Artificial moonlight

Есть вещи, которые просто делают смысл. Поездки ночью по пустому шоссе на пределе скорости; летний ливень такой силы, что вжимает в землю; проснуться рано утром и почувствовать, что никуда не надо. Они на вкус чернильные, расползаются по венам и пропитывают кости хуже наркотиков. От таких моментов появляется дурная зависимость, которую хочется целовать в пересохшие губы чтобы была возможность почувствовать снова. Хуже адреналина. Чонин тоже с чернильным черничным послевкусием. По крайней мере, так кажется. Особенно когда улыбается и мажет губы гигиенической помадой в потрепанном временем футлярчике, хотя они и так у него не пересыхают. Или, когда играется с бездомными котятами у подъезда, заставляя Чана ждать. Он, конечно, злится, но против сверкающего и наполненного восхищением взгляда ничего сделать не может? чувствуя себя абсолютно безоружным. Молча открывает дверь машины и помогает сесть, хотя младший сам может с этим справиться. Оба списывают на вежливость и хлипкий этикет, но соприкасаться кожей к коже боятся уже где-то месяц. — Хён, как ты? — привычно спрашивает Ян, пристегивая ремень безопасности. Он может и без него, через время все равно отстегнется, но в черте города приходится слушаться правил. Чан усмехается и трогается с места, мягко вдавливая педаль газа. Koenigsegg Jesko плавно начинает движение, будто у машины и ее владельца полный симбиоз, и она может ехать без прикосновения к рулю. Чонин с трудом отводит взгляд от чужих ладоней и смотрит на болтающийся ароматизатор, подвешенный на зеркало заднего вида. Черничный. — Нормально. По крайней мере, лучше, чем предполагала вся высокая кодла, — не смотря на все уважение к старшим, Бан говорил как хотел и что вздумается, иногда балансируя на опасном краю. Чонин откидывается на спинку и переключает радио. Они едут в приятной тишине без диалогов, под музыку в коктейле шума мотора и всей системы, Ян думает только о том, что скоро они выедут за город и там начнётся настоящая магия. Ночь накрывает небо своим плащом и с трудом что-то удается увидеть ровно до тех пор, пока Чан не включает фары, мягко перестраиваясь между машинами. Он выглядел расслабленно-сосредоточенным пока немного подправлял траекторию движения автомобиля и даже барабанил по рулю пальцами в такт песне. Через мгновение во взгляде появилась пугающая многих сталь, но Чонин всегда восхищался этой сменой эмоций, хотя она в большинстве случаев не сулила ничего хорошего. — Черт. Легавые. — старший сжал руль крепче, машина, будто откликнувшись на его эмоции загудела, сбрасывая скорость. — Возьми ноут с заднего сиденья и спрячь в свой рюкзак. Я разберусь. Сердце Яна пропустило удар, но, привстав с места, он быстро забрал чёрный ноут, почти сливавшийся с салоном своим цветом. Пальцы начали противно подрагивать пока он расстегивал молнию на своём рюкзаке и запихивал компьютер во второй отсек, закрытый неприметным карманом на молнии. — Ты что-то натворил? — Не я. Хан. — коротко отвечает Бан, поджимая губы. Они останавливаются рядом со стражем порядка и опускают стекла. — Предъявите документы — стандартно оповещает страж порядка, облокачиваясь об опущенное стекло и заглядывая в салон. За время общения с Чаном и раскрытия его настоящего рода деятельности, то есть за полтора года, Чонин с ходу определяет, что перед ними «оборотень в погонах», жадно скалящий пожелтевшие зубы. Ян поджимает губы и прикрывает глаза, стараясь незаметно выдохнуть и расслабиться. Демонстративно включив свет, Чан достаёт водительское удостоверение и паспорт, но едва мужчина тянет руки чтобы взять на проверку как документы отодвигаются почти к руке Чонина так, что он чувствует напряжение и тепло кожей. — Руки не тянем куда не надо, не в вашей компетенции. — спокойно сообщает Чан, смотря на искривившееся в недовольстве лицо. — Мистер Бан, Вас слишком многому научили, — брюзжит мужчина и машет кому-то со стороны. Чан напрягается, всматриваясь в темноту. Появляется второй мент, заглядывая в открытое окно к Чонину и всматриваясь в черты его лица. От мужчины неприятно воняет дешевым сигаретным дымом и Ян едва сдерживается чтобы не скривиться от этого отвратительного запаха. — А это кто? Внебрачный сыночек семьи Бан? — фальцетом спрашивает он, неприятно улыбаясь