Правило Сансары

Закон Сансары – это закон кармы, который преподносит человеку последствия за сотворенные деяния. Закон следует за человеком по жизни, делая его ответственным за то, что он делает или не делает (бездействие тоже является действием).

Вечер. Типичный унылый питерский вечер. Город противно зеленеет, темнеет за окном. Даже не темнеет — отсыревает. Как доски в каком-нибудь дачном сарае. Ну и что о нем еще скажешь? Отсыревает и гниет. Питер — город декаданса и жестокости, гопник за фасадом аристократа. — Отвратительно, — Олег поставил стакан на подоконник, глядя туда, где, предположительно, за домами должен был вгрызаться в небо горизонт. Он проговорил это, чтобы услышать в пустой квартире хоть что-то кроме шума труб и голоса ведущей новостей. О да, новости в этой квартире смотрели часто. Будто за последние годы все это не успело утратить остатки смысла и не стало доведенной до автоматизма рутиной. Слово «рутина» — такое же мерзкое как питерская слякотная ранняя весна. Пускаешь корни в привычки и живешь в них до старости. Переезд — это классно. Переезд — это здорово. Когда вы подбираете мебель и какие-нибудь обои по вкусу, покупаете полотенца и ищете домик или квартиру с красивым видом на улочки или лес, а не бросаете все к чертям собачьим и не срываетесь с насиженного места в попытке спасти свои шкуры. С какой целью? Чтобы зачем-то прожить еще пару лишних лет, делая вид, что все в порядке? Погода-то в Питере мерзопакостная, а далеко не фантомная боль от старых переломов и ран — прекрасное напоминание о том, что от прошлого не сбежишь, сколько бы лошадок не было в твоем движке. Некоторые праздники остаются с тобой навсегда. Кухня просторная и оборудованная — загляденье. Олег бы, может, и радовался, если бы ситуация располагала. Одно дело — заниматься чем-то в удовольствие, другое — от скуки в четырех стенах. Темно — горит только небольшой торшер у окна и экран ноутбука на столе. К нему даже подходить не хочется, благо сейчас этого и не требуется. Но потребуется потом. Какая разница, завтра или послезавтра, если ты застрял в дне сурка? «На выходных ожидаются осадки в районе…» Никогда до этого лиминальные пространства не вызывали в Олеге столько… чего? тревоги? Да не тревога это. В тревоге есть хоть какое-то наполнение. Страх, тревога, волнение — это хоть что-то. А что было у него? Олег покосился на пачку сигарет, лежащую на подоконнике у балконной двери. А вот и ответ. — Если есть в кармане пачка сигарет, — свой же голос показался Олегу безжизненным и чужим, — значит, всё не так уж плохо, — он прочистил горло и закончил шепотом, — на сегодняшний день. Он усмехнулся. Весело не было. Сидеть в тупике, как в ожидании смертной казни, не хотелось, но и бежать уже некуда. Не потому что сбежать невозможно, а потому что не в том он уже возрасте и состоянии, чтобы носиться сломя голову из страны в страну. Чтобы спасать свою жизнь, нужно ее ценить или хотя бы иметь какое-то представление о том, как хочешь эту самую жизнь прожить. Олег понимал, что еще немного, и не останется даже смысла. Своего ничего у него не было, и речь была не о вещах — система ценностей посыпалась, жизнь как-то сама собой сосредоточилась на Разумовском, потому что Разумовский в нем нуждался. Смысл есть, когда ты кому-то нужен. От Родины до других людей. Поэтому все тяготеют к друзьям, заводят семьи, пишут книги. А сидеть в вакууме… да к чертям этот вакуум. Может, собаку завести? Да ну, с их ритмом жизни животное — обуза. Олег знал, как это — сосредоточить свою жизнь на ком-то. Он и сам был, как та самая собака, которая сидит днями напролет в квартире и смотрит в окно в ожидании хозяина. Ему бы не хотелось быть тем самым человеком, который предаст существо, для которого он