Совпали маршруты и время, и дни…
Совсем не случайно
Столкнулись они.
Понять бы всё это ещё… чтобы впредь
Любимых своих… как зеницу, беречь!
***
— Идём, — тихо шептал Феликс. Хёнджин обернулся. — Куда мы пойдём сегодня? — уточнил он. Золотые волосы Феликса переливались всеми оттенками заходящего солнца: от янтарного до канареечного. Парень потёр россыпь веснушек на розоватых щеках и немного грустно улыбнулся: — Мы пойдём на кладбище, — тихо сказал он. — Зачем? — спросил Хван, нервно дёргая рукава бордовой куртки-рубашки. — Сегодня умер летающий Кит. По пурпурному небу мерно проплывали огромные Киты. Они летели на запад за солнечным светом, ведущим их через всю планету. Каждый Кит — это не просто животное, а душа, душа человека. И каждый Кит уникален, нет одинаковых и даже похожих. Сближает их только маршрут. Два парня в цветущем поле запрокинули головы и смотрели как властные животные, издавая звуки, похожие на мычание, движутся в алую зарю. Дикие травы тихо шелестели от ветра, создавая тихую песню. Чьи-то души полетели на запад, возможно там есть и твоя. — Зачем они летят за солнцем? — наконец спросил Хёнджин. — Чтобы душа человека побывала везде, где не смогло бы побывать тело, — спокойно ответил Феликс. Он сам подобно траве покачивался на ветру и, казалось, вот-вот взлетит. Воланы на его рубашке то вздымались, то опускались, а карие глаза отражали свет и казались совсем прозрачными. Феликс и сам напоминал хрустальную статуэтку: маленький, хрупкий, переливающийся. Хван глядел и не мог насмотреться. Длинные пальцы Хёнджина скользнули хрустальному мальчику на запястье. — Мы зря теряем время, солнце скоро зайдёт, и станет совсем темно, — произнёс Феликс. — Я нашёл местечко, там мы наше дельце и сделаем. Они побежали по полю, взявшись за руки, сминая под собой цветы. Неслись, словно надеясь поймать солнце и распихать его по карманам, чтобы осветить путь Китам. Но яркая звезда неумолимо уползала за горизонт, а цветочки, пародируя её, опускали свои головки и укладывались спать. На маленькой полянке было тихо и свежо. Единственное, что отличало это местечко от площадки для пикников — это лопата и большой вязаный мешок. На нём были вышиты звëзды, солнце и луна. Они были кривые, сделанные явно впопыхах, но до ужаса красивые. — Это ещё малыш, — сказал Феликс, опустившись на колени перед мешочком. — Чья то душа? — уточнил Хёнджин. — Какого-то ребёнка. Он не успел увидеть мир и, к сожалению, уже не успеет. Когда человек умирает, его душа, его летающий Кит, спускается с небес и постепенно сдувается, подобно воздушному шарику, а затем рассыпается в звёздную пыль. Однако мне хотелось бы с честью похоронить это дитя, — Феликс грустно улыбнулся. Хёнджин молча кивнул и прислушался к пению китов. На секунду ему показалось, что он слышит человеческую речь. Ярко-оранжевый круг почти полностью скрылся за горизонтом. Хван взялся за лопату. Все его колени были уже в земле, а длинные, тёмные как ночь, волосы, налипли на лоб, но он не останавливался. Феликс разглядывал все его движения, от резких ударов лопатой до частого дыхания. Хёнджин был чем-то неземным, его как будто не могло существовать на этой планете. Он родился из головки небесного колокольчика и расцвёл по весне, наполняя мир тихими звуками: динь динь динь. Хёнджин поднялся, отряхивая одежду. Лопата упала рядом с небольшим холмиком. Невесомый мешочек покоился под землёй. Дело было сделано. Опустившись на колени, Феликс тихо произнёс: — Ты летал на небе, но пора уже вернуться домой, сладких тебе снов, малыш. Все когда-нибудь возвращаются домой. По щеке Хёнджина потекла слеза. Он и сам не понял, почему начал плакать. Феликс прильнул к нему, опустив голову на плечо. Тёплые руки обвили Хвана, и он почувствовал запах клубничных леденцов, ванили и потухшей свечи. А солнце неумолимо уходило за горизонт, оставляя в поле двух парней, а может и не парней вовсе. Ветер затих, по полю разлетелись последние лучи солнца в осколках хрусталя, а вдалеке затих звон колокольчиков: динь динь динь.***
Но какими красивыми останутся эти истории!
Запечатлим их на плёнку памяти и уйдём
По всеми известной заезженной траектории
И думая, естественно, каждый сам о своём.