Paris est sous la Seine

⊰ 1 ⊱

⊹ vanessa paradis — la seine

      — Фуа-гра из утиной печени, паштет из мяса курицы и суп-пюре из тыквы, винегрет переделать, бурриду подогреть, — парень отчётливо чеканит новые заказы, передавая сервисный чек и возвращая на кухонную стойку два озвученных в последнюю очередь блюда. Каштановые волосы убраны со лба в аккуратной укладке, золотистый фартук туго завязан на обтянутой классическим чёрным жилетом талии, а тёмная бабочка венчает тонкую шею. Официант одет с иголочки, а на лице дежурная приветливая улыбка, что не сходит на нет, даже когда тот оказывается вне зала.        Статной женщине со светлыми кудрями не угодило обилие лука-шалот в салате, а с супом всё понятно — пока несли в другой конец зала, бульон, видимо, подостыл. Ну, или кое-кому показалось, что он подостыл.       Такое на самом деле у них не так часто происходит, просто сегодня один из тех дней, когда всего и помногу. Много людей, много заказов, много довольных, и недовольные тоже, очевидно, находятся. Официанты едва ли успевают сновать туда-сюда с подносами и блюдами, что профессионально возвышают на одной руке, а широкое окно, соединяющее дальнюю часть зала с кухней, не остаётся пустующим дольше, чем на пару минут.       Повара забирают принесенное, принимаясь без особых жалоб исправлять замечания, потому что слово гостя, как известно, — закон, а на их место уже ставятся новые тарелки с готовыми заказами, закрепленными за определённым официантом.       Тэхён тянется к ним, чтобы как можно оперативнее отнести в зал, но его останавливает крепкая ладонь, аккуратно цепляющая пальцами тонкое запястье:       — Сначала попробуй, — без тени улыбки проговаривает молодой шеф-повар, накалывая на вилку, на его взгляд, лишний кусочек пряного говяжьего филе прямо с тарелки и направляя в рот официанта, что стоит, округлив глаза от неожиданности и озираясь по сторонам. На кухне часто пробовали блюда перед их подачей, но вот так ему ещё не доводилось этого делать.       Сдаётся, чтобы не тратить ещё больше времени, послушно цепляя угощение губами, и принимается тщательно пережевывать, смакуя вкус, что никогда не разочаровывает. Все блюда Чон Чонгука — на данный момент шеф-повара этого ресторана — априори отменны, даже пробовать их было лишним.       — Как и обычно, восхитительно, — он несдержанно улыбается, ни капли не лукавя, и молодой мужчина аккуратно промакивает вытащенным из грудного кармана платком уголок его губ, большим пальцем случайно касаясь верхней и едва успевая отвести руку, когда в поле зрения оказывается ещё одна официантка. Удовлетворенно кивает застывшему парню, и тот, вздрогнув, поспешно ретируется, чтобы отнести очередной кулинарный шедевр за нужный столик, не забывая подмигнуть появляющейся на пути девушке, что в ответ только добро усмехается.       — Господин Чон, за десятым столиком просят позвать тебя, чтобы выразить признательность лично, — докладывает подошедшая Оливия, приторно мужчине улыбаясь, потому что обслуживать эту компанию у неё никаких сил уже не осталось. Они, кажется, слопали все фирменные блюда Чонгука за полчаса и даже глазом не моргнули.       — Это те же? — спрашивает, снимая головной убор и лёгким движением смахивая упавшие на лоб чёрные пряди, поднимает на безрадостную девушку серьёзный взгляд.       — Они самые, — подтверждает, кивая.       — Я подойду через минуту.       Девушка снова кивает, забирая готовые заказы прямо с его рук, и торопится в зал, ловко огибая показавшегося навстречу другого официанта.       Чонгук тяжело вздыхает, готовя себя морально к минутному обществу донельзя назойливых постоянных клиентов, которые уже немного переусердствовали со своим гордым званием в их ресторане. Правда, вызывать шефа, как будто он гнусный бездельник на собственной кухне, практически каждый свой приход в заведение — верх бестактности.       Он начал работать поваром в этом ресторане — ресторане азиатской и французской кухни — ещё с того момента, как известность заведения только начинала набирать обороты, а его хозяин был только рад молодой и свежей крови в лице новых работников. А теперь Чон уже носил гордый титул су-шефа ресторана, в настоящее время занимая пост шеф-повара ввиду отсутствия последнего.       Он выпрямляет осанку, цепляя на лицо дежурную улыбку, и проходит в зал — не самую уютную для повара часть ресторана.       Тэхён в это время стоит у высокой стойки, позволяя себе тридцатисекундный перерыв и тихо переговариваясь обо всякой мелочи с натирающим до блеска бокалы барменом, который тоже в эту секунду был свободен. Он сверлит взглядом широкую спину заместителя шеф-повара весь путь до десятого столика, невольно закатывая глаза и усмехаясь, когда замечает тех же троих мужчин среднего возраста, что снова дорвались до своего любимого повара. Мерзко.       — Знаешь, иногда мне кажется, что между вами что-то есть, — снова подаёт голос Максанс, хитро на него поглядывая и беря в руки очередной бокал.       — Что? — Тэхён отводит взгляд от неприятной картины, возвращая его к светловолосому высокому французу и непонимающе хмурясь. — Между нами?       — Тобой и Чоном, — поясняет, предвкушая реакцию друга на услышанное.       — Большей глупости я в жизни ещё не слышал, — смотрит на парня, как на идиота, потому что им он и является иногда, а тот щурится, принимая это свое излюбленное выражение лица «меня не обманешь». — Это потому что мы оба азиаты?       — Наверное, не без этого, — соглашается, ведя плечами. — Но ещё мне постоянно что-нибудь о вас интересное птичка по имени Оливия напевает.       — Что, например? — спрашивает Ким, пытаясь всячески скрыть свою заинтересованность в ответе.       — Испугался? — ухмыляется Максанс, на что Тэхён закатывает глаза, сразу же капитулируя.       — А впрочем, мне это неинтересно, — почти честный ответ. Ну капельки совсем не хватает чистой совести. — Не хотелось бы вас, конечно, расстраивать, но это правда глупости. Он немного странноватый, и я с ним даже ни разу не разговаривал толком, хоть мы оба и корейцы. Поэтому не тратьте так бездарно своё время.       — Не переживай о нашем времени, КимТэ, мы просто пытаемся развлечься. Иначе тут без сплетен и с ума сойти недолго, — признается француз, манерно возводя глаза к потолку.       — Я и сам не против, но давайте не вплетать в них меня, — он ловит на себе страшный взгляд Оливии, означающий, что на сегодня лафа закончилась, и пора приниматься за работу. — Ну, бывай, монами.        Далее Ким вместе с другими официантами работает без перерывов до самого закрытия ресторана, как рыба в воде лавируя между отделанными благородным деревом столами и голодными или уже пресыщенными, но не желающими уходить посетителями. Гости таяли от одной только его вежливой, но такой одурманивающей улыбки и мимолетно брошенного взгляда из-под опущенных ресниц, то и дело забывая вообще, зачем они сюда пришли, и поддаваясь шарму молодого официанта. Делали более объёмные заказы, чтобы тот их столик обслуживал соответственно подольше. Тэхёну это уже давно не льстило и стало само собой разумеющимся, поэтому он только внутренне веселился с их выражений лица, внешне оставаясь непоколебимо доброжелательным и нередко говоряще переглядываясь со своими коллегами.       Несмотря на свой уже достаточно продвинувшийся уровень в сфере обслуживания, Тэхён многим посетителям был интересен и чисто как официант с экзотической для местных жителей, но все ещё чертовски привлекательной внешностью, поэтому многие даже не скупились на внушительные суммы для чаевых. Это был довольно хороший фидбэк для парня, сваливающегося от усталости с ног в конце каждого дня, хотя выматываться все равно не очень хотелось.       Последние посетители наконец-то скрываются за дверьми ресторана, а стоявший все это время над их душой Тео, с полотенцем на предплечье и страданием в глазах, устало выдыхает, валясь на ближайший мягкий диван. Тэхён замечает его, когда проходит мимо уже переодетый, и подходит к коллеге, окидывая того сочувственным взглядом. В пару движений поправляет его слегка съехавшую бабочку, на что тот благодарно кивает, снова прикрывая глаза, и Ким, решив, что сделал всё, что действительно мог, хлопает его по плечу и направляется к почему-то пустующему бару.       — Макси́, — он ярко улыбается, опираясь локтями на барную стойку и заглядывая вниз, откуда на него поднимает взгляд согнувшийся в три погибели и утомлённый от вечного нахождения на ногах бармен. — Ты там живой?       — Я удивляюсь тебе, правда, откуда столько жизнерадостности? Поделись, — стонет тот, вяло утыкаясь лбом себе в согнутые колени.       — Так смена закончилась, как тут не радоваться. Завтра ещё и выходной, — натягивает черную кожаную куртку поверх белой футболки с широким вырезом на шее, мечтательно улыбаясь, а потом встречается с мученическим взглядом француза, прикусывая язык. — О, у тебя же нет..       — У меня нет. У меня до сих пор стресс после неожиданного обхода от администрации, — Тэхён сочувственно морщится, потому что сам в это время был в санузле, но своего потрошения он дождётся лишь немногим позже.       — Fais ce que tu peux, si tu ne peux fair ce que tu veux, — отвечает с умным видом, и Максанса пробирает на смех сквозь слёзы от его ломаного французского.       — Верни мне, пожалуйста, мой сборник пословиц.       — Даже не подумаю, — смеётся Ким, вспоминая зачем, в общем-то, докопался до своего несчастного друга. — Ты можешь мне по нашему близкому знакомству подобрать самое вкусное вино, что есть?       — Ничего себе заявление, — парень, наконец, поднимается на ноги, подозрительно разглядывая друга. — Всё-таки согласился на приглашение той симпатичной француженки?       — А тебе всё знать надо, — усмехается Ким, потому что ему действительно сегодня одна из посетительниц предлагала провести вместе время в неформальной обстановке. Но у него немного другие планы — хочется отдохнуть по-человечески без лишних людей. Их на сегодня и так было предостаточно.       — Не хочешь, не говори, — ухмыляется парень в ответ, проходясь кончиками пальцев по этикеткам десятков разных бутылок с алкоголем и останавливаясь на одной единственной. Что, кстати, была по вполне приемлемой цене. Для кого-то немного побогаче Кима. — Запомни, самое дорогое — не значит самое вкусное.       — Запомнил, — кивает так, будто бы полторы тысячи евро для него пустяк-цена, забирая из чужих рук холодную бутылку и убирая её в тёмный рюкзак. — Я верну частями с зарплаты.       — О, не переживай об этом, Буа даже не заметит, — уверяет француз, вспоминая о хозяине заведения, имя которого — Гуаритон Лафрамбуаз — Тэхёну всегда казалось довольно забавным и сложным в произношении до свернувшегося в потугах языка, но замечая скептический взгляд напротив, вздыхает, признаваясь. — Я сам пару раз так таскал, и все обошлось. Главное, грамотно вывернуться, а я уж за столько времени этому научился.       — После сегодняшнего обхода только дорогущие вина и таскать.       — Laisse tomber, mon chére Tae, — подмигивает Максанс, слегка усмехаясь.       — Какой же вы, оказывается, гнусный потребитель, месье Дане-Фовель, — наигранно ахает Ким, и они оба смеются, отбивая друг другу «пять». Тэхён был безумно счастлив, что так сдружился с действительно душевным барменом этого не менее прекрасного заведения. Одно из лучших стечений обстоятельств за всю его непростую жизнь.       Они тепло прощаются, и Ким покидает прикипевшее сердцу заведение где-то в двенадцатом часу ночи: на улице уже давно стемнело, и повсюду сверкали изысканные вывески всевозможных кафешек и бутиков, что были напичканы буквально по всему узкому проспекту, горели изящные фонари, освещая ухоженные, вымощенные гранитом парижские дороги.       Тэхён глубоко вдыхает свежий воздух, чувствуя, как расслабление наконец разливается по всему телу вперемешку с прохладным ветром раннего лета, что проникает под тонкую куртку, заставляя слегка поежиться, и треплет уже лишившуюся идеальной укладки каштановую причёску.       Парень прогулочным шагом минут за пятнадцать минует узкие городские улочки, выбираясь к набережной Сены, где воздух становится ещё чище и вкуснее, таким только дышать и хочется, главное не переусердствовать, словив простуду.

«i feel alive when i'm beside La Seine»

       — невольно проносится в голове строчка из небезызвестного французского мультфильма, и Ким не удерживается от улыбки, потому что тот был одним из его любимых.       Переходит практически пустующую автомобильную трассу «Левого берега», на который река делит столицу Франции, оказываясь рядом с набережной, что превратилась с наступлением лета в излюбленное место отдыха для местной молодёжи, и не только её.       Люди небольшими группками, вдвоём или просто поодиночке сидели на камнях или лавочках вдоль реки, наслаждаясь блеском ночного города и придавая своему отдыху особую атмосферу, потому что абсолютно всё об этом месте было непередаваемо расслабляющим и приятным: от звучного шума волнующейся глади воды до переливающихся огней немного отдалённой от этой части Эйфелевой башни.        Тэхён идёт ещё немного вдоль воды, с благоговением наблюдая за происходящим вокруг, минуя зелёные лавки с картинами и всевозможными книгами, пока внезапно не замечает спрятанную в знакомой тёмной панаме макушку всего в нескольких метрах от себя. В этом городе есть только один человек, которого он видел в подобном головном уборе. Поэтому Тэхён решается подойти к тому, кто уселся на уже давно остывшем каменном парапете, проигнорировав все симпатичные лавочки вдоль набережной.       — Не помешаю? — заговаривает хрипло, и на звук его голоса тут же оборачиваются, по привычке снимая с макушки панаму и откидывая со лба мягкие волны. Чонгук был одет в рваные джинсы, клетчатую рубашку поверх темной футболки и грубую косуху, изобилующую заклёпками и молниями. На вид — обычный молодой байкер, абсолютно ничего общего со строгим заместителем шеф-повара мишленовского ресторана.       — Нет, — отвечает Чон, спустя секунду показательно отодвигаясь немного в сторону, и Ким осторожно оседает рядом, стараясь не звенеть рюкзаком и не запачкать светлые джинсы. — Сильно вымотали вас сегодня, да?       — Определённо, — не уклоняется от честного ответа, чтобы показаться всесильным. Оба же люди. — Я пришёл сюда, чтобы расслабиться и не слышать больше звука щелчков чужих пальцев.       — Ты нашёл лучшее место для этого, — замечает Чонгук, беззастенчиво разглядывая размякшего на камне парня, что вальяжно упёрся ладонями за спину, повернувшись к нему красивым лицом, которое обрамляли каштановые волны, что трепались лёгким ветром в разные стороны. И всё это на фоне хаотично мерцающих огоньков раскинувшейся над городом изящной аркой Эйфелевой башни.       — Знаю, — тянет губы в скромной улыбке. Да, он и так умеет.       Тэхён на мгновение оборачивается назад, никого поблизости не отмечая, затем обводит взглядом местность вокруг ещё недолго, чтобы действительно убедиться в своём умозаключении.        А потом тянется вперёд, хватая мужчину за ворот чёрной кожанки, и впивается в его холодные губы, сразу же раздвигая их горячим языком и толкаясь внутрь. Чонгук, с коротким вздохом от неожиданности, тягуче целует парня в ответ, удобнее склоняя голову и обхватывая ладонью его разрумянившуюся щеку. Они неторопливо сминают друг друга чувствительными от прохлады губами ещё добрую минуту, буквально не в силах оторваться, уже даже если кто-то их и заметит. Так плевать прямо сейчас.       — Чего ты творишь, — медленно шепчет Чон ему в губы, когда они разрывают долгий поцелуй, рвано сталкиваясь лбами.       — Скучал по тебе просто, — так же шепчет, наслаждаясь любимым теплом и все ещё цепляясь за ворот чужой куртки.       Чонгук мягко обнимает парня за плечи, прижимая к себе крепче, и тот послушно утыкается красным носом ему в согревающую шею, отчего мужчина с неудовольствием чувствует, что Ким замёрз.       — Почему ты так легко оделся?       — Нормально я оделся, — звучит где-то приглушенно. — Просто к ночи похолодало.       — Тогда домой идти нужно, — оповещает хмуро, словно нерадивого ребёнка, на что тот сразу же протестующие качает головой. Точно, как ребёнок.       — Нет, — мычит недовольно, обнимая Чонгука поперёк груди и пряча ладони под его курткой. — Ещё посидим немного. Я вино нам принёс. Вкусное.       — Правда? Тогда доставай, — парень упрямо не предпринимает попытки пошевелиться, поэтому Чон, усмехаясь, оставляет мягкий поцелуй на кудрявой макушке, после чего тот сразу же бодро высвобождается из тёплых объятий и с улыбкой лезет в свой рюкзак, выуживая оттуда бутылку красного сухого, штопор и два завернутых в полотенца бокала на тонкой ножке.       Аккуратно разливает красно-гранатовую жидкость по бокалам, но Чонгук пока не спешит принимать свой, расстегивая собственный рюкзак и доставая оттуда хрустящий багет с самым любимым сыром Кима. У парня глаза в один миг загораются.       — Я отсосу тебе сегодня, — хрипит, облизывая губы, и Чонгук замирает, поднимая на него несколько смутившийся взгляд из-под волнистой чёлки.       — Ненормальный?       — Голодный. Либо я съем этот сыр, либо тебя. Выбирай.       — Ненормальный, — произносит больше без вопросительной интонации.       — Ладно, я тебя обманул, — без тени вины отвечает Тэхён, щуря глаза и соблазнительно прикусывая нижнюю губу. — Я все равно собирался тебе..       Чонгук пихает ему между губ кусочек сыра, завернутый в слой ароматного хлеба, тем самым затыкая этот фривольный рот, и тот чуть ли не с его же пальцами заглатывает любимый деликатес.       Парень мычит от удовольствия, заламывая брови от божественности вкуса, и снова открывает рот, куда ему сразу же заботливо кладут новую порцию.       Удовлетворив одну из важнейших потребностей своего организма, он решает ненадолго прекратить паясничать, и подаёт бокал с вином Чонгуку, что с улыбкой его принимает, передавая тому сооруженный на скорую руку бутерброд.       — М-м, мерси, — благодарит хрипло, шумно приподнимаясь и смазано целуя усыпанными хлебными крошками губами чужие. Чонгук обыденно слизывает оставленные на губах крошки и кивает ему, поднимая между ними наполненный бокал.       — За что выпьем?       — Как за что? За тебя, нас с тобой, нашу встречу, мою стажировку, твой талант, — перечисляет запально Тэхён, прекращая жевать, и Чонгук тихо смеётся, прикрыв губы кулаком. На самом деле его мысли протекают примерно в том же ключе.       — Ты прав, у нас есть много поводов, — мужчина кивает, и Тэхён подбирается к нему ближе, касаясь чужих бёдер своими. — Но самый мой главный — ты.       — Мой сладкий, — шепчет парень ему на ухо, и Чонгук может чувствовать, как он улыбается. Поворачивается к Киму лицом, сталкиваясь с его ровным носом и восхищённо заглядывая в мерцающие из-за света фонарей тёмные глаза.        Не сговариваясь, они переплетают руки в локтях, и выпивают вино на брудершафт, не разрывая зрительного контакта.        На языке оседает пикантный маслянистый привкус с оттенком шоколада и ванили, пуская по всему телу приятное тепло, а в груди безбожно стучит сердце, слишком активно качая кровь, и Тэхёну хочется завопить, завизжать и накинуться на парня, чтобы сжать в своих объятиях до хруста костей, потому что такой романтики он ещё никогда в своей жизни не испытывал. Это просто невероятно, и хочется о своих чувствах закричать на весь гребаный мир. Но Чонгук не оценит.. Жаль.       Пустые бокалы оказываются отставлены в сторону, и Ким несдержанно толкает мужчину на землю, залезая на него сверху и ставя руки по обе стороны от его головы.       — Уже поздно. Поехали к тебе, м? — кусает за покрасневшее ушко, после затяжно целуя в висок и чувствуя хватку крепких рук на своей талии.       — Звучит ужасно вульгарно.       — Правда? Я старался, — ухмыляется, бодая носом в щеку, но Чонгук резко поворачивается, ловя ртом его губы и снова сминая, но трепетно, робко, без языка. Чонгук очень любил нежность в их отношениях, а Тэхён любил Чонгука. Всё просто.       — Завтра рано на работу, — как обычно, взывает к разуму, хотя и сам прекрасно понимает, что единственное, что сейчас хочется — это Тэхёна.       — У меня выходной, — тут же доносится в ответ после короткого поцелуя в ложбинку над верхней розовой губой. — И я смогу ублажать тебя, — хрипит, заставляя мужчину прикрыть глаза и почувствовать дрожь, прокатившуюся по всему телу до самых кончиков волосков, срываясь в конце на шёпот. — Всю ночь.       — Встань с меня, — цедит Чонгук, на что Тэхён сначала непонимающе хмурится, заглядывая в его подернутые пеленой глаза. — Встань, пока я прямо здесь до греха не дошёл.       — Умоляю, скорее дойди со мной до греха, — шепчет с лукавой улыбкой змея-искусителя, отчего Чонгук возбуждается ещё сильнее, не в силах это контролировать вообще никак. Ким Тэхён действует на него, словно наркотик.       — Кхм, — Чон прокашливается, несколько раз быстро моргая, чтобы прогнать наваждение. Здесь всему этому не место. Тэхёну следует так себя вести только наедине с ним или в его постели. Всё остальное как-то неправильно. — Ладно, всё, Тэхён. Поднимайся и пойдём домой.       — К тебе? — спрашивает с надеждой, сразу же меняя тон и немного приподнимаясь с разгоревшегося под собой тела.       — Ко мне.