станет целым миром. Олег себя за это не простит. В его жизни был штиль. Как на том свете в «Пиратах Карибского моря». Попадая после шторма в спокойные воды, радуешься, как ребенок. Быть выжившим здорово. Быть выжившим классно. Радуешься, радуешься, а потом становится страшно. Рука как-то сама потянулась к сигаретам. Уличная сырая прохлада манила. Хоть уйди и не возвращайся. Олег уже было вышел на балкон, но настороженно замер, когда со стороны коридора послышался стук. Дверных звонков Сережа не признавал, но стук всегда казался Олегу дурным знаком — тревожным. «Да не знаю… бесят они меня, — Серый тер покрасневшие от бесконечных бдений у мониторов глаза. — Да и кому к нам ходить? Когда звонок есть, кого-нибудь да потянет затрезвонить. А так сто раз подумают — стучать или нет». Это был один из последних их разговоров. Тогда Олег лишь пожал плечами. Они замолчали и занялись своими делами, потому что обсуждать больше было особо-то и нечего. В тот день Сережа помаячил часов до пяти утра, но, когда Волков встал, в квартире его уже не было. На какой из квартир того искать, Олег не размышлял. В последнее время Серый любил пропадать вот так — теряться в «нигде», никого ни о чем не предупреждая. Стук повторился. Не условный. Нетерпеливый и громкий. Значит, кто-то чужой. Не соседи же за солью решили внезапно нагрянуть в одиннадцать вечера. Волков бы посмотрел на то, как интеллигентная бабушка-одуванчик с их лестничной площадки дубасит в толстенную дверь с такой силой. Да и соль у той, наверняка, имелась и без непутевых соседей. Таскать подслеповатой маленькой Вере «Пал-не» пакеты на пятый этаж тоже стало для него рутиной. Частичкой нормальной жизни, вернуться к которой не представлялось никакой возможности. «Баб-Вере» шел уже девятый десяток. Бодренькая старушка до сих пор рассекала по городу так, будто той было не под девяносто, а лет сорок. Работала в музее, сидела смотрела на то, как по Эрмитажу ходят всякие охлопеты и пустыми глазами разглядывают картины. Рассказывала она обо всем этом с улыбкой и хитрым прищуром. Пару дней назад Олег в очередной раз занес той ее авоськи с молоком, тортом, гречкой и фруктами. Вера Павловна повесила свое светлое пальто на низкий крючок — до верхнего не дотягивалась — и бойко потопала на кухню: «Проходи, не стесняйся, не съем тебя», — шутила та. Олег замешкался, покосился на свою дверь, но разулся и прошел на кухню. «Муж умер мой, Андрейка, три года назад. Ты на него похож — он по молодости тоже был высокий, статный, чернобровый, — бабушка махнула рукой. — Я, как его увидела, сразу влюбилась, как дурочка. Он еще в форме тогда был. Зимней. Я на перроне стояла — из Москвы вернулась, а он приехал из Калининграда. Помог мне сумку спустить из вагона, — она поправила аккуратно убранные в пучок седые волосы. — Он служил, но, когда еще по молодости ногу поломал, ушел да работал инженером до, вон, старости лет. А потом, раз, и умер. Квартира сразу такой пустой стала… Садись, я тебе чаю заварю. Была б у меня внучка, а не внук, тебя бы ей представила.» Волков был хорошим слушателем, но лишь порадовался, что никакой внучки у старушки нет. Никакой женщине не пожелаешь мужа в уголовном розыске. А Вере Павловне нравилось рассказывать о своей молодости, показывать фотографии… «А что этот? Рыжий такой твой? Куда запропастился? — она тогда пожевала губами, залезла в грудной кармашек бежевого платья и достала оттуда сложенную истершуюся по краям бумажку, поправила очки и, прищурившись, зачитала, — «Ой-тиш-ник», что ли? Внук мой тоже из дома выходит только еды купить. Говорю ему: хороший мой, посмотри хоть на людей выйди, а он мне: ба, да ладно тебе, что я там, говорит, не видел, работу я работаю, потом выйду. Это вам, молодым, все «потом