и показывая отсутствие нескольких зубов. — Мой парень. — сердце Чонина гулко бухает куда-то непонятно куда, вероятно в пятки, менты недоуменно смотрят на Чана, а тот спокойно улыбается, — Если вопросов больше нет, то мы поедем. Прошу отойти от машины. — Э, не, ты хоть кто будь, хоть трансформер хоть росомаха, с кем ты там спишь нас не интересует. У тебя данные, которые даже таким большим мальчикам доверять нельзя. Отдай и поедешь. — как гиены оба начали шарить взглядом по салону. Чонин сцепил руки в замок, складывая их на живот и незаметно задвигая рюкзак под кресло. Его собственное сердце сорвалось на нервный галоп, но парень стоически продолжал держать себя в руках чтобы не подвести старшего. — Я просто везу своего парня на свидание. Никаких файлов или что там вам надо у меня нет. Ордера у вас тоже нет. Так что развернулись и пошли прочь. — тон Чана становился все более угнетающим, словно вся его аура собиралась в эти слова и могла оттолкнуть ментов на километр от машины. Глаза его недобро сузилились, сверкая обжигающей яростью и холодом, ощущающимся почти физически. — Вам доебаться не до чего. Недовольно вздохнув и, видимо испугавшись чужого тона, словно побитые собаки, оба мужчины отошли, позволяя проехать дальше. — Ч…что это было? — Ян нервно выдыхает, смотря на то, как расслабляется чужое лицо. Чан протягивает руку и гладит по волосам, наощупь находя чужую макушку в полумраке. Задерживает руку чуть дальше положенного, но они ведь давние друзья, что такого в подобных жестах, верно? — Это были неудачники. Испугался? — Не очень. — Смотри, тебе на дверь жучок налепили, мрази. Думаю, им понравится альпинизм. — хмыкает Чан, возвращая руку на руль. Чонин только поворачивает голову и действительно видит небольшое круглое устройство, прикрепленное в район дверной ручки. Как раз там, где была рука второго «оборотня». Парень удивленно приподнимает, задаваясь вопросом, как старший умудрился заметить это устройство, вместе с тем усмехаясь про себя, что маячок так нелепо и очевидно налепили ему прям под руку. Они начинают набирать скорость, машина мягко шуршит колёсами по асфальту. Бан делает радио погромче и опускает все стекла, позволяя ветру ворваться в салон. Запах черники смешивается с мокрым после дневного дождя асфальтовым, и они оба влюбляются в это снова. Сейчас эта поездка является тем самым моментом, который просто делает смысл. Чан думает об этом долями секунд, через зеркало заднего вида смотря на чужое лицо совсем недолго и в его голове проскальзывает мысль, что Чонин для него и есть такой момент, но он гораздо драгоценнее того, чтобы проснуться рано утром и понять, что нет никаких дел. — А…ты…про парня…? — неловко начал Чонин, отворачиваясь к окну. Ночь заползала в салон, боясь света фар. — Просто чтобы отстали. — Чан поворачивает на какую-то новую трассу. Сам себе признается, что хочет дать себе пощечину, замечая, как опустились чужие плечи. Но он боится, что навредит Чонину, ведь лисенок явно не заслуживает быть втянутым в ту тьму и грязь, которыми заправляет его семья. Нин не знает, откуда в груди появляется густое разочарование, он молча поджимает губы и вылезает в окно, подставляя лицо ветру. Ровный асфальт обеспечивает его безопасность и Чан бы в любом случае не позволил ему получить травмы, мягко направляя машину. Они едут ещё полчаса, радио все так же шебуршит популярными песнями. Оба чувствуют что-то, повисшее в воздухе. Чан косится на силуэт младшего и кусает губы. Он боится, что тот его не поймёт и оттолкнёт, перестанет общаться, а может и вовсе попадёт под удар. Боится, что может принести вред своим чернильным сердцем и затертыми следами крови на коже. Чонин молчит и как обычно радуется скорости, поднимающей адреналин в крови, расстроенно выдыхая, когда поездка слишком быстро заканчивается. Старается не думать о том, что старший сейчас хмурит брови и вызывает желание провести по этой складке меж бровей, заставить улыбнуться. — Поговорим? — тихо спрашивает Чан, из-за чего Ян чуть не врезается лбом в дверь, пока усаживается на место когда машина сбавляет ход. Они прибыли на небольшую асфальтированную площадку, где завывал ночной ветер-одиночка и звезды, казалось, вот-вот шагнут на землю, освещая ее своим светом. — О чем? — О нас. Выходи. И, не