три месяца назад ﻬ︎

      Ким уже отрабатывал свой четвёртый день, на который его, наконец, допустили непосредственно к самой работе, стажировки по обмену во Франции, на которую он решился абсолютно спонтанно, неожиданно даже для самого себя выиграв грант, потому что раз его любимая школа бизнеса сеульского университета даёт такую щедрую возможность — будь добр, бери. Да, пришлось уехать одному в совершенно отличную от родной страну, не без финансовой поддержки от близких, и вряд ли это хоть кому-то давалось так уж и легко, но Тэхён старался брать от этой возможности всё по максимуму, потому что, извините, у него тут вообще-то многолетняя мечта сбывается. Свободного времени катастрофически не хватало, но он всё равно умудрился обходить волшебный Париж вдоль и поперёк, в пределах своих возможностей конечно, наслаждаясь атмосферой старинного города из глубин своих самых сокровенных желаний. Тэхён отчего-то чувствовал, что именно тут действительно его место, но объяснить причину не мог. Здесь он так просто обретал гармонию с самим собой, и острое ощущение лишенности чего-то важного, что преследовало его на протяжении всей жизни, явственно сходило на нет. Это было неописуемо. И так свободно.       Ему ужасно хотелось достойно проявить себя, начав хотя бы с должности официанта, к которой он уже прикипел за все свои подработки в Корее. А потом подняться до более высоких должностей, в общем-то, как это и работает, и, возможно, в будущем открыть уже свой бизнес. Но всё это потом, да.        Сейчас он стоит, замерев, перед видом на кухню, беззастенчиво разглядывая, кажется, одного из шефов, что сосредоточенно измельчает прямо голыми руками наверняка очень ароматные травы и специи на отделанную утку. Рукава чернильного поварского кителя с позолоченными пуговицами закатаны до локтей, открывая вид на крепкие предплечья и ловкие руки. Затем мужчина заливает своё творение соевым соусом, принимаясь всё теми же ладонями втирать его в мясо, и Тэхён гулко сглатывает, не в силах оторвать взгляда от напряженных рук, что заметно обрисовываются нитями вен всякий раз, когда тот надавливает на мясо сильнее.       — Чего ты тут встал? — подаёт голос с нотками подозрения очутившаяся вдруг рядом старшая официантка, отчего Тэхён дёргается, отмирая. — Заняться нечем?       — Кто это? — спрашивает хрипло, игнорируя её выпады. Потом, всё это потом.       Она переводит недовольный взгляд туда же, куда безотрывно пялились минуту назад тэхеновы глаза, и отвечает со вздохом:       — Наш су-шеф, Чон Чонгук. Несмотря на то, что его должность подразумевает под собой в основном организаторскую деятельность, он очень талантливый повар, поэтому и сам часто готовит. Сейчас один из таких случаев, как видишь, — девушка рассказывает, а Тэхён с интересом внимает каждому слову. — Послушай, я понимаю, что тебе может показаться, что ты сейчас встретил свою родственную душу, потому что он тоже кореец, — она вдруг смотрит на парня снисходительно, от чего изначальное удивление от новой информации сходит на нет, и тот незаметно морщится на такое высказывание. Ещё чего. От него ему сейчас совершенно точно не душа была нужна. — Но этот человек не очень общительный и довольно строгий, и лучше тебе его сильно не доставать. И почему ты все ещё не запомнил весь персонал?       — Я работаю над этим, спасибо за информацию, — решает снова проигнорировать чепуху, что несла эта Оливия. Родственная душа, ха.       — Работай усерднее, — фыркает она, забирая с раздачи готовые заказы, и Тэхён с тихим вздохом повторяет за ней.        Чон Чонгук, как Кима и оповестили любезно, оказался очень исполнительным и педантичным сотрудником, блестяще справляющимся со своей задачей угодить гостю вкусом еды и построить всех работников, словно по струнке, делая из корпящих каждый над своим собственным блюдом поваров целый живой организм, подчиняющийся единым правилам. Самого шефа Тэхён видел редко, зато су-шеф Чон всегда был на виду и при исполнении своих обязанностей, прикрывая тылы и взвалив на себя весь груз ответственности за работу кухни.        И Тэхёна восхищало то, что он видел. Необъяснимо цепляло его, нуждающегося извечно в чужом признании, и заставляло сердце замирать каждый чёртов раз, когда он оказывался на раздаче, обретая возможность завороженно понаблюдать за работой Чонгука ещё пару секунд: за тем, как он готовит, раздаёт, указывает, управляет. Жаль, конечно, что не им.        С каждым днём желание оказываться рядом с этим мужчиной в непосредственной близости становилось все более аномальным и не похожим на то, что парню доводилось чувствовать раньше, потому что Чонгук, на самом деле, не был совсем уж безэмоциональной скалой: иногда едва заметно улыбался тоже, о чем-то с легким увлечением переговариваясь, например, со своими коллегами по цеху или даже официантами, что работали здесь гораздо дольше Кима. Что было удивительно, в Корее Тэхён был, скорее, падок на европейцев, что сразу же стелились вперёд от одного только его мимолетно брошенного взгляда, земляки для него были какими-то серыми и не особенно привлекательными, если быть честным. Поэтому то, что здесь, во Франции, в городе своей мечты, он пускает слюни на корейца, хоть и до безумия красивого и сексуального, было в какой-то мере иронично.       Как же сильно Тэхёну тоже хотелось завоевать себе его внимание, ощутить на себе пристальный взгляд тёмных глаз, которые ему удалось однажды разглядеть лишь совершенно случайным образом. Но его почему-то практически откровенно игнорировали изо дня в день.       Чон Чонгук заглянул своими гипнотизирующе чёрными глазами в его лишь единожды — когда парень случайно схватился за тарелку другого официанта, перепутав заказы. Он тогда молча мотнул головой на сервисный чек, и Тэхён, невольно сглотнув от удивления, тут же проверил бумажку, убеждаясь в том, что едва не совершил оплошность. И от этого прямого зрительного контакта его сердце вдруг сильнее зашлось в стуке, отдаваясь дробью в самые рёбра.       В следующий раз парень поймал его снова за раздачей, потому что пересечься по-другому здесь просто не получалось. А попробовать как-то заговорить уж тем более — даже после рабочего дня не удавалось, потому что официантов отпускали куда позднее.       Тэхёну, он и сам этого, если честно, не ожидал, совершенно серьёзно западает в голову этот загадочный су-шеф с сильными руками и острой линией челюсти — ему его хочется до безумия и сладкого покалывания в кончиках пальцев и внизу живота, но, кажется, уже не только физически. Целиком себе хочется. Чтобы улыбался ему влюблённо, целовал по-французски и водил по узким улочкам, рассказывая обо всяких мелочах. Тэхён мотает головой, крепче хватаясь за поднос и томительно прикрывая глаза из-за всех этих мыслей. Действительно ведь, чего ещё он ожидал от поездки в столицу страсти и романтики?       Он цепляет краем глаза то, как Тео, один из официантов, кривя губы, пробует новое блюдо под саркастичным взглядом того, кто его приготовил. Однако в конце концов тот становится серьезнее, положительно кивая, что свидетельствует, видимо, о приемлемом его вкусе, а затем аккуратно выносит тарелки в зал. Атмосфера между персоналом разных «кланов» — официантов и поваров — действительно была не такой напряженной, как Тэхёну изначально казалось. Но не для него самого, конечно.       И не зваться Ким Тэхёну Ким Тэхёном, если он сейчас же не попытается сделать то же самое.        Он резко, даже для самого себя, встречается выразительным, даже в какой-то мере откровенным взглядом с обыденно сдержанным су-шефа, который в этот момент ставит на кухонную стойку готовый салат с тунцом и базиликом, и, не давая себе возможности передумать, эффектно цепляет изящными пальцами его крошечную часть, отправляя себе в рот.       — Вкусно, — выдыхает после, имея это в виду в действительности, влажно стирая языком оставшуюся на губах каплю соуса и неспешно облизывая перепачканные в нем же подушечки пальцев.       Чонгук наблюдает за этим скромным представлением без тени эмоций, а затем всё-таки приподнимает вопросительно свою красивую бровь, в следующую секунду уже отворачиваясь от парня, будто бы потеряв к нему всякий интерес, и возвращаясь к работе.       Что ж, уже хоть какая-то реакция. Это победа. Тэхён самодовольно расправляет плечи, ни в коем случае не позволяя себе впасть в уныние, потому что это только начало. Последний раз окидывает взглядом широкую спину, снова облизывая губы, и неторопливо направляется в зал с неземным на вкус салатом в руках.

⊰ ⊱

       Тэхён решает начать воплощение плана по соблазнению строгого су-шефа не слишком скромно.       Он в очередной раз пристально наблюдает за ним из-за прозрачного окошка в двери на кухню, стараясь казаться ужасно беззаботным в свой десятисекундный перерыв, который он сам себе заботливо предоставил. Почему бы и нет, собственно.       Глаза тут же загораются опасным огоньком, когда он вдруг замечает, как мужчина исчезает за дверями подсобки. Его шанс. Правда, на что — непонятно. Парень подбирается, быстро оглядываясь вокруг, и торопливо толкает эту глупую дверь, что вечно их разделяет, проходя внутрь, и, одним только чудом оставаясь незамеченным, подкрадывается сквозь кипящую кухонную жизнь к холодильному помещению.       Заходит, хлопая дверью и сразу же замечая склонившегося над ящиками с морковью и картофелем мужчину, что придирчиво выбирает овощи для нового блюда, и поспешно отводит от него свой взгляд, принимаясь непринуждённо водить пальцами по фруктовому отделу.       — Аньехасео, — бросает парень, не глядя и подбираясь с каждым шагом ближе. Ну, а что? Скрывает ехидную улыбку, потому что с самой первой встречи хотелось поговорить с ним на родном языке.       — Что ты здесь забыл? — но его безбожно игнорируют, отвечая на французском и не отрываясь от своего дела. И, боже, его голос.       — Максанс попросил.. Апельсинов, — зачарованно придумывает на ходу, мысленно негодуя ещё и потому, что этот элемент своего спонтанного плана он не продумал. Мужчина останавливает свою скрупулезную деятельность, поворачиваясь к нему и вопросительно изгибая бровь. Всякий раз, когда он так делает, Тэхёну хочется всё бросить и в мольбах упасть перед ним на колени. — Ну, для.. сока. Свежевыжатого сока, да. Коктейли там всякие.       — Ясно. Не задерживайся здесь, ты всё-таки официант, а не помощник бармена, — равнодушно кидает су-шеф, окидывая его ровным взглядом, словно недалёкого какого, и Тэхён негодует ещё больше, незаметно откашливаясь и стараясь принять свой обычный самоуверенный вид. Черт, а наедине это сложнее.        Чонгук, кажется, забирает всё, что ему было необходимо, и уже собирается пройти мимо, обдавая ароматом чего-то пряного и острого, как Тэхён, снова недолго об этом размышляя, загораживает проход, вставая аккурат перед его носом и заставляя замереть.       — У вас глаза красивые. Затягивают, — выдаёт на одном дыхании, прежде чем Чонгук опомнится, цепляя на губы одну из своих самых обольстительных улыбок и выразительно заглядывая в эти самые чёрные омуты, что темнее ночи. Мужчина глядит на него в ответ нечитаемым взглядом несколько секунд, а затем медленно склоняется ближе к его лицу, отчего у парня спирает дыхание и от неожиданности стирается ухмылка, выдавая лёгкое смятение. Чонгук чистыми пальцами ощутимо обхватывает его за подбородок, приподнимая тот повыше, и Тэхён чувствует, как сердце чуть ли не вырывается из тисков груди, грозясь оказаться в чужих больших ладонях. Он невольно прикрывает глаза, дыша прерывистее и чаще, когда ему мерещится, что губ касается тёплое дыхание:       — Так не смотри в них, — хрипит мужчина, и в следующую секунду отворачивает его за подбородок в сторону, отодвигая с пути и покидая холодильное помещение.       А несчастному Киму, кажется, лёгкие спирает окончательно, иначе почему он сейчас задыхается?       В голове рождается одна единственная мысль: этот мужчина — сон, иллюзия, видение или бред. Потому что невозможно другого человека так просто заставить собой очароваться, при этом ничего не делая и, наоборот, всячески отталкивая своим поведением. Что на самом деле распаляет Кима из раза в раз только больше.

⊹ the weeknd — starboy

      Но разве Ким Тэхён из робкого десятка? Отнюдь. Жизнь ему уже показала, что, если чего-то хочется до скручивающихся в спазме органов, надо бороться.        Ким Тэхён добровольно отрабатывает три дня сверхурочно, чтобы на следующий его отпустили пораньше. Чтобы он, наконец, смог столкнуться с ним лицом к лицу.       На удивление, так и происходит: в служебной гардеробной в это время переодеваются повара, и самым последним приходит су-шеф, когда та уже практически пустеет.       Тэхён, скрепя сердце, заставляет себя отвернуться в тот же миг, как тот спускает с широких плеч свой чёрный китель, и скрывается за углом, чтобы не оказаться замеченным раньше времени. А когда осторожно замечает, как мужчина уже натягивает на них тёмную куртку, параллельно проверяя телефон, глубоко вздыхает, ступая вперёд.       — Прошу прощения, — подаёт глубокий голос с полуулыбкой, на что Чон медленно отрывает немигающий взгляд от экрана мобильника, поднимая глаза на него. И Тэхён практически роняет челюсть, потому что впервые видит неприкрытые головным убором тёмные волосы, что мягкими волнами обрамляют его лоб, едва нависая над глазами, узкие джинсы, обтягивающие крепкие бёдра и кожанку с заклепками, туго натянутую на широких плечах. Собирается с мыслями только когда понимает, что молча пялится уже слишком долго. — М-можно попросить вас о небольшой услуге?       — В другой раз, — мотает головой, подавая этот свой хриплый, слегка картавый от привычной французской речи голос, которым изо дня в день отдает строгие команды своим подчиненным. Тэхёну выходить из такого подчинения не захотелось бы никогда, если быть честным. — Я уже иду домой.       — Это не займёт много времени, правда, — парень настаивает, смелея, подходя немного ближе и доверчиво заглядывая в чужие глаза, что недоуменно оглядывают его в ответ. — Возможно, вам даже понравится.       — И что ты хочешь этим сказать?       — Ничего особенного, — просто пожимает плечами, растягивая уголок губ в обаятельной улыбке. — На крыше этого здания идеальный вид на ночной город, и мне бы очень хотелось, чтобы кто-то меня сфотографировал на его фоне, — признается, внимательно следя за изменениями в чужом выражении лица, и тот внезапно слегка усмехается, кривя губы. Вау. Новая эмоция. Тэхён решает не останавливаться. — Если вас бы не затруднило..       — Можно неформально. Я тебя немногим старше, — перебивает Чонгук, позволяя себе, наконец, внимательнее рассмотреть этого нового самонадеянного официанта, что вечно пытается попасться ему на глаза. Конечно, он немного интересовался им у коллег ещё с самого начала, как только был осведомлён, что новенький — тоже кореец. Но на этом его знакомство с ним и заканчивалось. Не хватало ему ещё сближаться с кем-то, кто покинет страну спустя пару месяцев стажировки.        А парень, конечно, прекрасен, словно грех.       — О, пардон, — несмотря на извиняющийся тон, глаза довольно загораются, и Тэхён не хочет это контролировать. — Я лишь хотел быть вежливым, потому что мы почти не знакомы.       — Я понял. Значит, всё, чего ты от меня хочешь — это фотографии, так?       — Именно так, — торопливо кивает парень, мысленно в корне не соглашаясь. Это далеко не всё, чего бы он хотел от него.       — Удивительно, что ты не мог попросить об этом кого-то другого.       — А мне просто прямо сейчас приспичило, — улыбается Ким, небрежно цепляя зубами нижнюю губу.       — Ладно, — вздыхает Чонгук, соглашаясь спустя несколько секунд раздумий, и Ким медленно моргает, сохраняя самодовольное выражение лица и пытаясь скрыть свою радость. Рано ещё эмоционировать. — Только давай побыстрее.       — Ну, конечно.       Оказаться на открытой террасе не составляет большого труда, потому что все верхние этажи высокого здания занимает обширная гостиница, территория которой включает в себя и обустроенную для туристов крышу.       Тэхён не удерживается от искренней широкой улыбки и внезапно утягивает за собой вечно хмурого то ли от серьезности, то ли от чувства собственной важности парня, вцепляясь в рукава его тёмной куртки.        Как только подбираются к широкому ограждению, отделанному светлым кирпичом, Ким восхищенно выдыхает, впиваясь в него пальцами и окидывая горящим взглядом картину всюду мерцающего Парижа, красоту которого даже самые правдоподобные фотографии ни на йоту не передавали, сколько бы он их не листал. Невероятно осознавать, что он действительно здесь прямо сейчас. Что может всё это видеть своими глазами, осязать под пальцами и вдыхать полной грудью.       Чонгук сам не замечает, что как-то слишком уж пристально наблюдает за чужим искрящимся от восторга выражением лица, моргая только тогда, когда Тэхён к нему поворачивается, по-прежнему так пленительно улыбаясь.       — Ну? — решает подать голос первым Чон, чтобы совсем не выглядеть идиотом. — На что фотографируем?       — Ох, — Тэхён опускает голову и торопливо начинает ощупывать карманы, находя в их недрах свой телефон и заталкивая его поглубже. — Кажется, я забыл телефон внизу. Не будешь против, если на твой?       — Ну, мы уже здесь, — Чонгук усмехается, без особых раздумий доставая свой смартфон и включая вполне себе приличную камеру. — Вставай.       Он спиной отходит немного подальше, и Тэхён уже спустя мгновение полусадится на каменной ограде, опираясь руками о её холодную поверхность, и поворачивается профилем, поднимая взгляд на городской вид и предоставляя щелчку камеры ровную линию челюсти.       Ким просит его выключить вспышку, и Чонгук принимается за дело, щёлкая парня несколько раз с разных ракурсов, после подавая сигнал на смену позы. Тэхён его принимает, откидываясь назад немного вальяжнее и пуская в ход одну из своих притягательных улыбок. Чонгук в этот раз делает немного больше снимков.       — Волосы пол лица закрывают, — подаёт хриплый голос Чон, кажется, слишком вживаясь в роль фотографа и придирчиво разглядывая получившиеся кадры. — Да, стоило бы убрать немного в сторону.        Тэхён на этот комментарий только бархатисто смеётся, но согласно кивает, откидывая кудри со лба лёгким движением головы.       — Лицо ведь на этих кадрах не имеет никакого значения, — говорит сквозь небольшую улыбку.       — Вот как? — слегка ухмыляется мужчина, снова поднимая камеру. — Я-то думал ты от него в восторге.       — Верно, — язвительно кривит губы в ответ.       Ким резко опускается на землю, отчего последующие фото получаются немного смазанными, но не менее атмосферными, и принимает новую нехитрую позу, выставляя вперёд одно плечо и мягко склоняя свою кучерявую голову слегка вбок, все ещё вызывающе глядя прямо на Чонгука. Тэхён, кажется, и не смотрел в саму камеру ни разу.       — Думаю, этого хватит вполне, — сверкая от довольства, вещает парень, лениво размахивая изящной ладонью в сигнале остановиться, и Чон немного заторможено опускает камеру. Тэхён расслабленно к нему приближается, заглядывая в экран телефона через плечо, и тот спохватывается, принимаясь листать сделанные фотографии.       — Ну что, ты доволен? — спрашивает приглушенно, потому что сам, кажется, чересчур. Этот парень, его темперамент, язык тела, черты лица — всё в нём так органично вписывалось в атмосферу этого города, будто он сам и был его воплощением в человеческом обличии.       — Они отличные, merci beaucoup, — Ким действительно в восторге от каждого пролистанного собственным пальцем фото, но в ещё большем восторге он от того, что их сделал ему Чонгук. Этими своими золотыми руками, что творят сугубо искусство.       — Тогда..       — Ты не хочешь сходить со мной куда-нибудь? — Тэхён перебивает, резко поднимая к нему голову и испытующе заглядывая в тёмные глаза.       Чонгук на секунду теряется, опуская взгляд на его в ожидании прикушенную губу, и эту мелькнувшую в его глазах неуверенность успевает заметить даже Тэхён. Но потом что-то происходит, и он вмиг становится твёрже, принимая выражение лица того самого скупого на эмоции су-шефа, и что-то глухо разбивается внутри у Кима.       — Извини, но нет. Не думаю, что это будет уместно.       — Но что не так? — хмурится Тэхён, вмиг теряя весь свой запал и превосходное настроение. Честно говоря, он очень надеялся, что после этой небольшой импровизации его уж точно не отвергнут.       — Не заинтересован в этом, тебе не стоит тратить свое время. Лучше занимайся отчётом по практике или что там студенты обычно делают, — отвечает отчуждённо, и Тэхён негромко усмехается, отводя от него угасающий взгляд. — Я узнаю твои контакты у директора и скину все фото, — продолжает, и парню хочется ответить что-то язвительное по типу «не забудь потом удалить». — До свидания.        Да не будет, черт возьми, никакого свидания.       Тэхён заторможено ему кивает, делая несколько шагов назад и сглатывая неприятный ком в горле, и тот бесшумно удаляется, оставляя парня одного.       Он медленно подходит к краю террасы, более не замечая того блеска волшебного ночного города, что буквально несколько минут назад слепил его глаза, потому что розовые очки, кажется, только что беспощадно разбили о его же голову. Розовые очки, которые он вдруг решил, что способен на эти глаза нацепить без страха оказаться вновь оторванным от чего-то важного. От чего-то, что должно было бы таковым, по крайней мере, стать. По привычке тянется к внутреннему карману кожанки, запоздало понимая, что решил бросить вредную привычку аккурат за несколько дней до этой захватывающей дух поездки.

