Приеду следующим летом

— Ну, что же, — из телефонной трубки всегда было отлично слышно, когда мама его улыбалась. Приторно-сладко, словно хотела прямо сейчас схватить сына за пухлые щёки и начать тискаться с ним, как с малышом, — я думаю, что твоё путешествие благополучно завершается. Пора собираться домой, сын.       Эта фраза прозвенела в его ушах громче, чем если бы он умудрился в воскресное утро очутиться на куполе церковной колокольни. Казалось, словно кто-то ударил звенящими тарелками прямо перед его носом, прошёлся холодными руками по лицу, заставляя очнуться, пытаясь разбудить от беспробудного сна, который заволок его куда-то слишком далеко… А Ботан даже этого прекрасного сна не заметил. Совсем не заметил. И только сейчас он почувствовал щекочущие прикосновения, противные звуки…       Её голос всегда был для Ботана какой-то по-особенному успокаивающий, нежный, манил из самого глубокого детства, но почему-то сейчас он таким совсем не казался. Он как будто пробил дыру в душе, оставил обуглившиеся следы, обожжённые, словно туда упал горящий метеорит… Её голос ранил, а не бережно запудривал болячки, как делал это раньше. Ещё и с таким неподдельным спокойствием она это говорила, с ноткой тихого восторга, нетерпения, словно издевалась прямо!..       Он даже не помнил, в какой момент отключил вызов.       Ботан бросил растерянный взгляд на стенку, где всегда висел бабушкин пыльный календарик. Весёлыми, блестящими буквами ему подмигнул «Август 1987». И числа, числа… Глаза бежали по строчкам, но Ботан мало различал цифры друг от друга, они как назло заползали друг на друга, дурили Ботана всё больше… Какое сегодня число?.. Двадцать… пятое? Девятое? Или двадцать второе?.. Или…       Он попросту не знал, что чувствовать. Как-то совсем потерялся, потупился, не понимая, что и к чему нужно сейчас сложить, куда и зачем… Может быть, его должна одолеть нестерпимая радость? Ждут какие-то перемены, ждёт что-то новое, что Ботан так любил познавать, какие-то неожиданные происшествия, знакомства, необычные чувства… Может, лучше печаль?.. Придётся расставаться со всем, что уже нажил за эти три месяца, что такое уютное, приятное было в этой деревне… Или злость, потому что непослушное лето так быстро закончилось?.. Какие эмоции проявлять стоит, а какие нет? Поднявшиеся пылью чувства не давали сосредоточиться, пеной поднимались в котле и не давали убежать, не давали ему как следует подумать. А Ботана раздражало всё то, что было необдумано и брошено им на самотёк.       Казалось, что он больше ничего на свете не помнил, мысли выскользнули из головы. Перед глазами поплыл этот красочный календарик на стене, поплыл старый деревянный сервант, огромный фикус в бордовом горшке… Всё это превратилось в огромное мутное месиво, такое, словно кто-то в осенней луже палкой смешал всю грязь…       Откуда-то из-под захлопнутой двери шустро потянулся манящий запах бабушкиных пирогов, которые она с удовольствием пообещала испечь ему к обеду. Этот тонкий вкусный запах запеченного теста, картофеля, капусты совсем уж отвлек Ботана, что от горьких запутанных-перепутанных чувств хотелось заплакать…       Очнулся только, когда в его пустую комнату кто-то настойчиво сильно постучался.       Как только Ботан осторожно повернул ручку и дверь одобрительно щелкнула, он увидел перед собой нахмуренную Оливию, которая состроила ему подозрительно сердитую гримасу, что Ботана даже на секундочку одолел кольнувший испуг. Чего это он опять натворил там, как не угодил ей?.. Она, недовольно сложив руки на груди, из-под бровей взглянула на Ботана, а он лишь заметил, как её грудь рвано вздымалась-опускалась, вздымалась-опускалась… — Зову-зову тебя, как придурошная, а ты молчишь! — хрипло выдала она наконец, чуть толкнув Ботана рукой в грудную клетку.       