроб с холодным телом их сына. Юля не заходила туда с тех пор как его привезли. Изредка заглядывала в комнату, но зайти означало смириться, а она пока не готова. Как и не готова положить его в продрогшую землю, но оснований ждать больше нету. Мужу ожидание не понравится. Она по глазам видит, что он со страхом ждёт момента, когда единственного наследика засыпят землёй вместе со всеми его мечтами и ожиданиями от жизни. Такая ирония — лишиться единственного, о чем никогда не жалел. Вал приносит святому отцу всё, что то просит, чертыхается несколько раз в поисках поллитровой банки и просит прощения, что оскверняет помещение, где всё еще присутствует детская душа. Санина понемногу приходит в себя, помогает найти необходимую посудину и передаёт её мужу, едва касаясь пальцами его ладони, встречается в этот момент глазами и слабо улыбается. Ей кажется, что что-то еще можно спасти. Кажется. Валера отводит глаза. В следующий раз они встречаются только возле гроба ребёнка, пока батюшка читает молитву. Прощаются с сыном, и Валера целует его в лоб, что-то говорит, шевеля одними губами. Санина отказывается. Ей противно целовать это. Она не верит, что безжизненная кукла в дорогой деревянной коробке — её Алек. Попрощаться — отпустить его навсегда, а она не позволит себе избавиться от боли. До кладбища они идут пешком рядом друг с другом, практически держась за ладони, но не соединяя их. Думают о том, что идеальным решением было не говорить родным. Они, конечно, выслушают еще множество ругательств в свой адрес, когда откроют правду, но сейчас без лишних людей им спокойно. Они могут похоронить своего сына в тишине, которую будет разбавлять лишь песнопение батюшки и запах кадила, но это они как-то переживут. — Слёзы родителей были бы слишком, — Вал сжимает кулаки, смотря на Юлины немые рыдания. Она не издаёт не звука, безэмоционально смотрит на гроб, который рабочие присыпают землёй, а потом переводит безжизненный взгляд на мужа. Санина не слышала, что он говорил, но почему-то полностью с ним согласна. — Положи меня рядом, — смотрит на пустые метры недалеко от того места, где совсем недавно была яма, и затихает. Вал никак не реагирует и от этого становится страшно. В реальный мир их вырывает голос одного из ритуальщиков, которые закончили засыпать землю. — Где цветы, мы всё аккуратно положим? — он оглядывается, случайно задевая рукой крест, и тот падает на землю. Фотография Алека отлетает на соседнюю могилу, стекло разбивается, и Юля несётся за ней, раня руки об осколки. Так не должно быть. Это не правильно. Работник выглядит изумлённо, когда к нему подлетает Вал и едва не хватает за шею, но вовремя сдерживается. Он просто замахивается, а потом отходит в сторону, поднимая крест. Крест, который они еще долго будут нести на себе. — Нам нечего отмечать.***
После похорон она не находит себе места до самого вечера. Юля уверена, в голове мужа до сих пор звучат её неосторожные слова — «положи меня рядом», но почему Вал не использует разрешение убить её, она решительно не понимает. Санина уныло бродит по дому, опасаясь заходить в комнату сына. Юле кажется, что она смирилась со своей утратой, но стоит девушке пройти мимо плотно закрытой двери детской, как ей становится плохо. Настолько, что за душевной болью, физическую она уже не замечает. Ей страшно заходить в пространство, которое не так давно она делила со своим единственным сыном, поэтому Санина торопится покинуть второй этаж и спасается бегством на кухню. Вал не удивляет её. Муж не делает ничего нового, он просто напросто пьёт водку, запивая собственное горе. И он настолько пьян, что это видно с порогу. Юля не решительно мнётся в дверях, снова дёргая себя за рукава кофты. Дома она плюёт на приличия и бегает в одном кружевном белье и коротком топе-толстовки с длиными рукавами. Но сейчас она чувствует себя слишком голой, когда видит, как оценивающе её рассматривает муж. — Подойди! — очень сурово приказывает жене Вал, вынуждая Санину двигаться к нему против воли. Она на ватных ногах приближается к мужу, останавливаясь в опасной близости от него. Когда он по-хозяйски трогает её за голый живот, пробираясь ладонью к резинке её белья, Юле становится настолько больно и противно, что хочется спрятаться. Но вместо этого она лишь сжимает зубы и терпит горячие прикосновения Валеры, которые переходят в жёсткие поцелуи. Он прижимается губами к низу её живота, а через секунду закусывает нежную кожу зубами, выбивая из жены хотя бы стон, если не крик. — А может, сделаем ещё одного? — спрашивает муж, удерживая Юлю на месте, сжимая руками её поясницу. Она понимает, что муж пьян, и, опять же, не ведает, что творит, но сейчас ей страшно, и она не может его оправдать. Санина вырывается. — Вал! — Кричит она мужу. — Пусти меня! Я не хочу! Мне больно! — Юля забывает, что слова про её боль давно не трогают сердце Валеры. — Я только что оплакивала труп нашего сына, а ты хочешь трахнуть меня! Лучше просто убей… Последнюю фразу она давит из себя с ужасной тоской. Но самое скорбное то, что Санина правда видит в этом выход. Замечая, что муж чертовски пьян, она использует его. Превозмогая свой страх, Юля звонко бьёт Валеру раскрытой ладонью по щеке. Её удар настолько слаб, что она вряд ли причиняет мужу этим хоть каплю страданий, но точно его злит своим дерзкий поведением. Когда Валера отталкивает её к кухонной столешнице, Санина сама не понимает, как вкладывает в его руку нож, одними глазами умоляя мужа убить её, закончить её горе. И Вал неосознанно хватается за оружие, видя пустоту и боль в когда-то живых глазах его любимой. Он действительно не понимает, что делает, когда загоняет Юле лезвие куда-то под сердце. И даже если он вызовет скорую, для его жены всё кончено. А Юля только холодно улыбается ему в лицо…