⊰ 2 ⊱

⊹ arctic monkeys — i wanna be yours

       Чонгук отвергает самого умопомрачительного парня, что когда-либо встречал в своей жизни, по одной простой причине — к таким, как он, привязываться нельзя. Ни к кому вообще нельзя. Чон не из тех, кто действует наугад и ищет бессмысленные связи, потому что то мизерное их количество, которое он успел за свою жизнь обрести, ничем хорошим для него не обернулось — Чонгук привязывается и теряет. Очень быстро. А потом в груди ноет тупой болью от потери очередного дорого сердцу человека и чувства уничижающего одиночества из-за расставания с ним. И молодой ветреный иностранный студент, грезящий о французском шике и завоевывающий сердца простых людей одним взмахом длинных ресниц уж точно не тот, кому Чонгуку стоило бы довериться.        А все фото он действительно присылает, правда без единой подписи или самого крошечного символа, что заставляет Кима только губы угрюмо поджать.        Тэхён, несмотря на обилие одолевающих его противоречивых после произошедшего чувств, пытается заставить себя не чувствовать в этом своей вины — будто сделал недостаточно, чтобы получить взаимность. Не анализировать. Ведет себя, как обычно, не позволяя этому становиться барьером на пути к своей мечте — он работает так же усердно, стараясь не совершать оплошностей, хоть это и тяжело в совершенно новой обстановке. В Корее все было по-другому: от атмосферы в ресторане до отношений между членами персонала. Здесь никто не разделял работников по такой строгой иерархии, и разница между менеджером и младшим менеджером была незначительна, по сравнению со строгими «кастами» на родине. И это в какой-то степени даже упростило бы ему жизнь. Если бы Тэхён хотя бы немного свободнее говорил на французском языке и понимал, о чем вообще эти люди вокруг него разговоры ведут. Конечно, он был знаком с языком, знал немало заученных фраз, потому что об этой стране грезил давно, и с ним практически все свободно могли говорить на английском, но этого всё равно было недостаточно, поэтому сейчас ему приходилось учиться самостоятельно, ну, и из первых уст. Знание языка было необходимо и для того, чтобы строить маломальские доверительные отношения со своими коллегами, часть из которых не очень-то и торопилась налаживать с ним контакт, зато была вездесущая, что поначалу Киму не нравилось, Оливия. Но спустя какое-то время он осознал, что ее наблюдательность и порывы до него вечно допытаться были действительно полезны, как на профессиональном уровне, так и на ментальном. Тэхён благодаря ей мог чувствовать себя частью команды этого изысканного, но пока что чужого ресторана, в котором на самом деле хотел бы задержаться и после окончания срока стажировки. Очень.        За Чонгуком Ким все ещё наблюдал. Не мог не. Причём всегда старался сделать так, чтобы тот это заметил. Вёл себя, как Чонгуку, по его же собственным словам, и показалось, самовлюбленно и даже мельком не давал своему лицу при этом мужчине принять отличный от его обыденно манерного вид. Пусть знает, кого потерял. А самому непоколебимому Чон Чонгуку эти лисьи глаза, манящие губы и изящные руки уже во снах приходили, как бы он от этих видений отмахнуться не старался.        Однако в один из тёплых вечеров, опустившихся на экстравагантную столицу моды и романтики и не менее кипящий страстью ресторан, официант Ким своими взглядами то ли испепелить его, то ли раздеть больше не пытался — видно, вымотался, наконец, парень с непривычки.        Чонгук слышал и громкие возгласы, и шумную возню из вип-зала: кто-то из официантов по неосторожности испортил банкетную скатерть, и всему персоналу пришлось абсолютно всё менять и переставлять под чутким аккомпанементом голоса раздражённого директора.       Конечно же, отнести все испорченное добро в уборочное помещение выпало на долю новичку команды, но Тэхён был только рад убраться оттуда подальше, потому что все равно полезен особо ничем не был — ему попросту быть таковым не давали, потому что гости на этот раз были какие-то слишком важные и влиятельные, чтобы доверить ему их обслуживание. Но вся эта неоправданная суета даже его успела изрядно изнурить и заставить почувствовать толику ненавистного стресса. Куда же без этого.       Он едва ли мог пока ориентироваться в огромном ресторане со всеми этими французскими надписями на дверях (и плевать, что внизу ещё и были подписи на английском, все равно непонятно), но благодаря подсказке ещё с самого первого дня с ним приветливого бармена нужное помещение отыскать оказывается просто.       Там, ожидаемо, никого нет, поэтому он со вздохом самостоятельно убирает всё в, кажется, нужную корзину, которую потом должна будет забрать служба прачечной-химчистки. Вот такой вот он ответственный работяга. Что просто утомился от всей этой суматохи, и вообще настроение было никакое из-за того, что он практически никого здесь так и не узнал и не мог ни с кем нормально поговорить. Кроме бармена, но и тому докучать не слишком хотелось, потому что он был просто вежлив с ним, так, по крайней мере, казалось Киму. И, очевидно, не только по этим причинам его настрой был слегка подвешен.        Спустя долгие две минуты раздумий он заканчивает свои потуги с огромной скатертью, опираясь поясницей о какую-то технику, и принимается сверлить тяжёлым взглядом вполне себе удобную на вид кушетку, расположенную в углу комнатушки, что так и манила, чтобы на неё усесться. Тэхён думает, что ничего не случится, если он присядет всего на пять минут. Почувствует лёгкость в теле хотя бы ненадолго. Все равно там всем на него наплевать, и уж никто его точно не хватится за это время. Так он думает, присаживаясь на самый край. Считает всё так же, медленно сгибая ноги в коленях, затем ещё осторожнее прислоняясь к спинке кушетки и укладываясь головой на мягкую обивку. На причёску тоже уже плевать. Прикрывает глаза, чувствуя пульсацию под веками и позволяя себе расслабиться. Всего лишь на пять минут.       Когда рабочий день подходит к концу позднее, чем обычно, Чонгук неспешно переодевается в служебном помещении, невольно наблюдая за тем, как, неторопливо переговариваясь, её уже покидает большинство официантов, но кудрявой каштановой макушки среди них так приметить и не может. Видимо, тот ушёл ещё раньше.        С несколько потяжелевшим вздохом, потому что отчего-то хотелось воочию убедиться напоследок, что с этим Кимом всё в порядке, он натягивает на плечи тёмную куртку, уже направляясь к служебному выходу, но по пути замечает приоткрытую дверь уборочной зоны, что обычно бывает заперта со вставленным внутрь ключом.        Заглядывает внутрь, чтобы забрать оставленную, скорее всего, там вещь, но цепляет краем глаза, после изумленно распахивая оба, сопящего от не слишком удобного лежания парня в форме официанта. Волосы мягко растрепаны, глаза плотно сомкнуты, губы расслаблены и слегка приоткрыты, а руки скрещены на груди в попытке устроиться поудобнее. Совсем не похож на того Ким Тэхёна, которого Чон наблюдает изо дня в день.       И это путает мысли ещё больше.        Чонгук осторожно к нему приближается, медленно склоняясь и принимаясь беззастенчиво разглядывать умиротворенное лицо поближе, раз уж выдался такой шанс. Искусительная красота. Такую хочется только себе, и чтобы больше никто. Не может не отметить, что ему все ещё безумно непривычно видеть своего земляка в такой близи в настолько далёкой стране. Да, в его помощниках на кухне, конечно, были и другие азиаты, но среди них ни одного корейца. До этих пор он был единственным.        Чонгук чувствует острый, неприятный укол в груди, когда понимает, что не хочет, чтобы этот парень настолько уставал, чтобы вот так вырубиться на неудобной кушетке в крошечном помещении, чтобы уголки его мягких на один только вид губ опускались хотя бы на миг, а глаза переставали хитро и завлекающе, как он обычно на него и глядел, гореть.        Смотрит безотрывно на него ещё несколько секунд, а затем решается провести самыми кончиками пальцев по нежной коже щеки, которой тот был к нему повёрнут. Поглаживает осторожно, спускаясь к точеному подбородку и невесомо его обхватывая, чтобы едва коснуться верхней губы большим пальцем и обвести её чёткий контур. Прикосновения до странности приятны, несмотря на то, что чувствуются на подушечках мнимыми ожогами. Чонгук гулко сглатывает, порывисто одергивая руку и судорожно выдыхая. Не нужно ему всего этого. И все равно не может устоять перед тем, чтобы напоследок не убрать с закрытых глаз выбившуюся из стандартной для их официантов причёски волнистую прядь.       — Чонгук? — внезапно доносится женский голос, и Чон резко на него оборачивается, в панике сжимая дрогнувшие пальцы в кулак и пряча его за спину. — Здесь что-то произошло?       — Ничего, — отвечает уже равнодушно, быстро беря себя в руки и твёрдо заглядывая Оливии в глаза. — Разбуди вашего официанта и напомни ему правила профессиональной этики. Но не будь слишком строга. Ему ещё тяжело.       — Хорошо, — девушка растерянно бросает взгляд на сладко сопящего Кима, и неловко отходит в сторону от выхода, позволяя мужчине пройти мимо. Таких просьб она ещё от него ни разу не слышала.       Оливия не знает, что их официант не спал уже с того момента, как почувствовал на своём лице дуновение тёплого дыхания, а после и нежные прикосновения грубых пальцев.

⊰ ⊱

⊹ savage garden — to the moon & back

      — Максанс, умоляю тебя, скажи мне, что ты видел моё портмоне, — Ким уже хнычет, подняв брови домиком от безысходности, когда не обнаруживает то, благодаря чему до сих пор сыт и хорошо одет, в собственном шкафчике. Потеря кошелька со всевозможными картами и даже документами в чужой стране — это плохо. Это катастрофа, если быть точнее. — Такое неярко красное и потрепанное, на нем ещё значок Эйфелевой башни золотистый.       — Прости, но я, правда, его не видел, — бармен глядит виновато, хоть его вины здесь и подавно нет. Он участливо переводит взгляд на третьего в гардеробной человека, который мог бы Киму помочь, потому что все остальные уже ушли. — Валерия?       — Я тоже не замечала никаких красных вещей, извини, — светло-русая официантка сочувственно пожимает плечами, срывая с губ Тэхёна разочарованный вздох. — Но если ты действительно тут уже обыскался, то зайди проверь на кухне. Мало ли, там обронил или кто-нибудь нашёл и отнёс поварам. Там, правда, никого нет, но, может, ещё не закрыли.        Тэхён искренне её благодарит, и та прощается, покидая ресторан, а за ней уходит и взволнованный Максанс, которого Ким буквально выпинывает, уверяя, что разберётся со всем сам.       Тэхён решает, что терять ему больше нечего, поэтому торопится в сторону кухни с последней надеждой на спасение. Свет всё ещё горит, а дверь поддаётся, выбивая из парня облегчённый вздох. Который перетекает в судорожный, когда он замечает за готовкой широкую спину, облаченную в соответствующую черную униформу.       Его присутствие будто чувствуют сразу, медленно оборачиваясь, и Чон тут же внутренне содрогается: Тэхён одет в растянутый розовый кардиган на.. голое тело. Шея, ключицы, верхняя часть гладкой груди — всё было открыто. Чонгук всего пару раз, кажется, видел его в неформальной одежде, и то, что она была у него такая, делу совершенно не помогало.       — Ты ещё здесь? — спрашивает, внешне оставаясь непоколебимым и продолжая сосредоточено что-то формировать в перепачканных мукой руках, а Тэхёна от этого тона коробит. Холодный мужчина, черт возьми. А ещё пару дней назад ты этими руками мои губы трогал.       — Портмоне красное, — подаёт хриплый голос, игнорируя чужой вопрос и едва скрывая в нём довольство, потому что успел поймать чужой взгляд на своих ключицах. — Не видели?       — Видел.       — Где?       — У меня в кармане, — отвечает, снова отворачиваясь к столу, словно Ким для него пустое место, отчего парень недовольно хмурится. — Не подумай только ничего. Мне показалось, что ты уже ушёл, поэтому хотел вернуть завтра. Можешь забрать сам, у меня руки запачканы.       О, он заберёт. Конечно, заберёт.        Ким неспешной, крадущейся походкой приближается к мужчине сзади и практически утыкается носом в тёмный затылок, скрытый аккуратным головным убором, медленно погружая руку через срез бежевого фартука в карман брюк и сразу же нащупывая кожаную обивку своего кошелька, но не спеша его вытаскивать.       И более не раздумывая о том, пожалеет он об этом потом или нет, прижимается губами к тонкой оголенной полосе кожи, отчего тело в сантиметрах от него вмиг напрягается, а сам Чон прекращает свое занятие, нетвёрдо опираясь согнутыми в кулак пальцами о стол и замирая.       — Совсем стыд потерял? — хрипит мужчина, все ещё не двигаясь, а Тэхён неумолимо пьянеет, горячо дыша ему в шею и медленно хлопая ресницами.       — Как я могу потерять то, чего у меня никогда не было, — усмехается приглушенно, все же заставляя себя сделать шаг назад и вцепляясь пальцами в пуговицы своего кардигана. — И прекрати уже делать вид, что ничего ко мне не чувствуешь. Я не спал тогда.       А ведь Чонгук уже считал себя профи в том, чтобы искусно для чего и кого бы то ни было «делать вид». Дурак.       Он, правда, пытался избежать и этого разговора, и всех этих противоречивых чувств, что совершенно не внушали доверия, всеми силами, но ведь парень прав в том, что сказал. Значит, недостаточно хорошо он пытался.        В чём же дело, Чон Чонгук? Ты избегаешь серьёзных отношений или не хочешь признаваться ему в том, что боишься потерять свою драгоценную независимость? Ты боишься, что он сделает тебя зависимым. Или что он сам поймёт, что ты серьезно видишь в нём того, кто, несомненно, к себе привяжет тугим поводком такого присущего ему одному чувственного темперамента?       Чонгук в ответ хмуро молчит и дышать тише старается, и Тэхён расценивает это по-своему, снова желая открыть рот, но его опережают:       — Тебе так нужно услышать о моих чувствах? — Чонгук все же решается обернуться, потому что вечно пытаться укрываться от этого парня, словно какой-то трус, просто подло. Тэхён, вроде как, с ним честен. Но Чон и не понимает или не хочет понимать, чего именно от него требуют. Просто секса? Или чего-то большего? Так или иначе, оба варианта для него — нелегко.       — Я вижу, что тебе тяжело дать о них услышать, — тихо отвечает Ким, заглядывая в чужие недоверчивые глаза и незаметно для них же высвобождая пуговицы на груди одну за другой. — Позволь мне тогда почувствовать.       — Так ты просишь меня переспать с тобой?       — Не в последнюю очередь, — ухмыляется парень, медленно раскрывая полы кардигана и позволяя тому скатиться вниз по изящным смуглым рукам.       — Буквально предлагаешь мне себя, — Чонгук напрягается ещё сильнее, прилагая огромные усилия, чтобы не опуститься глазами ниже чужого беззастенчиво горящего лица.       — Я хотел бы попробовать с тобой, потому что ты мне слишком нравишься, и..       — Попробовать что?       — Стать твоим, Чонгук, — хмурится парень, потому что мужчина ведёт себя странно, будто опасается его или того, что он скажет. — Я хочу встречаться с тобой.       — Послушай, хорошо, я признаю, что ты мне тоже.. приятен, — Чон сглатывает большой ком в горле, делая это признание, на что Тэхён тянет уголок губ в более искренней улыбке, выше приподнимая точеный подбородок. — Но я уверен, что мы не те, кто друг другу подходит. Посуди сам, ты ещё молод, у тебя кипит кровь и тебе хочется всего, что только глазу приглянется, но мне..       — Но ты мне нравишься, — Тэхён больше не может удерживать себя на месте, поэтому приближается, опираясь руками о стол по обе стороны от его тела и пытливо заглядывая в глаза. — Ясно? Я хочу узнать тебя ближе. Очень. Я понимаю, что мог показаться тебе ветреным и легкомысленным, но на самом деле во мне есть и что-то помимо красивой обёртки. И я хотел бы показать это тебе. Ты не пожалеешь. Сегодня.       — Тэхён, — мужчина предупреждающе кладёт тыльную сторону ладони на его грудь, сразу же обжигаясь и одёргивая её назад, потому что из-за чужого напора из головы вылетело, что тот стоит перед ним полуголый.       — Чонгук, я не такой человек, — перебивает, что бы тот ни собирался ему снова привести в аргумент. — Я не играю с людьми, я не причиню тебе боли, если ты не причинишь её мне. Да даже если ты.. Всё, чего я хочу — так это тебя рядом. И не только в данную секунду, понимаешь? Не стоит бояться, — сбивчиво прыгает от фразы к фразе, сам не понимает, что несёт, но хочется сделать всё, чтобы его не отвергли. Тэхён без понятия, что так сильно им движет, но он чувствует, что с этим человеком он не ошибётся. Вот и всё. А Чон с каждым произнесенным им словом чувствует, как стена глубоко внутри крошится в мелкие щепки, оголяя трепещущие от чужой близости органы и безжалостно толкая к пропасти. То, какой он податливый и жаждущий его, Чонгука, внимания — ломает безжалостно.       Тэхён, сглатывая шумно, на пробу обвивает его талию руками, не встречая больше никакого сопротивления, и мягко обнимает, прижимаясь к чужой тяжело вздымающейся груди. Касается ладонями напряженной спины, согревая шею горячим дыханием и удовлетворенно ощущая, как мужчина едва заметно млеет в его руках. Вот это он называет победой. Чувств.       — Хочешь, я буду любить тебя всю ночь, м? — шепчет сладко ему на ухо, посылая мурашки по коже табунами и заставляя волоски на теле дыбом встать. И, кажется, не только волоски. — Заставлю забыть всё, о чем бы ты не переживал. Что бы тебя не мучало.       — Знаешь, ты.. Ты и правда змей. Или лис, — прерывисто бормочет Чонгук, хаотично бегая по кухне расширившимися от эмоций зрачками и окончательно избавляясь от своей истертой маски равнодушия. Тэхён неспешно от него отрывается, игриво приподнимая ровную бровь, но продолжая прижиматься всем телом и обнимать. — Ну, те, что вечно людей искушают и заставляют своей воле подчиняться, словно немощных.       — Ох, наверное, приму это за комплимент, — парень бархатисто смеётся, и Чонгук, кажется, слышит такой его смех впервые, поэтому сам не удерживается от едва заметной, но искренней улыбки, на что Тэхён даже изумленно застывает, чтобы понаблюдать за ней подольше, и Чон, сообразив, в чем дело, меняет выражение лица, неловко отворачиваясь.        Тэхён подступается ближе к его лицу, не переставая перескакивать взглядом с родинки под припухлой нижней на сами розовые губы. Мягкие, словно никем не тронутые, такие невинные. Совсем как этот лишь на вид скупой су-шеф изнутри. Опаляет дыханием подрумянившуюся щеку, поворачивая к себе за подбородок изящным движением пальцев, и лишь легонько поддевает его верхнюю губу своими, заставляя дрогнуть едва заметно. Дразнит и себя, и его. Но и этого Чонгуку достаточно, чтобы рассудок потерять.        Ким лениво освобождает его от своих объятий, поднимаясь ладонями по стройной талии выше, чтобы обвить ими теперь жилистую шею и вжаться в горящее тело ещё сильнее.        Прижимается ровным носом к уже лихорадочно пылающей щеке, недолго по ней водя круговыми движениями, а потом плавно цепляет губами нижнюю, затягивая себе в рот и принимаясь неспешно её посасывать, смачивая откровенными движениями горячего языка. А потом делает то же самое с верхней, срывая со своих же губ прерывистый вздох, потому что самому слишком приятно, чтобы пытаться себя и дальше сдерживать.        Чонгук стоит буквально ни жив ни мёртв, не в силах даже пошевелиться. Эта пытка сладка настолько же, насколько искусительна и дразняща, и он отчётливо осознает, что никогда в жизни не захотел бы её прекратить. Никогда в жизни не захотел бы оторваться от этих манящих, соблазнительных губ, что наконец соединились с его, или чтобы они от него когда-либо отрывались. Постоянно бы жаждал чувствовать их прикосновения повсюду на своей коже.       А ещё сильнее ему бы, пожалуй, хотелось вкусить этого парня уже по-настоящему. Вытащить наружу все, что тот хранит внутри и себе присвоить. Своё на двоих поделить. Насладиться им в полной мере, раз уж такой бесстрашный, что решился броситься в омут с головой.       Поэтому плюёт на перепачканные руки, горячими ладонями рвано надавливая ему на узкую поясницу, обжигая долгожданным прикосновением и срывая с тэхеновых губ томный выдох, и поднимается по оголенной ровной спине вверх, крепко обхватывая пальцами заднюю часть шеи, а после путаясь в мягких завитках на затылке, за которые аккуратно оттягивает назад. Тэхён покорно поддаётся, медленно задирая подбородок вверх и немного пятясь из-за жгучего напора. Наконец ощущает себя в блаженных объятиях невероятного мужчины, что возвышается над ним, окидывая таким благоговеющим взглядом, что впору себя в нем утопить. Чонгук склоняется к очаровательно зардевшемуся лицу и нежно прижимается к губам, что сотворил сам дьявол, не иначе. Те шире раскрываются одновременно с его, не давая поцелую хотя бы на секундочку остаться робким. Влажно сталкиваются разгоряченные языки, пуская по всему телу волну жара. Чонгук жадно затягивает тэхенов в свой рот, сыто посасывая с самого кончика по основание, отчего Тэхён натурально задыхается, крепче обнимая его за шею и наслаждаясь поистине французским поцелуем.        Отрываются с влажным звуком спустя несколько тягучих минут голодных поцелуев, и Тэхён галантно слизывает с чужого подбородка тонкую ниточку слюны, напоследок ещё раз вжимаясь в раскрасневшиеся губы своими.       — Merci de m'avoir donné une chance,— шепчет прерывисто в чужой рот, и Чонгук сильнее обхватывает заднюю сторону его тонкой шеи, сладостно прикрывая глаза от того, как изысканно звучит французский язык мелодией его бархатного голоса. — К тебе или ко мне?       — Домой, моншер, — хрипит без тени насмешки в ответ. — К себе ты пойдешь. Увидимся завтра.