Ботан знал, что она не хотела его обидеть. Всегда это знал, чувствовал, поэтому, как бы Оливия ни старалась выкобениваться перед ним, всегда замечал подвох. Он чуть улыбнулся уголками губ, на что та лишь лукаво ахнула, выражая своё накалившееся возмущение. А он даже не слышал, что Оливия его куда-то звала, совершенно не слышал… — Как тебя бабушка пропустила? — удивился он.       Она иронично приподняла бровь, с улыбкой опираясь на дверной косяк. Такой у неё взгляд интересный… Не такой, какой был у всех остальных ребят с их округи. Ботану нравилось, когда она смотрела на него хитрыми, прищуренными глазами, как бы нарочно поддразнивая, спрашивая: «Ну, а ты как думаешь?» Волосы свисали грязными, чёрными пружинками, падали на её плечи тяжёлыми прядями, а глаза, и правда, становились такие загадочные в темноте коридора… И он не мог налюбоваться ей, однако выжидающая пауза попросила его опомниться. — Проходи-проходи, Оливия… – пролепетал Ботан, прижавшись к двери всем телом, тем самым пропуская её вперёд.       Стар эта нелепость понравилась. Она довольно откинула волосы за спину, чтобы стряхнуть нагрянувшее напряжение, дружелюбно подмигнула ему и размеренными шагами прошла в комнату, осматриваясь. Она аккуратно присела на краешек кровати, что отягощёно, устало скрипнула. — Шмотки уже скоро хочешь собирать, да? — поинтересовалась Оливия, играясь с уголком пледа на заправленной постели.       Ботан тихонько подошёл сзади, стараясь даже не дышать так заметно шумно, чтобы сохранить эту идиллию. Не дай бог помешать своим дыханием! Как же дико хотелось сохранить момент где-то глубоко-глубоко в своей памяти… И он понял это почему-то только сейчас. Страсть какое желание пробрало его морозом до самых костей… Заложить воспоминания в голове тонкими, изящными золотистыми пластинками… Подумать только, вот сейчас он видит перед собой Оливию. Так хочется перебирать её пушистые волосы пальцами!.. Сейчас, двадцатые числа августа тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года, он чувствует Оливию совсем близко…       Она ведьма! Как будто читала его мысли одним своим проницательным взглядом! Честное слово, колдунья! — К сожалению, да, скоро буду отправляться домой, — голос его задрожал.       Собирать вещи… Как грустно это сейчас прозвучало для Ботана. Тоска снова юркой худенькой ящеркой забралась куда-то на стенки души, раскалённым язычком поползла к самому горлу… Чтобы совсем задушить. Оставить без воздуха. Чтобы напомнить ему о том, что время радости и веселья подошло к концу.       Через пару дней придётся метаться из угла в угол, рыться в шкафах, собирать футболки и рубашки с вешалок, совсем позабыв об отдыхе, об уютных, спокойных вечерах, забивать голову предстоящей поездкой… И теперь Ботан осознавал – ему придётся задумываться над пугающим будущим. Тем, что густым холодным туманом заволокло дорогу. Он снова вернётся в город. Снова почувствует, как далеко будет от него бабушкина знакомая деревня, журчащая речка, золотые пшеничные поля… как будет далеко Оливия. — Слушай, Оливия, пока ты здесь… Помоги… Помоги, пожалуйста, достать мой чемодан, — попросил Ботан осипшим голосом, махнув рукой на шкаф. Наверху и правда виднелась какая-то цветастая сумка, выглядывали колёсики по бокам.       Оливия с улыбкой потянулась за ней, долго шарилась рукой в попытках нащупать ручку, а потом резко дёрнула её так, что та со всего маху с грохотом шлёпнулась на пол, подняла тучу пыли. Уже хотелось как-то упрекнуть её за разгильдяйство, но Оливия развернулась к нему с такой невинной, искренней улыбкой, что Ботана точно огрели по голове огромной, толстой книжкой. Такая Оливия всегда была весёлая, заводная, совсем не обидчивая деревенская девчонка, которую Ботан видел только в сказках. До сих пор не верилось, что она подружилась с ним однажды, что обратила на него внимание. Чудится, будто она стала каким-то ярким, интересным подарком, который под ёлку положил добрый волшебник.       