дожидаясь ответа, Чан вынимает ключи, вылезая из машины и мягко захлопывая дверь. Чонин кусает губы, думая о том, что, наверное, он стал ненужен. Или что хён догадался о его нелепых чувствах, этой беспечной влюбленности. Или что он мешается. Но вылезает следом, слыша, как блокируются двери. Пытаясь совладать со снова ускорившим свой темп сердцем, парень выживает пару минут и все-таки выходит наружу. Они стоят на холме, с которого видно ночной берег моря, освещаемый изредка светом маяка. Прохладно, но ветер не пробирает до дрожи, мягко касаясь кожи солеными лепестками. Чан сидит на расстеленной кожанке, опершись на отставленные назад руки и от этого вида захватывает дух. Хочется заставить время замереть, но в этом мире нет магии, хотя сейчас она так необходима. Ян осторожно подходит, почти бесшумно сокращая расстояние. — Ложись. — Бан хлопает по бедру ладонью и Чонин слушается, устраивая голову на его коленях. Они часто так делают, но сейчас было что-то иное, мягко-бархатное и неприкосновенное, щекочущее изнутри. — Ты красивый, — выпаливает Чонин, смотря снизу вверх и краснеет, встречаясь взглядом со старшим. Тот улыбается и морщит нос, выдавая своё смущение. Отводит прядь волос со лба Яна, задерживая пальцы на чужой коже. Они замирают как кролики под прицелом ружья, стараясь не встречаться взглядами. Немного неловко, но странно трепетно. — Я не хочу быть твоим другом. — медленно, будто обдумывая заново каждое слово, произносит Чан. Сердце Яна сжимается и разлетается на осколки. «Не нужен все же» звенит единственная мысль в светлой его голове. — Я мешаю? — Нет. — Тогда почему? — Я хочу тебя целовать. — Что? — Я хочу тебя целовать, приглашать на свидания, засыпать рядом, танцевать с тобой, ездить на максимальной скорости, я… — Тише. — Чонину хочется расплакаться, но вместо этого он прикладывает палец к чужим пухлым, но обветренным губам. Смотрит доли секунды на лунный свет в чужих волосах и улыбается. — Почему? — начинает шептать Чан. — Потому что я хочу услышать. — Услышать? — Да. Услышать любовь. Говорят, у неё особая мелодия. И вкус. — Ян вспоминает мамины рассказы из детства, чувствуя, как старший мягко целует подушечку его пальца и краснеет ещё больше. — У моей он черничный. Как твой бальзам для губ, — хихикает Чан и наклоняется чуть ниже. Они молча смотрят друг другу в глаза, читая эту мелодию по каждой ноте и касаются теплой кожи. Чонину, наверное, немного страшно от того, что может произойти с ним, что он ставит Чана под удар и делает его слабее из-за этих чувств, но когда чужая шершавая ладонь гладит по щеке, подобные вещи вылетают из головы. Ему тоже хочется. Целовать, приглашать на свидания, просыпаться рядом, танцевать и много чего еще, но пока есть только нежность прикосновений, касающихся чернильного ночного кота в сердцах, согревающего их обоих. Плевать, что кто-то осудит, Чонин готов научиться многому чтобы стоять рядом с любимым человеком с гордо поднятой головой. Обязательно у Чана научится стрелять, кодировать и быть неимоверно крутым, только это все потом. Обязательно научится. Когда его хён улыбается то все так радостно звенит, переливаясь оттенками солнца и Ян садится, поворачиваясь лицом к лицу, замирает в паре сантиметров и пытается вдохнуть спокойно, чувствуя еще не выветрившийся ароматизатор и аромат одеколона. Тянется за поцелуем, мягко и осторожно прикасаясь своими губами к чужим, не встречает никакого сопротивления, но Чан не позволяет перейти этому касанию губами во что-то более горячее и разгоняющее кровь по венам. Еще не время. Чан смотрит на него спокойно и ласково, думая только о том, что будет защищать это чудо изо всех сил и сбережет от всего. Научится ради него быть нежным и верным, перестанет пить только кофеиновые напитки и может наладит свой режим сна, но пока просто хочется молчать, так уютно сидя на этом безымянном холме. — Я хочу услышать, как звучим мы. — шепчет Чонин. — Мы звучим в унисон, — шепчет в ответ Чан и мягко целует в уголок губ, не прекращая улыбаться. Утром, когда они приедут к дому старшего, придется красться мимо уснувшего охранника и уворачиваться от летящих в них предметов от матери Чана, а потом, хихикая, падать на огромную кровать и засыпать рядом, но сейчас у них есть то, что просто создает смысл.