⊹ eyedress — something about you vanessa paradis — la seine zayn — let me

       И, боже, они тогда действительно увиделись только на следующий день, в ресторане, потому что Чон Чонгук свои слова держать всё же мог. Возможно, не все. Возможно, не те свои самые первые, за что ему отдельное мерси.       Тэхён глубоко недоумевал, потому что его намёки уже даже и намёками не были, а открытым текстом, но решил, что настаивать было бы глупо, потому что тот прямо на пороге кимовой квартиры нежно обхватил его за плечи и прижал к себе так ненасытно и одновременно трепетно, что Киму захотелось расплакаться прямо на месте. Ну, или отдаться ему. Он чувствовал к Чону так много и сильно, что самому болезненно становилось, но когда на его чувства ответили взаимностью, те будто расцвели и усилились ещё в сто крат, если такое вообще было возможно. Было безумно приятно чувствовать взаимность от такого Чонгука. Который ни ко всем и ни к каждому, но к нему — да. И изо дня в день эти чувства только крепли, потому что Чон Чонгук оказался воплощением его второй самой главной мечты.       На работе они все же условились держать расстояние. Личные отношения между сотрудниками были под запретом по какому-то там важному мнению владельца ресторана, Ким Тэхёну, конечно, на это было почти наплевать.       Почти, потому что Чонгук очень серьёзно подошёл к вопросу соблюдения субординации, поэтому Киму быстро пришлось прекратить свои нередкие и не слишком рабочие поползновения в его сторону, как будто их и до этого не было. Но ему все же не хотелось доставлять мужчине проблем.       Чонгук работал три через три, а у Тэхёна полноценные выходные из-за учёбы были всего два раза в неделю, поэтому встречаться вне рабочих стен тоже было нелегко.       Но у них всё же получалось. И как это получалось.       Во-первых, это были прогулки. Долгие, знойные и наполненные их болтовней и, поначалу, очаровательной неловкостью. Чонгук был очарователен и очень вежлив, вечно подставляя ему свой локоть, не давая ходить под лучами солнца и открывая все двери наперёд. Тэхён оценил это — очень сладко. Ким просто не мог поверить, что плоды его воображений действительно сбывались: они вдвоём, с тем самым су-шефом из того самого ресторана, прогуливались сначала по знаменитым и многолюдным улицам, что скрывали в себе неподражаемый шарм старинного города аристократической архитектуры и высокой моды, разговаривая обо всем и одновременно ни о чем, а затем и по небольшим и уютным улочкам, где можно было чувствовать себя ещё свободнее и раскованнее. Тэхён сладко улыбался на всё, что ему рассказывал о городе или о своей в нём жизни мужчина, а тот смотрел на него так завороженно, будто ранее никогда не видел на парижских улицах ничего и никого гармоничнее этого парня.       Люди вокруг тоже были свободными и не обремененными жизнью, невозможно было этого не заметить. Никто не пялился и не провожал их говорящими взглядами, не парился по поводу того, что на нем надето, выглядя так, как действительно хочется, буквально все они были разношерстными, а ещё как будто улыбающимися. Улыбки. Улыбались практически все, кто встречался с Тэхёном взглядом, и на соответствующий его изумленный вопрос Чонгук ответил, что такова парижская вежливость. Не улыбнуться кому-то в ответ — дурной тон, здесь так считается. Это тоже было невероятно. Но и не всегда, конечно, хорошо, потому что Чонгук также добавил, что обольщаться вовсе не стоило, так как, по сути, это было нормой поведения, и нередко можно было встретиться и с лицемерием. Тэхён это в головушке своей тоже отметил.        Во-вторых, они часто фотографировались. Ну, то есть, Чонгук фотографировал буквально влитого в эту атмосферу Тэхёна. На фоне роскошных фасадов зданий и музеев, у входа в метро Сан-Мишель, выполненного в стиле арт-нуво — он отличался тем, что именно у него можно было поймать самый удачный кадр, так ему, по крайней мере, сказал Чонгук, и у Тэхёна не было причин ему не поверить. На фоне витрин книжных магазинов, раскинутых по всему городу и невозможно вкусно пахнущих кондитерских и булочных. Мужчина также со скромной, но донельзя довольной улыбкой завёл его, по своему усмотрению, в одну из самых изысканных из них и без всяких возражений насчёт далеко ненужных этому парню диет (будем честны, Тэхён на самом деле просто выделывался) купил самый восхитительный десерт, что готовился в Париже — классическое крем-брюле с мадагаскарской карамелью. Они разделили трапезу напополам, даже не заметив, как сладость в небольшой чашке закончилась, и Тэхён зачарованно застыл на всё ещё смакующем ванильный привкус мужчине, который задумался, наверное, о чем-то своём, шеф-поварском, и не удержавшись, с чувством поцеловал его в сахарные губы, что сразу же ответили ему, податливо раскрывшись.        Что касается Чонгука, он сам блистать на снимках не особенно жаловал, что парня в корне возмутило: такая мужественная красота и не запечатлеть её на увековечивающих воспоминания снимках?! Но тот отвечал, что просто не любил и всё, но ради надувшего свои чувственные губы Тэхёна, что тут же воодушевленно принялся поправлять его растрепавшуюся из-за ветра пушистую чёлку, даже на такое в конце концов смог пойти, пристроившись рядом ради селфи на фоне моста Александра III, цитата, самого элегантного моста, что тэхеновы глаза когда-либо имели честь наблюдать. Без шуток. Чонгук не стал говорить, что подобные мосты здесь находятся чуть ли куда только пальцем не ткни. Но, конечно, в архитектурном плане каждый из них имел свою изюминку, это правда, и этот был особенно красив.        Очевидно, перед самóй величественной и, ну, просто гигантской в габаритах, что Киму бросилось в глаза не в последнюю очередь, Эйфелевой башней они тоже сфотографировались вместе в одну из своих ночных прогулок, вернее, Тэхён допытался до какой-то хрупкой француженки с пардонами и сильвупле, и та охотно согласилась запечатлеть их на его телефон. Тэхён прижался к мужчине под боком, положив ладонь на его крепкую грудь, а после почувствовав чужую на своей талии, но как только камера оказалась направлена на них, поспешно притянул к себе за румяную щеку и глубоко поцеловал. Чонгук весь напрягся от неловкости, но поцелуя не разорвал, и Ким, довольный проделанной работой, напоследок чмокнул его в округлый нос и зардевшуюся щеку, а затем направился к весело улыбающейся девушке.        — Je n'ai jamais vu un couple aussi exquis, — произнесла та мелодично, восторженно листая вместе с Тэхёном получившиеся фото, когда Чонгук, наконец, подошёл к ним.       Ким смысл фразы понял не до конца, поднимая вопросительный взгляд на мужчину, на что тот едва смог скрыть довольную улыбку, сверкая глазами и качая головой.       — Она сказала, что у тебя отличный вкус, — Тэхён изогнул бровь, переводя недоверчиво-ревнивый взгляд на девушку, и Чонгук, получив желаемую реакцию, добавил коротко: — В одежде.        В-третьих, они всё-таки переросли стадию неловкости и смущения, ну, то есть Чонгук перерос, с Тэхёном-то всё и так было понятно. И теперь они целовались вволю и досыта. Везде. Буквально. И посреди изящных улиц, и в тенях ароматных кафешек, и в квартирах друг друга, и даже в служебной гардеробной ресторана, когда опасность быть обнаруженными была минимальной. Чонгук по одному изменившемуся выражению дьявольски красивого лица понимал, что Тэхёну хочется его поцелуев. Парень глядел на него из-под опущенных ресниц так распаляюще и маняще, неторопливо облизывая губы, что Чон воспламенялся моментально. Во время очередной прогулки Тэхён мог безмолвно исчезнуть за каким-нибудь тёмным из-за спадающей на него тени закоулком и вальяжно прислониться к тёплой стене старинного грациозного здания, в ожидании склоняя голову, и Чонгук почти слепо находил его губы, исступленно лаская и вкушая их мягкость и податливость. Ему в жизни не доводилось делать ничего приятнее, чем целовать официанта-стажёра Ким Тэхёна. Даже кулинария, кажется, отходила на второй план, и, черт, кажется, это могло бы уже послужить тревожным звоночком о том, что стоит притормозить. Очнуться и оглянуться вокруг себя прояснившимся взглядом. Но, кажется, это было бы бесполезно — Чон Чонгук погряз в этом парне. Очень стремительно, и, кажется, бесповоротно.       Таков был Париж. Где никто никуда не спешил, где время мягко обтекало вас, словно сладкая патока, едва касаясь и лишая любой силы воли. Невозможно было отказаться от этого мягчайшего, тающего, погружающего в нирвану удовольствия быть рядом с тем самым человеком в тени мерцающего чувствами города. И они не отказывали, позволяя этим обволакивающим чувствам насыщать друг друга и возносить до небес.       В особенно ленивые дни, когда оба так заматывались, что сил не было даже с кровати встать, не то чтобы пойти куда-то на прогулку, Тэхён просто приезжал к нему на общественном транспорте, жили они, благо, всего в паре кварталов друг от друга. Парню не очень хотелось звать его в свою квартиру, потому что она была у него слишком уж крошечной, а у Чонгука же — просторная, двухкомнатная, на высоком этаже и с восхитительным видом на чарующую набережную. Поэтому и проводить время вместе у него было намного комфортнее, к тому же, Чон почти в каждый его вечерний визит готовил что-то безумно вкусное, повторяя, что делать это для Тэхёна — для него было самым изощренным методом получения удовольствия от процесса. В последний раз это было мясо по-французски, что сами французы на самом деле называют телятиной по-Орловски, запечённое под мягким сливочным соусом бешамель, настоящий вкус которого Тэхёну наконец удалось испробовать. И, боже, смысл понятия «гастрономическое удовольствие» для него был теперь прозрачен до самопроизвольно закатывающихся от него же глаз.        Стоило отметить, что, очевидно, корейскую речь Чонгук вовсе не забыл, и с появлением вдруг в его жизни Тэхёна впервые за долгое время начал ей снова пользоваться. Тэхёну от этого было заметно легче, хоть он и показывал, что и на иностранных языках говорить проблемой для него не было. А для Чонгука это было действительно непривычно и даже, в какой-то мере приятно, потому что ничто, если это касалось Ким Тэхёна, не могло вызывать в нем негативные эмоции. Наоборот, рядом с ним ему чувствовалось совсем как дома. И не в том смысле, что в Корее, на родине или что-то в таком русле, а в том, что Тэхён сам словно был домом. Мягким, когда прижимался к нему сзади во время готовки на собственной кухне, никак не отлипая, как его только не уговаривай, родным, когда целовал его огрубевшие от ожогов и порезов руки, повторяя, что они созданы, чтобы творить чудеса, уютным, таким тёплым, что сладко ныло где-то под сердцем, и одновременно горячим, что безбожно скручивало внутренности внизу живота.       И Чонгук тоже был очень комфортным, кажется, это было уже довольно очевидно. Тэхёна немало удивляло, что такие мужчины до сих пор существуют, потому что он был таким зрелым, сдержанным, заботливым и нежным, что дыхание спирало каждый раз и до боли хотелось обхватить его крепко-накрепко всеми конечностями и не отпускать никогда. Потому что без него уже как-то не представлялось.       Чонгук был неисправимым романтиком, истинно взращенным французским менталитетом, что в смеси с родным корейским обернулся для Тэхёна чем-то поистине невероятным. И Тэхён это чувствовал в каждом его слове, в каждом его поступке по отношению к себе. Галантный и вежливый, словно тот самый мистер Дарси из всеми полюбившегося романа, он не торопил события и творил волшебство из каждой их новой встречи, открывая всё новые горизонты Парижа и своего сердца. Тэхёну всё это голову кружило. Вот прямо основательно. Хоть изначально его к мужчине привело сильное физическое влечение, сейчас он понимал, как ему нравится то, кем является Чонгук, всё то, что он ему щедро даёт, и, конечно, Ким не находится в таком положении, чтобы дать ему не то что больше, а хотя бы столько же, и это, несомненно, было больно, но Чонгук на такое отвечал, что ему достаточно просто его. Чтоб был рядом и позволял наслаждаться своей компанией. И вот это Тэхёну льстило.        Чонгук рассказывал, что переехал из Кореи во Францию в семнадцать лет вместе со своим знакомым, что был его старше и помог организовать этот «побег» ради того, чтобы попробовать начать жить так, как он сам давно того мечтал. И в этом они были похожи. Тэхён тоже поведал ему о своих многолетних мечтах, о том, как всю сознательную жизнь жаждал выбраться из калейдоскопа бесконечных ожиданий и оправданий своего существования. С семьёй у него дела обстояли непросто, родителей не было уже давно, неродная сестра проходила лечение, но Тэхён уже научился отпускать от себя то, что несомненно утянуло бы его вниз. Он был так прав, тогда, на кухне, сказав, что за внешней оболочкой у него скрывается далеко не посредственная легкомысленность. Чонгук стыдился тех своих мыслей. Чонгук только и мог, что восхищённо сжимать его в своих объятиях и извиняться за то, что не утопил в своей ласке ещё с самого начала их знакомства.       Ким Тэхён всю свою жизнь был чужим в собственном доме, но оказался родным до ноющего в груди сердца для кого-то, кто жил в другой стране уже много лет. Для кого-то, кто, выйдя из консервативной семьи, а после оказавшись в цепких лапах самого чувственного города в мире, стал тем, кем является теперь: нежным романтиком изнутри и колючим скептиком снаружи. Но больше не для Тэхёна. Для Тэхёна он теперь весь был нежный. И нужный.

⊹ fhin — quand on arrive en ville

       Ким, облаченный в шёлковый пижамный комплект, примостившись боком на его бёдрах в мягком и удобном кресле и медленно потягивая из бокала красное вино, как-то спросил чересчур обыденно расслабленно обнимающего его Чонгука: «А сексом ты всё-таки занимаешься так же по-джентльменски?»        Чонгук только растянул губы в лёгкой полуулыбке, не приоткрывая глаз, и ответил, что последний раз у него был давно, и он уже не помнил. Да-да, так ему и поверили.       Тэхёну напомнить захотелось жутко. И приподнявшись на чужих бёдрах и притянув к себе за разрумянившиеся щеки, он сделал по расширившимся чёрным зрачкам вывод, что не ему одному.        Но Киму отчего-то не хотелось, чтобы их первый раз был шаблонным и вылизанным до совершенства, что, конечно, стало бы идеальным дополнением к сладкой картинке их романтических отношений. Но нет. Ему было необходимо, чтобы это событие отразилось в памяти неким особенным воспоминанием. Чтобы ни ему, ни Чонгуку просто не с чем потом было сравнить. Хотелось обратного совершенству, чтобы все было максимально хаотично и беспорядочно, хотелось увидеть идеального во всех отношениях Чонгука в амплуа некой порочности, чтобы только он, Чонгук, небрежность города страсти и любви и приторно-лиловый приглушенный свет. Может быть, Кима и можно было считать извращенцем или сумасшедшим. Но именно в этого сумасшедшего влюбился Чонгук, отрицать было бы глупо.       Он нашёл все, что всплывало по этому поводу в его чрезмерно взбудораженном воображении, в одном из дешёвых лав-отелей на окраине Парижа, где комнаты были вполне себе приличные, но такие неидеальные, что сразу в сознании возникали все те непристойности, которые так хотелось воплотить в жизнь. Усиливалось это спирающее дыхание желание стать тем, кем обладает Чон Чонгук или тем, кто обладает Чон Чонгуком. Он хотел всего и сразу, если честно, за столько-то времени дразнящего томления.       В ту ночь они сплелись языками в жадном поцелуе, едва только миновали ресепшн и поднялись на нужный этаж. В небольшой комнате были рассыпаны засохшие лепестки роз, стояли два одноразовых бокала и бутылка вина какой-то безызвестной марки. И, да, черт возьми, приглушенный розовый свет, тёмные безликие простыни и завывания тихой музыкальной дорожки заезженных французских мотивов из доисторического катушечного магнитофона. Превосходно неидеально. Или, черт, это тоже было идеально? Как же плевать уже теперь.       Надо отметить, что Чонгук сначала даже не подозревал, зачем Тэхёну всё это понадобилось затеять, если можно было обойтись чем-то куда более удобным и романтичным, но, кажется, осознал в тот миг, когда они, сбивчиво целуясь, завалились в этот несуразный номер, отрываясь друг от друга лишь ради того, чтобы коротко его оглянуть и удивлённо выдохнуть. Ещё лучше осмыслил, когда они лихорадочно избавляли друг друга от одежды, сплетаясь телами и сминая под голыми ступнями загрубевшие пахучие лепестки. А прочувствовал окончательно, когда Ким уже бесстыдно заходился в грубых толчках на его крепких бёдрах, вонзая крупный член с каждым ненасытным движением в себя всё глубже и растягивая аппетитно припухшие губы в пленительной ухмылке аккурат над чоновым задранным кверху потным лицом, к которому беспорядочно липли мокрые волосы. Руками беспорядочно мазал везде по перекатывающимся от напряжения мышцам идеального, сильного тела, ощутимее прижимая к себе сцепленными за его спиной стройными ногами и сливаясь со взмокшей молочной кожей своей смуглой. Чонгук нетвёрдо восседал на старом матрасе и знойно сминал в пальцах поочерёдно гладкие бёдра, упругие ягодицы и узкую талию, дрочил его красивый, длинный член в такт хаотичным проникновениям своего, горел в огне страсти и сходил с ума именно так, как этого и боялся, тотально и без единой надежды на спасение. Он знал, что Ким Тэхён уже давно завладел его разумом, а завладев теперь и телом у него появлялись просто неограниченные возможности влиять, обуславливать, привязать и не отпускать от себя более ни на шаг.       Чонгук трахал податливо для него раскрытого и одурманивающего одним только своим взглядом из-под полуприкрытых век парня всю эту неидеальную ночь, что на самом деле была верхом их собственного идеала. Между сменами поз они жадными глотками отпивали неожиданно вкусное вино, беззастенчиво любуясь обнаженными телами друг друга, а потом, особо об этом не сговариваясь, поменялись позициями, отчего потом Чонгук исступленно закатывал в удовольствии глаза и отчаянно молил о большем, пока в него грубо вбивались, параллельно выцеловывая распахнутые из-за высоких стонов розовые губы, до тех пор, пока обоих не сморили уже под утро обилие пережитых оргазмов и сносящая крышу усталость, и они не отключились в развороченной постели, что красовалась пятнами от неосторожно пролитых на нее капель красного вина, потные, грязные и раскрасневшиеся. Настоящий чёртов артхаус.