Даже сейчас она замерла, с мерцающими глазами уставилась прямо на него, лишь едва дрожали её зрачки, и это всё не могло быть ошибкой. Сейчас она была для него богиней.       Как же он боялся разбить её, словно мог в любой момент отпустить, выронить эту хрустальную вазу. Боялся, что когда-нибудь ему придётся попрощаться с ней, придется забыть всё то, что было. Забыть то, как они вечерами пропадали в полях, носились, держась за руки, забыть их шатающийся, хипленький шалашик, забыть рыбалку, их гонки на велосипедах… Как так?!       Хотелось обнять её крепче, зажать в объятиях и прошептать самые-самые дорогие, сокровенные слова. Как же больно, однако, становилось от этого желания. — Ты чего такой кислый? Бота-а-ан, скоро же учёба! Учебники, задания, контрольные там, всё такое, — проговорила Оливия, ладонью озабоченно поглаживая плечо Ботана.       Он, сам того не заметив, оставил этот тревожащий Стар вопрос без ответа, неохотно отвёл взгляд в сторону, отгоняя приютившиеся мысли-колючки. — Вот для тебя же, Ботан, школа это круто. Чего тогда ты не радуешься, а?       А правда, что он не радуется-то? Странный вопрос. Школа ведь приближается, а он так любит учиться! Любит новые темы, аксиомы, теоремы, правила… Книжки любит читать. Каждым летом он с нетерпением ждал, когда начнётся новый учебный год, когда можно будет снова начать грызть гранит науки. Не понимал ребятишек, которые проводили свои каникулы где-то далеко от дома, которые гуляли по лесным полянкам, бегали по цветущим лугам… — У тебя остались… Остались наши фотографии с речки? — почти прошептал Ботан, с надеждой взглянув на Оливию.       Внезапная мысль просочилась внутри – а у него ведь даже нет ни одной записочки от неё!.. Так бы и уехал, даже не подумав о… О каком-то чарующем доказательстве их дружбы. Ему просто необходима та важная, напоминающая вещица, которая бы осталась с ним… Он бы каждую фотографию разглядывал часами, каждую её прописанную корявую букву гладил пальцами, каждую тряпочку бы к груди прижимал… К груди, где встревоженно билось полюбившее Оливию сердце. Так привязался, чертёнок!.. — Те, где ты в разодранных чумазых штанах бегал по всему пляжу от слепней? — она ухмыльнулась. — Не помню уже. А на кой чёрт они тебе?       Ботан смутился, вдруг ощутив, как кровь подкатывает к его щекам. Признаваться Оливии, что он планирует развесил эти фотографии на стенке у своего письменного стола, как-то не очень хотелось. — Я п-просто хотел оставить их себе на память.       Гулко ухнуло где-то между рёбрами, когда между ними пролетело внезапное молчание. Так некомфортно становилось, когда разговор тянутся просто так… Непонятными, тягучими нитями. Ботан всё никак не мог решиться, сказать ли ей то, что он задумал, сейчас, или лучше не говорить, но в конечном итоге произнёс: — Я не увижу тебя целый год, Оливия. У меня не будет ни одного напоминания о тебе. Как я буду?       Оливия скривилась. Она не любила думать о том, что будет впереди. Не любила вникать, планировать… А ещё ей не нравилось, когда Ботан заводил тему обо всей этой чепухе. О важном, тревожащем его будущем, о притаившихся рядом подмывающих солёных чувствах. Зачем постоянно думать о грустном, без толку мечтать? Ей нужно радоваться только здесь и сейчас! Ботан по-особенному ценил в Оливии это качество. — О-о-ой, опять твои сопли, ну, Ботан? Разгоняй эти мысли, они противные! Хочешь, я, ты, Серёжка, Пашка, Надька… Пойдём, в общем, сегодня за малиной? Хочу пожрать, пока время есть. — Пойдём, — ответил Ботан, мягко улыбнувшись её пылу. Столько мыслей кишило в голове. — Я и ты.