да потом», пока не станет слишком поздно…» Ему было поздно. Вроде всего-то пару лет за тридцать, а уже старик. Если бы не говорливая Вера Пал-на, которой, кроме него, и поговорить было больше не с кем, то, кто знает, может, пустил бы уже себе пулю в голову. Но после задушевных разговоров на подвиги не тянуло. Интересно, что бы сухонькая, зазывавшая его на чай с конфетами старушка сказала, если бы узнала, кто, на самом деле, обитает за дверью напротив? И ведь до сих пор стучат. Олег машинально сунул сигарету за ухо и взял с тумбы пистолет, всматриваясь в темноту коридора. В самой квартире признаков жизни не наблюдалось. После того как арсенал обнесли, из оружия у них осталось только то, что хранилось у Сережи. А тот после всех их злоключений оружие рядом с собой держать чисто физически не мог. Боялся. Итого: всего два огнестрела, включая тот самый, стащенный в день «спасения» с Блюхера. Негусто. А добыть новое теперь было не так просто, как хотелось бы. Волков тихо прошел в коридор. Дверь не высаживали — хороший знак, но лучше бы в нее вообще не дубасили. Особенно в такое время. За дверью шаркнули и несильно ее пнули. Олег заглянул в глазок и лишь тихо хмыкнул. Радоваться было нечему, но всё могло быть хуже. «Здравствуйте, вы верите в Бога?» — послышалось с лестничной клетки. Волков выдохнул, поразмыслил пару секунд и, запихнув пистолет в задний карман, отпер, молча приваливаясь плечом к косяку. Чего ему терять? — Вот это скорость! Сдаешь позиции, Шумахер. Вечерочка, — Вадим окинул его своим обычным нечитаемым взглядом. — С выздоровленьицем. Смотрю, цветешь и пахнешь? — И тебе привет, — показывать свое удивление и вестись на провокации Олег не собирался, но после кукования в одиночестве поговорить с живым человеком казалось жизненно необходимым. Даже если этот человек манипулятор и кидала. — Приглашай давай. — А ты что, вампир? — А тебе твоего рыжего упыря мало, что ли? Олег закатил глаза, но толкнул дверь, жестом приглашая того войти: — Валяй. Можешь даже не разуваться. Вадим прыснул от смеха и уже в коридоре, покрутив головой, щелкнул выключателем. Лампочки загорелись с тихим типичным для старых домов электрическим дребезжанием. — Тебе тут нормально в темноте сидеть? — он прошел пару шагов и развернулся, насмешливо тыча пальцем себе за ухо. — Ты это — бросай. «Константина» же смотрел, небось. Думаешь, пронесет? Будешь не Поварешкин, а Костик. Олег запер дверь и, ничего не ответив, прошел на кухню первым. Злости не было. Он уже не раз думал о том, как бы все закончилось, не смотри Дракон на их с Серым конвульсивные подергивания сквозь пальцы. Наверное, ничем хорошим. Парнишка с катанами выглядел серьезно. Но эта вспыльчивость… Лера контролировала себя не в пример лучше. Да и закончилось ли все хорошо на самом деле? Может это вообще был худший из всех возможных исходов? — Вот он — эпицентр самоклюйства, — Вадим по-хозяйски отодвинул стул и развалился на нем, закинув ногу на ногу. Каким был шкафом, таким и остался. Может даже «шкафее» стал. — Ну что, как жизнь молодая? — Не жалуюсь, — Волков скупо усмехнулся, но садиться не спешил — прислонился к стене, смотря перед собой. Рядом с Вадиком всегда было неспокойно, но веселее, чем без него. На службе вреда от того все же было меньше, чем пользы. До какого-то момента. А теперь… кто знает, чем он стал за эти годы. — А зря. Хотя, чему я удивляюсь. Ты ж молчать будешь, даже если резать начнут, — Дракон вздохнул, пригладил взлохмаченные волосы и потянулся, закладывая руки за голову, но затем снова заговорил. — Бросай-ка, а, мужик? По-братски. — Вадик, к делу. Тот ухмыльнулся. — К делу, так к делу: ваш Разумовский уже неделю как в Польше. По спине пробежал холодок. Олег осознал, что замер — не дышит