⊰ 3 ⊱

      — Молодой человек, будьте так добры, — до Тэхёна доносится мужской подзывающий голос, на который он оборачивается, рефлекторно цепляя учтивую улыбку, что меркнет сразу же, как парень замечает гостей, обслуживания которых всегда старался избежать всеми силами. Постоянные клиенты Чонгука.       — Чем я могу вам помочь? — вежливость, к сожалению, сохранять нужно, даже если на их головы обрушатся сотни атомных бомб.       — Почему-то мы раньше вас здесь не встречали, — подаёт голос второй из них, омерзительно облизывая губу, отчего Тэхён почти морщится. Потому что я этого не хотел, хочется ответить. — Не желали бы присоединиться к нашему скромному столу?       — Я бы с удовольствием, но вынужден вам отказать. Сейчас я на работе, — знали бы вы, как тяжело дались ему эти слова. Просто сквозь пот, кровь и слезы.       — Что ж, в таком случае, позови нам месье шефа, — снова хрипит тот, что с узкими редкими усами. — Нам есть, о чем с ним поговорить.       Тэхён, правда, больше этого не выдерживает. Это просто невозможная наглость, за которую удушить хочется собственными руками. Чонгук им мальчик на побегушках или красивая игрушка? Что они себе позволяют? Грязные, мерзкие остолопы.       — Буду вынужден вам снова отказать, потому что наш шеф-повар сейчас очень занят на кухне. Извините, — последнее слово цедит практически с отвращением, но эти полудурки вряд ли увидят что-то дальше своего носа.       — Хорошо, красивый мальчик, тогда мы вернёмся немного позже, — усатый сально подмигивает, поднимаясь, а за ним встают и остальные, давая понизиться сковавшему всё тело напряжению.       С их уходом рабочий день протекает куда спокойнее, но Тэхён никак ситуацию отпустить до конца не может — что-то гложет изнутри, что-то мерзкое от осознания того, что Чонгуку приходится так часто терпеть это омерзительное общество только из-за того, что слово гостя в ресторане — закон. Сфере обслуживания давно пора было бы обзавестись какими-то рамками приличия, чтобы, несмотря на баснословные уровни достатка, вышвыривать за шкирку всех тех, кто с каждым разом всё наглее и наглее их переступает.       Обслужив очередной столик, он замечает русоволосую официантку, которая наводит порядок на том, что только что покинули двое клиентов, и торопливо направляется к ней, чтобы перехватить подносы и попасть на кухню. Вежливо ей улыбается, подмигивая в своей манере, и та роняет робкую улыбку в ответ, покорно передавая ему эту скромную обязанность и отправляясь ко вновь зашедшим в ресторан посетителям.       Старается как можно незаметнее пробраться к холодильной камере, благо, в этом уже значительно наловчился с первого раза, и, оказываясь внутри, тут же замечает обернувшегося на шум Чонгука.       — Я видел твоё сообщение, что-то случи... — он не успевает договорить, потому что Ким на него буквально набрасывается, с грохотом вжимая в высокую полку с ящиками и впиваясь в сладкие губы глубоким поцелуем. Буквально сладкие, видимо, Чонгук совсем недавно дегустировал блюдо кондитера. Сладкоежка.        Чонгук судорожно выдыхает в поцелуй от неожиданности, пока его податливые губы жадно сминают ещё несколько секунд, упиваясь их мягкостью и теплом. Тэхён постепенно успокаивается, меняя темп поцелуя на более трепетный и нежный, и Чонгук обнимает его лицо ладонями, мягко оглаживая расслабляющиеся под его пальцами мышцы скул.       — Спасибо, — Ким шепчет, едва губы отрываются от чужих, и несдержанно мажет по ним языком, стирая оставшуюся каплю влаги.       — Ты ответишь мне, что произошло, или нет? — мягко интересуется Чон, не отрывая пальцев от его щёк, и Тэхён подаётся вперёд, укладываясь головой прямо у громко стучащего сердца.       — Снова те три ублюдка. Просили у меня, чтобы я позвал к ним тебя, — цедит недовольно, крепче обхватывая мужчину поперёк талии и чувствуя нежные прикосновения к своим плечам. — В следующий раз я заставлю их мерзко слизывать этих устриц прямо с пола.       — Тэхён, успокойся,— отвечает Чонгук, успокаивающе поглаживая чужие плечи. — Я уже распорядился тем, чтобы персонал отвечал на их прихоти соответствующе. Достаточно я уже поплясал под эту дудку, не надо было изначально им этого делать. Я и подумать не мог, что это настолько затянется. Так глупо вышло.       — Я и краем глаза им больше на тебя взглянуть не дам, понял?       Чонгук невольно усмехается, собираясь что-то ему ответить, как дверь в помещение неожиданно дёргается, и он порывисто выбирается из тэхеновых объятий, шарахаясь в сторону и оказываясь в другом конце камеры.       — О, шеф, вы тут, — один из младших поваров благоговейно разглядывает мужчину, что будто бы перестаёт возиться в ящиках с овощами, кивая ему в ответ. А после переводит взгляд на медленно оттряхивающего тёмный жилет от несуществующей пыли Кима, отчего его глаза теперь подозрительно щурятся. — Ты что тут забыл, официант?       — Заблудился. Уже ухожу, chéri, — Тэхён расслабленно усмехается, подмигивая пареньку, и незаметно проходится пальцами по чоновой спине, второй рукой забирая из пластиковой чаши в руках повара спелое яблоко и исчезая за приоткрытой дверью.

⊰ ⊱

       К очередному концу тяжёлого рабочего дня Чонгук нежится в своём удобном кресле, запрокинув голову на мягкую обивку, в кабинете шеф-повара, раз уж положение теперь позволяло.        Едва его начинает настигать лёгкий полудрём, в дверь тихонько стучатся, срывая с его губ недовольный вздох и заставляя приоткрыть глаза. Но в проёме показывается макушка его очаровательного официанта, и глаза Чонгука счастливо сверкают, а задатки недовольства как рукой снимает.       — Тэхён, — трепетно произносит чужое имя, и названный тепло улыбается ему в ответ, проходя внутрь, и встаёт аккурат напротив, опираясь о стол из тёмной древесины.       — Привет, — здоровается негромко, нежно разглядывая уставшего, но все ещё самого прекрасного мужчину в своей жизни. — Я тебя в последнее время практически не вижу. Прячешься от меня?       — Я на дурака похож? — улыбается Чонгук, приподнимаясь с кресла и мягко обхватывая парня за шею, чтобы притянуть к себе для короткого поцелуя. — Из-за шефства на кухне я теперь реже появляюсь на раздаче, ты же сам понимаешь.       — Конечно, понимаю, глубокоуважаемый месье шеф-повар, — вкрадчиво шепчет парень, запуская длинные пальцы в пушистые тёмные волосы и начиная массировать кожу, отчего Чонгук блаженно прикрывает глаза, отдаваясь во власть приятных прикосновений. — У нас совпадает следующий выходной день. Мы пойдём куда-нибудь или проведём его, — улыбается лукаво, подкрадываясь ближе к расслабленному лицу. — В объятиях друг друга?       — Оба варианта меня прельщают, Тэхён, ты знаешь. Но я бы хотел сводить тебя в Лувр, если ты не против.       —Правда? Зачем? — спрашивает, заинтересованно склоняя голову.       — Чтобы запереть тебя там вместе с другими экспонатами, и ты никуда не смог от меня уйти. Никогда.       — Чонгук, — бархатный тон парня ласкает уши, и он нежно расчесывает назад его тёмную чёлку над слегка нахмурившимися бровями. — Я не уйду никуда, перестань. Пожалуйста, не переживай об этом. Если мы и расстанемся, то совсем ненадолго, иначе я сам не выдержу разлуки. Понял?       — Понял, но.. Но это тяжело, — брови мужчины немного разглаживаются, и он поднимает ладони на чужие острые коленки, принимаясь неторопливо поглаживать вокруг чашечек. Телефон в кармане тэхеновых брюк несколько раз ощутимо вибрирует, но парень совершенно очевидно его игнорирует, поэтому Чонгук не настаивает на том, чтобы тот его поднял. Парень вдруг жёстче хватается за его волосы и приближает лицо к своим губам, чтобы с надрывом прошептать:       — Ты не представляешь, как я по тебе истосковался за эти дни, как хочу снова почувствовать тебя так близко, как только можно, а сам открываешь эту тему..       — Тш-ш, прости меня, Тэхён, — перебивает сразу же, кладя палец на любимые и извечно искушающие его губы. — Прошу тебя, давай не здесь. Потерпим до дома.       Но парень и не думает слушать, вместо этого едва ощутимо целуя мягкую подушечку и обхватывая её губами, а после медленно затягивает себе в рот, заставляя мужчину со вздохом приоткрыть глаза, пристально наблюдая за тем, как его средний палец пропадает между чужими округлившимися губами всё глубже, касаясь влажного языка, а потом аккуратно натягивая кожу щеки с внутренней стороны.        Тэхён, не позволяя ему отнять руку, отрывается от стола, грациозным движением седлая крепкие бёдра на широком кожаном кресле, и только потом с громким чмоком выпускает из горячего плена мокрый палец, оттягивая им свою нижнюю губу и неспешно от неё отрывая.       — Mon chou, — хрипло мычит Чонгук, пылко обхватывая облаченную в изысканный тёмный жилет талию и прижимая молодое разгоряченное тело к себе вплотную. — Я обожаю твои губы. Эти сладкие, манящие, искушающие, бесстыдные губы.       — Слишком много эпитетов для того, кто на самом деле имел в виду мой рот, — шепчет с лукавой улыбкой ему на ухо, а потом широко мажет языком по солоноватой коже виска, пытаясь утолить свой голод по мужчине.        — Его не в последнюю очередь, — Тэхён от этой фразы тихо смеётся, а Чонгук давит усмешку, потому что дышать становится тяжелее и сердце грохочет, словно неприкаянное. Хочется сейчас только одного — содрать с этого парня такую ненужную сейчас одежду и нежно пройтись ладонями по каждому изящному изгибу гладкого тела. Хоть тот и выглядел всегда безупречно и безумно соблазнительно в строгой форме официанта.       — Не будет нам здесь покоя, мой милый, — шепчет парень, оставляя на вопросительно дрогнувших губах последний поцелуй, и поднимается с чужих колен ровно в тот же миг, как раздаётся короткий стук в массивную дверь.

⊰ ⊱

⊹ la femme — oú va le monde

«Перезвони мне. Я жду»       Тэхён устало ведёт глазами, считывая зависшие на экране строчки новых сообщений, и ставит телефон на беззвучный, блокируя его и убирая в карман.       После смены он зашёл ненадолго к себе, чтобы немного привести себя в порядок, а теперь стоит на пороге уже практически родной квартиры. Звонит в дверь, растягивая губы в предвкушающей улыбке, и та распахивается уже спустя пару секунд, а хозяин приглашающе отходит в сторону, ласково улыбаясь в ответ.       — Bonsoir, — парень здоровается, ставя кожаную сумку с бумажным пакетом на высокую тумбу, и слегка приподнимается на носках, чтобы коснуться чужих призывно приоткрытых губ. — Ждал меня?       — Я всегда жду тебя, — отвечают, аккуратно приобнимая за талию, и Тэхён довольно улыбается, щуря красивые глаза и целуя ещё раз, но протяжнее.       — Это похвально, потому что у меня для тебя кое-что есть, — тянет интригующе, отрываясь от мужчины и по-хозяйски следуя на его кухню с принесенным пакетом. — Ты же голодный, да?       — Да. Не ужинал без тебя.       — Прекрасно, тогда сегодня я буду удивлять тебя своими кулинарными способностями. Будь готов поразиться.       Чонгук удивлённо приподнимает брови, потому что не ожидал подобного жеста от Тэхёна, но когда парень достаёт из бумаги две пачки лапши быстрого приготовления, несдержанно прыскает, прикрывая глаза и отворачиваясь в сторону.       — Прости, не хотел тебя так шокировать, — Ким смеётся, ставя рамен на стол, и подходит ближе, нежно обхватывая чужое лицо и приближая к себе. — Но признайся, ты давно не ел старый добрый рамён, не так ли?       — Ты даже не представляешь, насколько давно, — мужчина кивает, обвивая огрубевшими ладонями тонкие запястья. — Спасибо тебе, Тэхён.       — Ну, что ты, это всего лишь лапша, — проговаривает негромко, неспешно покрывая поцелуями чужие пальцы и не отводя взгляда от тёмных глаз. — И это был не главный сюрприз. Но всё потом.       Чонгук покорённо наблюдает за тем, как тот переодевается прямо на кухне, кидая уличную одежду на спинку стула, и предстаёт перед ним в своей излюбленной шёлково-алой пижаме, оставляя её рубашку распахнутой на груди. Нет, ну, вы посмотрите на него, как с таким можно вообще находиться в своём уме?        Он, наконец, заливает лапшу кипятком, отставляя глубокие чаши в сторону на пару минут, и поворачивается к мужчине, присаживаясь напротив и ласково склоняя голову, отчего каштановые кудри спадают на глаза.       — Знаешь, у меня назрела к тебе парочка вопросов, если ты не против. Просто мы чаще говорим с тобой о моей жизни.. Потому что она совсем печальная, да, — усмехается, признаваясь и внимательно смотря на него, и тот тяжело вздыхает из-за последних его слов, подтягиваясь для нежного поцелуя в лоб и прося продолжить. — Я надеюсь, тебя это не обидит. Например, ты не подумай только, что мне это не нравится, абсолютно наоборот, но твой стиль в одежде не совсем соответствует тому, какой ты. Ну, ты понял. Почему?       — Я так и думал, — Чонгук опускает голову, невольно посмеиваясь и подпирая подбородок сложенной в кулак рукой. Понимает, что Тэхён имеет в виду обилие в его гардеробе разнообразных джинсов, футболок с принтом и без, клетчатых рубашек и кожанок. — Всё-таки я кажусь слишком старым для такого, да?       — Не говори глупостей, тебе даже тридцати нет, — цокает Тэхён и игриво бьёт ладошкой по согнутому локтю, протестующе поднимая брови, а потом его осеняет. — А, так в этом причина..       — Да, из-за того, что, как ты уже мог заметить, для своего возраста я вышел слишком уж скучным и щепетильным, я пытался возместить это впечатлением от внешнего вида. А потом этот стиль со временем прижился, и мне стало нравиться то, как я выгляжу благодаря ему.       — Ты кажешься более зрелым для своих лет, потому что тебе пришлось слишком рано повзрослеть. Жить самостоятельно в чужой стране, без родных и близких, обеспечивать себя самому.. Все это тяжело, и я даже представить не могу, каково тебе было все те годы. Поэтому даже не смей на себя наговаривать, Чонгук, — парень забирает себе его руку, принимаясь нежно поглаживать внутреннюю сторону ладони, и Чонгук млеет, слушая звук родного голоса, которым он говорит все эти нужные слова. — Ты выглядишь просто потрясающе, заставляя хотеть себя двадцать четыре на семь, надеюсь, ты это понимаешь.       — Ох, — Тэхён действительно знал, что сказать. Чонгук не может не смутиться, но старается сильно себя не выдавать. — Спасибо, прекрасный, это взаимно.       Тэхён смеётся, польщенно улыбаясь в ответ, и тянется к готовому рамену, расставляя две чашки соответственно перед собой и Чонгуком. С трепетом распаковывают палочки, поглядывая друг на друга, и начинают трапезу одновременно.       — Превосходно, — отзывается Чонгук, смакуя остроту и насыщенный вкус специй, и Тэхён согласно кивает, накручивая на палочку гигантскую порцию. — Где ты это нашёл?       — Рад, что месье шеф одобрил мои старания, — усмехается парень. — Мне Максанс помог заказать в каком-то проверенном интернет-магазине. Сказал, там всё вкусно.       — Максанс хороший парень, — Чонгук пристально глядит на парня, стирая языком остатки алого соуса с губ.       — Очень, — игриво склоняет голову, пододвигаясь ближе и резко проходясь пальцами ног по чужой голени к средине бедра.       — Мы едим, Тэхён.        — А я ничего и не делаю.       — Поверь мне, этого достаточно.       — Знаю, — отвечает, послушно убирая ногу, а в следующую секунду громко всасывает лапшу прямо из чаши, помогая себе палочками, чем заставляет Чонгука подавиться из-за невольного смешка. Сердце непримиримо ноет от того, насколько Ким Тэхён двойственный человек. А Ким Тэхён распаляется, жаждая в последнее время куда больше откровенностей, чем обычно. Билеты домой давно были куплены ещё университетом, а вылет был уже через каких-то полтора месяца. Но об этом никто ещё поговорить не решался. — Есть ещё кое-что, что меня волнует, Чонгук. Я вовсе не настаиваю на ответе и, может быть, даже догадываюсь и сам, но ты мне ещё не рассказывал напрямую, почему всё-таки сбежал из Кореи.       — Уверен, что твои догадки верны, — Чонгуку совсем не тяжело об этом говорить, даже наоборот, давно нужно было это сделать. — Я уже говорил, что рос в консервативной семье до семнадцати лет. Они уже тогда не принимали то, что я не хочу стать ни инженером, ни врачом, ни айти-специалистом. Моё истинное увлечение им серьёзным и осмысленным не казалось ни на йоту. А уж о том, чтобы признаться им в своей ориентации, и речи быть не могло, я бы только зря их травмировал. Поэтому я просто убежал со своим.. Не могу назвать его другом, мы не были так близки, но он всегда меня понимал и поддерживал, а ещё очень много путешествовал. Мы познакомились с ним в моем любимом ресторане европейской кухни, он просто подсел ко мне и сказал, что в тот день действовала какая-то скидка на парные ланчи.. Вот так вот совершенно случайно я наткнулся на единственного человека, что действительно смог мне помочь.       — Я безумно благодарен ему за это, Чонгук. Он просто невероятный человек. Где он сейчас? — Тэхён бормочет озабоченно, хмуро склоняя голову ниже после того, как Чон замолкает.       — Так и есть, — кивает, ободряюще улыбаясь парню. — Не знаю, если честно. В последний раз мы виделись полтора года назад, и тогда он улетал в Новую Зеландию. И он не из тех, кто любит связь через соцсети или телефон, — рассказывает, почесывая лоб и вспоминая. — Такие люди ещё не перевелись на этом свете, просто, чтобы ты знал, Тэхён. Благодаря им я и смог здесь ужиться, смог стать для кого-то полезным, при этом делая то, что мне интересно. А спустя время смог заработать себе на кров и хлеб. Ещё пару лет назад я и помыслить не мог, что стану заместителем шеф-повара в ресторане со звездой мишлен, но ты сам прекрасно видишь, где мы оба сейчас находимся. А то, что я встретил там тебя — стало для меня наивысшим подарком судьбы.       — О, боже, Чонгук, — Тэхён не выдерживает, небрежно бросая палочки в пачку и поднимаясь со стола, чтобы забраться на чужие колени и прижаться всем телом к этому человеку. — Не говори так. Ты такой потрясающий, умный, ласковый и талантливый, ты достоин всего в этом мире, ясно? И под талантом я имею в виду весь твой упорный труд и целеустремлённость, а не просто склонность к чему-то.       — Я понимаю, mon cher, — Чонгук горячо шепчет ему в шею, вжимая гибкое тело в себя сильнее, растроганный чужой искренностью. — Tu es mon plus grand trésor.       Тэхён судорожно вздыхает, неизбежно понимая смысл последней сказанной фразы, и несдержанно мажет губами по крепкой шее, начиная покрывать её влажными хаотичными поцелуями. Срывает с чужих губ сладкий стон, и Чонгук в порыве чувств поднимается со стула, подхватывая его вместе с собой так, будто тот ничего не весит. Ему безумно хочется снова сделать парню приятно, а потом одурманенно наблюдать за тем, как того ведёт и мажет от всех этих тянущих ощущений. Тэхён отрывается от его тёплой кожи, обхватывая за щеки и возвышаясь над его лицом, а потом склоняется ниже, оставляя на губах целомудренный поцелуй.       —Хочешь, сделаю тебе массаж? — хрипит Чон, медленно ступая в сторону спальни со своим сокровищем на руках.       — Как уточке по-пекински? — раздаётся приглушенно ему в губы, отчего широкая грудь сотрясается от беззвучного смеха.       — Именно так. Только мне на тебя соевого соуса не хватит.       — Можно использовать другой соус, — шепчет игриво, медленно опускаясь и проводя языком и губами по ложбинке между шеей и плечом.       — Не понимаю, о чем ты, — бормочет Чонгук и легонько дует ему в ухо, заставляя поежиться и хихикнуть от щекотки. Доходит до широкой кровати в пару шагов, аккуратно опуская парня на мягкое покрывало и отходя в сторону. — Посиди пока немного, я сейчас вернусь.        И когда он возвращается с флаконом ароматного масла для массажа и широким полотенцем в руках, парень уже лежит на животе в одних пижамных штанах, в ожидании сложив красивые руки под подбородком. Невозможный.       Постель прогибается под чоновым весом, и Тэхён нетерпеливо поворачивается к нему, приподнимаясь на локтях, когда под него стелют полотенце, чтобы не запачкать всё вокруг маслом.       — Чонгук, прежде, чем ты начнешь, есть ещё кое-что, о чем бы я хотел поговорить. Можно?       — Ну, конечно, глупый. Я тебя слушаю.       — Ты как-то обмолвился, что изначально был против ответить на мои чувства, потому что уже обжигался. Расскажи мне.       — А нечего здесь рассказывать, — вздыхает мужчина, вертя в руках бутылек и нехотя вспоминая о неудачах своей жизни. — В Корее у меня было не так много близких людей, только родители и пара друзей со школы. И все они, очевидно, уже очень давно не поддерживают со мной связь, хоть все мои контакты были рабочими даже после переезда. И меня удивляет, что такое возможно, всё-таки с этими людьми я был знаком далеко не один год. Но я не виню их, это мой собственный выбор, о котором я ни грамма не жалею, — он печально усмехается, и Тэхён подбирается, усаживаясь в позу лотоса и снова ласково сжимая в руках его ладонь. — Но позже, через несколько лет после моего переезда, я смог решиться на романтические отношения со своим коллегой. Я говорил тебе, он тоже был поваром. Французом. Я влюбился в него, и думал, что с ним теперь всё будет по-другому, как бы банально это ни звучало. И все было в порядке примерно первые полгода, пока я не начал понимать, что именно ему от меня было нужно, совершенно прозрачно. Извини, что говорю тебе это, — Тэхён только протестующие качает головой, сильнее стискивая в пальцах чужую руку и внутренне четвертуя ублюдка, что так обошёлся с его Чонгуком. — Мы расстались, когда я перестал ему потакать. Мне остро была необходима эмоциональная связь, понимаешь? Я всегда жаждал именно её, и сейчас точно так же.       — Извини, что я так налегал на тебя с этим сексом, — виновато шепчет Тэхён, опуская голову ниже. — Я даже не подозревал..       — Откуда бы ты мог, Тэхён, — Чонгук смягчается, касаясь ладонью зардевшейся от стыда щеки и поднимая его личико на себя обратно. — Ты у меня отдельный случай. Я не в силах был устоять перед тобой уже.. Сколько? — он задумывается, возводя глаза к потолку. — Примерно через неделю после того случая на крыше. Ты с ума меня свёл, Мальчик-Париж.       — Прекрати, — Тэхён смущается ещё сильнее, что ему несвойственно, вообще-то, отродясь, и падает в его объятия, утыкаясь лицом в облаченную тёмной футболкой грудь.       — Нет, — Чонгук шепчет в кудрявую макушку, оставляя на ней ласковый поцелуй. — Ну, что, начнём уже наш сеанс?       — Я весь ваш, месье массажист. Погоди, или массажёр? Как правильно... — он действительно задумывается, и Чонгук негромко смеётся, насмешливо путаясь пальцами в его волосах.