***

— Ну, Ботан, ты скоро там, нет?       Ну, конечно, скоро он!... Идёт уже…       Где-то впереди Ботан порой углядывал её тёмные волосы, весело затаившиеся в огромных, чёрт возьми, огромных кустах! Иногда даже доносился её удивлённый, будоражащий визг. Он не мог не признать, что знатно отставал от своей подруги. Она же пулей резво несётся вперёд, куда ему!.. Даже и ни о чём не думала! Легко ей!       Ботан тяжело вздыхал, бормотал что-то себе под нос, утаптывая траву под ботинками всё усерднее. Тропинка уже давным-давно поросла какой-то вьющейся травкой, такой пахучей, резкой, что Ботан иногда с отвращением кривился, передвигая ногами с огромным, непосильным трудом. Как представлял, что им ещё предстоит найти дорогу домой, так почти задыхался в порыве безысходности. Уже успел сто раз пожалеть, что пошёл с ней за этой малиной…       Оливия с нескрываемым восторгом рассказывала ему всю дорогу, что лесная малина в сто раз вкуснее, чем та, которая плодится на деревенских огородах. Уговаривала его с такой страстью, уверяла, что ради неё стоит забрести в лесную чащу, покопаться в зелёных кустах.       Противные, обозлённые комары, видимо, решили устроить сегодня пир. Так и лезли в лицо, невесомыми пушинками садились, щекотали лапками, а к Ботану почти прикатывала истерика, когда эти гадёныши с тонким-тонким писком вились у самых ушей. Уже и штаны он заправил в носки, как и велела Оливия, накинул на себя капюшон от спортивного костюма, стянул резинкой, а те никак не унимались, доставали всё сильнее и сильнее. И смотреть ведь невозможно на то, как им весело с Ботана стало!       Но чего у Ботана не отнять, так это любви к биологии. Он любил рассматривать природу только на картинках в учебниках, но никогда не дотрагивался до неё так близко, увязая в мокрой траве. Настроение так бултыхалось внутри, перемешивалось разными красками, кружило, больно било в грудную клетку и вдруг в поражении рассыпалось мечтательными, бархатными мотыльками, что он даже не знал – горевать ли по родному дивану или упрямо идти навстречу приключениям?       Чудесно пахло травами. Ботан даже не мог разобрать, какими точно. Свежий, прохладный, чистый воздух окутывал сознание тяжёлыми объятиями, дурманил голову… Жадно втягивая его ноздрями, он мог даже не чувствовать в себе лёгких, случайно забывал, что он вдыхает и выдыхает… Хорошо становилось.       Жиденький туман бежал за ними, не отставая, точно рвано дышал им в спину, оставляя за собой невесомые мутные разводы. Тишина, нарушаемая только голосами Ботана и Оливии, сопровождалась выглядывающими на самых-самых макушках солнечными лучиками, слабыми, растекающимися по пейзажу. Где-то порой Ботан замечал маленькие цветочки-пуговки, улыбающиеся ему из-под листочков.       Вокруг склонилось столько деревьев, что Ботан бы никогда в своей жизни не сосчитал каждое из них. Каждую скромную, сонную берёзку хотелось с нежностью прижать к себе, каждый толстый, могущественный дуб крепко обнять, каждую сосну понюхать, смять в руке колкие, но гладкие хвойные иголки… Чтобы почувствовать их настоящий запах. Стойкий, насыщенный… Глянешь на верх, – и голубого неба не увидишь. Честное слово, какие они были высокие! Яркие зелёные веточки свисали, своим блеском приветствуя гостей их дома, что Ботан останавливался порой на секундочку, зачарованными глазами рассматривал эту красоту. Понимая, что в жизни никогда не видел такой природы. Дикой. Никем не тронутой. Может быть, где-то здесь ползёт колючий ёжик, тихонько шуршат у самой земли мышки…       Это заставляло поражаться, забывая про неудобства, про раздражающих комаров и надоедливых клещей. Забывая даже про саму малину! Хотелось утонуть здесь навсегда, опуститься на самую землю, жирную такую, холодную, не спеша, закрыть глаза и представить, что Ботан вовсе и не Ботан.       Подумать только, это всё – и живое!..       