даже. Просто смотрит на Дракона — молча и недоверчиво. Что? — Золотце-то мое, оно, конечно, попсиховать любит, но тоже не пальцем деланное, — Вадим сверкнул в полутьме своей слишком уж голливудской для обычного наемника улыбкой. — Поймать Серегу твоего, конечно, пока не поймали, но вполне себе нашли, — он задумчиво побарабанил пальцами по деревянной столешнице. — Ты бы видел мое лицо, когда я узнал, что ты все еще здесь. Дай, думаю, проверю. Волков едва заметно двинул плечами и прикрыл глаза. Ни удивления, ни злости — все та же сосущая пустота, хотя грудь неприятно сдавило. — Молчишь? И правильно, — Вадим кивнул. — Это, конечно, и подкупает, когда ради тебя лезут в пасть к крупным хищникам, но чего только не сделаешь для того, чтобы задобрить свою собственную совесть, правда? Волков поморщился, доставая из-за уха сигарету. Какое-то время он в прострации смотрел на нее. В голове было пусто: — Докажи. — Легко, но сначала разговор. Хочу понять, совсем ты из ума выжил или еще пока в себе. Хватку ты не растерял, хотя с того света вернулся после расстрела. Разумовский кинул тебя с вашим протеже, как лохов, в этом болоте, полном всякой лютой хтони. Есть мысли? — Свали, Вад. — Я-то свалю, но готов поспорить, что вы со своим Тони Старком без понятия, что делать с этим супер-пупер костюмом. Ваш папочка — тю-тю, Хольтовские прибамбасы — это не шубу в трусы заправлять и не телек пнуть, чтобы заработал. Олег щелкнул зажигалкой, прикурил, откинул ее, не глядя, на кухонную тумбу и, затянувшись, устало провел по лбу вверх до затылка, приглаживая волосы. — Идеи? Мысли? Предложения? — не смог промолчать Вадим. — Видимо, — Волков пожал плечами, смотря на полупустые казённые полки. Он не понимал, что именно чувствует, хотя эмоция и знакомая. Разочарование, грусть. Когда Серый наставил на него пистолет, где-то на периферии сознания пронеслись те же чувства, — придется съезжать. — Очередной побег? Куда теперь? — Дракон поднялся и подошел к окну. — Вид дерьмо. Олег не знал. — Слушай, мне, конечно, забавно будет наблюдать за тем, как ты попытаешься, знаешь, вот это вот все: tabula rasa, начать жизнь с чистого листа и прочее подобное, — Вадим отвернулся от «дерьмового» вида и сложил руки на груди. — Будто я тебя не знаю. Не будь вы международниками в бегах, ты бы, конечно, мог забиться в угол в каком-нибудь Мухосранске — рожа у тебя не то чтобы сильно приметная, — он насмешливо прищурился. — Но давай честно: ты в итоге либо сядешь, либо выпилишься, как самое слабое звено в финансово-бытовых вопросах. Либо сначала одно, потом другое. А, учитывая твое богатое прошлое, еще неизвестно, что из этого выйдет для тебя большим боком. Вадим словно мысли его читал, стоя за той треклятой дверью. Хотя, возможно, от Олега, действительно, разило безысходностью за километр. Он читал сочувствие даже в глазах старушки из квартиры напротив. Кто же будет ей ее авоськи носить? Не внук же. Выхода из сложившейся ситуации он не видел. Спорить об очевидном не было никакого смысла. — Но у меня есть деловое предложение, — подытожил Вадим. Волков хмыкнул и выкинул бычок в раковину, тот затух с тихим шипением. А как могло быть иначе? У Вадима всегда найдется деловое предложение по ситуации. У этой сволочи мозги не наемника, а турецкого торгаша с базара. — Я, пока вы были заняты убиванием друг друга, пронаблюдал за ситуацией, так сказать, с высоты птичьего полета. Вы с вашим «чумным» вполне себе годные ребята, хоть и покоцанные. — Покоцал его именно ты, — отметил Олег — Не суть важно, — Вадим хохотнул, отмахиваясь. — Какие мелочи. Я вообще должен был его убить, но решил не рубить с плеча, потому что высочайшие указания поступали только насчет твоего рыжего ублюдка. В общем, я с Золотцем побазарил, он