⊹ darren hayes — insatiable

      Тэхён быстро собирается с мыслями, и уже через пару секунд предстаёт в своём обыденном амплуа, хищно щурясь и медленно оседая на локти, а потом его брови вдруг заинтересованно дёргаются, так, будто что-то прямо сейчас резко пришло в его опасную голову.       — Сфотографируй меня, Чонгук. Вот так.       Он расправляет острые плечи, проводя ладонью по небрежно вьющимся волосам, и мягко опирается сзади на одну руку, второй касаясь своих изящных ключиц, а после томно приоткрывает соблазнительные губы, приподнимая подбородок повыше. Чонгук погибает. Дышит, а этим воздухом давится. И снова включает камеру.       Делает несколько греховно-пленительных снимков полуобнаженного парня, который потом вдруг валится спиной на мягкие подушки, раздвигая ноги и расслабленно смотря на него снизу вверх тёмным взглядом из-под каштановых кудрей. Телефон в пальцах начинает мелко подрагивать, делая фотографии немного нечёткими, и выпадает из рук окончательно, когда:       — Достаточно. Подойди ко мне.       Чонгук, будто бы в бреду, нетвёрдо плетется, ведомый чужим притяжением, а Тэхён в ответ медленно приподнимается, вставая на коленки и хватаясь за мясистые бёдра мужчины, как только тот оказывается рядом. Едва достаёт ему до плеч, медленно задирая голову и наблюдая за тем, как чужое лицо, на котором все мускулы лихорадочно подрагивают, слепо опускается к его. Ким прикрывает глаза, когда тот оказывается совсем близко, а затем высовывает язык, широко проводя им по своей нижней губе, и обратно не прячет, дожидаясь реакции. И та себя ждать не заставляет, потому что Чонгук с низким, протяжным стоном обхватывает скользкий орган губами, заталкивая в свой рот, а затем самозабвенно принимается вылизывать, причмокивать, посасывать и сплетать со своим, отчего Тэхён хрипло мычит, ощутимее сминая заднюю сторону чужих бёдер и позволяя вдоволь поиграться со своим ртом, отвечая пылко. Чонгук был ненасытен, когда дело касалось его рта. Ну, ладно, Ким Тэхёна целиком.        Но упоительно сладкое блаженство в конце концов подходит к концу, и парень с громким мокрым звуком вырывает себя из тисков чоновых губ, чтобы потом резко развернуться и улечься на мягкий живот и согнутые в локтях руки, как ни в чем не бывало.        Чонгук тяжело и хрипло дышит, прерывисто вытирая мокрое лицо ладонью, и на секунду отворачивается в сторону, чтобы прийти в себя. Понятно, что в себе он не был уже, кажется, с тех пор, как этого рта впервые смог коснуться.       Дыхание постепенно становится ровнее, и Чон присаживается сбоку от расслабленно лежащего парня, склоняясь к его уху и оставляя за ним мягкие, тягучие поцелуи, ни слова ни говоря, потому что Тэхён и так все знает. Тэхён его знает.       Чон без тени смущения принимается рассматривать точеные плечи, ровную смуглую спину, плавным изгибом переходящую в округлые ягодицы, скрытые под тонкой алой тканью. Аккуратно берется за края шёлковых штанов у щиколоток, медленно задирая те кверху по стройным ногам и оставляя чуть выше середины бёдер. У Тэхёна восхитительное, изящное, лакомое тело, будто выточенное самыми искусными итальянскими скульпторами древности. Чонгук не в силах поверить, что оно принадлежит ему, и ему разрешено делать с ним всё, что он пожелает. Потому что ему на самом деле доверяют так же сильно, как и он сам.       Чонгук осторожно, стараясь сильно своим весом не надавить, оседает чуть ниже его ягодиц, заставляя парня на секунду заинтересованно к нему обернуться, одарив завлекающей полуулыбкой, а затем снова расслабленно улечься. Мужчина сладко вздыхает и начинает массаж, как это принято у профессионалов, с головы, принимаясь неторопливо поглаживать и растирать кожу в районе макушки и затылка, параллельно мягко перебирая гладкие волосы. Самые приятные на ощупь волосы, что он когда-либо трогал. Сдавливает кончиками пальцев кожу у висков, надавливая под нежными мочками ушей, и Тэхён довольно мычит, явственно выдавая, как ему от этого приятно.       Плавно добирается до тонкой шеи, наклоняясь к ней и несдержанно вдыхая естественный аромат, чем заставляет Тэхёна сбивчиво выдохнуть, зажмурив глаза от мурашек. Постепенно вводит в дело жасминовое масло, а затем переходит на острые плечи и спину, с блаженством ощущая под своими пальцами мягкое тело, что податливо сминается под каждым его касанием, и нежно втирая в него тёплую жидкость, надавливая ощутимее огрубевшими ладонями, отчего парень дышит всё тяжелее и громче, путая все мысли в чоновой голове, что и так постоянно были заполнены одним его обликом.       — Как же я обожаю, когда ты меня маринуешь, — мурчит вдруг довольно, и Чонгук хрипло смеётся, на секунду выходя из наваждения и оставляя на тёмной макушке очередной поцелуй.       — Всегда к твоим услугам.       Большими пальцами, слегка надавливая, совершает круговые движения по всей площади смуглой спины, плавно переходя всё ниже и ниже, отчего у самого неизбежно спирает дыхание и пересыхают губы. Чонгук так зависим от прикосновений к нему. Гладкая кожа блестит и переливается из-за скользкого масла, выглядя ещё аппетитнее, и Чонгук думает, что ещё никогда ни одно блюдо, с какой бы страстью он его не готовил, не могло и сравниться с тем, какими чувствами его насыщают прикосновения к этому телу. Прикрывает глаза, аккуратно забираясь под ткань пижамных штанов, чувственными движениями принимаясь массировать ягодицы, мять и месить мягкие половинки, словно свежее тесто. Тэхён приоткрывает губы, испуская с них хриплый стон, совсем обмякая и совершенно не стесняясь того, что его тело возбуждается с каждым тесным касанием грубой кожи о нежную всё сильнее.       Чонгук упоенно продолжает сминать мягкие бёдра ниже и ниже, а после без предупреждения лёгким движением переворачивает парня на спину, ловя его разомлелый взгляд и раскрасневшиеся, будто в лихорадке, щеки. А затем опускает свой хаотично поблескивающий на паховую зону с заметно натянутой кверху тонкой красной тканью.       Тэхён сладко ухмыляется, кусая нижнюю губу и изгибая вопросительно бровь, и Чонгук заторможено улыбается ему в ответ, чувствуя себя в отдельном измерении, в котором есть только Тэхён и он, нетерпеливо хватая того под коленки и водружая стройные ноги на свои плечи. Принимается умело натирать пальцами нужные точки на аккуратных стопах, стимулируя всевозможные нервные окончания, отчего парень вдруг заламывает ровные брови, тихо шипя и заходясь глубокими мурашками от пяток до самой макушки. Прикосновения Чонгука буквально сжигают заживо, заставляя чувствовать всё то, что ранее Тэхёну было недоступно. Это дьявольское удовольствие и наслаждение, до которого он и не подозревал, что его тело может быть так чувствительно. Правда, сейчас он из-за этого мужчины уже гиперчувствителен абсолютно везде, поэтому резко вырывает ноги из чужой хватки, опасно разглядывая растерянно замершего мужчину, а затем бесцеремонно надавливает ему пальцами на затвердевший пах, плотно принимаясь наглаживать снизу вверх и заставляя его судорожно выдохнуть из-за прострелившего тело острого удовольствия, после проникая ими под низ чужой футболки и медленно задирая её вверх, оголяя грудную клетку. Вынуждает стянуть ненужную вещь к черту, и, когда она летит на пол, оплетает крепкую шею уже обеими ногами, резко притягивая за неё к себе поближе. Чонгук покорно склоняется, роняя на глаза мягкую чёлку, но не разрывая разрушающего его зрительного контакта, и осторожно отрывает от себя тонкую щиколотку, поднося к своим губам и откровенно упиваясь нежностью кожи. Опускается неторопливыми поцелуями вниз по гладкой, стройной ноге, замирая в чувствительном местечке под коленом, где целует влажнее, надавливая языком круговыми движениями и заставляя парня шумно ткнуться макушкой в спинку кровати и тихо простонать. Чонгук завороженно следит за тем, как его сгибает от удовольствия, не отрываясь от своего занятия, и продолжает опускаться мокрой дорожкой ниже, увлажняя кожу внутренней стороны бедра, а затем несдержанно утыкается в неё лицом, медленно потираясь щеками и позволяя себе, наконец, тихо простонать от сковывающего все тело наслаждения. Сминает в горячих, скользких ладонях низ округлых ягодиц, напористее водя носом и губами по бёдрам, беспорядочно втягивая в рот кожу в опасной близости от паховой зоны. По спальне разносятся тихие бархатистые стоны и хрипы Тэхёна, безбожно лаская обострившийся слух, и парень несдержанно вцепляется пальцами в чёрные вихры, разводя трясущиеся ноги шире и неотрывно наблюдая за вожделенными движениями чужого языка и губ на своих бёдрах. Он возбужден до предела, становится всё невыносимее сдерживать желание подмахивать каждой безжалостной манипуляции над собой в ответ, поэтому парень стонет отчаяннее, резко зажимая чонову голову между ног.       — Не могу больше, — окидывает заплывшим мутной пеленой прищуренным взглядом запыхавшегося мужчину, что упирается мокрым подбородком прямо в его болезненно стоящее возбуждение. — Потрогай меня. Умоляю.       Чонгук покорно опускается раскрытыми губами на твёрдый член через ткань, начиная ласкать его поступательными движениями без языка и торопливо цепляя резинку штанов, на что Тэхён слишком громко ахает, поспешно отодвигая его от себя за лоб, чем вызывает у мужчины недоумение.       — Н-нет, так я кончу сразу же, как окажусь у тебя во рту. Это бессмысленно, — объясняет подрагивающими голосом, прикрыв в агонии глаза.       — Какая разница, если тебе будет хорошо..       — Чонгук, — перебивает, повышая голос. Господи, как же тяжко. — Не надо. Просто потрогай меня.       — Как скажешь, — сдаётся, не желая больше его мучить.       Чонгук подтягивается выше, накрывая возбужденно напрягшегося парня своим телом, и сразу же запускает горячую ладонь под ткань трусов, обхватывая смазанный обильно выделяющимся предэякулятом член и принимаясь быстро и плотно по нему водить сжатыми в кулак пальцами. Тэхён закатывает глаза, высоко задирая подбородок от острого наслаждения и сквозь сладкую рябь по всему телу чувствуя приближающийся оргазм, отчего крепче вцепляется пальцами в скомканное полотенце, а когда Чон находит губами его затвердевшие соски, хаотично всасывая их поочерёдно в глубину горячего рта и мокро лаская языком, тело парня непроизвольно выгибается в стремлении прижаться ещё ближе. Чонгука прошибает острое удовлетворение от вида того, какой Тэхён под ним просящий, горячий и так откровенно задыхающийся от истомы, поэтому большим пальцем жёстче обводит липкую головку, сильнее гладя и надавливая на уретру, сгорая от желания скорее довести парня до долгожданного финала, а затем жёстко спускается ладонью к основанию, сбивчиво перебирая грубыми пальцами нежные яички, отчего Тэхён громко хнычет, резко зажимая в объятиях его макушку, а затем протяжно кончает, до боли впиваясь зубами в нижнюю губу, заходясь крупной дрожью и крепко сдавливая мокрые ресницы.       Чонгук приподнимается на негнущихся руках, вытирая испачканную ладонь о свое тело, и нависает над размякшим парнем, что дышит слишком прерывисто, так, будто бы плачет.       — Тэхён? — он шепчет надрывно, смятенно поднимая брови, и парень его слышит, тут же растягивая истерзанные губы в лёгкой полуулыбке и качая ватной головой.       — Я в раю, не мешай мне, — хрипит, и Чонгук облегчённо выдыхает, утыкаясь в его шею и через секунду чувствуя на себе крепкие объятия. Тэхён всегда находит силы, чтобы обнимать его вот так.       — Я тоже, — Чон шепчет в разгоряченную кожу, оставляя на ней робкий поцелуй, а затем ещё несколько.       — Ты? — Тэхён немного повышает голос, цепляя ладонями его лицо и вынуждая поднять на себя. — Ты — ещё нет, мой сладкий.       А в следующую секунду подтягивает к себе, впиваясь в припухшие губы, раскрасневшиеся от долгих поцелуев, что все до одного были щедро отданы его телу, страстно их сминает, надавливая горячим языком и увлажняя. А потом так же резко отрывается, не давая опомниться, и сползает вниз, хватаясь за его поясницу. Чонгук понимает сразу.       — Тэ..       — Молчи, — сразу же перебивает, устраиваясь аккурат под чужой ширинкой и поднимая вверх безапелляционный прищур лисьих глаз. — Молчи и только попробуй не насладиться моим ртом в полной мере.       — Боже, — Чонгук прерывисто усмехается, но больше не пререкается, приподнимаясь повыше и удобнее упираясь коленями в кровать по обе стороны от его головы.        Тэхён последний раз ухмыляется ему и опускает взгляд, сыто облизываясь, а затем торопливо спускает штаны по бёдрам вместе с бельём, помогая избавиться от слоёв ткани. Чонгук болезненно замирает, жмуря глаза и крепче сжимая в пальцах покрывало, когда вплотную прижавшийся к животу член обдают горячим дыханием по всей длине. Тэхён мягко ложится ладонями на крепкие ягодицы и приближает к себе эти восхитительно мясистые бёдра, в захвате которых ему всегда, если честно, хотелось задохнуться. Упоенно выцеловывает внутреннюю сторону каждого, аккуратно катая кожу меж зубов, а затем переводит всё свое внимание на нуждающийся член, отчаянно истекающий белесой смазкой и липнущий к рельефному низу живота. Сильнее сминает ягодицы меж пальцев, задевая губами багровую головку и целует прямо в уздечку, аккуратно надавливая кончиком языка, поднимается выше, собирая им липкую жидкость и размазывая по всей поверхности. Чонгук отзывчиво дрожит, шумно втягивая носом воздух и даже не решаясь взглянуть ниже, иначе не сможет продержаться дольше и гребаной секунды.       Ким убирает язык, принимаясь неспешно покрывать поцелуями всю длину от головки до основания, оставляя последние на поджавшихся яичках и заставляя мужчину сдавленно простонать. Хоть и не видел, но он очень ярко мог чувствовать, что сейчас творили с ним эти губы. Дьявольские губы его невинного ангела. Тэхён резко приникает языком к основанию, пуская побольше слюны, а затем мажет широко и мокро до самой головки, заглатывая её в узость своего рта, отчего Чонгук стонет гортанно, нечеловеческими усилиями не давая своим бёдрам дёрнуться вперёд. Тэхён выше приподнимает голову, устраиваясь удобнее и начиная постепенно насаживаться на всю длину, а после хватается за чужую руку, едва заставляя выпустить из стальной хватки покрывало, и кладёт её себе на затылок в немой просьбе помочь его шее держаться на весу. Чонгук внимает, мелко дрожа и принимаясь лихорадочно перебирать в пальцах завитки мягких волос, и Тэхён довольно мычит, пуская по члену сладкие вибрации, от которых дрожь чужих бёдер только усиливается. Вжимается носом в лобок, невольно сглатывая с членом во рту, отчего стимулирует его ещё сильнее, даёт себе немного привыкнуть к размеру, ощущая жжение натянутых вокруг основания губ и приятное удушье, а затем принимается хаотично обводить орган языком, проходясь по всем неровностям и задевая каждую выпирающую венку. Чонгук ниже опускает голову, прерывисто всхлипывая и практически оседая на его голую грудь из-за тремора в бёдрах, но все ещё пытается удерживать свой вес на одной руке. Он ни за что не навредит Тэхёну, даже если самому задохнуться придётся.       Головка утыкается в стенку горла, мышцы которого парень расслабляет, глубоко дыша носом, а затем несильно хлопает Чонгука по бедру, второй рукой надавливая на его ладонь, что отчаянно держится за его затылок. Намекает. Они так уже делали, но для Чонгука каждый раз, как первый, он никогда не сможет к такому привыкнуть. Никогда. Это просто уничтожает его, но он прекрасно знает, чего Тэхён добивается. Он хочет, чтобы его рот грубо поимели. Жаждет. Чонгук даст ему это.       Твёрже устраивается на коленях и принимается раскачивать бёдрами взад-вперёд, придерживая парня под голову и буквально самостоятельно насаживая на себя его рот, отчего тот снова довольно мычит, сильнее смыкая губы на члене и вцепляясь длинными пальцами в яички, перекатывая их меж ними вместе с мошонкой и заставляя Чонгука лишаться рассудка каждым своим безумным действием. Он, словно в бреду, толкается в мокрую горячую узость, что то и дело дразнит его давлением языка и вибрацией из-за того, что Тэхён периодически давится, причмокивая и звонко чавкая, не в силах справиться с размером и обилием слюны, которую невозможно сглатывать.       Тэхён с усердием втягивает воспаленную кожу щёк вокруг опасно пульсирующего органа, чувствуя, как по ним скатывается соленая дорожка из-за невозможности нормально дышать, но ему приятно до звёздочек перед глазами, потому что всё это для Чонгука. Чонгука, который стонет, хрипит, всхлипывает, периодически забывая делать вдохи, резко долбится в его глубину, потираясь о язык и пропадая головкой где-то в сокращающихся стенках горла, а затем громко ахает, широко открывая рот и пытаясь оттащить от себя чужую макушку за волосы, но Тэхён спохватывается, вцепляясь в его бедра и не давая от себя отстраниться. Чонгук впервые за всё время раскрывает заплывшие пеленой глаза, но оглушительный оргазм настигает его куда быстрее, отчего он повержено закатывает их снова, бурно изливаясь внутрь чужого рта и в бессилии оседая вперёд на собственные локти.       Тэхён неумолимо давится, стараясь проглотить тёплое семя, но пропускает изо рта большую часть, выпуская опадающий член из горячего плена, отворачиваясь и заходясь в остром приступе кашля. В горле першит и тянет, но он очень старается поскорее прийти в себя.       Чонгук заваливается на бок, подтягивая подрагивающие колени к груди и продолжая мелко дрожать, когда Тэхён, небрежно вытерев рот запястьем, подползает к нему, аккуратно разгибая его локти и обнимая под плечи, и тот сразу же прижимает его к себе, обхватывая тело всеми конечностями.       — Как ты, Чонгук-и? Поговори со мной, ну же, — хрипит ему на ухо, успокаивающе поглаживая мокрую от испарины спину, и Чон всхлипывает ему в волосы, стараясь успокоить свое дыхание. Что с ним вообще делает этот чёртов Ким Тэхён?       — Я не хочу, чтобы ты уходил, — всё в нём сейчас было оголено: тело, душа, чувства, эмоции, поэтому добивает их обоих окончательно, признаваясь на одном прерывистом дыхании. — Я не смогу без тебя, если ты уедешь. Ты мой дом. Мой. Дом.       — Чонгук, — Ким болезненно жмурит глаза, рвано целуя его во взмокший висок и нехотя отодвигая от себя, чтобы заглянуть в мокрые глаза, обрамленные слипшимися ресницами. — Чонгук, я вернусь. Я получу диплом, улажу кое-какие дела и перееду к тебе. Насовсем. Буду жить с тобой в нашем доме. У нас будет общий дом, понимаешь? Наш дом, — повторяет, пытаясь достучаться, но Чонгук отчаянно вертит головой, кажется, ничего не понимая. Черт, может Ким действительно переборщил сегодня. Тэхён ощутимее берёт его лицо в ладони, приближая к своему, и начинает делать глубокие вдохи, за которыми Чонгук сначала просто следит, бегая глазами по любимому лицу, а затем принимается повторять, действительно успокаивая дыхание и приходя в себя. Окончательно успокоившись, он разглядывает озабоченно уставившегося на него Тэхёна прояснившимся взглядом, и медленно тянется вперёд, оставляя на его губах робкий поцелуй. Тэхён тут же целует в ответ, так же робко и нежно, и они жмутся друг к другу губами ещё несколько мгновений, прежде чем отпрянуть и улечься в обнимку на кровать.       — Мне жаль, Тэхён, я не хотел так.. себя вести. Я всё понимаю, — мужчина проговаривает негромко в макушку умостившегося на его груди парня, но тот легонько хлопает по ней ладошкой в знаке протеста.       — Не извиняйся, это я всё понимаю. Всё в порядке, честно, и я хочу, чтобы ты знал, что ты тоже мой дом, Чонгук. Моя семья.       — Я так благодарен тебе, — буквально выдыхает, едва заставляя голос не дрогнуть. — За то, какие вещи ты даёшь мне услышать и не боишься этого. Я просто.. — Чон шепчет, водя носом в мягких волосах и прикрывая глаза. — Это много значит для меня. Я всегда, сколько себя помню, хотел жить в уюте. Чувствовать его из каждого уголка своего собственного дома. Как только бросил всё, подумал, что смогу наконец уладить этот аспект, но у меня не получалось, что бы ни делал. До тех пор, пока в него не вошёл ты. Хочу, чтобы ты знал, как много значишь для меня.       — Стоит ли мне говорить, — Ким торопливо отрывает голову, вплотную приближаясь к его лицу и снова застигая врасплох. Заглядывает в эти честные, искренние, угольные глаза. Он бы утонул в их черноте без всяких раздумий. — О том, что ты значишь для меня?       — Ты уже сказал, — сглатывает, жадно разглядывая растрепанного парня и поднимая пальцы к его губам.       — Я могу повторять это ещё много, много раз, если ты захочешь. До самой бесконечности.       — Захочу, — большим пальцем оглаживает влажную губу, прикрывая глаза и притираясь лбом. Никогда еще ни один человек не вызывал в нём настолько безумное нежелание отрываться. — Много раз захочу. А ты... ты сказал, у нас будет наш дом. Правда?       — Ну, это если только ты не выгонишь меня из него после моей первой истерики, — усмехается, растягивая губы, и чоновы пальцы медленно следят за их движением. Сущие глупости говорит, а сам им ещё улыбается.       — Тогда это место лишится своего смысла.       — Значит, не выгоняй меня.       — А ты не истери, — произносит хрипло, и Тэхён тихо смеётся, забирая от себя его пальцы и ласково целуя внутреннюю сторону ладони, пока вторая крепко прижата к его груди в районе заходящегося гулким стуком сердца. — Слышишь? Пока оно так сильно бьется, никакие истерики тебе не помогут.       — Оно будет. Пока чувствует твои прикосновения и слышит твой голос, — только договаривает, как Чонгук нетерпеливо тянется к его губам и ласково, совсем трепетно целует. Он полон, полон нежности к этому парню, полон чувствами к нему, которые открывают сотни и сотни новых дыханий. Он бы хотел иметь возможность выражать их постоянно, везде и без остановки, но спустя несколько секунд влажных ласк Тэхён слегка отстраняется, оставляя мягкий поцелуй на кончике носа. Чонгук не знает, почему, но эти его поцелуи в нос отдавались особым трепетом во всем теле. — Давай уже спать, мой сладкий? Завтра мы сможем быть вдвоем целый день, а не один короткий вечер, — шепчет на ухо, вынуждая снова гулко сглотнуть от этого своего «мой сладкий», а затем аккуратно стягивает из-под них безбожно смятое покрывало, вытирая с тел остатки естественных жидкостей. Чонгук просто лежит, ворочаясь по мере заботливых движений по своему телу, после чего Ким раскрывает постель, в мягкость которого тут же ныряет, утягивая мужчину за собой.       — Что, вот так, немытыми? — тот спрашивает, а сам уже зевает, обнимая нагого парня со спины и прижимая к своему разгоряченному телу.       — Ты самый чистый человек на свете, Чонгук. Спи.       — Принято, — усмехается в кудрявую макушку, бодая её носом и устраиваясь над ней подбородком. — Сладких снов, mon trésor.