Мысли кружат, как в какой-то весёлой, забавной карусели. Туда-сюда…       Но показывать этого не хотелось совершенно. Он чуть-чуть рассердился на Оливию. Слишком настрадался на прошедший час их дороги, чтобы проявлять искрящуюся радость, прыгать тут на месте и хохотать! — Оливия, да ты с ума сошла! Зачем я только согласился? — снова начал громко рассуждать вслух Ботан, опустив взгляд на ноги. Колени уже начинали дрожать от усталости, а они ещё даже не приступили к обратной дороге.       Оливия как-то протяжно охнула, зашипела, видимо, случайно зацепившись ногой о какую-то выпирающую кривую корягу, ухватилась за ствол дерева, а внутри Ботана пробилось что-то острое, вынуждая выкарабкаться из размышлений. Ноги сами собой понесли его скорее вперёд. Он хотел удостовериться, что та не разодрала себе локти или не ушиблась носом, однако Оливия в этот момент пристально смотрела куда-то перед собой, не обращая на его приближающиеся шаги внимания. Лица её Ботан не разглядел, но голова ни на миг не дёрнулась. Стар застыла, лишь рукой как-то нервно потрясывала, а затем рванулась. Рванулась резко, с громким рыком и с горячей силой начала зло вырывать траву, которая, Ботан скажет по секрету, высотой была с неё ростом. Приговаривала себе что-то нечленораздельное…       Запутавшиеся узлы чёрных волос тряслись в сорняках, тем самым провели Ботана до нужного места, и тот вдруг замер, уставился на Оливию, не говоря ни слова. Губы словно онемели в один миг, стали твёрдыми, как застывший бетон. Он остановился за огромным пышным кустом папоротника, с неким сомнением оглядывая разгорячённую Оливию. — А что, дома бы сидел, заклеивал страницы своих журнальчиков? — пыхтя, спросила с издёвкой она, всё нагинаясь вперёд и обрывая голыми руками стебли. — В потолок бы плевал, книжки всякие листал… А тут… Ты глянь! В городе такого не найдёшь.       Растения липли к рукам и могли быть ядовиты, но, похоже, Оливию это не особо интересовало.       Ботан отмечал, что её всегда несло в какие-то передряги и приключения. Как магнитом цепляли всякие дурости, одна хуже другой, после которых она возвращалась счастливой, улыбчивой Оливией, но Ботан был ведь не дурак, видел ссадины на ногах после той самодельной тарзанки у речки, видел разодранные, замызганные красные колени после драк с мальчишками… И вот теперь она тоже рвётся в бой, только теперь с какой-то травой!.. В её это моде – не объяснять ни слова и делать вид, словно так и нужно. — Там столько крапивы! — взвизгнул Ботан, но Оливия лишь демонстративно махнула рукой на его беспокойство ладонью, которая, как он уже успел подметить, позеленела. Потом же волдыри пойдут!..       У неё и глаза стали почти какими-то тусклыми, несчастными, да руки всё синели и краснели, у самых корней рвали, колотили траву, она пробиралась куда-то дальше юркими ладонями…       Ботан вдруг потянулся к ней, смело схватил за предплечье и уже готов был потребовать объяснений, но та во мгновение поменяла взгляд, злобно сверкнула волчьим взором, приказывая: «Не смей останавливать меня, не смей!» Страшно становилось с её вида – бледная кожа словно обтянула сосредоточенное лицо, губы сжались в тонкую линию.       Казалось, словно по его коже в тот момент пополз какой-то здоровенный ледяной жук, медленными шажками мерил его спину, пробираясь к самой шее. Мурашки пролизнули по телу, какие-то даже противные, мерзкие… Веки потяжелели в считанные мгновения, а вместо сосны рядом он увидел синющее расплывчатое пятно… Терпеть эту томную усталость на себе больше невозможно.       Оливия… Оливия, такая загадочная, переменчивая, солнечная, только такая яркая она жила в фантазиях, только самая-самая. Сидела сейчас на корточках прямо перед ним, а он мог слышать её прерывистое дыхание, знать, что она рядом и никуда-никуда не убежит, не спрячется. И он ничего за это не должен. Никакая она не надоедливая, не дерзкая, не грубая, просто её нужно понять, раскрыть, покопаться глубже… Чёрт возьми…       Помнил чётко Ботан только тот момент, когда она уже больше не гневалась, разбрасываясь зелёными помятыми обрывками, не сводила брови в ярости и не дулась на него после каждого пустяка. Оливия бережно прикрывала своей влажной ладошкой любопытно высовывающиеся красно-бордовые бусинки, протягивала руку ближе, совала прямо под нос, дабы он тоже перенял её неподдельную радость. Посмеивалась, что совсем забыла про свои ненавистные кривые зубы, которые блестели в её широкой улыбке, тёмные глаза щурились, прикрываясь ресничками… — На, держи, Ботан! Самую сладкую отдаю.       