меня чуть не вздернул, но я знаю, как его грамотно обработать. — И? — Тема такая: ты, как один из главных виновников появления бреши в нашем человеческом ресурсе, работаешь на нас, косплеишь терминатора и радуешься жизни до момента, когда та не скажет тебе «всего хорошего». Я ведь знаю — ты один, даже покоцанный, стоишь всех тех мертвецов, ага? Не могу смотреть, как ты гниешь и опускаешься на дно. — Или что? — Волков закатил глаза. Хорошо стелет, но не этого ли он сам хотел полчаса назад? — Да ничего, — Дракон пожал плечами, — можешь катиться на все четыре стороны. Ты без своего Разумовского, в лучшем случае, теперь неофициально охранником в задницу устроишься. Документов-то у вас больше нет. Вернее, у тебя. Твой припизднутый съебался со своими новыми, а твои мы залутали ещё тогда, — Вадик кивнул в сторону окна. — А если попадешь в руки органам, то они запытают тебя до смерти, пытаясь выведать все то, о чем ты и сам не имеешь ни малейшего понятия. Олег надавил на висок пальцами. Головная боль становилась все сильнее. Все вокруг как-то сгущалось, темнело, пульсировало, в теле ломило. Раны затянулись уже давно, но они — не ФБР и не ФСБ, от них так просто не скроешься. — Ну и откуда такая щедрость? — он поморщился. — Можешь думать обо мне что угодно, но пиздюли и долги я возвращаю всегда, а ты мне, держа язык за зубами, в свое время очень помог. Так что тащи своего стажёра сюда. — Какого стажера, Вад? — Хорош косить под дурачка. Дятла вашего. В капюшоне. — Это ты, конечно, хорошо придумал. Чтобы вы еще и его с потрохами сожрали? — Олег отвел взгляд, понимая, что сомневается теперь не только в Сером, но и во всем происходящем вокруг. — Не скалься, — Вадим подмигнул. — У всех есть свои интересы. Это у тебя уже ничего не осталось. — Он не согласится. — А ты? Я знаю, что спасение своей собственной жопы тебя всегда интересовало в последнюю очередь, но подумай о том, что если ваш поборник справедливости, которого ты так покрываешь, спикирует в неприятности, то уже с концами. А, судя по тому что костюмчик до сих пор гуляет по городу сам собой и делает, что хочет, Серега ему не больно-то и сдался. — Что правда, то правда, — Олег прикрыл глаза. Он медленно опустился в кресло, откидываясь на спинку. — Я рад, что ты больше не вспыхиваешь, как динамит, по любому поводу, — Дракон доверительно понизил голос. — Жизнь по щам надавала, а это, хочешь не хочешь, тушит. Научить бы этой мудрости Золотце, а то после того цирка с волками он был злой, как сука последняя. Думал, пришибет, но за это время успокоился… хотя этого, наверное, только могила исправит. — «Золотце»? — Тшш, — Вадим ухмыльнулся особо язвительно. — Без имен. Олег молча посмотрел на него. — А ты разговорчивее с возрастом не стал, — весело подметил Дракон. — Зачем? Ты за двоих наговоришь. — Я и за троих могу. — Тамада… только давай без конкурсов. Вадим изобразил поклон. Улыбается, а взгляд хищный. Сожрет и не подавится. — Резюмируя: если Разумовский свалил, то нам до вашего общего чада дела никакого нет. Пусть играет в Бетмена, пока костюмчик из строя не выйдет. Или сам он. Тащить его за шкирку в логово врага никто не требует. Осматривайся, сколько влезет. Не знаю, что ваш Чумной за зверь такой, но ему же будет лучше заиметь друзей покруче. Дракон отсалютовал и оттолкнулся от подоконника, направляясь к выходу: — Думай, Поварешкин, думай. Маякну тебе через пару дней и буду ждать ответа. Просто имей в виду, что, если уж я тебя нашел без помощи Золотца, то любой с навыками получше, если и не сидит на хвосте, то уже подбирается. Он вышел в коридор. — Вад, — Волков сказал это негромко, но шаги прервались. — Спасибо. Из коридора хохотнули. Входная дверь щелкнула замком и захлопнулась. Олег снова остался один.