⊰ 4 ⊱

настоящее время ﻬ︎

⊹ la femme — oú va le monde

       Тэхён просыпается от раздражающей слух вибрации своего телефона, бездумно её отключая, а затем заглядывая заспанными глазами в горящий экран, понимая, что придётся ответить. Он медленно приподнимается на кровати, оставляя на оголенном плече размеренно сопящего Чонгука едва ощутимый поцелуй, и торопливо натягивает поверх своей пижамы тёплый кардиган, потому что на балконе в такое ранее утро, очевидно, ещё прохладно.       — Полседьмого утра, ты сейчас серьёзно? — хрипит в динамик, как только оказывается на свежем воздухе, гулко его вдыхая, вперивается взглядом в ещё пустующую и спокойную набережную реки.       — А у нас зато обед. Я уже не знаю, когда звонить, потому что ты никогда не берёшь трубку, — усмехаются в ответ, на что Тэхён закатывает глаза.       — Да-да. Говори, хён, что хотел.       — Поверь, говорить это я бы хотел тебе в последнюю очередь, но, — тормозит, делая никому не нужную паузу, и Тэхён вздыхает, хмуря брови. — Дами стало хуже, она..       — Как? В смысле ей стало хуже? Ты же говорил..       — Да, но я, оказывается, сам до конца не знал, врачи думали, что все уладят, но ничего не меняется. Она ничего не ест. Не слушается никого, молчит, но постоянно повторяет одно и то же — что хочет тебя увидеть.       — Что за бред? — Тэхён рвано усмехается, неверяще пялясь в пустоту и заламывая пальцы о края ограждения. — Хочет придушить меня собственными руками? Зачем я ей?       — Я не знаю, Тэхён, но она ужасно истощена. Я не знаю, что делать.       — Думаешь, я знаю? Что приеду, и все у неё сразу наладится, а голова просветлится? Не смеши меня. Она больна, и я тут ни при чем!       — Да кто винит тебя? — по ту сторону повышают низкий голос, и Тэхён злобно сглатывает, сжимаясь пальцами на металлическом корпусе. — Может быть, у неё что-то в шестеренках завертелось, и ей захотелось нормально поговорить с тобой. Послушай, может, это поможет ей, может, ей требуется твоё внимание. У неё ведь нет никого, кроме тебя. Она ведь на самом деле любила тебя, Тэхён.       — Она меня ненавидит, успокойся уже. Я ясно смог это осознать за эти пять лет, поэтому не смей вешать мне лапшу на уши, Намджун. Не смей.       — Не говори со мной в таком тоне, я тебе не дружок с бара, — тут же реагирует мужчина.       — Хорошо. Извини.       — Послушай, — смягчается, тяжело вздыхая. — Я не хотел тебя беспокоить, пока ты там, но мне самому стало тревожно. Ты вернёшься через пару дней, и мы сможем нормально поговорить и обсудить, что делать дальше, так что спокойно заверши свою стажировку. На всякий случай, я прислал тебе ещё некоторую сумму на счёт.       — Хён, — цедит, сквозь зубы. — Не стоило, я уже сам в состоянии зарабатывать себе на жизнь. Спасибо за всю твою поддержку, но..       — Помолчи. Не упрямься. Ладно, мне пора уже отключаться. Я очень жду тебя, и, надеюсь, что тебе не плевать на судьбу своей сестры. До связи.       О, боже. Сестры. Что пробыла ею для Тэхёна, наверное, года три от силы. Потому что в самый первый год их знакомства на контакт она не шла от слова совсем.       Тэхён не чувствует угрызений совести за эти мысли, потому что всё давно уже было в прошлом, а единственным связующим с этим прошлым звеном был для него Намджун, который всё никак не мог оставить их в покое, а Тэхён не мог и представить, чтобы оставил, потому что действительно нуждался в его поддержке. Финансовой, так точно, потому что бабушка уж вряд ли смогла бы оплатить его почти четырехмесячную поездку в другую страну. Университет погасил счета только за перелёты и жилье, на всё остальное денег ему хватало только из-за Намджуна, который действительно в него верил и действительно заботился об их «семье», несмотря ни на что. Тэхён не понимал никогда, как его угораздило, но просто не смел не ценить. Глубоко ценил и уважал его, как старшего брата, именно поэтому корпел над учёбой всю свою жизнь усиленнее, чем обычный среднестатистический подросток. Он привык, что, чтобы получить чью-то любовь, нужно что-то сделать, кем-то быть, чего-то стоить. Так, по крайней мере, считал он сам, впервые оказавшись за стенами детского дома, когда был ещё обычным невзрачным мальчишкой, что решился воспользоваться косметикой одной из этих глупых девчонок, и изменить себя, спрятав все свои изъяны. У него получилось, в конце концов, наловчился. Кукольно-красивые мальчики там были редким трофеем.       — Тэхён? — сзади раздаётся сонный голос, вырывающий парня из тяжёлых мыслей и сразу же от них освобождающий. Почти мгновенно. Он разворачивается, замечая помятого Чонгука в одних спальных штанах, что щурится от солнца, чёрные волосы которого забавно пушатся после сна. Вот, кто действительно его семья.       — Я разбудил тебя, сладкий? — спрашивает ласково, и мужчина честно кивает, неспешно плетясь к нему и заключая в горячие объятия. Его тело и правда распространяет ощутимое тепло, оплетая Кима им повсюду и согревая вплоть до внутренних органов. — Прости меня. Давай снова ляжем спать.       — Я проснулся немного раньше, но не хотел тебе мешать. А потом ты всё не выходил, поэтому я сам пришёл, — хрипит ему шею, и Тэхён целует его в висок, водя длинными пальцами по голой спине. — И спать я больше не хочу. Лучше расскажи мне, что случилось. Это же жених твоей сестры звонил, правильно?       — Да, он, — Ким нехотя высвобождается из любимых объятий и тянет Чонгука в сторону спальни, усаживая того на кровать и забираясь на его колени. — Ей хуже, и он думает, что я смогу сделать так, что станет лучше.       — Что случилось? — хмуро спрашивает Чон, укладывая ладони на его бедро и спину и принимаясь медленно поглаживать через ткань шёлка.       — С ней все будет в порядке, там полно врачей. Не переживай об этом. Ей вдруг захотелось меня видеть, и Намджун верит, что это сигнал для воссоединения нашей любящей семьи. Просто смешно.       — Возможно, она действительно..       — Чонгук, прошу тебя, я столько времени купался в её ненависти, что мне уже плевать от душевной ли болезни это было или нет. Я всё ещё убеждён, что мы не лучший пример брато-сестринских отношений, и это не может измениться по щелчку пальцев.       — Ты прав, но тебе стоит успокоиться и попытаться отогнать от себя весь этот негатив, что появляется при одной только мысли о ней. Пойми, она не может контролировать себя в той же мере, что и ты. Быть наравне с тобой и быть в состоянии судить с твоей точки зрения. Да, она не из добрых побуждений это делала, но.. Она тоже человек, переживший трагедию.       — Теперь я чувствую себя последним мерзавцем, — усмехается Ким, устало утыкаясь лбом в чужую шею и опаляя её дыханием.       — Не смей так говорить. Ты сам невинный человек, который пережил трагедию. И сумел остаться вот таким вот сильным, воодушевленным и восхитительным, несмотря ни на что. Нужным и любимым. Мной, другими людьми, которые тебе хоть и не родные, но безумно ценят просто за то, что ты есть. Потому что невозможно не ценить тебя, понимаешь? Я могу лишь восхищаться тобой и пытаться сделать счастливее, — Чонгук говорит ему всё это, и Тэхён чувствует, как тает, тает, греется и растекается, пачкая все вокруг мокрыми разводами светлых, глубоких чувств из самых недр своего существа, в которые его так нескромно окунают с каждым новым произнесенным словом. С головой.        Тэхён был сиротой с самого младенчества, в возрасте тринадцати лет его забрали из одного из самых скромных в пригороде детских домов, откуда не забирали, на самом деле, практически никого. Именно тогда, когда он решил, что должен попытаться что-то в себе улучшить, изменить в выгодную для кого-то сторону, если хочет обрести свободу. Семья ему тогда уже не особо-то и была нужна. Просто свобода.       В этой новой семье уже была единственная дочь, что была старше его всего на два года. И у неё были проблемы. С головой ли, с телом ли, душевные или не очень, Тэхён особо не вникал, но она была спокойной и довольно обычной, симпатичной вполне, просто часто ходила, вроде бы, к психологу и к нему даже не лезла, и слава богу. Однако лезть их друг к другу все же заставляли, но как бы те ни старались, она шарахалась от него целый год. Возможно, ещё дольше. А потом, видимо, привыкла к новому лицу в собственном доме. К довольно красивому новому лицу.       Они все же смогли найти общий язык и даже подружиться, и к семнадцати годам Тэхён питал к Дами что-то вроде тёплых братских чувств, и по ней можно было сказать, что она тоже. А ещё был влюблённый Намджун, что ходил за ней по пятам с самого детства и, на самом деле, стал отличным старшим и для самого Тэхёна. Только вот Тэхёну его было немного жаль.        И по закону жанра, когда Ким поверил, что его жизнь стала, наконец, обычной жизнью обычного подростка, у которого есть все, чтобы быть счастливым или хотя бы попытаться сделать себя счастливым, случилась злополучная поездка, в результате которой его приёмные родители погибли в автокатастрофе, а девушка, узнав об этом и о том, что Тэхёна в этот момент с ними не было, окончательно лишилась рассудка и обвинила во всём своего жалкого приёмного брата, который испортил ей всю жизнь, появившись в их доме. И всё только потому, что эта поездка была сынициирована родителями специально для него. В знак благодарности за благоразумие и большие успехи в учёбе. Заслужил же. Сестре же ехать было нельзя из-за лекарств и всевозможных терапий, поэтому она должна была тогда остаться на неделю у бабушки.       А в итоге у бабушки начали они уже жить, потому что той пришлось оформить опеку над обоими, чтобы осиротевших детей не отдали в детский дом. Снова.       Тэхён после всего этого несколько лет просыпался с мыслью о том, чтобы навсегда стереть из своей жизни тот день, когда посмел заикнуться о своём желании путешествовать при родителях. Переносил всё произошедшее тяжело, как, наверное, от него все и ожидали. Видел кошмары, винил себя, пытался навещать сестру, которая и дышать одним воздухом с ним больше не хотела. Зато Намджун хотел. И на протяжении всех четырёх лет жизни в приёмной семье он чувствовал себя среди этих людей все ещё чужим, как бы хорошо они не пытались к нему относиться. Ощущал себя их личным трофеем после неудачи с первым ребёнком, который не смог оправдать их надежд, заставив их попробовать ещё раз другим способом.       А в итоге никто ничьих надежд не оправдал.       Но Тэхён даже после всего пережитого находил в себе силы для того, чтобы двигаться дальше, потому что зачем-то же его родили. Зачем-то же усыновили. Зачем-то продолжали поддерживать совершенно чужие ему люди. И зачем-то он все ещё умел очаровывать людей вокруг себя не только сладкой внешней обёрткой, но и тем, что сам в себе годами скрупулёзно воспитывал, жаждая выбраться из капкана бесконечных ожиданий и неоправданных надежд, найти себя и обрести свое собственное счастье, возможно, даже с тем самым человеком. Если он вообще мог заслуживать такого. У него были родные люди, хоть и не по крови. И все те друзья и просто знакомые, которых он сумел обрести за годы учёбы в школе, университете, подработок и просто своей недолгой жизни на свободе. Потому что Ким Тэхён не был так прост. Ким Тэхён уже знал, что в состоянии за себя побороться. Даже с самой чёртовой судьбой.