И она, лесная малина, такая большая, пушистая оказалась… На верхушке торчал бледный хвостик, а сама она… Ботан запомнит надолго, что малина была, точно пузырчатая, состоящая из крошечек, завёрнутых в аккуратную ягодку. Он смотрел на неё с лучистыми глазами, оглядывал, стараясь всё в подробностях запомнить. Тонкими пальчиками осторожно взял ягодку за бок, взглядом спрашивая у Оливии разрешения, но та в ответ только ещё ближе подсунула руку, чтобы не боялся. Ягоды же не кусаются!       Ботан обсохшими дрожащими губами дотронулся до неё, а потом как-то быстро заглотил, размеренно прожёвывая. Отличается ли она чем-нибудь от обычной? Да. А какая она вкусная, чёрт возьми! Сладкая, будто медовая. Но совсем слегка кисленькая. Приятная на языке. Ботан облизнул мокрые губы, которые уж теперь-то точно растянулись в неловкой улыбке.       Ботан ощущал почти по одному взору Оливии детское, небывалое счастье. Не зря же она столько возилась, копалась до неё, искала самые привлекательные ягодки, осматривала малинки, чтобы ни одной букашки не спряталось внутри… Оливия просто просияла.       Даже у него самого внутри подскакивало разрывающее сосуды счастье, как закипающим электричеством мчалось телу, залетая в самое сердце, лопаясь… — А ты уже пробовала?.. — спросил Ботан тихо, словно боялся спугнуть самого себя. — Не, я сейчас ещё схожу! Я что, зря сюда припёрлась, что ли?!       Пальцы от волнения поледенели, он вспотел. Ботан чувствовал сырые прядки волос, прилипшие ко лбу, ​слышал сквозь тишину леса, как она шумно втягивала воздух через ноздри. В немом удивлении Оливия не ступала ни шагу, остановилась на минутку, словно тоже о чём-то задумалась, что-то вдруг заставило её остыть. Оливия водит тревожным взглядом из стороны в сторону. Не могла понять его, Ботана… Но она совсем не портила момент!..       Его напряжённые губы дрожат, а из распахнутых янтарных глаз внезапно побежала одна-одинокая чистая слеза. Тихо скользнула по щеке вниз, заставляя лёгкие болезненно сжаться и снова поднять на Оливию взгляд. Ни одного всхлипа он не проронил, ни одной мышцей не дрогнул, только спрашивал её: «Разве можно решиться оставить нашу дружбу просто так?..»       Очки запотели от его горячего дыхания, поползли по носу, но Оливию он видел чётче всего остального. Мысли острыми коготками царапали его мозг. От волнения начало крутить живот.       А если он её никогда больше не увидит? А вдруг?..       Ботан с опаской дотронулся до её губ, вдруг ощутив, какие они у Оливии всё-таки сухие, потрескавшиеся, тонкие… Осмелел, осторожно накрыв их трепетным поцелуем, паникуя в незнании, как правильно целоваться с девушкой, что вообще делать-то надо… Решил внутри себя, что если ей станет неуютно, если ей не понравится, если она его не любит – уж лучше оттолкнет посильнее, чтобы растерзать его чувства в пух и прах…       Но она ответила, обвивая его плечи робеющими ладонями, заставив ранимое сердце колыхнуться в каком-то желанном чувстве победы. Он любил её.       Закат наплывает с новой силой, а шаловливое солнце готово вот-вот скрыться за горизонтом. Пора собираться. Уже завтра идти на сельскую остановку, волочить за собой тяжелый чемодан, ждать своего автобуса… — Я приеду следующим летом, обещаю, — шепчет Ботан, поглаживая в одури её какие-то шершавые, сухие волосы, мягко касаясь обмякшими губами её носа. Пускай Паша и твердит, что волосы у Оливии похожи на мочалку, пусть рассказывает всем, что она уродка, ну его!.. Пусть говорит что хочет. Легкими касаниями поглаживать свои кудряшки она позволяет только Ботану.       Разве он не приедет к ней? Разве не обнимет её вновь когда-нибудь, не вдохнёт её родной аромат? Оливия, наверное, не верит его словам, сказанным в одури любви, однако Ботан, хоть он и слабый паренёк-заучка, умеет сдерживать свои обещания.