⊰ ⊱

      — Что там? — Чонгук заинтригованно смотрит на приподнявшего в ожидании брови и прикусившего губу парня, развязывая белую ленточку и медленно распаковывая аккуратную вытянутую коробочку синего цвета. Открывает, удивлённо расширяя глаза. — Нож?       — А ты думал, бриллиантовое колье? — Тэхён бархатисто смеётся, сидя напротив него в позе лотоса и наблюдая за мужчиной, что вытаскивает сверкающий металлом нож за чернильную рукоятку, вертя тот в пальцах и внимательно рассматривая.       — Ну, может и не бриллиантовое, конечно, — отвечает заторможено, слегка улыбаясь и проводя пальцем по острому краю, на что Тэхён торопливо шипит, предупреждающе махая ладонью. — Успокойся, я знаю, как обращаться с ножами.       — Да что ты говоришь. А ну, убери пальцы, а то откушу.       — Лезвие острое и ровное, неплохая работа. И рукоятку удобно держать, — перечисляет, скрупулезно разглядывая профессиональным взглядом, на что Тэхён насмешливо щурится.       — А больше ты ничего не заметил?       — А, ну, вид стали, скорее всего..       — Да какой вид стали, Чонгук! — Тэхён стонет, снисходительно посмеиваясь, и сам поворачивает предмет нужной стороной, тыкая в определённую точку пальцем. — Вот, посмотри.        — Это гравировка даты, — он задумчиво рассматривает, а затем его взгляд проясняется от понимания. — Дата нашей первой встречи? Хотя, погоди, это ведь случилось немного позже..       — Это день, когда я впервые увидел тебя. В том окошке из зала. Ты тогда мариновал утку по-пекински этими своими сексуальными ладошками.       — Ладошками? — изгибает бровь иронично.       — Ладошками, — кивает, хитро подмигивая. — Ладошками, что доведут до..       — Спасибо, Тэхён, — Чонгук перебивает, негромко посмеиваясь и нагибается к парню, который покорно склоняется к нему в ответ, сплетаясь губами в нежном поцелуе. — Спасибо тебе, mon trésor. Я буду беречь его.       — Себя береги лучше, — улыбается в чужие губы, оставляя ещё несколько быстрых мягких поцелуев, и неспешно отстраняется. — Будешь теперь вспоминать меня, пока режешь лягушачьи лапки, — улыбается шире, и они смотрят друг на друга пару секунд, а потом обоих прорывает на хохот. — Согласен, не лучший момент для таких воспоминаний.       — Вообще нет, — отвечает Чонгук, когда его смех затихает, аккуратно убирая нож в коробку, пока не случилась какая-нибудь полномасштабная катастрофа. — У меня тоже для тебя кое-что есть.       Тэхён очаровательно возится в предвкушении на месте и закрывает глаза ладонями, пока Чонгук встаёт, куда-то пропадая на несколько секунд, а потом возвращается, снова прогибая под собой обивку дивана.       — Можешь смотреть.       Парень торопливо открывает глаза, цепляя ими потертую старенькую книгу в грубом, но крепком переплете, тут же понимая, чтó это и откуда она.       — Дюма? Боже, ты купил её с того антикварного рынка? — выдыхает, забирая книгу в свои руки и восторженно касаясь краёв пальцами, а потом подносит к лицу, вдыхая приятный аромат ветхой старости. В голове чередой проносятся воспоминания. Те, что из светлых.       — Я не мог её не купить, когда ты буквально мне все уши прожужжал о том, что «Граф Монте-Кристо» — твоя любимая книга с самого детства.       — Le Comte de Monte-Cristo, прошу заметить, — улыбается, пытаясь похвастаться своими скудными познаниями во французском языке. — На самом деле, это всё французское, что я знаю об этой книге. Я же в переводе читал.       — Вот и отлично, будешь читать и одновременно учить язык, — кивает Чонгук, глубоко удовлетворенный собственным подарком, и нежно гладит его по щеке, невесомо проводя под нижним веком большим пальцем, а затем тупит взгляд немного в сторону, слегка румянясь. — Открой её. Только аккуратно.        Тэхён вопросительно приподнимает бровь с такого его поведения, а затем послушно раскрывает книгу, тут же изумленно замечая разложенные между пожелтевшими от времени страницами высушенные цветы и травы.       Чон Чонгук неисправимый романтик. И у Ким Тэхёна внутри всё трепещет от этого каждый раз, как в первый.       — Это что-то наподобие небольшого гербария, — рассказывает негромко, прежде чем Тэхён успевает что-то сказать. — Там не так много цветов, потому что я хотел использовать лилии. Но лилии для гербариев не используются, — он усмехается, вспоминая, как спорил об этом со своей давней подругой, что помогала ему с организацией такого подарка. — Но все же они являются символом Франции, поэтому я был обязан. В основном там травы и гипсофилы. И да, каждый цветок находится на странице со знаменитой цитатой, ты обязан найти каждую, выписать и выучить полезные, на твой взгляд, слова. Прямо на французском. Вот это тебе мое задание.       — Помню, — Ким улыбается, опуская взгляд и открывая самую последнюю страницу антикварной книги. — Отчётливо помню одну цитату. Я делал, как там написано. И ждал, и надеялся, каждый божий день. Это.. было долго, — усмехается, и Чонгук отчего-то не выдерживает его такого вида, на несколько секунд отводя взгляд в сторону. Сколько бы он ни обнимал, ни целовал, ни шептал слова любви этому человеку, он никогда не сможет стереть из его головы эти воспоминания. Тэхён замечает. — Нет, не стоит меня жалеть, Чонгук, или жалеть о чём-то другом. Ожидание — это не жизнь, и надежда — в конце концов тоже, но это правда, что они спасают. Но только когда ты помимо всего этого еще и усилия прикладываешь ради чего-то. Чего-то своего, чтобы только твоё было, тебя выражало. У меня, кажется, получилось.       — Что? — Чонгук спрашивает тихо, пододвигаясь ближе и мягко цепляя пальцами парня за подбородок, чтобы поднять на себя его задумчивый взгляд.       — Спастись, — выдыхает, послушно заглядывая в чужие глаза и видя в них столько обожания, что впору не верить. Чонгук почти сумасшедший в своих чувствах к нему. Так же, как и он сам. — Потому что у меня теперь действительно.. есть семья. Чонгук, — Ким вдруг хнычет, пытаясь увести разговор в другое русло, пока его окончательно не размазало от чувств, которых уже было слишком много. Не для того они с ним сегодня собирались дарить друг другу памятные подарки, далеко не для того, чтобы потом в уныние впасть, а наоборот, чтобы оставить друг для друга частички любимого тепла. Поэтому продолжает аккуратно листать обветшалые странички, искренне любуясь редко мелькающими высушенными лилиями, что прикрывали собой элегантные французские печатные буквы, и зелёными травами, которые, кажется, были из тех, что Чон действительно использует на своей кухне. Чёрт, теперь ему хочется плакать от восторга. Этот человек.. — Всё, я больше не хочу подарков. Я хочу обнимать тебя до тех пор, пока тело не занемеет.       — Так, обнимай, — выпаливает Чон, и Тэхён поднимает на него подернутые влагой глаза, аккуратно убирая книгу на журнальный столик, к синей коробочке. Шмыгает негромко носом, а затем подаётся вперёд, забираясь на чужие бёдра, а затем крепко-крепко обвивая собой его тело и смазано тычась в розовые губы своими.       Чонгук собирает в ладонях любимые щеки, крепче к себе притягивая, и углубляет поцелуй, неторопливо лаская приоткрытый рот языком и смачивая припухшие от укусов губы. Парень отзывчиво льнёт, несдержанно сплетаясь с чужой горячей плотью, задыхается от чувств, что всё равно начинают переполнять, выливаясь за границы его выдержки. Тэхён далеко не железный. Тэхён тоже любит. Тэхён тоже боится снова потерять всё.       — Я умру без тебя, — шепчет твёрдо, не отрываясь от губ, и Чонгук пылко целует каждую поочерёдно, когда тот пытается продолжить. — Чонгук, никогда, — сглатывает слюну, что уже покрывала чужие поблескивающие от неё же губы. — Не бросай меня. Ты не можешь меня бросить. Я не смогу это.. снова. И не забывай меня. Я вернусь.       — Не смей говорить такие вещи, — мужчина прерывисто шепчет в ответ, бегло целуя раскрасневшиеся щеки. Ему больно от одной только мысли о том, чего боится Тэхён. — Не смей говорить это тому, кто буквально зависим от тебя, Тэхён. Даже если ты не вернёшься сам, я приеду и привезу сюда и тебя, и твою сестру, и даже, если понадобится, её жениха. Понял?       — Да, — кивает часто, негромко всхлипывая. — Мы оба зависимы друг от друга, Чонгук, как это, — он шумно, прерывисто дышит, нежась в пылких касаниях любимых губ по всему своему румяному лицу. — Восхитительно.       — Пока это ты, я готов захлебнуться в этой зависимости.

⊰ ⊱

⊹ tom odell — can't pretend

       Директор ресторана, после подписания всех бумаг о прохождении студентом практики и небольшой речи о том, как Ким отлично отработал месяцы своей стажировки в их заведении, основательно увеличив их клиентскую базу и, конечно же, отточив свои навыки и умения в сфере обслуживания и общественного питания, а также набравшись косвенного опыта об управленческой деятельности из первых уст, покидает общество своих работников, позволяя им по-человечески попрощаться без давления от присутствия начальства. До открытия ресторана остаётся около десяти минут, и все официанты расслабляются, начиная толпиться вокруг Тэхёна, наперебой расспрашивая о его впечатлениях от города и стажировки и упрашивая его обязательно вернуться, иначе люди просто перестанут к ним ходить, и они растеряют всех своих посетителей. Ким смеётся от таких заявлений с ними в унисон, беззастенчиво наслаждаясь чужим вниманием и уже намного свободнее изъясняясь со всеми на французском.       Трудно поверить в то, что все его цели от этой поездки оказались достигнуты. И даже перевыполнены.       До открытия остаётся всего ничего, и теперь уже бывшие коллеги поочерёдно желают ему удачного полёта, когда Ким тянется к каждому для прощальных объятий, особенно хрупко обнимая нежную Валерию, которая неловко пытается скрыть слёзы, и искреннее улыбаясь Тео, когда тот несильно начинает барабанить его ладонями по спине, заставляя бархатистый голос забавно вибрировать во время смеха. Когда очередь доходит до Оливии, она выставляет руку вперёд, не позволяя захватить себя в плен открытых для чужой искренности рук:       — Я провожаю тебя до аэропорта, поэтому никаких прощальных объятий. Подождешь, — девушка слегка задирает подбородок, пытаясь казаться непринуждённой, но по ней все равно видно, как ей грустно от того, что её, более не зелёный, подопечный жгучий азиат Ким Тэхён уезжает.       — А я все равно обниму, монами, объятий много не бывает, — вклинивается Максанс, крепко обнимая Тэхёна, что сразу же поддаётся, охотно хлопая его по плечам и растроганно улыбаясь. — Встретимся в такси до аэропорта, а пока гуляй по Парижу, наслаждайся и упивайся, но далеко не в последний раз. Ты принадлежишь этому месту, уж в этом я уверен, КимТэ. А мы пока будем трудиться над тем, чтобы тебе освободили место менеджера, — хитро подмигивает, получая предупреждающий щипок от девушки рядом.       — Спасибо тебе, правда. Ты моё первое парижское чудо, чтобы ты знал, — признается Тэхён, потому что он действительно благодарен Максансу за доброжелательность и понимание буквально с первого дня их знакомства. Невероятно светлый человек.       — О, не льсти, мне, Тэ, не надо. Мое сердце не выдержит, — заходится в томных вздохах, прикладывая руку к груди, и Тэхён заливисто смеётся, толкая того плечом, на что Оливия закатывает глаза, пытаясь спрятать за этим жестом улыбку из-за их дурачеств.       — А как, — озорство Тэхёна затихает, и он спрашивает аккуратнее. — Продвигаются приготовления к фестивалю? Совсем не завидую вам и поварам сегодня.       — О, не спрашивай даже, в зале сегодня будет и мухе не протиснуться, а на кухне — штурмом возьмут поваров азиатской кухни, но шеф, думаю, хорошо об этом позаботится. Всё уже почти готово. И ты не представляешь, как я благодарен, что ты уезжаешь именно сегодня, а не в какой-то другой день — благодаря тебе мне разрешили взять отгул на вечер. И Оливии, кстати, тоже.       — Тебе не кажется, что ты слишком много говоришь, Макси́, — цедит девушка, снова щипая его за предплечье, отчего тот возмущённо шипит. Живого места на нём скоро не останется.       — Как обычно, Максанс, ты используешь меня в корыстных целях. Я все понял и сделал выводы, — щурится Ким делано оскорбленно, а тот в ответ невинно пожимает плечами. — Значит, кухня сегодня запряжена по самое не могу, да?       — Определённо, да. А почему ты спрашиваешь? — щурится бармен, и Тэхён качает головой, скрывая тяжёлый вздох и отводя в сторону расстроенные карие глаза. Чонгук действительно не сможет его проводить, но это вовсе не проблема, потому что он сам обязательно зайдёт к нему, чтобы попрощаться. Но в голову то и дело подкрадывалась мысль о том, чтобы и вовсе не прощаться, потому что тяжело себе это было представить. Вот есть человек, рядом всегда, ты можешь его обнимать, целовать и видеть, когда только вздумается. Тот, что, вроде как, стал тебе самым родным на свете. А завтра уже ничего, кроме переписок в чате и видеозвонков. Никаких объятий и прикосновений. Это заставляло чувствовать себя невыносимо от удушающей безысходности.        Тэхён, за час до отъезда, всё-таки пришёл в ресторан, но на кухню его не пустили. Вообще. Впервые.       Конечно, помехой это не стало. Потому что Чонгук вышел оттуда сам, поставив на короткую замену вместо себя помощника, и исчез в служебном туалете, сразу оказавшись вплотную зажатым в одной из кабинок. Да, не самое романтичное прощание в их жизни, но для них прямо сейчас это было верхом романтики.       Тэхён исступленно целовал своего мужчину, остервенело комкая чёрный китель униформы и жалея практически до слёз от обиды, что не может его снять прямо сейчас и почувствовать под пальцами тепло чужой кожи, ну никак. Время не ждало. Чонгук бездумно терзал его рот, глубоко и мокро выцеловывая каждый миллиметр и вжимая изящное тело в себя так крепко, будто пытался отпечатать его силуэт на своём. А потом в его кармане резко зазвонил таймер, уже в третий раз безжалостно оповещая о том, что они безбожно затянули с прощанием, и с быстрым шёпотом «позвони мне, когда приземлишься» он растворился за дверьми кабинки, оставив парня, неосторожно вжавшегося в кафель с подрагивающими руками и влагой, вдруг наполнившей глаза, одного. Вот и всё.       В зале директор с владельцем заведения вовсю толкали речь в честь фестиваля азиатской кухни в Париже, с почетом делясь достижениями их поваров в данной сфере и нахваливая непосредственно сам ресторан, а гости наслаждались едой, что, скорее всего, была приготовлена золотыми руками Чонгука, с неподдельным интересом внимая происходящему. Скоро должно было начаться шоу с шеф-поваром во главе, где он должен был представить новые авторские рецепты, но Тэхён никак не успевал на него остаться.       Вылет был в без пятнадцати восемь вечера, поэтому в шесть часов Тэхён уже восседал в приятно пахнущем салоне парижского такси, уложив макушку на плечо Максанса, а собственным чувствуя тяжесть головы Оливии. Настроение у всех было очень очевидно печальное, хоть и пытались на протяжении поездки отпускать глупые шутки и рассуждать на какие-то отвлечённые темы. Тэхёну почему-то начинало казаться, что он уезжает навсегда.       Ужасное чувство — оставлять место, где ты обрёл буквально всё, о чём всю жизнь мечтал. И неизвестно потом, вернешься ли и что с тобой вообще случится. Потому что, чёрт, Тэхён не мог более слепо на что-то надеяться и по щелчку пальцев избавиться от всех сомнений, что преследовали его столько, сколько он себя помнит. Но ещё более ужасное чувство кромсает тебя изнутри, когда ты покидаешь единственного человека, с которым обрёл новый смысл, который отдал тебе всего себя, не требуя ничего взамен, и стал всем, чего ты сам никогда не имел. Покидать свой дом. Тэхён давно отчаялся найти свое место, свое пристанище и подлинный кров, чей уют оставлять никогда ни за что не захотел бы, и не смел даже помыслить, что сумеет обрести его в человеке. В его человеке. Его Чонгуке.       Крупнейший аэропорт Франции Шарль-де-Голль, как обычно, кишел торопливо снующими в разные стороны людьми. На широком табло красовались бегущие строки направлений всех рейсов, а в зале эхом разносился голос роботизированной женщины, что об этих рейсах сообщала пассажирам. Всё это заставляло ощущать внутренний тремор в предвкушении нового перелёта, нового путешествия и открытия новых горизонтов. Для какого-нибудь, конечно же, другого человека, что собирался, например, отправиться на долгожданный отдых, навестить любимых родственников или, возможно, сбежать от собственной семьи, что пыталась перекрывать ему воздух. А может, и даже с собственной свадьбы.       Но всё это — не наш случай.       Тэхён уже без лишних проблем прошёл стойку регистрации и сдал свой нескромных размеров серебристый чемодан, что скрупулезно упаковывал полночи. Ведь ему, конечно, вовремя ничего не сделать. Ведь ему, конечно, было слишком больно настаивать на том, чтобы Чонгук нормально выспался перед важным днём, а не возился с ним. А разве Чонгук мог? Помог с вещами, а потом ещё полночи зацеловывал, отбросив всякое одеяло и кутая своим терпким и одновременно безумно мягким теплом. Как это было сладко.. и мучительно. О, Господи.       — Тэхён, ты же понял, где выход на посадку к твоему самолёту? — озабоченно спрашивает девушка, когда они стоят в противоположной стороне от этого самого выхода, потому что этим Тэхёну казалось, что он отсрочивает себя от этого гнусного перелёта. Глупо, да. Сбоку сверкает дверь навороченного дьюти-фри, и у Кима ощутимо пересыхает в горле.       — Запомнил, да, — кивает, сглатывая сухость в рту и поднимая пальцы к горлу. — У кого-то есть вода?       Оба его сопровождающих тянут руки в свои сумки, замечая это и поднимая друг на друга хищные прищуры глаз. Тэхён невольно улыбается, наблюдая за ними и слегка облегчая бремя тоски на своих плечах.       — Les dames d'abord, — пропевает Максанс, и Оливия скрывает довольную улыбку, таки вытаскивая бутылку воды и передавая её Киму, что торопливо благодарит, наконец-то орошая сухое горло.       — Знаешь, mon ami, я все же разрешаю тебе оставить мой сборник французских пословиц и поговорок. На здоровье. Не то чтобы ты, конечно, собирался мне его вернуть, но он достался мне от моей vieille tante chérie , что покинула этот мир слишком рано.. — да, Максанс готов делать и говорить сейчас всё, что угодно, лишь бы убрать с его лица это подавленное выражение.       — Серьёзно? — Ким делано ахает, перебивая поток его приятной картавой речи, и, пытаясь подыграть, поворачивается в сторону транспортной ленты у регистрационного стола в отдалении. — Так жаль, ведь я как раз хотел попросить у той милой девушки вернуть мне багаж, чтобы я смог тебе его отдать.       — Видно, не судьба. Да.       — Мне очень жаль, амиго.       — Ами— кто? Всё, в аэропорту оказался, совсем родной язык позабыл?       — Если вы оба думаете, что это смешно, то вы глубоко ошибаетесь.       Однако снова смеются втроём, после забываясь в бессмысленных разговорах, и через некоторое время в очередной раз раздаётся голос роботизированной женщины, оповещающий о скорой посадке на самолет тэхенова рейса. У него самого подрагивают кончики пальцев, когда они, наконец, прощаются по-настоящему, долго обнимаясь и говоря друг другу ободряющие слова. Ким их тоже ни за что не оставит и не забудет. Они действительно много для него сделали за этот короткий промежуток времени, и Киму трудно было представить, как все обернулось бы без их поддержки в самом начале своей такой короткой парижской жизни, когда он был так одинок и уязвим в этом огромном городе, хоть и старался всеми силами этого не показывать.       — Слушаю, — безразлично отвечает Максанс, поднимая трубку, даже не взглянув на имя звонящего, лишь тоскливо провожая взглядом удаляющуюся спину Тэхёна. А потом осознает по мере повышения чужого голоса на том конце телефона. — Что?.. — на его вздох удивленно поворачивается Оливия, заинтересованно наблюдая за ошарашенным выражением лица парня. — Д-да, он.. Он уходит, прямо сейчас. Да. Да. Сейчас..       Отключает телефон, чтобы закричать имя Тэхёна на пол аэропорта, но тот его, конечно же, не слышит, и тогда ему приходится бежать. Черт возьми, он так и знал. Так и знал, что так будет.       Ким почти проходит этот чёртов контроль, но всё-таки улавливает за спиной чужие хрипы, отдалённо напоминающие его имя, и оборачивается, замечая друга, что сразу же стопорится, понимая, что его услышали. А потом переводит взгляд за его спину. И замирает, потому что там — он.       Забегает в зал ожидания прямо в этой своей безумно сексуальной униформе, лихорадочно вертя головой из стороны в сторону и топчась на месте от безысходности. Ким не мешкает больше, сразу же несётся навстречу. Чонгук замечает. Отчего зрачки расширяются пуще прежнего, а с губ срывается сдавленный хрип облегчения.       Он подхватывает легкое тело, нетвердо пятясь от практически безумного напора в противоположную сторону, но все же удерживает обоих на своих ногах, отчаянно вжимая парня в себя за спрятанную под тонкой рубашкой спину. Тэхён остервенело дышит запахом его кожи, что отдаёт ароматами пряностей, жарки, готовки и специй, и вгрызается в неё ртом, жадно присасываясь и целуя. Мужчина неверяще жмурит глаза, потому что уже уверен был, что не успеет, всякую надежду потерял, не дозвонившись до него и еле заполучив номер телефона бармена. Но теперь он исступленно ощущает на своей шее обжигающие практически изнутри ласки, заставляющие забыть буквально обо всем, кроме его имени, и не слышать никакого шума вокруг, кроме звуков его поцелуев.       Чон запускает дрожащую руку в мягкие кудри, едва отрывая парня от своей шеи, и крепко прижимается к его рту, вкушая любимые губы будто бы в первый раз. Все чувства обострились до безумия, а зная эти двоих.. Что ж, остаётся только пожалеть перегруженные органы, качающие кровь ради продолжения их существования.        Они стоят посреди большого зала, отчаянно целуясь и прижимаясь друг к другу, когда на весь аэропорт снова гремит оповещение о том, что заканчивается посадка на рейс ххх. Тэхён едва заставляет себя оторваться, прерывисто выдыхая во влажные губы и всхлипывая, когда Чонгук осторожно ставит его на ноги, рвано обнимая за талию и вжимаясь лицом в его волосы в слепых попытках надышаться. А Тэхён всё гладит и перебирает в ответ чёрные вихры, пропуская меж дрожащих пальцев обеих рук и, кажется, слыша сумасшедшие стуки сердца. Своего или чужого, не разобрать.       — Посадка заканчивается, — бормочет Чонгук, и Ким часто кивает, в противовес вжимаясь только сильнее. — Позвони мне. Не забудь.       — П-позвоню.       — Поцелуй, — выдыхает, и Ким на этот раз слушается, отстраняясь на несколько сантиметров и быстро-быстро целуя распухшие губы. Снова и снова. — Всё. Я рядом. Понял?       — Я тоже, — шепчет, вжимаясь лбом в чужой. — Я вернусь. Встретимся на набережной Сены, хорошо?       — Я жду тебя у Сены, Тэхён.